Притяжение влюбленных сердец

Май в Забайкалье выдался по обыкновению сильно жарким. Для супругов Штольман такие температуры оказались неожиданностью. Погода была настолько летней, что термометр показывал +34 по Реомюру (+26C). Тем удивительней был тот факт, что каждую ночь приходили неизменные заморозки. Несмотря на суровые ночи повсюду зазеленела трава. Особенно густой и яркой она нарастала там, где месяцем ранее крестьяне устраивали палы. Они всюду поджигали сухую прошлогоднюю растительность, чтобы высвободить место для новой, весенней. Если в апреле вид черных дымящихся полей, холмов и лысых сопок внушал уныние, и Анне печально было смотреть на суровые хмурые пейзажи, то сейчас наглядно было видно, насколько сочной и изумрудно-зеленой вылезала трава после уничтожения прошлогоднего сухостоя. Аня то и дело смотрела на уличный термометр и, выбегая провожать мужа на крыльцо, замечала утренний иней и затянутую льдом воду в уличных бочках и поилках для лошадей. Она все хотела распорядиться скорей высаживать рассаду, как это делала мама в Затонске, казалось, лето вот-вот наступит. Однако утренний мороз сбивал ее с толку. Так бы Анна и дальше недоумевала, почему же ночью так холодно и когда, наконец, будет тепло, пока вездесущая соседка из местных, супруга архитектора Бондаренко, не объяснила ей особенности погоды. Дело в том, что все Забайкалье находится на невысоких горах, высоко над уровнем моря и климат у них особенный. Ночью очень холодно, днем очень жарко. Перепады между летом и зимой огромные. Если зима, то Зима! С большой буквы! И минус 55 по Реомюру бывает. А если уж лето - то Лето! Жарить будет так, как в Африке. Рассаду она рекомендовала госпоже Штольман высадить после 10 июня, иначе замерзнет ближайшей ночью вся заботливо выращенная на подоконниках красота. Анна Викторовна совета послушалась, поэтому в доме надворного советника колосились не клумбы и вазоны, а ящички на подоконниках. Цветы жизнерадостно вытягивалась навстречу яркому солнышку и сильно перерастали к некоторому неудовольствию хозяйки. *** Месяцем ранее. Постройка школы началась бойко. Денег на школу было выделено достаточно, недостатка в рабочей силе тоже не было. Основную сложность представляла трудоемкая копка ямы под фундамент. Линзы вечной мерзлоты и еще не оттаявший с зимы грунт (глубина промерзания чуть больше сажени, 2.5 м) очень затрудняли выполнение работ. Вольная команда каторжан каждый день, с видимым усердием разжигала большие костры для прогрева почвы и углубляла ямы под будущие фундаменты построек. Архитектор Илья Андреевич Бондаренко был дельным, трудолюбивым и бойким человеком. Эти деловые качества Штольман высоко ценил. Ему нравился этот умный и скромный служащий, и Яков с удовольствием работал с ним, обсуждая не только постройку школы, но и обслуживание и ремонт тюремных зданий. К тому же архитектор оказался примерным семьянином и, испросив разрешения, на лето привез сюда свою супругу, Елизавету Петровну. Семья Бондаренко поселилась по соседству с домом начальника каторги, и Яков надеялся, что женщины подружатся. Он все опасался, что Аннушка затоскует в глуши. - Господин Штольман, простите за мой неуместный вопрос, - спросил однажды Илья Андреевич, - а почему не приходит посмотреть на стройку Анна Викторовна, она же так активно работала над проектом? Ей нездоровится? Яков вздохнул. Архитектор попал в точку. Аня была здорова физически, но после сретенских событий травмировалась душевно, насколько сильно, он не понимал, с тревогой подмечая все новые и новые признаки. Он решился поделиться с неравнодушным служащим. - Анна Викторовна сильно грустит. - подбирал слова Яков. - Она здорова в привычном понимании этого слова, но я чувствую, что что-то не так. Дело в том, что не так давно она испытала сильное потрясение, и пока не может до конца восстановится. Вылечить душевные травмы способна только забота и время. - И любовь. - понимающе улыбнулся Бондаренко. - передайте пожалуйста Вашей супруге, что стройка в полном порядке, и она может прийти посмотреть в любое время. Надворный советник знал о чем говорит. Яков зря думал, тогда, в лесу, возвращаясь из охотничьей заимки, что его снегурочка оттаяла. Она лишь сбросила оцепенение и заговорила. Внешне казалось все также, как и раньше, но иногда при близком общении, он ловил в глубине ее глаз затаившийся и спрятавшийся страх. Супруга перестала радоваться. Порой Аня надолго задумывалась и не слушала того, что ей говорил, больше не смеялась и улыбалась тоже реже. Она совсем перестала гулять одна, словно страшась чего-то. Аня распахивала свои голубые глаза, когда он спрашивал о том, была ли она где-нибудь сегодня. Неловко смущаясь, Анна объяснялась, что нет, не хотелось, да и по хозяйству распоряжений много. В один из дней Яков всполошился и развил активность, призванную чуть растормошить драгоценную жену. Она соглашалась выйти из дома только с ним, по вечерам или днем по выходным. Яков был рад и этому. Он, беспокоясь, чуть ли не силком вытаскивал жену на прогулку, и они вместе много ходили. Гуляли до реки, чтобы посмотреть на начинающийся ледоход, ходили и в близлежащий лесок, наблюдать как набухают почки на деревьях и показываются первые листочки. Яков давно приметил, что Ане нравилось ходить на смотровую площадку, расположенную на высокой пологой сопке. Ходили и туда. На сопке было много кустов цветущего дикорастущего абрикоса - родственника японской сакуры. Крупные нежно-розовые цветы распускались раньше остальной растительности и были очень красивы. Яков иногда срывал несколько тонких веточек и дарил любимой, надеясь, что она лишний раз улыбнется. На берегу реки Анна подставляла лицо ветру и солнцу и в блаженстве прикрывала глаза. В такие моменты Яков обнимал ее со спины, и супруга расслаблялась. - Выдыхай, Анечка, любимая. - говорил он ей, перемещая руки на плечи, и Аня послушно дышала, понимая без лишних слов, о чем Яков говорит, высвобождая накопившийся и застрявший страх. Он интуитивно растирал ей спину, скованную гнетом переживаний. Француз напугал ее сильнее и глубже, чем показалось вначале. Если бы Яков мог забрать себе ее боль, он бы забрал не раздумывая, но у него не получалось. По ночам Аня вцеплялась в мужа руками и ногами и не отлипала до самого утра, прижавшись щекой к его плечу. Якову было хорошо с ней, он был готов терпеть мурашки и покалывание в затекших конечностях сколько нужно, однако он чувствовал и знал, что такое поведение для супруги нехарактерно. Обычно Аня, намиловавшись и нагревшись об его жаркое тело неизменно увеличивала дистанцию, а то и во сне могла капризно ногой лягнуть, если он обнимал ее слишком крепко. Лучше бы лягала, ей Богу, лишь бы так не тревожилась. А каким беспокойным стал ее взгляд, обращенный на него! Яков буквально физически чувствовал страх жены, запустивший крепкие щупальца ей в душу и сердце. Они много говорили о том, что произошло. Более всего ее удручало, что Жан убил двух городовых. Она сокрушалась, что не могла ничего придумать, ничего не могла поделать, кроме как подчиниться. Ее поразила собственная невозможность и неготовность сопротивляться чужой грубой силе. Когда Яков просил Аню описать свои чувства, она назвала три главных - страх, беспомощность и унижение. Сам же Яков чувствовал сильный гнев. Настолько сильный, что кулаки сжимались сами собой, когда он вспоминал Разумовского. Без его разрешения Лассаль и близко не подошел бы к Анне, тем более не стал бы запугивать физически. Яков винил себя в произошедшем, что не предусмотрел, не смог сберечь и защитить. Все что произошло было напрямую связано с его службой. Значит, с него спрос вдвойне. Неделя проходила за неделей, и вот уже последний месяц весны подходил к своему концу. Солнце палило вовсю, дел на службе только прибавлялось, а кусочек льда в сердце его принцессы никак не хотел таять. Яков знал, что ответственен в этом прежде всего он сам. Кроме злой чужой воли в произошедшим он ясно увидел свои недоработки. Предателя в окружении следовало вычислить немедленно. Он составлял список возможных причастных, куда зачислил практически всех, кроме себя и Анны. Проблема состояла еще и в том, что если в данное время "крот" спит и никак не проявляет себя то, и вычислить его не представляется возможным. Оставалось лишь наблюдать и ждать удобного случая. Как оказалось, перемены в Анне заметил и Алексей Юрьевич. Яков неоднократно ловил его задумчивый и чуть печальный взгляд на своей супруге. Племянник понял, что здесь привычным балагурством делу не поможешь, поэтому прекратил в своей идиотской манере, раздражающей Штольмана безмерно, "смешить тетушку". У него была пара неудачных попыток рассказать историю из жизни, но при его рассказах взгляд Анны становился совсем отсутствующим, и Алексей унял свои неуклюжие попытки. Казалось, племянник заразился всеобщей серьезностью и выглядел едва ли не удрученнее, чем сам Яков Платонович. Если Штольману удавалось поймать улыбку своей ненаглядной, ответ на ласковый поцелуй или смущенный, чуть радостный взгляд, то Алексей натыкался на стену вежливого отчуждения. Анна понимала, что племянник не виноват, но она не могла ничего с собой поделать. Старательно выполняя роль хозяйки дома, она закрылась ото всех, кроме мужа. В нем она всегда чувствовала любовь, опору и поддержку, согревающую ее даже в самый ненастный день. Супруг был для нее всем - другом, рыцарем и светом в окошке. Яков усилил охрану, но быстро понял, что Анна не предпринимает попыток выбраться из дома. Ее кабинет пустовал, просители перезаписывались, ожидая выздоровления госпожи Штольман, а на стройке сиротливо хозяйничал архитектор Бондаренко. Однажды днем, когда Яков, сосредоточившись, вновь работал с бумагами, швейцар принес ему телеграмму. - Ваше Высокоблагородие! Срочная, заграничная! - с придыханием сказал служащий. Швейцар никак не мог привыкнуть, что начальнику каторжного района отправляют послания из столь экзотических мест. Обычно подобного рода телеграммы предназначались Анне Викторовне. Мария Тимофеевна, разобравшись в быстроте и удобстве этого типа связи, присылала дочери одно послание за другим. Приходили Анне и пухлые конверты с письмами, и объемные посылки, но возможность отправить послание быстро и столь же быстро получить ответ очень привлекала госпожу Миронову. Поэтому матушка Анны Викторовны, не смотря на высокую стоимость подобных сообщений, посылала одну телеграмму за другой. Анна добросовестно отвечала ей тем же. Яков был не против. Все, что угодно, лишь бы скрасить матери и дочери тоску друг по другу, и лишь бы любимая лишний раз порадовалась. Однако на этот раз послание предназначалось ему. Яков развернул бумагу с текстом телеграммы. "Господин Штольман, потрудитесь объяснить, почему моя дочь столь лаконично отвечала на крайние сообщения, а на последнюю телеграмму не ответила вовсе". Не смотря на беременность, которая, по слухам, должна украшать, укрощать и умиротворять женщину, Мария Тимофеевна была все такой же требовательной и подозрительной к мужу своей дочери. Яков усмехнулся от тона телеграммы. Конечно, кто он такой, всего лишь надворный советник, обер-полицмейстер, начальник огромного каторжного района с соответствующими полномочиями, но для тещи он всегда будет мужчиной, укравший ее сокровище из родительского гнезда, и теперь она вынуждена мириться с этим фактом. Дуэлянтом и дамским угодником. Яков Платонович не понимал этой подозрительности. Не съел же он тут Анну Викторовну! Холит и лелеет дочь госпожи Мироновой и, пожалуй, за полгода заслужил хоть немного доверия. Он добросовестно передавал Аннушке все послания матери, а вот почему супруга отвечала все меньше, оставалось для него загадкой. Может быть, не последнюю роль сыграла в этом ее меланхолия. Штольман старался как мог, и вот через несколько недель он заметил, что произошедшее в Сретенске начало окончательно отпускать супругу. Чтобы взбодрить Анну, они много гуляли. Бывало и так, что супруги уходили из дома на несколько часов. Благо погода позволяла. Их любимым местом был крутой холм над рекой. Сегодня река окончательно вскрылась, льдины ужасающе громко трещали, и их безжалостно выкидывали на берег бурные весенние воды. Активные крикливые озерные чайки азартно летали над водой, выискивая корм на ее поверхности. Яков дал Анне руку, и они вместе забрались на самую большую льдину. Жизнерадостно орудуя ногами, муж с женой чуть топали по льду, и он осыпался на острые речные камни сотнями острых кинжальных сосулек, блестевших на уходящем за горизонт солнце. Анна приложила силы больше, чем нужно, азартно топнув. Бах! Большая часть льдины осыпалась россыпью кристаллов, и Яков едва удержал жену, чтобы она не упала. Он рассмеялся, крепко сжимая Анну за талию, и она рассмеялась тоже. Рассмеялась! И сама испуганно замерла, трогая свои губы. Яков снял перчатку и провел большим пальцем по ее подбородку, и Аня рассмеялась опять. Смех ее звенел нежным колокольчиком, немедленно озаряя радостью бытия сердце мужа. Старая льдина все-таки осыпалась, не выдержав нагрузки, и супруги плавно осели на хрусткий тающий лед. Яков хотел было встать, отряхнуть пальто себе и Аннушке, но она проворно притянула его к себе и жарко жадно поцеловала. Ее теплые губы стали вдруг такими требовательными и жаждущими, совсем как раньше. - Я люблю тебя, моя радость. - тут же признался ей муж. - И я тебя, Яшенька! - ласково объявила ему Анна, нежно гладя мужа по щеке. Яков немедленно сгреб ее в охапку, и они целовались до тех пор, пока холод не начал настойчиво пробираться к их ягодицам. - Пора вставать, - с улыбкой сказал муж, рывком поднимая Анну. - застудите свое драгоценное мягкое место. Смеркалось. Яков шел, сжимая теплую руку жены, а она игриво оттягивала ее назад, заставляя его обернуться и вновь встретиться с ней взглядом, обещающим ночью самые жаркие ласки. Так они и добирались, переглядываясь и смеясь, до самого своего дома, встречающего их яркими огнями и жаром подтопленной печки. Совсем не обогреваться было пока нельзя - за ночь дом выстывал. В следующую встречу с архитектором Бондаренко Штольман преобразился. Архитектор отметил сияющий взгляд начальника каторги. - Как Анна Викторовна? - спросил в очередной раз Илья Андреевич. - К счастью, дело похоже пошло на лад. - улыбнулся Яков. - Илья Андреевич, у меня к Вам будет одна просьба, я здесь задумал одну вещь построить... Когда Яков рассказал в чем дело, архитектор воодушевился. Первым делом нужно было нанести визит кузнецу и заказать длинные цепи с крепкими крупными звеньями. Илья Андреевич добродушно улыбнулся, обдумывая необычное задание. Кто бы мог распознать в чопорном и строгом немце такого романтика! Надо своей Лизоньке будет рассказать, ей идея тоже понравится. Аннушка с небольшим опозданием достала летние платья, вновь стала затейливо причесываться, наконец обратила внимание на колосившуюся на подоконниках рассаду, к ней вернулся аппетит и хорошее настроение. Она с любовью провожала мужа на службу и с радостной улыбкой встречала его по вечерам. Их ночи вновь стали яркими и неистовыми, а не спокойно-томными, какими они были несколько недель кряду. Аня с шаловливой улыбкой раздевала мужа и набрасывалась на него, а он млел от ее нетерпеливых ласк и дарил в ответ всю свою любовь. *** Сегодня к Анне на послеобеденный чай должна была приехать барышня Хорошкина с компаньонкой. Расчет супруги губернатора на дружбу дочери с Анной Викторовной полностью оправдался. В лице госпожи Штольман Арина обрела хорошую и чуткую подругу. Аня добродушно развлекала девушку, занимая ту игрой на фортепьяно, рисованием, прогулками. Она добилась разрешения матери Арины позволить дочери читать и обсуждать хорошие, добрые книги, согласовав с губернаторшей список литературы. В особенно теплые безветренные дни Аня распоряжалась накрывать стол на большой открытой веранде. Сегодня как раз был такой день. Аня успела заказать швее кружевные занавески. Заказ был выполнен в несколько дней и теперь новые невесомые яркие ткани украшали веранду. С этого дня все чаепития на воздухе казались Якову просто волшебными. Его голубоглазой улыбчивой фее очень был к лицу пасторальный уют. Неугомонная Анечка распорядилась высадить цветы в горшки, чтобы было красиво. Сезон заморозков еще не прошел, и Вацлав, крякая, каждый вечер заносил драгоценные посадки хозяйки на ночь в сени, спасая от мороза. На веранде стало очень уютно, и Яков с удовольствием проводил там обеденное время, отдыхая рядом с женой. - Яков Платонович, Вы придете к нам на литературный кружок обсуждать книгу? - спросила Анна. - Арина Владимировна с компаньонкой приедут к послеобеденному чаю. - Что будете обсуждать? - ласково улыбнулся Яков. - Капитанскую дочку. - объявила жена, улыбаясь. - "Береги честь смолоду" - процитировал Яков. - Я опоздаю, но загляну к Вам на обсуждение еще до того, как гости уедут. Может быть, успею поучаствовать в обсуждении. - А я могу присоединиться? - вдруг настороженно спросил Алексей Юрьевич. Его не покидало ощущение "отдельности". Особенно стала сторониться его тетушка, на которую была направлена львиная доля его помыслов. Он совсем запутался в своих эмоциях и длинными вечерами пытался разобраться в мотивах своих поступков. - Конечно. Чем больше участвующих, тем интереснее. - согласилась Анна. Алексей выдохнул. Он был уверен, что тетушка о многом не знала, но эти вот ее способности. Даже не догадываясь о происходящем, она тонко чувствовала окружающих. Очевидно, что он стал внушать ей противоречивые чувства, поэтому внешне она была вежлива и доброжелательна, но более не горела желанием общаться и избегала его. Сам виноват! В назначенное время стол был накрыт, на него был торжественно выставлен начищенный пузатый медный самовар, а к чаю Аня распорядилась приготовить легкие сладкие блюда - кремы, воздушный пирог с ягодной начинкой и мороженое. Она хотела, чтобы ее гостьям, Арине и ее компаньонке, а также Лизавете Петровне, супруге архитектора Бондаренко было уютно, интересно и вкусно. В Каре так мало развлечений, а ей хотелось увлечь женщин. Почему она выбрала такое произведение для обсуждения? Арина мало читала. Капитанская дочка была повестью многоплановой, там было что обсудить, и сюжет мог увлечь как юную барышню, так замужнюю даму, чиновника или старую деву. Каждый мог найти в этом произведении интересные моменты. Первыми у дома начальника каторги объявились Арина и мадемуазель Пегова. Компаньонка захватила с собой вязание, и, что характерно, для воспитанницы она тоже прихватила рукоделие. Расчет у воспитательницы был таков, что чем больше заняты руки и глаза у барышни, тем она меньше наделает глупостей и тем приличней и скромней будет себя вести. Арина увидела на столе восхитительные десерты и порозовела от удовольствия. На ней было новое шелковое голубое платье, которое очень ей шло, у Анны Викторовны собиралось чудесное, приятное во всех отношениях общество. Никакая воспитательница сегодня не сможет испортить ей настроение! Следом приехали сразу трое: Илья Андреевич проводил до дома господ Штольман свою супругу Елизавету Петровну, оберегая ее уже заметный животик, и Алексей Юрьевич, составивший в пролетке супругам Бондаренко компанию от здания тюремного управления. Архитектор, поздоровавшись и усадив жену, тут же откланялся, и, загадочно сверкнув глазами уехал. Сюрприз для госпожи Штольман сам себя не построит, за рабочими нужен пригляд. Яков Платонович очень и очень просил поторопиться и сделать все как можно быстрее. Лизонька понимающе проводила супруга глазами и благоговейно покосилась на Анну Викторовну. Вот это любовь у начальника каторги и его супруги. Надо же такое господину Штольману было придумать для своей любимой! Лиза счастливо погладила живот и улыбнулась. Анна Викторовна проследила, чтобы все гости устроились с комфортом и присела сама. Дождавшись, пока все участники литературного кружка утолят свой первый аппетит, она взяла слово. Аня немного рассказала о повести и истории ее создания, мнении известных критиков о произведении. Говоря о своем отношении к героям, Аня выделила Марию Ивановну. Она рассказала, чем ей понравилась эта героиня, и почему она считает ее образ сильным и цельным. - Особенно меня поразило, - мягким грудным голосом рассуждала Анна, - с какой кротостью и благородством Маша отказалась от Петра Андреевича, выяснив, что его родители против их союза. Она очень любила Гринева, но нашла в себе силы отступить, видя в этом своей долг перед старшими. Я думаю, это очень сложно и больно так поступить, но Мария смогла. Она отпустила любимого, пожелав ему, если сложится, счастья с другой. Не уверена, что я бы смогла в критический момент поступить также. Алексей с улыбкой засмотрелся на родственницу. Бесспорно, Анна Викторовна не кроткая Маша Миронова. Тетушка настоящая амазонка и воительница и за свое счастье боролась бы до конца. Она так искренне любила дядю и так преданно, что он невольно обзавидовался. Арина задумалась. Покоряться слепо и бездумно воле родителей представлялось ей не менее страшным злом, чем сама пугачевщина. Ведь родители не всегда знают как лучше, а чаще и совсем не знают. И что же, жить как велят, и не сметь самостоятельно не сделать ни шагу? Так это в равной мере бессмысленно и беспощадно по отношению к детям! - Я считаю, что Маша слишком кроткая, - подал голос цыпленочек, - ведь если во всем покоряться, то и характера у тебя своего не будет и мнения. Маша не сражалась поначалу за свою любовь и почти ее потеряла. А вот потом, в конце повести, она проявила твердость и заслуженно обрела счастье. Могла и старой девой остаться. - Мария Ивановна никогда бы не пошла против воли родителей Петра Андреевича, - покачал головой Алексей Юрьевич, - если бы ее не приняли, даже после случившегося, она бы восприняла это со смирением. - Но ведь это глупо! - возмущенно сказала Арина. - За свое счастье надо бороться. - Надо доверять старшим, Арина Владимировна! - назидательно сказала воспитательница. А батюшка с матушкой дольше на свете живут, и знают, как лучше. Не говоря уже о том, что покоряться воле родителей это дочерний долг, и честь барышни есть верность этому долгу. Перст воспитательницы назидательно покачался, и Лебедев завороженно посмотрел на него. Младшая Хорошкина насупилась, возмущенно сверля глазами ни в чем неповинную трубочку с кремом. Когда мадемуазель Пегова поворачивала все таким радикальным образом и ставила вопрос ребром, отвечать было решительно нечем. Вот такие тиски, послушание или бесчестие. - И все же, вынужден согласиться с Ариной Владимировной, - заступился Лебедев за гостью, - воля человека тоже важна. Нужно найти ту грань, между опытом старшего поколения и своими чаяниями. Невозможно женщине всю жизнь быть тенью себя, сначала всецело подчиняясь родителям, а затем супругу. Компаньонка и Арина одновременно посмотрели на Лебедева. Мадемуазель Пегова с плохо скрываемым обожанием, а барышня с благодарностью. Смущенная улыбка тронула ее юное лицо. Алексей Юрьевич всегда так трогательно заступался за нее! Какой он замечательный и чуткий человек! Слово взяла Лизавета Петровна. Мягко обняв живот рукой, она рассказывала: - Меня очень напугало описание пугачёвских зверств. Это ужасно, что разбойники убивали всех подряд, не только военных, но и их жен, детей. Очень страшные смерти. Должно быть ужасно оказаться в осаде в маленькой крепости, когда знаешь, что никто тебе не поможет, и никто не спасет. Скорее всего изменники присягали Пугачёву просто от страха перед зверствами. Людей, предателей в этом отношении можно понять. Люди спасали собственные жизни. - Солдат, офицер дает присягу один раз и на всю жизнь. - мягко сказал Лебедев. - никаким страхом оправдать такой поступок нельзя. Елизавета Петровна смущенно закусила губу и потупилась. Как же так, отдавать свою жизнь за какие-то дурацкие слова! Ну и что, что присяга и клятва! Положительно, мужчины никогда не поймут ценность человеческой жизни! Они ее не носят и не рожают, не кормят и не воспитывают. Отнять жизнь легко, а вот родить и сохранить гораздо труднее! Сколько сил уходит у каждой женщины на воспитание одного такого офицера, который может просто умереть ни за что, оставаясь верным слову. На счастье, ворота отворились, и появился Яков Платонович. Анна во все глаза смотрела на супруга, он выглядел очень довольным. В руках Яков держал новый переносной фотоаппарат, выписанный из Петербурга. Господин Штольман поздоровался с присутствующими и, расстегнув сюртук, подсел к супруге, тут же завладев ее рукой. - А Вы как считаете, Яков Платонович, что важнее, жизнь или присяга? - храбро спросила Елизавета Петровна. Яков кашлянул. Ему не хотелось огорчать хорошенькую пузатенькую супругу Ильи Андреевича. Он сразу понял, о чем вечный спор. - Я думаю, что для дворянина честь стоит выше жизни, а нарушить присягу все равно бесчестие. - максимально мягко сказал он. - Какой мужчина согласится жить обесчещенным, и что это будет за жизнь? Арина Владимировна согласно закивала. Яков сжал руку жены, а она с улыбкой смотрела на него, слушая его слова. - Ну, а если дело не только в собственной жизни? - не унималась Елизавета Петровна. - Ведь на кону стояла не только жизнь Петра Гринева, но и жизнь его возлюбленной. Если бы Петра Андреевича казнили, Машу ждали бы тяжкие испытания, и только лишь счастливым случай помог им избежать гибели. — Вот здесь соглашусь. - после некоторой паузы взял слово Лебедев. - Защищая не только свою жизнь, а жизнь возлюбленной, стоило быть гибче. Возможно присягнуть Пугачеву номинально, сохранив верность настоящей присяге. Сделать все, чтобы спасти жизнь Марии Ивановне, а потом уже принимать наказание за свой проступок. Ведь он мог и самого Пугачева убить, отличиться, будучи приближенным к нему. Аня ахнула, внутренне не согласившись с племянником, но взяла себя в руки. Она встала, чтобы позаботиться о только что пришедшем супруге, налить ему горячего чая и положить на блюдце десерт. - Экое иезуитство. - покачал головой Штольман. - А что бы о Гриневе подумал нянька его верный, Савельич? Родители на таких новостях были навсегда обесчещены. Как бы Петр Гринев хоть минуту смог бы существовать в отвратительной для себя, мерзкой личине предателя? Как людям в лицо смог бы смотреть? Ведь предательство — это не только слово, это действие. Заставили бы Гринева подтвердить делом верность новому государю. Участвовать в разбойничьих преступлениях. Наивно думать, что присяга это лишь слова, и словами все предательство и ограничится. - Не нужен был бы Маше ее возлюбленный после его перехода на сторону врага. - горячо воскликнула Аннушка, не сдержавшись. - У нее только что за эти идеалы верности дворянской чести и государыне императрице погибли родители. Такой поступок Гринева навсегда отвратил бы ее от него. - Пусть бы отвратил, - нахмурился Алексей Юрьевич, - зато Маша была бы спасена. Кто сказал, что Гриневу нужна благодарность и понимание? Он отдал бы свою честь взамен на ее жизнь. Анна покачала головой. - Маша бы не поняла и не приняла такой жертвы. У женщин всегда есть надежный выход в ситуации бесчестья. Это смерть. Что она и выбрала, оказавшись в плену, отказываясь от еды. - Лучше смерть. - тихо подтвердила Арина. - Нет, Анна Викторовна, смерть — это самый последний и самый ужасный выход для женщины. - сказал Штольман, беспокойно глядя на жену. - Всегда есть варианты. Женщина должна свою жизнь сохранять, несмотря ни на что. Мужчины отдают свою жизнь для того, чтобы женщины жили. — Это почему такое неравенство. - вспыхнула Анна. - Как жить, если жить противно? Аня сердито посмотрела на мужа, а он, опешив смотрел на нее. — Это решительно невозможно, жить в неволе с нелюбимым. - подтвердила Арина. Компаньонка тут же выпучила глаза и взглядом приказала ей замолчать. - Мала еще огороды городить! - зашипела она. - Давайте не будем ссориться. - вздохнул Лебедев. - Долг мужчины защищать свою возлюбленную, а равно как и всякую другую даму, чтобы не приходилось делать такой нелегкий выбор. Тетушка в первую очередь была достойна спать спокойно и не переживать за свою безопасность. Арина восхищенно посмотрела на Алексея Юрьевича, говорившего так красиво и так благородно, что даже воспитательница его послушалась и перестала браниться. Яков пытливо смотрел на Анну, ища в той хоть малейшие признаки недавней печали, от которой она только вот-вот очнулась. Как угораздило их так углубиться в дебри долга и человеческой чести, заговорить о смерти? Однако Аня подняла на мужа ласковый сияющий взгляд и улыбнулась кончиками губ. Она не сердилась и не печалилась. Размолвка никак не повлияла на нее. *** На следующее утро Анне принесли письмо от барышни Хорошкиной: "Дорогая Анна Викторовна, мы с мадемуазель Пеговой благодарим Вас и господина Штольмана за гостеприимство и надеемся на продолжение нашей с Вами искренней дружбы" К письму было приложено другое послание. Его сопровождала записочка: "Анна Викторовна, передайте пожалуйста письмо для Алексея Юрьевича. В письме я благодарю господина Лебедева за поддержку, мадемуазель Пегова была не против". Аня пожала плечами. Раз воспитательница не против... Она отнесла послание племяннику на стол. Алексей Юрьевич сегодня ушел на службу крайне удрученный, хмуро отказавшись от завтрака. Как ей показалось, вчерашний разговор о мотивах героев повести произвел на него тягостное впечатление. В рабочий кабинет Якова Платоновича пожаловал начальник карской тюрьмы, который сообщил об обнаруженном подкопе, добравшимся почти до палисада. Находку предстояло изучить и понять, каким образом ни в камере, ни за ее пределами не оказалось ни следа вынутой земли, а ее должно было быть не мало. Штольман крикнул с собой Лебедева, дежурный караул и они поспешили на место обнаружения подкопа. На шум сбежались сами арестанты. - Да как же так, Ваше Благородие! - сокрушались они. - Никто об этом не знал! Найду кто побег чинил, бить буду смертным боем! - заявил один из пожилых арестантов. Штольман уже знал, почему такое массовое возмущение. По арестантским законам, бежать из-под тюремной охраны запрещалось по причине суровых репрессий, которым казаки в таких случаях подвергали поголовно всех узников тюрьмы, и ярость арестантов была ничуть не меньше, чем ярость охраны. - Знаю я где искать, Ваше Благородие! - закричал молодой поляк. Заключенные привели начальство к ловко спрятанному "майдану" - складу, где тюремный меняла и скупщик держал склад необходимых вещей. Такими вещами были карты, кости, спиртное, продукты долгого хранения, одежда и обувь. Старый майдан был спрятан под нарами и так искусно замаскирован, что без помощи арестантов его нипочем бы не нашли. Вещей в нем не оказалось, зато он был плотно набит свежевскопанной землей. - Где майданщик? Где? - шумели арестанты. - Сейчас ему покажем, плуту этакому. Майданщика никак не могли найти. Он схоронился, опасаясь расправы. Старый майдан оказался настолько велик, что всю землю беглец смог разместить там. Этот майдан он купил у своего предшественника, которого перевели в другую тюрьму, и каждый вечер исчезал в яме под тем предлогом, что надо, мол, хорошенько там все устроить. Поэтому арестанты сразу же смекнули, в чем дело, и, услыхав о подозрительном шуме возле палисада, обследовали майдан. Казаки требовали отдать виновника им, причем арестанты нисколько не возражали. Когда привели майданщика, спрятавшегося за кухонными кладовыми, им оказался плутоватый чернявый еврей. Штольману претила возможная расправа, и он отказался отдавать пойманного казакам. Вступился за беглеца и старый начальник здешних тюрем, в прошлом гвардейский офицер. С первых же минут личного знакомства этот тюремный начальник внушил Штольману доверие, он был единственный, у кого все оказалось в отменном порядке, без недостач на складах и в кассах, а в тюрьмах царила необыкновенная чистота. Штольман разрешил начальнику карской тюрьмы поступить по своему усмотрению. Начальник объявил арестантам и охране, что возьмет на себя ответственность за майданщика, если тот даст арестантское слово не бежать, пока находится в его тюрьмах. Тот задумался, по лицу было видно, что в душе у него идет тяжелая борьба. В конце концов, майданщик поднял голову, кулаком хлопнул по правой ладони тюремного начальника и сказал: - Даю нашему глубокоуважаемому господину начальнику Львову мое арестантское слово, что, пока нахожусь в его тюрьмах, не сбегу. Все стороны с таким исходом согласились. Лебедев спросил начальника карской тюрьмы: - Господин Львов, как Вы можете пойти на такой риск и поручиться за бандита, который норовил сбежать из тюрьмы и у которого на совести не одно убийство? - Господин Лебедев, данное мне арестантское слово еще никто не нарушал, а я уже поди как двадцать лет служу начальником тюрем. - Господин Львов, все-таки посадите арестанта на неделю в карцер на усеченную пайку. - приказал Штольман. - далее поступайте по своему разумению. Лебедев подумал, что заниматься контрразведкой в этом странном мире, где даже несчастный арестант крепко держит свое слово, становится все сложнее. Он собрался с духом и сказал Якову Платоновичу: - Дядя, нам нужно поговорить. - Решился? Значит пора! - недобро хмыкнул Штольман. Он, собственно, догадался, о чем пойдет речь. И дай ему Боже силы не убить племянника на месте, когда тот все выложит. Они сели в кабинете Штольмана и попросили их не беспокоить, плотно прикрыв дверь. - В общем, я принял предложение Разумовского присматривать за Анной Викторовной еще в декабре, дожидаясь Вашего приезда в Екатеринбург. - твердо сказал Лебедев. - Присматривать?! Вы выбрали слишком мягкое слово. Шпионить Вы подписались. - холодно парировал Штольман и потребовал: - Дальше. - Я решил, что, зная планы противника, защитить Вашу супругу будет проще. Отказываться было глупо. Они нашли бы кого-нибудь еще, и ситуация перестала бы быть управляемой. - дрогнул голос племянника. - Да глупо было соглашаться. Тебе ли Алексей, не знать, какими способами "крота" заставляют хранить верность? На него собирают компромат, его повязывают кровью, преступлением, убийством. Что ты успел передать, и как часто делал это? - Ничего я стратегического не передал. Хотели знать маршрут Вашего путешествия с Анной Викторовной, я избегал сообщать те точки пути, где Вы могли оказаться в одиночку. Хотели знать о Ваших семейных отношениях, не ссоритесь ли вы и как обращаетесь с супругой, состояние счетов, достаточно ли у Вас, дядя, средств. Хотели знать, не беременна ли Ваша супруга. - Какой ужас! - схватился за голову Штольман. Он налил рюмку коньяка и быстро выпил. - я доверял тебе, самоуверенному юнцу, как себе. - Я не предавал Вас, дядя - упрямо вздернул голову Лебедев. - наоборот, оберегал, где мог и как мог. Помните тот случай, когда Анна нашла запасенный золотой песок? В тот день я неотступно ходил с человеком Разумовского, и в результате тот даже не узнал, что тетушка обнаружила золото, и тем более не приблизился к ней. - А Сретенск? - рассвирепел Штольман. - Анна подверглась такому унижению и натерпелась столько страха! - Про Лассаля и других я не знал. Меня в такое, разумеется, не посвящали. В Сретенске со мной вообще не связывались. - И я должен тебе верить? - поразился Яков. - Да, дядя. Потому что я пришел к Вам повинной. Я ошибся, был слишком самоуверен, прежде всего в том, что не сказал сразу. Я хочу помочь и исправить ошибку. - Что же послужило причиной? - неверяще усмехнулся Яков. Он не хотел его видеть. - Неужто совесть замучила? - Вы были правы. Они хотят повязать меня кровью. Потребовали убить китайца. - Зачем им Намжин? - усомнился Штольман. - Его потребовали убить люди, контролирующие ламаистские монастыри. Разумовский пошел им навстречу. - Придется убить. - усмехнулся Штольман. - Докажешь им свою верность. - Вы издеваетесь? - вскипел Лебедев. - Да я издеваюсь, племянник. Я не могу более обсуждать с тобой дела. Как ты мог вырасти таким нещепетильным? Моя сестра была всегда очень нравственным человеком. - сказал Штольман. Алексей Юрьевич взял себя в руки, не стал дерзить, а вместо этого тоже налил и выпил коньяк. - Я это делаю, чтобы защитить Вашу супругу! - Да ты обманывал меня четыре месяца! Как у тебя рука поднялась писать про Анну! Яков размахнулся и дал племяннику по лицу. Лебедев взревел и бросился на дядю. - Я Вам жизнь спасал и ей! Не единожды! Я достоин хотя бы, чтобы ко мне прислушались. Мое мнимое предательство — это наш хороший козырь в борьбе с английской партией! - кричал он, пытаясь дать сдачи Штольману, забыв о субординации. - Если бы не это, я бы давно приказал арестовать тебя! Я знал тебя еще мальчиком! - возмутился Штольман, борясь с племянником. - Никогда не прощу. Предатель и обманщик. Темнело. Анна смотрела на часы. Близилось время сна, но Якова Платоновича все не было. Племянник тоже не явился к ужину, но он поступал так частенько, уходя играть в карты в офицерский клуб. Лебедев был отдельной самостоятельной единицей, часто пропадал, и за него Анна не беспокоилась. Другое дело Яков. Он с трепетом относился к ней и никогда не исчезал. - Да что же это такое! - всплеснула руками она. Одевшись, Анна потребовала конвойных казаков отвести ее к Якову Платоновичу. - Не положено, Анна Викторовна! - пробасил один из них, Ефим Денисович. Поздно уже. Господин начальник каторги строго приказал Вас в такое время из дома не выпускать. В управлении Яков Платонович, не извольте беспокоиться. - Ну тогда хотя бы пусть Петя или Миша записку ему отнесут. - вздохнула Анна, отступая и возвращаясь домой. Полчаса спустя порядком выпившему господину Штольману верный Вацлав помог раздеться и лечь в постель. - Яша, что случилось? - спросила пораженно Аня. Она никогда не видела его таким. Уставшим и невыразимо печальным. На виске алела одинокая ссадина. - Завтра, Аня, - устало выдохнул Штольман. - Я объяснюсь с тобой завтра. Прости пожалуйста, не могу рассказать. Анна растерянно села на кровати. - Не уходи. - попросил ее муж, взяв ее за руку. Она вздохнула и легла рядом, гладя его по усталому лицу. Утром ответ на вопрос, с кем была потасовка у Якова Платоновича, сомнений не вызвал. Глядя на побитого и удрученного Алексея Юрьевича, Анна поджала губы и молчала, теряясь в догадках о причинах столь сильной ссоры. Но тот факт, что дядя и племянник продолжали завтракать за одним столом, внушал умеренный оптимизм. Анна молчала. Кто она такая, вмешиваться в отношения супруга и племянника, одновременно являющегося его подчиненным. Дар подсказывал Анне, что Алексей Юрьевич что-то натворил отвратительное, и ситуация была очень неоднозначной. Яков Платонович демонстративно воротил нос от племянника. Анна с тоской вспоминала дни, когда они просто и уютно завтракали, под улыбки и доверительные шутки. - Анна Викторовна, меня Ваша мама спрашивает, почему Вы все реже ей отвечаете. - наконец улыбнулся Штольман и посмотрел на супругу. Аня удивилась. - Я все время пишу. Письма отсылаю дважды в неделю. Телеграммы очень дороги, я не хочу так часто их отправлять. - наконец призналась она. - Вы ограничены в средствах? Я никогда не говорил ни о чем подобном. Не хочу, чтобы Мария Тимофеевна беспокоилась. Ей вредно. - настаивал на своем Штольман. - Вы же знаете, что нет! У меня нет затруднений потратить нужную мне сумму, но и желания небрежно обращаться с деньгами тоже нет. Такой способ общения, телеграммой, лишает сообщения приватности. Их может прочитать любой интересующийся. И потом, требуя от меня мгновенного ответа, родители излишне контролируют меня... нас. - сформулировала свои мысли Анна. Яков поцеловал ей ручку. - Анна Викторовна, маму нужно уважить. Отправьте ей телеграмму, максимально мягко формулируя свои возражения. Вы же не хотите, чтобы она, в ее положении, приехала в Кару вызволять Вас, напридумывав себе лишнего. - Я так и сделаю. - иронично подняла брови и пообещала Анна. Всем своим видом давая понять, мол, уж она то знает, как обращаться с мамой, чтобы Мария Тимофеевна была спокойна. Яков усмехнулся, не став уточнять, в каком тоне несколько дней назад получил телеграмму от тещи. Это останется его маленькой тайной. Он спросил: - Вечером у нас состоится прогулка? Простите, вчера не удалось, и мне очень досадно за это недоразумение. - улыбнулся Яков. - Буду ждать. - ответила Анна. Только Алексей мрачно подумал, что еще несколько дней молчаливого игнорирования, и он съедет от супругов, так больше продолжаться не может, как Анна ласково пододвинула ему тарелку с пирожными и подлила еще чая. Лебедев был такой удрученный, что хотелось потрепать его по макушке, но, разумеется, она не стала бы этого делать. - Мы с Вами не договорили, Алексей Юрьевич. - вздохнул Штольман. - Я зайду сегодня после совещания, Яков Платонович. - с готовностью отозвался племянник. Хрупкий мир был восстановлен. Вечером Яков с Анной отправились на свое любимое место - высокий крутой холм, откуда открывался восхитительный вид на реку. Штольман взял с собой новый громоздкий, но все же намного более удобный, чем старый, фотоаппарат. Густая трава зеленела по всему полю. Сквозь травинки то здесь, то там синели маленькие забайкальские подснежники - ургульки, вылезавшие в этой местности довольно поздно. Не доходя до вершины холма, Анна позволила Якову завязать себе глаза шарфом и теперь шла, опираясь на его руку. - Яша, что? - смеялась она. - Что ты придумал? - Терпение, Анечка. - загадочно говорил супруг. Дойдя до места, он обнял ее за плечи и сказал: - Я решил, что тебе очень понравится. Он снял повязку с ее глаз, и Анна увидела на самой вершине холма, прямо перед пологим длинным спуском к реке, большие крепкие качели на кованых цепях. - Откуда? Ведь еще два дня назад не было ничего! - изумилась и обрадовалась Анна, а ее муж потянул ее скорей попробовать качаться. - Господин Бондаренко помог. - улыбнулся Штольман. - Здесь есть гравировка на память о тебе и обо мне. Яков указал на секретное место в одном из звеньев цепи, где была сделана надпись: супруги Штольман, май 1890г. Аня погладила пальчиком надпись. Он усадил улыбающуюся жену на большое деревянное сиденье и начал раскачивать. Анна хотела взлетать все выше и выше. Яков раскачивал ее, а у самого сердце замирало от той высоты, на которую она взлетала. Он расчехлил фотоаппарат и к тому времени, когда колебания качели стихли, Штольман был готов сделать снимок. Удивительно, но Яков фотографировал Анну первый раз. Супруга держалась двумя руками за одну из цепей и счастливо улыбалась. Яков был уверен, что снимки получатся отличными. Аня была такой хорошенькой, что хотелось задержать и запомнить это мгновение. А еще он хотел приходить сюда еще и еще, в то место, где его драгоценная была такой счастливой и беззаботной. Это дорогого стоило. Яков сделал несколько кадров, спрятал фотоаппарат, и Анна, дождавшись пока он закончит со снимками, требовательно протянула руку. - Яша, иди скорее ко мне. - улыбалась она. - садись рядом. - Мы не поместимся - покачал головой Штольман. - Качели задумывалась для дамы. - А мы очень стройные! - засмеялась Аня, - Разумеется, мы поместимся! - Ох, что же Вы со мной делаете, Анна Викторовна, - покачал головой надворный советник, однако покорно расстегнул и снял сюртук, положив его в стороне, рядом с фотографическим аппаратом. Яков и Анна легко поместились на массивном сиденье (Бондаренко все предусмотрел, талантливый человек - талантлив во всем). Аня крепко держала мужа за руку, и они начали набирать высоту, быстро сообразив, как действовать в унисон, чтобы качели поднимались все выше и выше. Было и страшно, и весело. Теплый ветерок трепал кудри Ани и вихры Якова. - Прыгаем? - весело посмотрела на мужа Аня. - Нет, Аня, нет! - в ужасе посмотрел на нее Яков. - Я привел тебя качаться, а не расшибаться! Анна надула губы, подчиняясь несносному мужу, а он, словно извиняясь, зарылся с поцелуями ей в волосы. - Сейчас немного остановится и прыгнем. - решился он. Анна оживилась. Через минуту муж разрешил прыгать. - Раз, два, три! - скомандовал Яков, и они прыгнули. Как он и думал, Аня не удержалась на ногах, мягко свалившись в последний момент на мужа и сбив того с ног. - Я говорил, несносная девчонка, я предупреждал! Ты не ушиблась?- потряхивал ее Яков. Аня отрицательно покачала головой. Они сидели, смеялись как сумасшедшие над своим авантюрным падением, аж слезы потекли из глаз. Аня все пыталась очистить травинки и землю с сорочки мужа, но выходило не очень. Потом вдруг Яков посерьезнел, взял смеющуюся жену за подбородок и подвинулся ближе, чтобы поцеловать ее, с придыханием пробуя на вкус сладкие губы драгоценной. Они снова были безумно счастливы.