Один счастливый час

Снейп провел языком по трещине на губе. Привкус крови — солоноватый и сладкий. Он смазал ранку подвернувшимся под руку зельем. Через несколько секунд от нее остался лишь хорошо ощутимый языком рубец. Завтра губа непременно лопнет в другом месте, подумал Снейп. И опять весь день его будет сопровождать этот солоновато-сладкий привкус. Губы пересохли до невозможности от зимнего ветра и холода замковых коридоров; он постоянно облизывал их, и от этого становилось еще хуже. Можно было бы сварить бальзам… или хотя бы принять душ, а потом спокойно поесть у камина, заказав домовикам что-нибудь вкусное; но усталость навалилась грудой камней, оставляя лишь возможность заснуть в жестком от старости кресле, прямо в мантии, и проснуться утром замерзшим, с гудящей головой и сведенной судорогой шеей. Чем больше он успевал, тем больше накапливалось вокруг него новых дел. Они множились подобно головам Лернейской гидры, потомка которой он однажды видел в воспоминаниях Альбуса Дамблдора. Он откладывал — сначала с сожалением, потом равнодушно — те несрочные дела, которыми ему действительно хотелось заняться: работу над новым регенерирующим зельем, расшифровку найденного в Лютном переулке трактата о свойствах исландского мха подлинно артуровских времен написания, общение с коллегами из Пражской гильдии зельеваров… Он не пошел в душ; сил хватило лишь на то, чтобы привычно пробормотать «Акцио» и, протянув руку, поймать хрустальный флакон, заполненный белесым туманом. Все также не глядя, Снейп вытянул палочкой серебристую прядь и поднес к виску, не прибегая к помощи думосброса. …Люциус провел по его щеке тыльной стороной ладони и наклонился совсем низко, пахнув незнакомым ароматом. — С совершеннолетием, — произнес Малфой. И, крепко обхватив пальцами затылок Снейпа, поцеловал. Снейп знал Нарциссу Малфой — которая прочно ассоциировалась у него со словом «совершенство». И себя он тоже знал. И все же никогда, ни на один миг он не усомнился в том, что Люциус сделал это не ради Метки. Метку Снейп принял бы и так. Воспоминание растягивалось, сжималось, играло всеми красками вплоть до последней картинки — это было лицо спящего двадцатитрехлетнего Люциуса Малфоя — нечеткое, размытое в предрассветном сумраке. И пальцы Снейпа — на указательном свежий шрам от рабочего ножа — легко касающиеся разлетающихся к вискам бровей, теплых губ и испуганно отдергивающиеся под взглядом серых глаз… Посидев в кресле еще минут пять, Снейп наконец собрался с силами, вернул флакон на место, стянул с себя мантию, расстелил постель и рухнул в нее, клятвенно пообещав себе непременно принять душ поутру. Блестел под луной змеиной шкурой снег и темно-синей громадой возвышался Запретный лес.