Один счастливый час

Потом был Том Риддл, и сердце юного члена Ближнего круга взлетало и падало от восторга, когда Лорд Волдеморт хвалил его зелья или успешное участие в операции. Светлый образ Люциуса Малфоя поблек и потускнел в лучах нового темного светила. Восторг начал увядать, когда выяснилось, что светило не столь лучезарно. Титул Лорда и пышная фамилия оказались пустым звуком; знатность, так естественно шедшая Малфою, у Риддла была лишь дымовой завесой, ширмой для полукровки, тщетно стремившегося «исправить» свое происхождение. Снейп уважал бы его несравнимо больше, оставайся тот Томом Риддлом. Но он исправно сообщил про подслушанное пророчество. Его не волновали чужие младенцы. Впрочем, и сын Поттера тоже. Но вот Лили… Светлое пятно Тупикового детства. Она не виновата, что вышла замуж за Поттера. Она ведь должна была за кого-то выйти. Он не мог желать ее для себя. Он вообще в то время считал, что ему никогда не встретится человек, которого он мог бы пожелать для себя. Он до сих пор был уверен в этом. Не судьба потому что. Потому что его судьба — продаваться за красивые и умные слова о власти, силе и защите. Потом перепродаваться. Потом… Кажется, он так и не сумел вырваться из этого круга. Он давно не мечтал о власти — он мечтал быть простым учителем ЗоТС и отвечать только за оценки нескольких десятков оболтусов. Он мечтал избавиться от груза чужих тайн, отравлявших его изнутри, и от ответственности за чужую жизнь и чужую смерть. Он мечтал о свободе, как любой нормальный слизеринец. Как Том Риддл, мечтавший о свободе от смерти. Как Люциус Малфой, мечтавший о свободе от полукровок. Нескромные мечты слизеринцев, остро, как личное оскорбление, чувствующих любые границы и любые ограничения. Вот Геллерту Гриндевальду мечтать о свободе и в голову не приходило. Она была у него и в Нурменгарде. Просто он не ощущал Нурменгард — тюрьмой. Нурменгард был каменным продолжением его самого. А вот Хогвартс ни для Снейпа, ни для Дамблдора таким продолжением не был. Свою тюрьму каждый строит сам. Как правило. И Северус Снейп отнюдь не был исключением, долгими годами упорно возводя для себя крепостные стены. И едва рушились одни, тут же воздвигались новые — еще выше, еще прочнее. Почему он поверил Дамблдору? Этот вопрос по-прежнему остро интересовал зельевара.