ID работы: 11732362

Притяжение влюбленных сердец

Гет
NC-17
Завершён
314
Пэйринг и персонажи:
Размер:
547 страниц, 57 частей
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
314 Нравится 2843 Отзывы 43 В сборник Скачать

О смерти и новой жизни

Настройки текста
Примечания:
Аннушка прибежала в спальню сразу после бани. В жарко натопленной комнате все было готово - постель расстелена, стопками сложена чистая одежда и множество различного белья. Пеленок. Она, торопясь, присела на кровать раскрасневшаяся, с еще влажными после мытья волосами. На миг девушка прижала прохладные ладони к щекам. Как же жарко... Почему она так поторопилась и как следует не охладилась? Ответ нашелся быстро. Рядом с ней в пеленках сидел очаровательный малыш, еще младенец. Он, как и Аннушка, был розовым, словно молочный поросенок. Малышу тоже было жарко... Похоже, они купались в бане вместе. Это был ее сын. Мамин малыш. Она знала, что сейчас ему будет нужно. В груди немного закололо и напряглись соски. Привычные, приятные ощущения. Аня опять заторопилась. Сынок захныкал и лихо подполз к маме, требовательно дергая сорочку. Аня посмотрела на свою одежду - по светлой ткани расплывались пятна от сильного прилива молока. - Сейчас, дорогой! - пообещала Анна. Она в мгновение ока сняла сорочку, посадила к себе на колени довольно тяжеленького малыша и прижала к себе его обнаженное тельце. Они уютно устроились кожа к коже, ребенок жадно схватил ее грудь, смешно и умело придерживая ее двумя руками, и стал сосать молочко. Это было удивительное зрелище. Сын иногда немного сжимал источник еды и удовольствия ладошками, побуждая молоко течь сильнее. Аня любовно погладила его пушистую чистую макушку, затем необычайно нежную, горячую маленькую спинку, и ощущение невероятного счастья и покоя затопило ее. Восхитительные ощущения! Она, аккуратно придерживая своего мальчика, легла с ним в подушки, укрываясь мягким пуховым одеялом. Они немного понежатся, часика полтора, поспят... можно никуда не торопиться. А потом приведут себя в порядок. *** То был сон о ее недалеком будущем. Анна точно знала это. Она мечтательно улыбнулась, постепенно просыпаясь, и открывая глаза. Ну, Яков Платонович, совсем скоро Вы станете отцом такого хорошенького мальчика. Аня зажмурилась, вспоминая детали яркого сна. Она не хотела бодрствовать одна. Где же ее утренние поцелуи и объятия? Она соскучилась. Все приходится делать самой! Яков проснулся от того, что тонкая женская шаловливая рука мягкими поглаживающими движениями уверенно ласкала его тело, особенно задерживаясь на самых чувствительных местах. Он приоткрыл один глаз. Анна, подперев щеку одной рукой, не отрываясь смотрела на него, а второй рукой продолжала свой хитрый, но захватывающий ритуал побудки мужа. Сумеречный свет едва заметной тонкой полоской проникал под полог их юрты. Светало. Окончательно проснувшись, Яков внимательно посмотрел на любимую. Настроение у Анны Викторовны было игривое. Яков довольно заулыбался сам. Сладкая, прелестная девочка. Анна уже прикрыла глаза, яркий румянец на ее щеках говорил о том, что желание близости уже наполнило ее. - Иди ко мне. - ласково попросил он жену, побуждая ее сесть на него сверху, прямо на обнаженный торс. Она медлила, улыбаясь, забавляясь, любовно касаясь подушечкой большого пальца уголка его рта, лаская и явно дразня. Он перехватил ее пальчик и укусил его. - Аня... - Яков произнес ее имя так нежно и так просяще-требовательно, что она разулыбалась еще сильнее. Ее губы потянулись к его губам, целуя сначала мягко, побуждая ответить на поцелуй. Кончиком языка Аня пробовала утренние сухие и теплые губы мужа и его колючий подбородок. Очень медленно упрямица все-таки выполняла его просьбу. Не прерывая поцелуя, Аня приподнялась на колени. Яков с готовностью освободил ей место на своем животе, сбросив надоевшее одеяло. Ему уже было жарко. Он приподнял ночную рубашку жены к бедрам и нетерпеливо посадил соблазнительницу на свой торс. Яков медленно ласкал ее крепкие ноги. Пальцы Ани играли с его завитками на затылке. Она дразнила его, двигая бедрами так сильно, что муж вздрогнул от напряжения. Анна победно заулыбалась, тут же спрятав свою улыбку за поцелуями в плечо. Бедра ее двигались сами, настойчиво и многообещающе сжимая его торс. Яков затаив дыхание наблюдал, что же его игривая жена будет делать дальше. Она была такая трогательная, нежная и искренняя в своих проявлениях чувственности. Анна взяла лицо мужа в ладони, чтобы любовно поцеловать уголки губ. - Я люблю тебя, родная. - прошептал Яков, приподымаясь к ее лицу, а она, улыбаясь, покрывала поцелуями его колючие скулы и ямочку за ухом. Анна подумала о том, что раньше она не могла даже мечтать о том, что будет так близка с этим мужчиной. Что он будет так нетерпеливо и щедро ласкать ее, нежно признаваться в любви. Она боялась даже мечтать, а сердце все равно ждало чуда. Анна продолжала разглядывать мужа, интригующе сжав его бедрами и опаляя столь близким дыханием. Она проводила розовыми ноготками по его бровям, крыльям носа, обводила губы. - Ты очень красивый. Очень! - жарко зашептала Аня. Яков рассмеялся, а она тотчас зажала ему рот ладонью. - Тише, тише! А то кто-нибудь решит навестить нас! - сердито прошептала она и даже немного потрясла мужа за плечи. Он прижал ее к себе покрепче. - Никто не посмеет. - прошептал Яков ей на ушко, одновременно освобождая локоны из косы. Анна с готовностью тряхнула волосами, а Яков завороженно смотрел на шелковую занавесу, пропуская кудри сквозь пальцы. Он ласково убрал локоны с груди и плеч ей обратно на спину. — Это ты самая прекрасная женщина на свете, Анечка. - прошептал он. Она почувствовала, что будет дальше и уже давно предвкушала эти мгновения близости. Яков приподнял ее и начал устраивать на своей возбужденной плоти. Аня, закусив губу, медленно опускалась на него. Глаза мужа потемнели от наслаждения. Она вздохнула, прикрыла глаза и откинула голову назад, открыв его взгляду стройную шею. Яков тут же поднял руки и не спеша провел по ключицам большими пальцами, тут же скользнув ниже. Анечка была потрясающей. Ему казалось, она сама еще не осознала своей женской силы и привлекательности. Супруга была такой волнующе стройной и в то же время мягкой, с потрясающей округлой грудью и нежным плоским животиком. Аня нетерпеливо прижала его руки к своим набухшим горошинкам. Какая хорошенькая! И какая стала смелая...- восторженно подумал влюбленный мужчина. Она двигалась под его руками, извиваясь всем гибким телом, вдавливая себя в его ладони в том же ритме, в котором медленно, словно волной, двигались ее бедра. Яков наклонял ее к себе, но Аня удерживала его в прежнем положении. В конце концов, он с силой отвел ее руки и, замучившись от неутоленных желаний, прижал к себе и возбужденно взял сосок в рот. В такой момент ему казалось, что она держит его в плену, отдаваясь горячей ласке его рта. Яков услышал тихий полустон наслаждения. Вот то-то же, дорогая. - подумал он. Руки ее ослабли и сплелись с его руками. Почувствовав первые волны удовольствия любимой, Яков воспользовался случаем и резко поднялся над ней. Он подмял Анну под себя, и она оказалась на спине. Казалось, в этот миг от возбуждения в нем не осталось места для нежности. Яков испытывал желание такого накала, что внутри ничего не осталось кроме насущной, почти животной потребности тела. Шуточная борьба с шаловливой женой тоже приносила блаженство. Аня обхватила его ногами, наконец оставила бой и отдалась бушующей через край страсти мужа. Его взгляд упал на ее губы. Она пыталась приподнять голову и поймать его рот, но Яков сначала решил поцеловать все, что видел - ее плечи, шею, чуть влажные виски и только потом накрыл ее губы своими. - Моя...- прошептал он Она хотела перекатить мужа на спину, но сегодня он уступал ей только в том, в чем хотел уступить. Яков хотел дать удовольствие прежде всего любимой. Аня почувствовала, что муж поднимает ее к себе в объятия. Как раз в тот момент, когда ее внутренние мышцы начали самопроизвольно сокращаться и когда оба они оказались в сидячем положении. Ее ноги были раскинуты и сомкнуты вокруг него сзади, а его ноги поджаты. Лицом к ее нежному личику, как можно теснее друг в друге. Он прошептал ей на ухо: - Давай, маленькая, еще сильнее. Яков гладил жене спину. Ее внутренние мышцы снова непроизвольно сжались, Анна поймала нужное ощущение и теперь уже воспроизвела его сознательно. Она улыбнулась и вздохнула от удовольствия. Яков застонал тоже. От сознания своей власти над любимым у нее слегка пошла кругом голова. Но она знала, что власть над ним дал ей Яков сам, с таким великодушием и такой заботой, на которую способен только он. На сей раз муж сам поймал ее рот. Он поддерживал и покачивал бедра любимой, пока она продолжала ритмично его сжимать, делая свои движения почти неуловимыми. Яков осторожно провел рукой между их телами, погладил живот и начал гладить ее в сокровенном местечке. Он блаженно прикрыл глаза, тяжело дыша. Все было как нельзя лучше. Идеально. Словно теплый вязкий мед. Он слышал удары их сердец. Яков содрогнулся, целуя жену и испытывая долгожданные мгновения острейшего удовольствия. Его разрядка должна быть заслуженной, после того как он убедился, что его Анечка получила нежности и наслаждения вдоволь. Яков в этом чувствовал особое удовольствие и гордость, как мужчина безусловно более опытный и очень любящий свою женщину. Сначала она и только потом он... Яков осторожно уложил улыбающуюся, чуть обмякшую жену рядом, нежно поцеловал и устроился рядом. От обнаженных тел шел пар. Убедив Анну еще немного полежать в кровати, Штольман встал, пружинный и гибкий. Он был полон сил. Яков неторопливо натягивал одежду, позволяя лежавшей в подушках жене мечтательно разглядывать себя. Ее взгляд был такой добрый, невинный и благодарный, что он с ума сходил от радости. Яков посмотрел на часы. Времени было достаточно. - Я сейчас вернусь. С кофе. Не вставай, пожалуйста. - улыбнулся он, сверкнув глазами, и вышел из юрты. *** Чернов, еще будучи студентом, однажды за карточной игрой сильно повздорил с двумя своими приятелями. Он сильно проигрался и стал предметом их насмешек. Все трое были пьяны. В этот вечер дьявольский зверь впервые и явился к нему. Чудовище пришло по его душу и легко, без борьбы, завладело ею навсегда. Юношу словно захлестнула багровая волна, кровавая пелена отключила разум. Он схватил со стола нож и с удовольствием вонзил его сначала одному приятелю в грудь, а затем и второму. Первый умер сразу, а второй вместе со стулом опрокинулся навзничь. Чернов, не помня себя, быстро кинулся на него и обеими руками сдавил хрипящее горло, чтобы никто не услышал криков. В этот вечер он впервые испытал высочайшее наслаждение словно был волком, давящим овцу. Прелесть убийства так взволновала и ошеломила его, что несколько минут он блаженно отдыхал, приходя в себя. А когда Чернов опомнился, то пришел в ужас и начал заметать следы своего присутствия. Ему повезло, никто не видел его, и новоиспеченный убийца вернулся к себе на квартиру незамеченным. Как ни в чем ни бывало он продолжил учиться. Зверь приходил к нему снова и снова, требуя крови. Чернов боролся с ним, терпел, водки больше не пил, ни в компании, ни в одиночестве. Уже после выпуска из Университета к нему однажды, на беду свою, заглянул бывший однокурсник. Зверь опять завладел Черновым. Снова его душу захлестнула багровая волна, он ударил приятеля ножом, а потом схватил за горло. Опять смертная дрожь привела его в неслыханное упоение. И на этот раз он ушел от полиции. Забрав документы однокурсника, Чернов присвоил их. Убийца убежал из города в деревню, где его отец служил священником, и схоронился у знакомого пономаря. Полиция его не особо искала, а пономарь обеспечивал харчами. Однажды по утру, когда пономарь пришел к нему в дом, зверь снова завладел Черновым... Через полгода он точно так же зарезал угольщика, который гостеприимно пустил пожить его, приютив в своей лесной избушке. Он уезжал все дальше и дальше от родных мест. С украденным паспортом сделать это было несложно. Когда зверь овладевал им, Чернов убивал снова и снова, большей частью своих недавних знакомых. Все эти убийства оставались тайной, поскольку ему всегда удавалось избавляться от тел. *** Яков быстро нашел все что нужно для завтрака. Раздобыл кипятка, сварил кофе, принес яиц, хлеб и масло. Таинственно улыбающаяся жена все так же лежала в постели. - Сорочку, Анна Викторовна? - галантно предложил Штольман. - Пожалуй. - согласилась Анна, плотоядно поглядывая в сторону завтрака. Яков принес поближе походный столик, протянул Анне чашечку дымящегося горячего напитка и сел рядом. Он хотел поговорить. - Анна... Она вопросительно посмотрела на него и отпила кофе. - Я вчера устроил Вам не очень красивую сцену. - Вы же извинились. - пожала плечами Анна. - Это осталась вчера. Я не в обиде. - Я почувствовал утром, что Вы действительно не в обиде. - улыбнулся Штольман. Супруга смутилась. - Тем не менее я вынужден вернуться к вчерашнему разговору. Прошу Вас держаться от нового переводчика подальше. Анна неверяще выдохнула. Она с шумом отставила чашку кофе обратно на столик. - От кого еще? - гневно спросила она. - Говорите, не стесняйтесь. - Ни от кого больше. - миролюбиво ответил Яков. Накануне он перегнул палку, и это обстоятельство заставляло его разговаривать осторожнее, чем обычно. Он поставил свою чашку и взял напрягшуюся руку супруги. - Дело вовсе не в Вас, я вчера совершенно напрасно бросался обвинениями. Мне не нравится Моэстус, я боюсь он может быть опасен. Через несколько часов мы уезжаем, в Кару с нашим экипажем переводчик не едет. Анна ожидаемо всплеснула руками и засопротивлялась. - Но Яков... Вы видели сколько у бедного служащего вещей? Чемоданов, книг? Он приехал к Вам на службу. Так же нельзя! Она обвиняюще ткнула его пальчиком. Яков смотрел, как Аня хмурится и опускает голову. Она подтянула колени к подбородку. Яков жадно оглядел ее колени, обтянутые тонким хлопком. Длинные локоны блестящих густых волос. Он нервно сглотнул и начал поправлять запонки. - Аня! Он пододвинулся, не удержался, немного приподнял сорочку и быстро поцеловал круглые коленки, а потом нос, выглянувший из водопада волос. - Я прошу Вас понять меня. Моэстус человек новый, произошло необычное убийство, совершенное явно психически нездоровым человеком. Я подозреваю его. У него была возможность совершить это преступление. Я распорядился дать телеграммы в Петербург, и пока у меня не будет исчерпывающей характеристики на востоковеда, я его в Кару, а тем более к Вам не подпущу. Доказательств нет, но интуиция моя просто кричит о том, что этот господин не прост. Алексей Юрьевич сегодня отправит телеграмму и наведет справки. Я прошу Вас, даже если Вы имеете свое отличное от моего драгоценное мнение, в этом случае просто послушать меня. Если я окажусь не прав, господин Моэстус просто приедет с экипажем племянника несколькими днями позднее. Он поцеловал еще раз обнаженные колени. Любящая рука погладила его кудри. - Ну... говоря между нами, он мне тоже не нравится. Он нервный, липкий. - признала Анна. - А что говорит Ваше шестое чувство? Неужели молчит? - усмехнулся Яков. - Молчит. - нехотя сказала Анна. - Тогда полиции придется справляться самой! Он еще раз посмотрел на ноги жены и со вздохом одернул сорочку обратно. - Там Вам воду греют на купание... Жеребцов взялся доставить в Кару Жаргал. Дело в том, что скакунам каждые 20-30 километров требовался отдых и, если не пользоваться подставой лошадей, добираться пришлось бы несколько суток. Супруги себе такой роскоши позволить не могли. Начальника каторги ждали на службе. Прибывала новая партия арестантов, первая за эту весну и лето. Яков хотел досконально все проверить, изучить дело каждого каторжанина, сразу выявить возможную подмену. Для него не было секретом, что конвой часто хватал первых попавшихся крестьян вместо бежавших уголовников. Штольман был человеком внимательным, даже дотошным. Вместе с некоторыми арестантами прибывали их семьи. Здесь уже, при содействии Анны, женщин размещали на свободных квартирах, домах, давая им кров и, если не было денег, работу. Главной душевной болью его жены были брошенные дети - те несчастные, никому не нужные младенцы, которые рождались у арестанток и ссыльнопоселенцев. После организации временного приюта и начала строительства постоянного сиротского дома наконец перестали находить задушенных, зарезанных или просто брошенных в лесу или в выгребных ямах новорожденных. Яков удивлялся силам и уму своей жены. Из заласканной дворянской девочки, не знавшей ни в чем отказа, она превращалась в сильную, уверенную в себе, милосердную женщину. Когда дело касалось помощи людям, Анна моментально включалась в дело, быстро училась, изучая и понимая местные реалии. Она искала нужных людей, благотворителей, просила помощи, и в конце концов это приносило успех почти всем ее начинаниям. Он любил Анну за это еще больше. Более того, Яков восхищался ею. Кара встретила супругов вполне мирно. Макушка лета в Забайкалье была по-прежнему одуряюще жаркой. Домочадцы радостно высыпали на крыльцо, приветствуя начальника каторги и его супругу. Еще бы, дорогие хозяева приехали. Когда Яков Платонович и Анна Викторовна были дома, казалось, сам дом озарялся особенным светом. И дела спорились, и порядок был во всем. Одна кухарка не вышла, спрятавшись на кухне. Сославшись на дела, Ефросинья затаилась у окна и ревниво наблюдала как из экипажа вышел Яков Платонович и дал руку своей супруге. Против воли кухарка завидовала молодой госпоже. Завидовала не красоте или молодости, а тому, что господин Штольман выбрал ее в жены. Не просто женился, а всячески баловал, давая понять всем домочадцам, что главная в доме она. Не нравилась Анна Викторовна кухарке. Не в силах ничего сделать, Ефросинья пакостила по-мелкому. Спустя рукава выполняла просьбы, если они не касались хозяина, отказывалась кормить кота и недовольно ворчала всякий раз, когда Анна Викторовна появлялась на кухне. Пару раз Ефросинья аккуратно пыталась намекнуть Якову Платоновичу, что жена его ведет дом неправильно и все делает не так, но он так посмотрел на доносчицу, словно испепелить взглядом хотел. А один раз на кухне строго отчитал даже, пригрозив вернуть в тюрьму, чтобы кашеварить уже там. Кухарка хозяина не винила. Всякий мужчина слеп, пока так любит жену свою. Но ничего, она будет следить за Анной Викторовной, и если что подозрительное заметит, то сразу доложит. Яков Платонович сразу супружницу свою и разлюбит. А может и отошлет ее подальше в деревню, чтобы глаза не мозолила. Анна особой нелюбви кухарки не замечала, а ворчливость женщины списывала на особенности характера. Готовила Ефросинья вкусно, продукты хранила в порядке. Больше Аннушке ничего от старушки было не нужно. *** - Ваше Высокоблагородие! Господин начальник каторги! Арестантов в бане отмыли, к осмотру подготовили! - отрапортовал Якову начальник конвоя. - Иду. - сказал Штольман. Он взял котелок, трость и пошел к пролетке. Эта часть службы была неприятной, но необходимой. От его внимательности иной раз зависела человеческая жизнь. Новая арестантская партия прибыла из Центральной России в забытую Богом Усть-Кару. До этого Якову еще не приходилось инспектировать заключенных, прошагавших тысячи миль их скорбного пути. Штольман направился в лазарет, чтобы присутствовать на врачебном осмотре вновь прибывших. Эта инспекция предваряла распределение каторжан по тюрьмам всей нерчинской каторги. Людей раздевали, словно рекрутов. По распоряжению нового начальника каторги людей внимательнейшим образом осматривали и отделяли больных от здоровых. Как заметил Яков, здоровых практически не было. Деньги и ценности, согласно общей инструкции, надлежало немедленно добровольно сдать на хранение администрации. - Бесполезно Ваше Высокоблагородие, - вздохнул конвойный и развел руками - ищем мы, ищем, но эти чертяки всегда тайком проносят деньги. Яков оглядел каторжников. Голые арестанты являли собой весьма плачевное зрелище, он не ожидал, что будет все настолько плохо. Как эти люди вообще на ногах то держались? Все они были крайне истощены, лица опухли от цинги, конечности в отеках, животы неестественно вздуты, кожа в пятнах. - Пятна типичны для цинги. - равнодушно указал доктор. - Самых тяжелых в лазарет. Остальных по тюрьмам, от работ на месяц освободить и поставить на усиленное питание. - распорядился Яков Платонович. Анна Викторовна шла с проверкой на пришкольный огород. Деревянное здание школы еще только строилось, но поля с картофелем, свеклой, морковью, репой уже радовали глаз ровными ухоженными рядами. Здесь же застеклили и первые теплицы с огурцами и помидорами, сладким перцем. Яков помог выбрать толкового управляющего, рабочей силы было более, чем достаточно, и вскоре дело пошло на лад. Анна была не особенно подкована в делах огородных, у них на Царицынской на заднем дворе были грядки, но она никогда ими не интересовалась. Но здесь, в Каре, огородничество приобрело особый смыл. Это занятие не было блажью изнеженной барышни. От ее настойчивости зависело напрямую, насколько сытыми будут ее люди. Теперь Анна была спокойна, подопечные львиную долю провианта обеспечили себе сами. Как можно много сделать за такое короткое время, достаточно приложить хоть немного усилий. Подойти к делу с желанием. Как она понимала, у предыдущего местного начальника не было никакого желания что-то менять. Да, у нее были деньги на строительство. Но ведь до них с Яковом никто не распорядился даже элементарно разбить большой огород на нужды пусть не школы, но даже самих тюрем. А ведь люди частенько голодали. Никто не занимался проблемой сирот. У нее сердце болело от того, как тяжело, плохо и бедно жили тут люди. Хорошо, что муж поддерживал все ее начинания. Яков взял на себя огромное число проблем, помог найти нужных специалистов. Какой он молодец! Она же говорила ему, что он самый лучший человек? Надо сказать еще раз. Анна встретила княгиню Эристову и ее компаньонку, когда уже выходила из конторы управляющего. - Госпожа Штольман! Анна Викторовна! - обратилась к ней пожилая грузинка. - Ваша Светлость. Как Ваши дела? Я могу Вам быть чем-то полезной? - Нам никак не удается встретиться с Георгием, господин Штольман сказал, что в первой партии заключенных моего сына не было, а вторую партию почти всю поместили в лазарет, говорят, много чахоточных. - Я могу устроить Вам встречу с нашим тюремным доктором. Он наверняка видел Вашего сына и может рассказать о состоянии его здоровья. - сказала Анна. - Это очень бы мне помогло. Когда я видела сына прошлый раз, на этапе в Иркутске, он был так плох, что не мог идти самостоятельно и его посадили на подводу. Он совершил ужасное преступление, но как представлю, что он мог погибнуть здесь, так далеко от дома и совсем один. Мой долг, как матери, быть с ним до конца. - сказала княгиня. - Вы уверены Алексей Юрьевич, что Моэстуса возможно допустить к работе? - Формальных поводов не допускать его к службе у нас не осталось. Из Петербурга на переводчика пришла исчерпывающая характеристика, учился он неплохо, ни в чем подозрительном замечен не был. Да, у него нет алиби на возможное время убийства, но и у половины Агинского его нет. Шли скачки, много зрителей, много гостей. Сожительница пристава никого похожего на переводчика не видела, конторщик и букмекер его не опознали. - Значит тупик? - недовольно постучал ручкой по чернильнице Штольман. - Увы. - развел руками Алексей Юрьевич. Яков подумал, что он это так просто не оставит. Никаких тупиков в таком убийстве быть не должно. Убийца наверняка человек приезжий. Штольман решил отправить запрос на сведения о похожих преступлениях в разные города Российской Империи, в том числе и в Петербург. Личность Моэстуса все равно вызывала у него подозрения. Ответ университета надворного советника не устроил, и он отправил запрос на переводчика в департамент полиции Санкт-Петербурга. Эстонец занял положенное ему место работы в тюремной канцелярии, где начал тихо выполнять свои обязанности. Вскоре его пригласили в тюремный лазарет. Несколько поступивших арестантов не говорили по-русски вовсе и требовалась помощь переводчика. Вторую партию арестантов принимал Алексей Юрьевич. Один каторжанин, особенно сильно выделявшийся среди остальных, привлек его внимание. Кашляющий молодой кавказец с благородными юными чертами лица и почти черными лихорадочно блестящими глазами. Арестант явно выделялся среди других благородными манерами. - Это кто такой? - спросил Лебедев. - Это наш князь, Ваше Благородие! - ответил ему другой каторжанин. Алексей Юрьевич сверился со списком арестантов. В документах больной каторжанин был обозначен как бывший князь Э., 21 год, имеретинец. Осужден за убийство к семи годам каторжных работ. Князь держался скромно, но с большим достоинством. На мгновение Лебедеву стало жалко мальчишку, испортившего себе жизнь. По всем признакам было очевидно, что он долго не протянет. Врач констатировал туберкулез в терминальной стадии, и бывшего князя вместе с цинготными больными его назначили к отправке в лазарет. Другие арестанты заметно этому обрадовались: - Вот и хорошо, там наш князь, глядишь, снова поправится! Мы, как могли, берегли его, да только смерть не захотела уйти прочь! *** Мария Тимофеевна всегда считала, что женщина должна родить до 20 лет, и не позже! Но Господь Бог словно посмеялся над ней. Аннушку она родила в поздние 25, и дочка далась ей очень тяжело. Второго ребенка она ждала на 46 году. Сначала ей было очень стыдно за такое свое положение. Мария Тимофеевна краснела и отказывалась ходить по магазинчикам, покупать приданое для малыша. Но когда через несколько недель, уже на второй половине беременности Мироновы вернулись в Затонск, то первым, что она увидела это были блестевшие от счастья умиления глаза старшей сестры. Липа уверила ее, что дети — это счастье. В любом возрасте. А уж ей, порядочной мужниной жене, радоваться беременности сам Бог велел. Чуть позже Мария Тимофеевна не раз ловила на себе любопытствующие, но завистливые взгляды соседских матрон. Она немного располнела, но счастливый муж только умилялся. Виктор Иванович был взволнован перспективой стать отцом во второй раз, что и слышать ничего не хотел о якобы плывущей фигуре жены. Известный затонский адвокат вообще открыл в себе новые грани своего совершенства и был просто на седьмом небе от счастья. - Маша! - сердился он. - Это не тебе нужно, а ребенку. Ты сейчас в ответе за двоих, поэтому кушай, когда и сколько хочется! Доктор Милц напротив качал головой и много кушать, особенно на ночь, отговаривал категорически. - Мария Тимофеевна! Голубушка! Ну послушайте Вы меня! Ребенок Ваш перед родами нагуливает жирок и все, что Вы съедите мучного, осядет лишним весом и на Вас, и на Вашем, уже и так крупном наследнике. Чай пейте без сахара, булочки и хлебушек кушайте, но только с утра, а вечером пареные овощи, да поменьше. Перед сном с супругом совершайте моцион по часу в саду. Гуляйте как можно больше. Спасибо мне еще, старику, в родах скажете. Доктор прикладывал специальную трубочку к животу необычной пациентки и неизменно оставался доволен. Сердцебиение было таким, как надо. В последнее время он наведывался к Мироновым дважды в день. Если ехать на пролетке, то до их особняка было рукой подать, а ему спокойнее. Мария Тимофеевна уверяла доктора, что ей рожать только через месяц, но Александр Францевич видел, что появление на свет ребенка уже не за горами. Все признаки были на лицо, и лишь его беспокойная пациентка упрямо думала, что походит беременной до осени. Он может быть и был бы спокойнее, но отъезд Якова Платоновича и Анны Викторовны побуждал его быть ответственным вдвойне. Яков Платонович был ему близким другом, а семья прекрасной супруги надворного советника была Александру Францевичу всегда очень дорога. Поэтому доктор Милц хмыкал, молча слушал заверения о том, что роды еще не скоро, но продолжал заезжать на Царицынскую дважды в день, пока однажды вечером не застал перепуганных супругов за только что отошедшими водами. О сне на ближайшую ночь и доктору, и будущим родителям спешащего появиться на свет младенца пришлось забыть. Природа сжалилась над Марией Тимофеевной. Если с Аннушкой она промучилась около суток, то Ванюша родился быстро и легко. Два часа вполне терпимых схваток на кровати, застеленной белоснежными простынями и быстрые, оттого очень болезненные потуги. Чтобы облегчить пациентке родовые муки, доктор Милц дал ей немного хлороформа. Лекарство поспособствовало тому, что обычно напряженная и чопорная женщина много болтала и смеялась, а глядя на нее, расслабился и ее муж. Ребенок родился в атмосфере радости. Уже в полночь гордый отец, не помнящий себя от счастья, принял из рук доктора сопящий сверток. - Поздравляю Вас! - улыбнулся в усы доктор. - Я был уверен, что все пройдет хорошо! *** В последнее время зверь, завладевший Черновым, бесновался, что есть мочи. - Убей, убей! - шептал он ему. Переводчик пытался не слушать, но совсем потерял сон и аппетит. В прошедшие полгода он убивал так часто, что и не мог больше насытиться кровью. Было мало, хотелось еще и еще. В голенище сапога он всюду носил с собой нож, высматривая одинокую жертву, у которой можно было забрать жизнь, не привлекая лишнего внимания и не встречая сильного сопротивления. В этой злочастной Каре, как назло, все были все на виду! Совершить убийство все не получалось. Один раз он увязался за госпожой Штольман, но та словно почувствовала, вернулась домой и вышла обратно с сопровождающим. Чернову было так плохо, что даже руки тряслись от неслыханного голода. Кровавая пелена застилала разум. Наконец его воспаленный ум нашел выход. Эта мысль пришла к нему днем, во время осмотра заключенных в лазарете. Каждый тяжелый больной находится в отдельной маленькой палате, вот туда он и наведается., когда лишние люди уйдут прочь. Если повезет, он прирежет сразу нескольких, чтобы успеть вдоволь насладиться предсмертными хрипами. Потом, конечно, придется опять бежать, даже менять документы, но это потом... Анна с княгиней Эристовой беспрепятственно прошли в лазарет. Конвой супругу начальника каторги хорошо знал, поэтому дамам отдали воинское приветствие и открыли дверь, никак не задержав и даже не спросив цель визита. Активная деятельная госпожа Штольман была частой гостьей у тюремного доктора. Она много хлопотала о своих подопечных, оплачивала труд сиделок, привлекая для этого благотворителей. Искала возможности купить новое оборудование и медикаменты, помогала родственникам заключенных с посещениями лазарета. Мать и сын увиделись у Анны на глазах. Лебедев, встретив тетушку и княгиню у доктора, решил тоже посмотреть, как устроили больного. Бывший князь лежал в чистой постели, с по-детски счастливой улыбкой на губах. Когда они вошли, он хотел было подняться, но Лебедев жестом остановил его. - Как Вы себя чувствуете? - спросил Алексей Юрьевич. - Вот уж два года, с тех самых пор, как это случилось, я не спал так хорошо и не чувствовал себя таким счастливым. Благослови Вас Господь! У арестанта хлынула горлом кровь, и он впал в забытье. Княгине тоже стало плохо, и Анна позвала ее помощницу, чтобы помочь пожилой женщине. Штольман глазам своим не верил, читая срочно доставленную телеграмму. В ней сообщалось, что эстонец Моэстус, выпускник факультета восточных языков был найден зарезанным 12 июля 1887 года. Убийцу так и не нашли. Документов при нем не оказалось, в опознании трупа помогли родственники покойного. Не помня себя от волнения, он выскочил в приемную, а затем в канцелярию. - Где переводчик? - закричал Яков. - Пошел в лазарет, Ваше Высокоблагородие! - доложил привратник. Крикнув конвойным бежать за ним, он бросился в здание больницы. Пешком, закладывать пролетку было некогда. Зверь больше не мог ждать. Улучив момент, Чернов открыл дверь палаты и бросился на худого изнеможденного мальчишку, выпивая последний его вздох. В дверях появилась пожилая дама и он, бросив первую добычу, накинулся на женщину, нанося ей удары все тем же ножом. Он порезал этих двоих, словно волк беззащитных овец. Насладиться агонией жертв у него не вышло. Совсем рядом раздался истошный женский крик, это закричала супруга господина Штольмана, увидевшая расправу. Медлить было нельзя. Обезумевший убийца бросился на ее спутника - господина Лебедева и успел ударить того ножом, к своему разочарованию задев только по касательной. Добраться до Анны Викторовны у него не получилось. Здоровяк боролся за жену начальника каторги не на жизнь, а на смерть. - Стой! - закричали со всех сторон. Чернова повалили, выхватили у него нож и связали. Алексей полулежал, прислонившись к стене. Он был счастлив уже тем, что защитил Анну Викторовну, которая причитала над ним, аккуратно разрезая его рубашку. Прибежавший доктор пытался спасти пожилую княгиню, но тщетно. До раненого следователя никому, кроме нее, не было дела. Яков Платонович сгреб в охапку жену, немного потряс для острастки и посадил на кушетку, запретив сходить с места и велев ждать, пока он освободится. Доктор наконец занялся раной Алексея Юрьевича. - Рана не опасная, отлежитесь несколько дней и можно выходить на службу. Анне смотреть на сломленного Чернова-Моэстуса было страшно. Этот жуткий и жестокий человек рыдал, все тело его сотрясалось от душевного волнения, глубоко посаженные глаза метали взоры, в которых проглядывал тот самый зверь-убийца. Ей казалось, что перед ними и правда не человек, а дикий зверь. Чудовище. Убийца рычал так сильно, что Штольман приказал поместить его в камеру для буйных, как совершенно особый случай. - И смирительную рубашку пусть на него наденут. - распорядился Яков Платонович. Алексея Юрьевича доктор оставил на ночь у себя в лазарете, чтобы понаблюдать и дать ему дозу обезболивающего. - Морфий. Опасная вещь. - поморщился Лебедев. - Только на сегодня. - кивнул доктор. - Пойдемте, Аня! - поднял за плечи Яков шокированную супругу. Я отведу Вас домой. Об Алексее Юрьевиче позаботятся. Анна начала всхлипывать. Ее колотил запоздалый озноб. - Я говорил держаться от Моэстуса подальше! Опять не послушали. - возмутился Штольман. - Я не знала, что он будет в лазарете. - покачала головой Анна. Он завел ее в свой кабинет и налил чашку горячего чая. - Как жалко старую грузинскую княгиню и ее сына. - всхлипывала Анна. Яков присел перед ней, молча вытирая жене слезы платком. Что тут скажешь? За годы службы он видел множество смертей. Психически больного человека не всегда легко вычислить. Кто же знал, что переводчик догадался присвоить себе чужие документы. - Конечно, Вы не виноваты в том, что оказались в этот момент в лазарете, я зря отругал Вас. Яков просто давал жене свое тепло и участие. Слишком добрая и слишком чувствительная у него Аннушка. Ей было совершенно не место среди всего этого безобразия, но она неизменно оказывалась в гуще событий, получая очередную душевную рану. Как ее утешить на этот раз? Он обнимал ее, сцеловывая все соленые капли. В кабинет начальника каторги постучались. - Да кто там? Нас сегодня оставят в покое? - недовольно крикнул Штольман. - Телеграмма, Ваше Высокоблагородие! - Опять? - возмутился надворный советник, но дверь таки открыл и телеграмму взял. Он посмотрел адресата. — Это от Ваших родителей, Анна Викторовна. Они читали телеграмму вместе. Яков обнял Аннушку, и ее тотчас перестало трясти. Дорогие Яков Платорович и Анна Викторовна. В этот радостный день спешим сообщить, что у Вас родился брат, Иван Викторович Миронов. Мама и новорожденный чувствуют себя хорошо.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.