Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Мне не было стыдно. Хотя Чжун Ли изо всех сил пытался меня отчитывать, я чутко улавливала в его голосе грусть и сожаление, нежели злость или разочарование. Он не был разочарован тем, что я так бесцеремонно срывала сегодняшнее занятие. Ему было грустно оттого, что он знал причину.       — Вы демонстрировали успехи… Прилежность… Я шел вам навстречу и относился с уважением как к одной из лучших своих студенток. Это то, чем вы стараетесь отплатить?       Он всегда обращался к ученикам на «вы», но сейчас это особенно резануло слух. Я закусила губу, едва удерживая отчаянно рвущуюся наружу обиду. Я прекрасно понимала, что он не зол, и все же я не смела подать голос. Мне было жаль разочаровывать его как учителя, но еще больнее мне было разочаровывать его как мужчину, в которого я по несчастливой случайности влюбилась.       Я подняла глаза, но не встретила на себе его взгляда. Он избегал смотреть на меня: вместо этого его задумчивый взор был направлен в окно, куда-то за горизонт.       Я была прилежной студенткой — это правда, но лишь история привлекла меня до такой степени, что я готова была не вылезать из учебников часами. Я запоем читала книги о Войне Архонтов, о том, как Властелин Камня положил начало городу в долине Гуйли и гавани Ли Юэ, о своде законов, Цисин и всем остальном, чем жило королевство Гео Архонта сотни лет. Я не пропускала ни одного занятия, сидела на первых рядах и ловила каждое слово, слетающее с губ учителя. Я была готова поклясться: Чжун Ли рассказывал так, будто видел все эти события воочию. Конечно, это было невозможно — иначе ему, должно быть, уже стукнуло за пять тысяч или около того. Это, тем не менее, оставляло неизгладимое впечатление. Держу пари, Чжун Ли был бы расстроен, узнав, что причиной моей прилежности была вовсе не история, а он сам.       — Вы взяли уже слишком много дополнительных заданий. Я вижу, что вы влюблены в предмет, но оставьте себе хотя бы немного времени на отдых… или, по крайней мере, на другие занятия, — Чжун Ли слегка улыбнулся, а я поймала себя на мысли, что перестала слушать после слова «влюблены».       — Мне хочется узнать от вас абсолютно все. Многого в книгах не пишут. Многое пишут… не так, как рассказываете вы.       Дополнительных заданий и правда было чересчур много. Я проводила в университете времени гораздо больше, чем того требовала программа и даже мои родители. Наше постоянное общение с Чжун Ли — не выходящее, к слову сказать, за рамки сугубо делового — начало тревожить и мою мать, и других преподавателей. Может быть, все было бы иначе, будь на его месте замшелый старик, но Чжун Ли вниманием студенток не был обделен с того самого момента, как его попросили занять место преподавателя истории. Он этого, как правило, не замечал, или предпочитал не замечать. Однако на мое внимание в какой-то момент он стал отвечать взаимностью. Он не игнорировал меня, как моих однокурсниц, он с удовольствием засиживался в аудитории допоздна, читая мне лекции. Обеспокоенные охранники то и дело заглядывали к нам под предлогом, что «кабинеты нужно закрывать», но из них буквально струилось намерение застать нас врасплох за чем-нибудь аморальным и противоестественным. Разумеется, им не везло: Чжун Ли ко мне не прикасался и даже не делал намеков. Я тоже. Я просто чувствовала себя счастливой, проводя время рядом с ним. Пока он не начал меня избегать.       Я вспоминала нашу последнюю встречу — и я считала ее последней, потому что тогда он все еще был искренним и не противился тому, что мы сближаемся. Мы встретились у дверей университета и, разговорившись, бесцельно наматывали круги по городу до самого заката. Мы говорили не об истории — наверное, впервые за все время нашего знакомства. Он улыбался. Его глаза горели, подобно чистому, нетронутому кор ляпису на солнце. Когда до нас обоих дошло осознание, что пора прощаться, он взял меня за руку… И молчал. Он будто пытался решиться на что-то, но вместо этого лишь сжал мою ладонь покрепче и мягко прошептал: «До встречи».       И что-то тогда заставило меня поверить, что отныне так будет всегда. Я ошиблась.       — Я сожалею, но вы больше не можете оставаться здесь после занятий. У меня есть обязанности перед другими учащимися. Я уделил вам достаточно много времени. Прошу меня простить.       Он выговорил это четко, без единой запинки, точно выучил слова наизусть и репетировал этот разговор. Формальный тон прозвучал в моей голове так унизительно, словно оскорбление, брошенное в пылу ссоры перед расставанием. «Я больше не хочу тебя видеть» — вот, что я услышала.       Он больше не смотрел на меня, когда мы по воле случая пересекались в широких людных коридорах. Казалось, мое присутствие не задевает в нем ничего, а мое тело прошивало крупной дрожью, и я хваталась за книги в руках настолько крепко, что на обложках оставались вмятины. Я пряталась в уборных, чтобы привести себя в чувство, я опаздывала на занятия и совершенно не справлялась с нагрузкой. Учеба начала терять для меня всякий смысл. И все же я была твердо убеждена, что Чжун Ли принял это решение не сам. Я осталась, надеясь, что все можно исправить — или хотя бы поговорить с ним, чтобы быть полностью уверенной в своих догадках.       Попытки остаться с ним после занятий были тщетными: он просто-напросто сбегал, а физически удержать мужчину вдвое больше меня не представлялось возможным. Догнать, как оказалось, тоже. Выловить в коридорах еще сложнее. Адрес у меня найти не вышло — впрочем, если бы я стала караулить его у дома, в конце концов меня бы схватили миллелиты и бросили в тюрьму. Или отдали бы моей матери, что еще хуже.       В конечном счете за неимением альтернативы мне пришлось решиться на отчаянный шаг: я стала выводить его из себя прямо на занятиях. Его выдержке можно было позавидовать, в отличие от терпения студентов. Он не мог игнорировать мое поведение слишком долго. Он был вынужден принять меры.       Сейчас, сидя с ним в кабинете, я впервые видела его таким взволнованным. Он не метался из угла в угол, его глаза не бегали по комнате, он не ломал пальцы, но его челюсть сжалась так сильно, что на скулах выступили желваки, а грудь от дыхания вздымалась слишком часто. Его терпение казалось неизменно каменным, но, видимо, мне все-таки удалось заставить его дойти до грани.       — Простите меня, — с трудом выдавила я дрожащим голосом, — я обещаю, что этого больше не повторится.       Не повторится, потому что я уже добилась того, чего хотела. Осталось только собрать в себе решимость высказать все накопленное в душе за эти месяцы.       Чжун Ли мотнул головой, будто отмахиваясь от моих извинений, а затем вновь заговорил:       — Чего вы добивались? Давайте. Доведите начатое до конца.       По коже пробежались мурашки, словно меня окатили ледяной морской водой, как в детстве, когда я дурачилась с соседскими детьми. Чжун Ли был слишком проницательным. Обидная мысль вдруг кольнула самолюбие: таких, как я, он, наверное, встречал прежде. Я ничем не отличаюсь от сотен других девушек, влюбленных в своих преподавателей.       «Все это проходят» — звучал в голове холодный и безразличный мамин тон, — «не делай из этого трагедию».       Я откашлялась, напряженно подбирая слова. Что я должна сказать? Признаться ему в любви? Или заставить его признаться мне? И то, и другое представлялось полнейшим безумством и бессмыслицей. А что, если он избегает меня просто потому, что не испытывает ко мне ничего?..       Я упустила момент, когда теплые соленые капли побежали вниз по щекам. Я тут же принялась утирать их тыльной стороной ладони, но было поздно: Чжун Ли заметил. Он обхватил меня за плечи и поднял со стула, и от по-отечески заботливого прикосновения все чувства вылились в неконтролируемую истерику. Я разрыдалась так, как не плакала с самого детства. Его пальцы на моих плечах буквально окаменели: он боролся с желанием прижать меня к себе, и я это чувствовала.       Мы стояли посреди темного кабинета, в почти полной тишине, нарушаемой лишь моими всхипываниями, и это было совершенно не красиво и не романтично — не так, как я себе это представляла. И все равно это было долгожданным облегчением, особенно когда Чжун Ли наконец-то заговорил:       — Я не могу. Это неприемлемо.       Я глубоко дышала, пытаясь унять судорожные всхлипы, и в конце концов нашла в себе силы ответить:       — Я совершеннолетняя.       — Тебе едва исполнилось восемнадцать, — тут же ответил мужчина, как если бы знал наперед, что я это скажу. — И ты все еще моя ученица.       Словно что-то тяжелое, до сих пор висящее на тонкой ниточке, оторвалось от сердца и скатилось вниз. Он сказал «я не могу». Он не сказал, что не хочет.       — Я… не всегда буду ей, — в груди затеплилась надежда: вот-вот он скажет, что нам нужно потерпеть и подождать. Еще немного. Каких-то пару лет…       — Но я намного старше тебя. Намного.       Он по-прежнему держал меня за плечи, не давая приблизиться к себе ни на шаг. Мы оба были слишком уязвимы под влиянием сложившейся ситуации и могли наделать глупости, которые испортят все еще сильнее.       — Через двадцать лет эту разницу никто не заметит.       Он тихо усмехнулся. Его хватка чуть ослабла.       — Ты надеешься на двадцать лет?       Я пожала плечами.       — Я надеюсь на всю жизнь.       Чжун Ли глухо рассмеялся — то ли от признания, то ли над моей юношеской наивностью. Он отпустил меня окончательно, как бы говоря: «будь что будет», и я бросилась вперед, притягивая его к себе и вовлекая в неловкий первый поцелуй.       И он ответил. Поначалу нерешительно, явно сомневаясь в правильности своих действий, затем его сильные руки легли на мою талию, и я окончательно растворилась в происходящем. У меня даже не было сил представлять себе выражение лица человека, который решит ворваться в кабинет, не было желания предугадывать слова моих родителей, хватающихся за сердце, когда меня отчислят и принесут эту новость вместе с красочным рассказом о причинах. Не сейчас. Позже, когда мы оторвемся друг от друга, не веря в то, что это наконец случилось, и снова попрощаемся, зная, что это повторится не скоро.       Мы смотрели друг на друга, словно видели в первый раз. Он еще никогда прежде не стоял настолько близко ко мне, еще никогда прежде я не прижимала его к себе настолько крепко. Новые, неизведанные ощущения захлестнули меня с головой, отодвигая куда-то на задворки сознания горькие мысли о годах, которые мне предстоит провести в этих стенах так близко и так далеко от него.       — Пожалуйста… — проговорил Чжун Ли, наконец-то возвращая меня в реальность, — давай не будем говорить об этом. Это была секундная слабость. Я больше не позволю себе такого.       Он все еще не отпускал меня, продолжая наслаждаться «секундной слабостью». Я согласно кивнула. Что бы между нами ни происходило теперь, нам придется тщательно это скрывать.       — До встречи, — бросила я ему на прощание, когда он все-таки выпустил меня из объятий. Обернувшись у двери напоследок, я услышала, как он, обхватив себя за голову, неопределенно пробормотал в пустоту:       — О, Селестия, дай мне сил это выдержать.