Один счастливый час

— Как ты, Северус? — уже на пороге догнал Снейпа мягкий голос директора. Снейп замер, держась за ручку и не оборачиваясь. Мысли равнодушно проносились в голове. А если он сейчас обернется и честно скажет: «Плохо»? Если расскажет, как он устал, если пожалуется, что его не любят ученики, да и коллеги, честно говоря, не испытывают особо теплых чувств? Если скажет, что среди сторонников Волдеморта есть люди, которые ему симпатичны, и он готов перейти с ними на некую новую ступень откровенности, удерживаясь от этого лишь в последний момент, — просто потому, что иногда путается, какая сторона считается правильной? Если он скажет, что больше не может, если подойдет и уткнется лицом в уютную дамблдоровскую мантию и чтобы его погладили по голове — просто так? Интересно, что это за ощущение… Чтобы посидеть в кресле с ногами, похлюпать носом, если получится… Черт с ним, с прозвищем, те, кто его придумал, либо умерли, либо… все равно умрут. — Нормально, — сказал он, по-прежнему глядя в дверь. — Я нормально. — Хорошо, — сказал Дамблдор. — Иди. Это было правдой. Если он не сорвался — значит, все действительно нормально. И какой-то запас прочности точно есть. Интересно, насколько его хватит? Неужели действительно до конца? А они еще говорили — Нюниус… Хотя полчаса назад он все-таки привычно сорвался. Дамблдор не переставал находить способы достать его до печенок. Упаси Мерлин — не специально. — Меня должны убить вы. Эту часть предназначенных для Поттера воспоминаний Снейп очень хорошо подчистил. Пусть ученики будут уверены, что их профессор не знал таких слов. Да, он позволил себе все — брань, язвительность, издевки, горечь, презрение. Позволил, потому что прекрасно понимал, что это — небольшой бонус к априори принятому им заданию. И еще потому, что чувствовал — больше у него не будет шанса побыть настолько самим собой. Выплеснув взвесь и тину, поднявшиеся со дна души, он ушел, предварительно дав директору все честные слова, которые тот настойчиво попросил, — нанести решающий удар, позаботиться о Малфое, всеми силами защищать учеников. Всеми силами. Снейп хмыкнул. Колодец не бездонен. Что-то слишком часто ему приходится держаться на одной гордости. Впрочем, нет; гордость — это у Малфоев. У него — упрямство. Тупое упрямство, тупо не позволяющее сдаться, опустить руки и позволить кому-то думать, что есть вещи, с которыми он не сможет справиться. Наверное, это все-таки какой-то странный род гордости. *** Альбус Дамблдор по своей натуре не был жестким человеком, а потому иногда вынужден был бывать жестоким. Для этого ему приходилось совершать над собой определенное усилие, и смягченную копию такого усилия он воспроизводил впоследствии всякий раз при повторении в памяти любой из этих сцен. «Это было необходимо, — говорил он себе каждый раз, вспоминая Снейпа, пришедшего к нему просить о защите для Лили. — Нет, не потому, что за все надо платить… хотя и это правда… а потому, что самому Северусу необходим был этот факт оплаты, как свидетельство того, что все происходит всерьез… и что рано или поздно всегда приходится делать выбор». Альбус прекрасно понимал, сколь малую часть правды составляют эти — абсолютно верные — рассуждения. Но столь же точно он знал причину своей тогдашней и последующей жестокости по отношению к здорово запутавшемуся и почти отчаявшемуся выпускнику Слизерина. Причина эта носила имя Арианы — Арианы, чья несвоевременная смерть оказалась столь же нелепа и случайна, как смерть Лили Поттер. Арианы, чья гибель и привела в конце концов к противостоянию двух выдающихся магов ранним июльским утром 1945-го года в горах близ Нурменгарда — точно так же, как смерть Лили рано или поздно должна была привести к противостоянию Тома Риддла и Гарри Поттера… И Гарри в этом поединке будет столь же мудр, силен и жесток, как был Альбус когда-то. А роль жертвы Снейп выбрал сам. И иногда при взгляде на нервно вцепившиеся в спинку кресла желтоватые пальцы, на все углубляющиеся с годами складки вокруг губ, на глаза, будто вечно отгороженные завесой, подобно Арке, Альбус Дамблдор был готов провести кончиками пальцев по напряженному лбу своего профессора и шпиона, легко похлопать его по руке, обнять за плечи и просто сказать, что все будет хорошо и что Снейп вполне может позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. Но Альбус без труда сдерживал подобные не идущие к делу порывы. Нет, он не был жестоким человеком, он просто не любил брюнетов.