Притяжение влюбленных сердец

Если бы Анну спросили, нуждается ли сейчас доктор в защите, она почему-то ответила, что...нет. Это знание лежало на поверхности ее чувств. Значит, здесь есть какой-то намеренный обман. Но зачем вполне приятному на вид и в общении, скромному и воспитанному, доброжелательному Цыбикову вводить их с Яковом в заблуждение? Штольман немедленно собрался в багажный вагон осматривать обезглавленное тело Хамбо. С этим тянуть не стоило. Проводив доктора из купе, он повернулся к кинувшейся было переодеваться из домашнего платья Анне, и цепко придержал ее за локоть. Она тут же поняла, без слов, своего Штольмана. О чем был этот останавливающий жест, и заранее насупилась. Сейчас он скажет... - Анна Викторовна, нет никакой необходимости идти сейчас со мной. - ожидаемо заявил категоричный Штольман. - Я прошу Вас остаться. Учитывая Вашу впечатлительность, мне бы не хотелось, чтобы Вы смотрели на такие неприятные вещи как обезглавленный труп. Ну конечно! Расследования мужчинам. Что там остается женщинам? Семья, кухня и церковь? - подумала Анна. - Сон испортится! - добавил Штольман с иронией, по всей видимости с иронией к самому себе, ведь именно он не давал ей спать ночью, а не ужасные трупы. Однако в то же время в его голосе чувствовалась мягкая забота о жене. И решимость сделать по-своему. Анна рассердилась. Она что, кисейная барышня? - Яков...Платонович, я и пострашнее картины видела. Духи, знаете, они являются в том виде, и с теми же ранами и травмами, с которыми покинули этот мир. Зарезанными, отравленными, повешенными! - храбро сказала она, надеясь уговорить мужа. - Анна, тем не менее я всегда давал понять, что Вам не место среди подобных зрелищ, и как мог, ограждал Вас от этого. Я не желаю, чтобы Вы соприкасались с ужасами. К тому же время позднее, да и одеваться Вам долго. Тем более, я все расскажу позже, как вернусь. Аня растерялась. Опять Яков указывает на то, что ее место дома, если, конечно, их временное жилище можно так назвать! - Но... я тоже хочу помочь. И могу. Вы же знаете, - попросила Анна. Она чувствовала, что разгадка практически у них под носом. Яков покачал головой: - Не сегодня. Я скоро вернусь. Ложитесь в постель, отдыхайте, Анна Викторовна! Анна ощутила такую разницу между ними. Между ней, в сорочке и накинутом домашнем платье, кудрявой и простоволосой, и Яковом, все еще одетым в элегантный костюм, собранным и подтянутым. И ощутила себя уязвимой. Он коротко поцеловал ее в губы, вгляделся в глаза, опасно прищуриваясь, будто предупреждая не своевольничать, и, убедившись, что Анна отступила, вышел за дверь. Да, Яков опять повернул ключ в замке. Разумеется, из благих побуждений, чтобы ее не будить, когда вернется! И для безопасности! Услышав, как щелкнул замок, Анна с досады провернулась на месте. Что это сейчас было такое! Яков просто стал несносен! Аня думала о том, что дома свободы было, пожалуй, побольше. Родители почти не ограничивали ее. А если и ограничивали на словах, то не мешали тайком делать все, что вздумается. Штольман, застав Анну на месте преступления, зачастую просто разводил руками, пасуя перед ее страстью к приключениям. Он ничего не мог поделать! Конечно, Яков Платонович мог ограничить ее доступ на место преступления, но расследования по делам убиенных были нередко практически единственным поводом для встреч следователя и барышни Мироновой. И Яков позволял ей вмешиваться практически везде, кроме походов в бордель. Злился, закатывал глаза, но пускал! А сейчас она у него под боком и можно вот так не разрешить ей пойти с ним! На супругу Якова Платоновича напала вечерняя хандра, и она неожиданно заплакала. Анна вдруг с ужасом поняла, что он теперь часто будет запирать ее и уходить. По делам, на службу или куда угодно. И Аня не сможет с этим ничего сделать. Штольман без обиняков прикажет сидеть дома, еще и нянек приставит, как будет возможность. Вот того же своего Лебедева. Тот скор на радикальные меры, и не будет церемонится. Анна еще не забыла как Алексей Юрьевич засадил ее в камеру дожидаться мужа. Как там Яков сказал? "Спокойная счастливая жизнь молодой женщины!" - вспомнила она его слова за ужином Цыбикову, зло тряхнув кудрями с досады. Может быть, ей когда-нибудь захочется этой спокойной счастливой жизни, но пока - совсем не хочется! А как она думала, будет после венчания? Штольман же всегда сердился, если она, при очередном расследовании, поступала так, как считала нужным. Думала, он вдруг переменится из-за того, что стал ей ближе? Яков Платонович всегда давил авторитетом - в Затонске как главный следователь. Теперь как муж и опекун. У него даже больше прав стало. Да он специально не пускает ее, иррационально желая дать понять, что он главнее! Ух, как посмотрел на нее, прежде чем закрыть за собой дверь! Анна вообще о такой проблеме не думала до венчания. Выходя замуж, она хотела лишь быть рядом со своим Штольманом. Вместе. Не разлучаться с Яковом надолго. Создать семью и любить друг друга. А то, что он будет делать вот так, вредничать и злоупотреблять властью, Аня не предполагала... Нет, она вовсе не против его иногда послушать, и даже подчиниться. Штольман умнее, дальновиднее. Сколько раз он оказывался прав, сколько раз выручал ее из неприятностей. Но тогда почему ей сейчас так обидно? Духи говорят с ней. Ей есть чем помочь, и что сказать. Но вот как? Каждый раз сбегать от него, как тогда, из окна участка? Но это же право, смешно, бегать от собственного мужа. И некрасиво. Нет, сейчас другая ситуация. Сейчас Яков и выговорить ей не постесняется, все что думает. Раньше она могла не слушать, когда его несло. Развернуться и уйти. Или Яков сам уходил, чтоб не переходить границы, за которыми заканчивается дружба сыщика и барышни и начинается почти семейная ссора. А после венчания он переменился. Теперь Яков говорит все, что считает нужным, и доводит разговор до конца, каким бы трудным он не был. Как было у ее родителей? Анна сквозь слезы усмехнулась, представив папу, не пускающего куда-нибудь маму. Это мама у них в семье верховодила. Это она могла настоять, чтобы отец куда-то не пошел. Высказывала неодобрение, если ей не нравилось, что он посещает, пусть по делу, одинокую соседку. Иногда Анне хотелось защитить отца, чтоб мама не давила на него. Ей было неловко, когда Виктор Иванович пасовал перед супругой. Ведь мужской идеал - это мужчина сильный, независимый, делающий выбор сам, а не под нажимом жены. Папа и есть такой, просто на редкость великодушный. Бесконечно любя маму, он бесконечно прощает атаки на свои личные границы. Но разве ей, Анне, нравилось, как мама ведет себя с папой? Мария Тимофеевна слишком давила на домашних, заставляя делать так, как хочет она. Аня в необъявленном конфликте с мамой за личную свободу выбрала путь недомолвок, недосказанностей, иногда и прямого обмана, вовлекая в него дядюшку. Она не хотела с мамой ссориться. В своих противоречиях с Яковом последнее, что бы хотела сделать Анна, так это пойти по привычному шаблону отношений с мамой. Тайны, обман, все что угодно, только чтобы не ссориться и не волновать любимого человека? Нет, только не это! Любовь - это когда ты честен с любимыми людьми. Ну, Яков Платонович, я еще решу, как с Вами быть. Но домострой терпеть не стану! Но ведь она знала что он такой, когда собиралась на венчание? Нетерпимый, сухой, ироничный, часто строгий. И все равно вышла за него замуж. Потому что она, Анна, знает и другие черты надворного советника Штольмана. И у него ведь много положительного. Он такой.. Хороший. Яков - человек чести. Добрый, умный, нравственный, талантливый, нежный. А с домашним тиранством придется бороться. Но в открытую. Лаской или спорами. А кто сказал, что будет легко? То, что доктор восточной медицины пытается его нахально надуть, Штольман начал догадываться еще во время ужина. Сработала интуиция. Теперь же, осмотрев обезглавленное тело и затребовав сопроводительные бумаги, Яков почти уверился в намеренном обмане, однако знание свое выдавать доктору не спешил. Пусть Цыбиков расслабится, думает, что ему удалось провести нового начальника полиции и каторги, и выдаст ему лишнее. Например, мотив для такого нахального мошенничества с телом. У доктора была возможность совершить подлог намного раньше. Но хищение головы произошло только сейчас, фактически одновременно со встречей со Штольманом как представителем полицейской власти Приамурья, это явно не случайность. И бритоголовые авантюристы знали о его должности и чине. Пытаться обмануть полицейского уважаемому человеку, доктору, ученому, намеревающемуся открыть лечебный факультет - это как-то очень дерзко и не типично. Какие причины могли побудить его на это? Бумаги об осмотре тела Барадиева доктор предоставил мгновенно. Но в заключении об осмотре тела стояла фамилия все того же Цыбикова, и еще некого Бадмаева, судя по фамилии, тоже представителя бурятского этноса. Это было не просто подозрительно, факт осмотра покойника сугубо "своими" людьми свидетельствовал о том, что к делу не хотели привлекать посторонних. И гроб почему-то не заколочен. Лишь крепко был перевязан веревкой, в настоящий момент срезанной и валяющейся поблизости. Чтоб удобнее было получить доступ в случае надобности? А какая в пути может возникнуть на это надобность при правильно оформленных документах? Дело было не чисто и доктор восточной медицины совсем не умел притворяться. При осмотре тела Штольман не увидел признаков, характерных для экстренного, аварийного отделения головы от тела. Срез на шее был ровный, что все-таки для отделения частей от замороженного трупа было бы проблематично. Здесь должны были быть следы пиления, либо грубого слома, царапины от инструмента в гробу. Но выполнено все очень аккуратно и чисто. Даже с некоторым изяществом. Следовательно, не сегодня, не сейчас. Бережно, заранее. Яков не спеша беседовал с доктором, уточняя детали заявленной смерти Хамбо, осмотра тела, причин смерти, момента обнаружения вскрытого гроба и пропажи головы. Гоможап Цыбиков, как и чета Штольман, ехал до Екатеринбурга. Яков Платонович, для отвода глаз, предложил завтра же оформить бумаги о надругательстве над телом и пропаже головы, в местном полицейском участке. Доктор благодарно согласился, Яков же продолжал думать над разворачивающимся перед ним загадочном происшествии. Позже, в купе, он расскажет о своих сомнениях Анне Викторовне и они вместе придумают, как вывести Цыбикова на чистую воду. Аня! Его терзало смутное чувство вины. Почему он вдруг настоял, чтобы Анна осталась? Цыбиков кажется, даже выдохнул, когда увидел, что господин полицейский пришел один, без "видящей" супруги, которая может обнаружить неожиданные подробности, помимо тех обстоятельств дела, что он изложит сам. Положим, Яков всегда при раскрытии преступлений руководствовался фактами, он бы духам бездоказательно не поверил. Духов к делу не пришьешь! Но Анна всегда дополняла картину преступления, делала своими подсказками ее более объемной, выпуклой. Почему же он сейчас не взял супругу с собой? Она ведь хотела пойти. Настаивала... Какие потаенные глубины души им руководят в такие моменты, когда он ей столь резко отказывает, прикрываясь логикой? Анна очень умна, она тонко подмечает детали, с ходу располагает к себе людей, вызывая в подозреваемых и свидетелях, чувство доверия, ну и, наконец, у нее необычный Дар, позволяющий тонко чувствовать скрытое. Так почему он заставил ее сидеть в купе и дожидаться его? Нет, он искренне считал, что Анне Викторовне не следует соприкасаться с негативом. Он хотел, чтобы его фея не встречалась ни с грязью, ни со злом, ни с людской непорядочностью и пороками. Почему такое красивое и трогательное существо как магнит притягивает опасности? Яков не хотел, чтоб так было. И в его силах сейчас было на это повлиять. Если Мироновы как сквозь пальцы глядели на ее проделки, но он, по возможности, желал бы этих проделок избежать. Но сегодня было вполне мирное следствие. Только ли заботой о благе жены он руководствовался? Он уже знал ответ. Яков хотел, чтобы Анна просто послушалась его. Признала, что он главнее. Да, она осталась, и вроде бы даже признала. Стояла, раздосадованная, и смотрела как он уходит. Но лучше ли ему стало от этой маленькой победы над ней? А для чего ему ее послушание? Как-то это недостойно, господин надворный советник Штольман! Наверное, ему кажется, что если Анна слушает его, значит уважает, ценит и любит, признает его авторитет в семье. Как же это эгоистично с его стороны! Он вспомнил ее растерянный взгляд перед уходом. Она отступила в этот момент . Но ему ли не знать, что это не означает перемену ее мнения. Анна, скорее, просто уступила из любви к нему и нежеланию спорить . Анна Викторовна очень наблюдательная, очень чувствительная. Она много замечает за ним, но не всегда озвучивает. Почему бы ему не позволить Анне выражать свою любовь и уважение как-то иначе, не загоняя ее в рамки своей категоричностью? Сейчас он вернется и попросит у нее прощения. И не станет впредь так ограничивать ее, ну разве что самую малость. Тем временем Анна собирала разбитые чашки. Мамин сервиз было жалко. В голове мелькала какая-то догадка, но она не могла ухватить суть. Тут буддисты, там буддисты. А здесь они с Яковом. Картина преступления не складывалась. Если монахи убили Хамбо и ждали подходящий момент, чтобы забрать его голову, не слишком ли они долго ждали? Почему решили украсть именно тогда, когда Цыбиков познакомился с Яковом Платоновичем? И монахи сами знали о едущем в поезде начальнике полиции Забайкальской области. Убрав осколки, Анна решила вызвать дух Барадиева. Может быть, он что-то прояснит? Анна села за стол и произнесла нужные слова. Однако призываемый дух не явился. Она попробовала несколько раз, настойчиво повторяя имя, но ничего не произошло. Если ее прямо спросить, жив или мертв учитель, Аня скорее бы склонилась к тому, что Хамбо жив. Она не чувствовала, что Барадиев находится среди мертвых. Неожиданно к ней пришло красочное видение. Много травы и цветов. Юрты в степи. Большой летний праздник. На ветвях раскидистых кустах дикой яблоньки повязаны тысячи маленьких цветных ленточек. Легонько звенят на ветру колокольчики. Много нарядных людей в национальных одеждах. Юноша и девушка на больших толстобревенных качелях, смеются, качая друг друга. Анна увидела их взаимную любовь, радость от нечастых свиданий и горе вынужденной разлуки.. Юношу отослали учиться на врача за много километров от родины. Девушку, в один из дней увидел богатый влиятельный человек, и захотел взять себе в жены. Аня видела как Арьяна плакала перед свадьбой. В следующий раз влюбленные встретились только через несхолько лет на ярмарке в родном селе, в тот же день решившись бежать. Влюбленные в последний момент сели на поезд, прямо под носом у погони. Разозленный муж долго искал жену и ее возлюбленного, и до сих пор ненавидит их, желая отомстить за свое публичное унижение. Видение закончилось неожиданно. Анна перевела дыхание. Ну и страсти! Как это, должно быть, страшно, выйти замуж за нелюбимого. Ей вспомнилось, как обходительный, но слащавый, до липкости, князь Разумовский сделал ей предложение. Как обрадовалась мама, и как задумался папа, как хитро прищурился дядюшка. Аня вспомнила те моменты, когда князь брал ее руку в свою, и ее передернуло от отвращения. Как она это терпела, пусть даже из вежливости, учитывая настойчивые просьбы родителей? И зачем было терпеть его ухаживания, ненужные слова, уговоры? Почему она сразу не дала понять, что не нужно нарушать ее личные границы, что она не хочет замуж за него и не выйдет. Всё было бы гораздо проще, и без дуэли, чуть не стоившей Якову Платоновичу жизни. Это ужасно, терпеть прикосновения, а уж тем более делить брачное ложе с тем, кого не любишь. Она понимала возлюбленную Хамбо Барадиева и ее отчаяние. Как ей повезло встретить Якова. Дождаться его предложения и выйти замуж за него. Ведь ей и ее сыщику тоже было непросто. Они много ссорились и вообще частенько не понимали друг друга. Но Анна Якова очень любит. Любым. Иногда саркастичным и вредным, иногда веселым и добродушным. И это такое счастье, что ни одна трудность их общения, не сравнима с той радостью, что она испытывает каждый день, глядя на Якова. Пусть он сейчас не взял ее с собой, но он наверняка расскажет ей все, что увидел и какие выводы сделал. Яков ведь такой умный... И их дети будут столь же умными и красивыми, как он! Когда Штольман вернулся, немного с опаской открывая дверь, Анна не спала. Она сидела за столиком. Горящая свеча освещала ее спокойное, умиротворенное лицо. Он то думал обнаружить в комнате бунтующий ураган! И поделом ему было бы за самоуверенность. Однако любимая и в этот раз удивила его. - Вы не спите? - улыбнулся Яков, - как странно. Я привык видеть Вас вечерами практически без сознания от усталости и впечатлений. - Жду Вас. Я не могла уснуть, меня слишком взволновала эта история. - Анна покачала головой и налила себе и супругу чая. Штольман снял костюм, оставшись в домашней одежде, и сел за стол, задумчиво глядя на Анну. - Цыбиков что-то скрывает. Голова отрезана явно не сегодня. Если она и была, то ее заранее отделили от тела. Приготовили к краже. Я уверен. Понимаете, Аня, тело без головы опознать в отсутствие близких родственников проблематично. В этом вся соль. Не этого ли добивался Цыбиков? Документы о смерти подписаны их соотечественником, а также самим доктором. Осмотр тела выполнен ими же. Формально все чисто, но меня настораживает такой узкий круг посвященных. Кто, кроме них, сможет подтвердить, что тело принадлежит именно Барадиеву? - Я тоже почувствовала обман со стороны доктора, Яков Платонович. И уверена, что учитель Цыбикова жив, я не чувствую его среди мертвых. - сказала Аня. - Уверены? - ласково подразнивая Анну, усмехнулся Штольман. - Вы опять вызывали духа? - Он взял ее руку в свою. За тот час, что его не было рядом, Яков уже соскучился. - Вызывала. Хотелось что-то выяснить в то время, пока Вы ушли. Но поняла, что Хамбо жив. Яков Платонович, я не понимаю ничего. Расскажите свою версию. - попросила Анна. Штольман погладил ее ладонь. - Меня не отпускает мысль, что смерть Барадиева - это спектакль и мистификация. Укравшие голову покойника монахи, вряд ли знали профессора в лицо. Они знали лишь его ученика, ведущего публичные лекции. Хамбо Барадиев, похоже, действительно жив. Не понятно, лишь, чье тело везет доктор. - Но зачем так сложно? - спросила Анна, наморщив лоб от усердной мысли. - Объявить профессора мертвым, позволить недоброжелателям украсть голову. - Один мотив лежит на поверхности - чтобы преследующие его монахи успокоились, получив череп врага - усмехнулся Штольман, - Мотив обмануть меня, как представителя власти, не совсем ясен. Анна обрадовалась: - Я, кажется, поняла. Введя в заблуждение полицейского, они делают смерть Барадиева официально признанной, в том числе в глазах общественности. - Отличная версия! - одобрил Штольман, - Есть еще один важный вопрос. Где они взяли тело, что лежит сейчас в гробу. - задумчиво сказал Яков, отпивая чай. - Это мне под силу узнать. - просто сказала Анна. - Я постараюсь вызвать духа. Но если бы Вы взяли меня с собой, было бы легче. Рядом с телом дух общается активнее. - Тогда отказался бы общаться доктор, поняв, что мы почти разгадали его тайну, - улыбнулся жене Штольман, - можно поприсутствовать при Вашем сеансе? - Можно, если будете молчать, и не будете насмешничать! - Аня ласково коснулась лица мужа. Она стала серьезной и сосредоточенной. - Дух, тело которого везет доктор Цыбиков, явись! - приказала Анна. в воздухе похолодало, у Анны по телу побежали мурашки. На зов явился дух, изнеможденный болезнью азиат. Он молчал, смотря прямо перед собой, сложив руки в молитвенном жесте. - Кто Вы? Как Вы умерли? - Спросила Анна. Штольман наблюдал за Анной Викторовной. Боже мой, как она бледнела во время своих сеансов. Кожа становилась белее, губы синели. Как ему хотелось прекратить это и согреть любимую. Никаких больше сеансов! Он поговорит с ней на эту тему. Ей же явно нехорошо. Пока Яков беспокоился о супруге, дух показывал Анне историю своей болезни и смерти. Этот монгол родился с дефектами скелета, являясь носителем врожденного заболевания, поражающего кровь, суставы и кости. Болезнь вызывала изменения во всем теле, заставляя сильно страдать. Дух показал, как Хамбо Барадиев облегчал травами его боли и, в знак благодарности за лечение, он ответил согласием на просьбу лекаря использовать тело после смерти. Болезнь крови была редкой, смерти больного специально дожидались в одном из монастырей, чтобы магическая габала из его черепа отошла верующим, однако больной передумал и завещал тело лекарю. -Яков Платонович, дух защищает Барадиева и Цыбикова, показывая что умер сам, от болезни. Его легко опознать, подтвердив личность - у него есть особые приметы на теле, искривленные фаланги пальцев рук и ног. Духу вовсе не жаль пропавшей головы. Он показал, как на его родине, при захоронении, тело разрубают на куски и отдают птицам, позже собирая для похорон только кости. Считается, что так человек быстрее разорвет связь с этим миром, и перенесется в другой. - Вторичное погребение, - я читал о таком. - кивнул Штольман. Анна восхищенно посмотрела на мужа. Какой Яков начитанный! Она узнала о таком обычае лишь из рассказа духа. -Я думал о мотиве такой подмены, - рассуждал Штольман. - Цыбиков не просто вывез тело. Он позволил украсть голову, думаю специально, и вовлек в это дело меня, как представителя власти на его родине. Думаю, он ожидает, что по приезду я выдам ему все необходимые бумаги для того, чтобы Хамбо Барадиева признали мертвым, и он официально исчез. Мистификация смерти будет успешно окончена. Но достаточен ли мотив боязни врагов, охотников за габалой для того, чтобы успешному учителю, лекарю объявить себя мертвым в глазах всего общества, в том числе пациентов, не говоря уже о родных? И не являются ли молодые монахи, или часть из них, соучастниками подмены? Они получили материал для ритуала. Цыбиков - невозможность опознать тело Хамбо. - Любовь это тоже мотив. - сказала Анна, - Барадиев украл возлюбленную от мужа, за которого ее выдали насильно, и скрылся ней. Однако они опасаются мести со стороны бывшего мужа, он богат и влиятелен. Возлюбленные собираются жить под чужими именами, держа путь из России через Владивосток в Японию. Тело без головы собираются похоронить на родине. Тибетцы останутся с ритуальной габалой, а Барадиев с любимой Арьяной, и без опасения за свою жизнь. - Завтра понаблюдаем за Цыбиковым, - сказал Штольман. - В Екатеринбурге я решу, что с ним делать. - Яков Платонович, - вступилась Анна за доктора. - Они же никого не убили. Не украли, не ограбили и не предали. Доктор просто хотел помочь своему наставнику скрыться от преследователей и врагов. Давайте отпустим их! Тем более, с Цыбиковым мальчик. Он такой славный! Что с ним будет, если его отца арестуют? - Анна! - Покачал головой Штольман. Помочь им? Они держали меня за идиота. Никакого уважения к власти. Авантюризм. Наглость и самонадеянность. У тела, что мне предъявили, была заранее отделена голова! Там не нужно быть доктором, чтобы заметить такой вопиющий подлог. Цыбиков пришел к нам ночью, помешал Вашему сну. Эти монахи посмели попытаться напугать Вас. Завтра я прижму его хорошенько и оценю мотивы его поведения. И уж потом решу, передавать ли материалы екатеринбургской полиции. Если всех отпускать, без хотя бы минимальной санкции, то люди перестанут уважать власть и наступит анархия. Сына доктора, в случае ареста отца, отправят к родственникам. Аня задумчиво пила чай. Она сказала: - Я за милосердие к людям. - Это потому, что Вы очень добросердечны - улыбаясь, ответил ей муж. - А девушку тогда, обманывающую и скрывающую правду от следствия, Вы пожалели. - подозрительно сказала Аня. - Какую девушку? - удивился Штольман. - По делу фотографа, - насупилась Анна. - Ах вот Вы про что! - вспомнил Штольман и рассмеялся. - Та девочка только начинала жить, была молода и неопытна, за это и получила снисхождение. А вот доктор не вчера родился, вполне отдавал отчет своим действиям, планировал подмену не день и не два. - А может, Вам просто девушка понравилась? - подозрительно спросила Анна. - Мне, конечно, безумно приятна Ваша столь редкая ревность, но нет. В ту пору я, окромя Вас, никого уже не замечал и тянулся к Вам, как мог. Вы же, - Штольман усмехнулся, - регулярно устраивали мне холодный прием. Иногда казалось, что барышня Миронова меня едва терпит. Яков взял ее ладони в свои руки и начал целовать пальчики. С трудом отрываясь от них, и глядя супруге в глаза, он сказал: - Я хочу просить прощения. Сегодня я осознал, что не должен удерживать Вас дома, если Вы того не хотите. Вы меня простите за то, что все время пытаюсь командовать. Я почувствовал сегодня и Вашу растерянность, и Вашу обиду. - Ваше раскаяние Яков Платонович, продлится ровно до первого подобного случая и, я уверена, Вы опять примитесь за старое. - мягко сказала Анна. Яков выжидательно посмотрел на нее. Похоже, Аня выставляла свое условие. - Вы не должны поступать так со мной. - заглянула она в глаза мужу, - я не зонтик, не трость и не котелок. Я не вещь, чтобы оставлять и запирать меня. Не Ваша собственность. Моя! - тут же подумал Штольман и сжал зубы, чтоб не ляпнуть это вслух, чтобы Аня не расстроилась. - Когда Вы так делаете, я чувствую себя ужасно. Представьте, если бы Вас, взрослого серьезного человека запирали и уходили? Как бы Вы себя чувствовали? - спросила Аня. Штольман вспомнил, как его в детстве отец оставлял дома подолгу одного, после того как он разъехался с матерью Якова. Отец не хотел его видеть! Чуть позже Штольман-старший догадался пристроить сына в пажеский корпус. Наверное тогда Якову пришло в голову, что дом, это то место, которое он безвозвратно потерял, где спокойно и где ждут родные люди. Это место такое недостижимое, но такое желанное. И оставляя свою Аню дома, он хочет оставить ее в безопасности и уюте, и возвратиться к ней как можно скорее. Разве это так плохо? Анна продолжила: - Я прощаю, раз Вы просите, но прощать не за что. Обещаю Вам не быть навязчивой. Я сама охотно останусь, если почувствую неуместность своего присутствия. Ну вот, он довел ее до того, что мягкая и спонтанная Анна чувствует себя навязчивой и неуместной! - подумал Яков. - Нет, нет! Что Вы такое говорите! Это не так. Вы нигде не лишняя. И везде уместны. Вы везде как лучик солнца. Вы тактичны. Вы умны. Очень наблюдательная . Это я, своими нелепыми собственническими инстинктами хочу оставить Вас только для себя. Для того, чтобы только я видел Вас, любовался Вами. Я обещаю, что больше не буду заставлять Вас ультимативно остаться дома. Если я почувствую неладное, я просто попрошу. Я не хотел, чтоб Вы грустили, - поцеловал ее руки Штольман. - Хотели! - недоверчиво сказала Анна и рассмеялась. - Но я недолго грустила, в основном, я злилась и строила планы борьбы с домостроем. - Не нужно со мной бороться. Я раскаялся почти сразу. И соскучился. - прижался Штольман к ее волосам носом, вдохнул и поцеловал ушко. - Пойдемте спать? - Не имею ничего против, - улыбнулась ему Аня. Яков встал, потянул ее за плечи вверх, привлекая к себе в объятия. Он прижал Анну к своей груди, целуя, перебирая невесомые шелковистые пряди волос, пропуская их между пальцами. Хорошо, что постель уже готова! - подумала Анна. Яков отнес ее на подушки. Анна улыбалась. Своим тонким женским чутьем она ощущала, что как бы муж не командовал днем и как бы он не стремился к контролю и строгости, ночью в их отношениях главным человеком была она. Яков отдавал Анне всё превосходство со всей щедростью, на которую только способен влюбленный мужчина. Он смотрел на нее, восхищался, хотел ее, так растворялся в ней, стремясь отдать ей всего себя, что Анна чувствовала себя самой любимой и самой желанной женщиной на свете. Яков нуждался в ее тепле и ласке, был в эти моменты особенно открыт и беззащитен. Аня стремилась открыться в ответ и отдать ему все, что он желает получить. А желал ее муж многого. Он бесконечно целовал ее, шумно выдыхая воздух, прижимал ее к себе, перебирая ее локоны. Аня чувствовала, как ему нравится ее длинные колечки волос, как он с восторгом пропускает их меж своих пальцев, как целует и вдыхает их аромат. Еще Яков ночами всегда ей шептал на ушко разные ласковые слова. Те, которые от него почему-то никогда не услышишь в течение дня. Днем он нередко надевал маску строгого ироничного Штольмана, человека застегнутого на все пуговицы, зорко наблюдая своим взглядом чиновника по особым поручениям за всем и сразу. И лишь ласковый взгляд выдавал чувства надворного советника к своей супруге. А ночью она у него всегда была Анечкой, любимой, самой красивой. Он говорил ей на пике страсти "моя прекрасная девочка" и трепетно целовал. Аня верила Якову, верила этой бесконечной переполнявшей его нежности, которую он днем прятал от окружающих. Да, она понимала, что ему сложно. Штольман много работает. Один Бог знает, какие служебные задачи он решает, когда пишет, нахмурено сдвинув брови, свои многочисленные бумаги, когда читает полученную корреспонденцию, и его губы сжимаются в тонкую полоску. Ане хотелось облегчить его труд, снять с него ежедневное напряжение, пусть не разговором, так ласковыми прикосновениями. Но ночью Яков был только ее. Не существовало ни службы, ни проблем, ни неразрешимых обстоятельств, ни хитроумных интриг. Наедине, предаваясь страсти и любви, Яков был настолько любящим и нежным мужчиной, что невозможно было желать большего. Он давал ей все. Штольман давал ей восхищение, уверенность в своей женской силе, ни с чем не сравнимое чувство защищенности и умиротворенности. Аня знала, в такие моменты, что она - центр его вселенной. Яков любил невыразимо чувственно и ярко, всегда заботясь о ее удовольствии, его губы и руки касались каждого сантиметра ее податливого тела. Штольман был очень страстным и страсть его была не похотливо-эгоистичной, а возвышенной и чистой. Он давал ей так много чувств, так мощно и так сильно, что Аня задыхалась от переполнявших ее ощущений. Иногда среди ночи она терялась и не понимала, где заканчивается его тело и начинается ее, Анна была полностью охвачена жарким томлением и тысячи его поцелуев смешиваюсь с тысячами её. Казалась, вся вселенная состоит из сплошного ощущения счастья, удовольствия и всепоглощающей любви. Аня любила сама, и знала что ее любят больше всех на свете. Какое это было счастье! Часто Анна тоже хотела прошептать мужу на ухо что-то ласковое, и тогда она обнимала его, прижимаясь нежными губами к его уху. От ее слов любви Штольман замирал, будто не смея поверить, что эти слова все ему, и позже отдавал ей кратно больше, руками, словами, губами. Ощущая как Яков настойчиво, но аккуратно проникает в нее, Анна не уставала удивляться, как чуток муж к ее неопытному телу. Ей было так хорошо, можно было смело довериться его ласкам, которых было ровно столько, сколько нужно. Аня блаженствовала и трепетала под его умелыми руками. Ее тело подстраивалось по мужа, вначале словно нехотя, но постепенно расширяясь и наполняясь под его пылкостью. Анна чувствовала каждой клеточкой, как важно ему в этот момент по-мужски взять ее, чтобы тут же, с благодарностью, восторгом, и любовью отдать себя самого, задыхаясь от нежности. Он заполнял ее своим семенем так трепетно, что Аня чувствовала, за этим кроется не только его мужское удовольствие. Это был его способ породниться с ней, подчинить ее себе, присвоить. Дать ей столько семени, чтобы оно превратилось в живое подтверждение его любви. Яков любил ее и желал от нее дитя. Он не говорил об этом, но она чувствовала это всем сердцем. В его прикосновениях, поцелуях, ласковых словах, страстных взглядах. И это тоже было счастье. Знать что тебя желают как прекрасную женщину, как мать будущих детей. Яков заботился о ней, казалось больше, чем о самом себе. Но Анна сама позаботится о своем муже. Аня отдаст ему сторицей все его тепло, нежность, заботу, ведь ее Штольман, как никто другой, заслуживает участия. Он же получал до недавнего времени, несправедливо мало любви и принятия. Иногда Анна в постели чувствовала его глубинный страх. Страх придавал нежности мужа некоторую торопливость и настойчивость, и даже, порой, жесткость, но он никогда не отпускал свои страхи настолько, чтобы забыться и стать вдруг грубым или неделикатным. Нет, все темные уголки души были надежно запрятаны где-то глубоко, лишь иногда показывая свои тени. Наблюдательная Аня видела эти тени и днем. Когда Яков становился беспокоен, измучен, подозрителен и желчен, когда был недоверчив, в первую очередь к ней, той, кого он любил всем сердцем. Инстинктивно она понимала, что бороться с этим трудно, Штольман не пустит ее на эту глубину доверия, не похоже что даже сам Яков знает, о чем эта боль..лучше просто принять, надеясь что ее любовь утешит и излечит глубоко спрятанные раны. В моменты злости или сердитости он тоже нуждался в ней, даже больше, чем в моменты счастья. Поздно ночью она почти всегда засыпала первая. Якова было так много, и он поражал ее сознание своими чувственными ласками так ярко, что Аня просто отключалась от переполнявших ее эмоций, засыпая в его объятиях, в полнейшей радости. Это счастье было похоже на прибой, на волны, накатывающиеся на берег, ласкающие песок и скалы. Укрытая одеялом, убаюканная его поцелуями, она прижималась к Якову посильнее и засыпала до самого утра.