Один счастливый час

Мертвенная зелень Знака освещала небольшую площадку на вершине Астрономической башни, и лицо директора, бледное и измученное после недавних событий, идеально вписывалось в общую зловещую картину. Бывают в жизни такие моменты, когда нити судьбы стягиваются в один тугой узел, и каждая отдельная нить больше не имеет значения сама по себе — а лишь как часть общего переплетения. Так уже было не раз; так уже было однажды, много-много лет назад, когда трое юношей, не сумев — да и не желая — сдержать себя, направили друг на друга оружие, и оно само выбрало наиболее уязвимое звено. Вот и сейчас невидимые нити натягивали тонкую ткань реальности между теми восьмерыми, что находились на башне. Но на самом деле в расчет следовало принимать лишь четверых — как и тогда. Драко и Гарри, чьи сердца сжимали бессильная любовь и столь же бессильная ненависть: и их с Северусом. Дамблдор знал, что ненависти Гарри после этого происшествия будет достаточно для того, чтобы пройти то, что ему предстоит; но он надеялся, что и сила любви Гарри к нему, Альбусу Дамблдору, человеку, воплощавшему для Гарри Поттера весь магический мир, окажется достаточно сильна, чтобы впоследствии простить, простить каждому из них троих то, что они сделали, и то, что не сделали. И поэтому Дамблдор медленно и размеренно говорил для Драко то, что в первую очередь предназначалось для ушей Гарри: «никто пока не убит», «вреда вы пока никакого не причинили», «вы же не убийца». Он еще многое мог сделать в оставшиеся ему минуты — и делал для этого светловолосого юноши, чей силуэт уже расплывался у него перед глазами от все усиливавшейся слабости. Потом… они, победители, не должны быть жестоки — потом. А затем светловолосый силуэт сменился другим, и этот другой был очень четким, и вплетал в общую картину еще часть узора. Любовь, опять и опять любовь — и ненависть, ненависть к нему, что тихонько, но неуклонно росла в зельеваре все эти годы; и Дамблдор знал об этом, но ничего не мог поделать. Он не мог просто так отпустить Снейпа — более, того, он был уверен, что без этой ответственности, без этого напряжения, без этой постоянной борьбы чувство вины сгрызло бы профессора изнутри, как сгрызает внутренности умершего осужденного тюремная крыса, устраивая себе приют. И вот теперь оказывалось, что и эта незапланированная ненависть идеально укладывается в общую картину, становясь последним штрихом, позволяя Снейпу успешно и почти искренне доиграть до конца свою роль. Роль, с которой, кроме него, не справился бы никто, должен был признать Дамблдор. Признательность заполнила его, когда до летящего в него Смертельного заклятия оставались считанные секунды. Снейп уже поднял палочку. Дамблдор всегда был уверен, что последним, что он вспомнит в жизни, будет лицо Геллерта; но сейчас он забыл вспомнить об этом и все смотрел и смотрел в черные ненавидящие глаза, смотрел, не слыша, как шевелятся такие знакомые тонкие губы, произнося слова заклятия, как взмахивает палочкой худая рука, совсем недавно исцелявшая его… Именно этот образ и сопроводил Альбуса Дамблдора в давно ждавшую его вечность. Затем Снейп схватил Драко за руку и побежал. Его хогвартские обязанности закончились, и горящий ненавистью, как Авадой, взгляд зеленых глаз прожигал ему спину, пока он тащил к спасению своего очередного подопечного. Под ноги постоянно подворачивались обломки камней, куски дерева и среди них, кажется, чья-то рука или нога, но Снейп не мог позволить себе упасть — и не упал, конечно. Ему, как и Альбусу, было не до того, чтобы прощаться со школой, но, как выяснилось, ему и не нужно было этого делать.