Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Я наслаждалась теплом мужского тела, прижимаясь к нему как можно ближе. Абсолютно обнаженная, я при этом совершенно не чувствовала себя голой. Напротив, мне было так приятно и комфортно, будто наконец-то все стало так, как и должно было быть с самого начала.       Надеюсь, что подарок на очередной день рождения ему понравился. Хоть изначально он совсем и не планировался вот так…              С тех пор, как Дилюк вновь появился в Мондштадте, изменилось многое. Было очевидно с самого начала, что в орден он не вернется. Когда он впервые увидел меня в рыцарской форме, я почувствовала себя грязной и отвратительной: мне казалось, он ненавидит меня. Он не сказал ни слова в тот день. Вряд ли он действительно меня презирал, просто… разочаровался. Впрочем, это вполне могли быть и мои собственные домыслы.       Как бы то ни было, с момента его возвращения мы едва ли обменялись парой фраз. Обоим было неловко даже находиться рядом — это ощущалось не только нами, но и теми, кому не посчастливилось быть свидетелями наших неуклюжих мимолетных встреч.       «Самый завидный холостяк Мондштадта»… Задевало ли меня это? Да, определенно. Не из чувства собственничества, нет. Скорее из чувства собственного достоинства? Было неприятно ловить на себе сочувствующие взгляды. Поначалу, когда я только официально вступила в ряды рыцарей, все уважали меня. Я много тренировалась и упорно работала. Мне нужно было забыться в чем-то после сорванной свадьбы.       Но после возвращения Дилюка все пошло наперекосяк. Хотя я и была у Джинн на хорошем счету, даже она заметила, что у меня все буквально валится из рук. Действующий магистр чуть было не отправила меня в принудительный отпуск.       — Да поговори с ним уже. На это жалко смотреть, — не выдержал однажды Кэйа.       Его чувства можно было понять: не у меня одной отношения с Дилюком затрещали по швам. Не знаю, в чем именно он провинился, но с той самой ночи он яростно избегал разговоров о сводном брате.       Я не могла поговорить с ним. Кэйа был прав: это необходимо. Но сколько бы ни осталось между нами недосказанности, мне казалось, что разговор поставит окончательную точку во всем. Меня это пугало. Я продолжала на что-то надеяться.       Я все еще любила его, и это было больно.       Конец апреля выдался по-летнему теплым. Я не была уверена, хочет ли Дилюк справлять свой день рождения и не навлеку ли я на себя его гнев своим визитом. С другой стороны, я всего лишь принесла немного еды из «Хорошего охотника».       Дилюк в жизни на это не купится. Он сразу поймет, что я использовала дату как повод, чтобы поговорить с ним. Если мне хватит на это смелости.       Но отступать было уже некуда. Выяснив у Чарльза, что хозяин таверны сегодня занят на винокурне, я теперь стояла у порога поместья. Думаю, что добрая половина его работников уже успела заметить, как я пробиралась сквозь виноградные лозы.       А если так, то ему уже об этом доложили.       В подтверждение моих мыслей дверь открылась, и хозяин поместья смерил меня удивленным взглядом.       — Привет, — скромно поздоровалась я, пытаясь утихомирить нарастающую внутри панику, — принесла тебе кое-что в честь дня рождения. Ты не против?       Выражение его лица смягчилось, уступая место грустной улыбке. Дилюк обычно не показывал эмоций, но любой оттенок, который у него не получалось контролировать, никогда не ускользал от моего внимания.       Для него это больше не день рождения. Возможно, сегодня он об этом даже и не вспомнил. Оттого удивился, увидев меня.       — Конечно, — он кивнул. — Давай прогуляемся.       Спокойный ветер чуть трепал уже зеленеющую траву, на которой мы пристроились в тени березовых ветвей.       Раньше я часто приносила Дилюку еду в штаб, когда он в очередной раз заваливал себя работой. Я вспоминала об этом, наблюдая, как он разворачивает угощения.       Будто прочитав мои мысли, он вдруг сказал:       — Я всегда любил, когда ты приносила еду. Сейчас, наверное, у тебя не так много времени в ордене.       Я опустила глаза. Было трудно понять, стоит расценивать эти слова как упрек или как обычную констатацию факта.       — Я…       — Ты умница, — прервал меня Дилюк, — мы с орденом разошлись не лучшим образом. Я знаю, что я не поддержал твое решение остаться. Но мои дела с Ордо Фавониус не имеют отношения к тебе. Я рад, что в нем остались люди вроде тебя и Джинн. Может быть, с вами у них будет шанс…       Я нервно теребила в руках вырванную с корнем травинку. От разговора можно было ожидать чего угодно. Я боялась только, что Дилюк будет слишком спокоен. Я боялась его равнодушия.       Нужно спросить прямо — и будь что будет.       — Дилюк, — упавшим голосом позвала я и посмотрела ему прямо в глаза. Он отложил еду. — Скажи… у нас еще есть шанс?       Он нервно выдохнул и приблизился, перехватывая мои руки.       — Если ты согласна мне его дать, — прошептал он, крепко сжимая ладони, — я думал, что ты никогда не простишь меня.       — За что? — голос задрожал, выдавая все мои чувства с потрохами, — за что я должна простить тебя, Дилюк? Я никогда не держала на тебя обиды.       Он заключил меня в объятия, прижимая так крепко, словно я могла исчезнуть, рассыпаться в его руках. Сердце бешено заколотилось в ответ на такую непривычную и долгожданную близость.       — Это я тебя оставил. Я бросил тебя. Не только я в тот день потерял близкого человека… Но я оставил тебя с этим в одиночестве.       Что за глупости он говорит? Разве это можно было сравнивать? Я искренне любила Крепуса как родного, но все же он был не моим отцом. Это не я потеряла семью. И мне явно не было хуже, чем Дилюку.       Я покачала головой.       — Я жалею только о том, что мы так и не поговорили после твоего возвращения.       Он отстранился и опустил взгляд.       — Я думал, что стал тебе безразличен.       Сердце болезненно сжалось.       — Никогда в жизни, — в глазах стояли слезы, и я радовалась, что на улице уже темнело: я ужасно не любила, когда кто-то видел меня в таком уязвимом состоянии. Хотя я знала, что Дилюк никогда не стал бы меня осуждать. — Что бы ни произошло, ты не станешь мне безразличен.       Мы долго молчали, наслаждаясь моментом и облегчением, которое оба испытали. Теперь все, что делалось, думалось и чувствовалось до сегодняшнего дня, казалось таким глупым и нелепым. Дилюк переплел наши пальцы и отвернулся, думая о чем-то.       — Мне завтра нужно в орден, — неуверенно подала голос я, — Джинн отпустила меня только до конца сегодняшнего дня.       — Конечно, — он закивал, споро поднимаясь на ноги, — я попрошу Эльзера отвезти тебя.       Сам не проводит, подумала я. Оно и понятно. Наверное, это было бы странно как для нас, так и для тех, кто увидит нас в Мондштадте.       Но готов отправить со мной самого ценного соратника.       В груди разлилось приятное тепло.       Дилюк молча отвел меня за руку к конюшне. Несколько минут — и целая повозка была готова.       Он не хотел расставаться. Это чувствовалось во всем: в том, как крепко и неспешно он обнимал меня, как целовал в макушку на прощание и как держал за руку, когда я уже готова была уйти.       Я развернулась. Секунда, две. Неужели все?       Дилюк резко дергает меня назад, и я, с трудом удержав равновесие, с готовностью отвечаю на его поцелуй. Сладкий, нетерпеливый, влажный — изголодавшиеся друг по другу, мы совершенно не заботились о том, что произойдет дальше.       Дилюк внезапно оторвался от моих губ.       — Прости, это…       — Я надеялась, что ты это сделаешь, — сгоряча выпалила я.       — Тогда я не буду останавливаться.              — Позавтракаем вместе? — ласково заправив непослушную прядь мне за ухо, спросил Дилюк.       Осознание всей ситуации вдруг обвалилось на меня снежным комом.       — Никто не будет задавать вопросов, обещаю, — Дилюк перехватил тревогу на моем лице даже раньше, чем я сама успела ее в полной мере ощутить.       Боже, Эльзер все видел. Он видел, как мы целовались в винограднике. А то, как мы пробирались в спальню, явно лицезрела вся прислуга. Не то чтобы кто-то из них принялся нас осуждать. Напротив, думаю, многие даже вздохнули с облегчением.       Я спрятала раскрасневшееся лицо на его груди и пробурчала нечто, напоминающее «ладно».       Дилюк не стал смеяться. Он лишь прижался ко мне сильнее, успокаивающе поглаживая по спине и нежно целуя в обнаженное плечо.       — Нужно собираться, — спокойно проговорил он, — иначе Джинн не побрезгует сделать мне выговор.       Разумеется, Джинн будет не последней, кто узнает обо всем. Сегодня об этом, без сомнения, будет говорить весь Мондштадт.