***
Интерьер виллы наверняка заслуживал большего внимания, чем сейчас мог уделить ему Анар: будто боковым зрением видел изящную лепнину под потолком, порталы дверей, окаймленные темным резным деревом, пеструю плитку на полу. Но не мог ни на чем остановить взгляд, сконцентрироваться. Причиной была заставшая врасплох мысль, впившаяся в мозг, как только захлопнулась входная дверь: «Это все слишком чудно даже для меня». Дамиано не оборачиваясь ушел по коридору — видимо, на кухню, — а Анар замялся, пройдя по инерции всего несколько шагов. Блин, что он вообще тут делает?.. Да, не привык в себе сомневаться, привык себе верить, но спонтанно прилететь в другую страну по призрачной наводке, залезть на чужую территорию, без приглашения вторгнуться в чужую реальность? И плевать, что внутри оставалось ядро, твердившее, что их встреча не случайна и причиной тому — действительно какое-то космическое проведение, которое привело его сюда. Резко стало неудобно, как-то виновато, и хоть странный итальянец никоим образом эти чувства не спровоцировал (словно для него это в порядке вещей), захотелось извиниться. Ну или… Анар потер усталые глаза: если не извиниться, то хоть как-то развить свое объяснение, что он тут делает. Даже если Дамиано эти объяснения нафиг не сдались. Дамиано, явно переживающему не самый лучший день, что делало ситуацию еще более щекотливой. — Эй, — из-за угла показалась темноволосая голова и пол-улыбки, и короткий оклик вывел парня из ступора, — чего застрял? Проходи. Внутри от его голоса вновь начались какие-то процессы, и Анар, направляясь к кухне, признал, что сейчас тушеваться уже не имеет смысла. А еще отчаянно захотел услышать, как итальянец произносит его имя — аж кончики пальцев закололо от предвкушения. Объясниться все равно нужно, но тягостные думы почти отступили. Очаровательная светло-голубая кухня с барной стойкой из камня и белым кованым столом с несколькими такими же коваными стульями. Тюль, бессильная против снова выглянувшего из-за туч солнца, и укоренившийся в пространстве запах кофе. Анар улыбнулся: он снова все видел, подмечал и, конечно, уже влюбился здесь в каждую деталь. Хотя хозяин дома все равно оставался самым интригующим его элементом. Хозяин, который скинул кожанку и остался в черной майке-алкоголичке (наверное, у итальянцев это называется по-другому, как-то более изящно). Дамиано мыл гейзерную кофеварку — крупную, минимум на пол-литра — и что-то тихонько мурлыкал себе под нос. Привалившись к стене, Анар скрестил руки на груди и продолжал улыбаться: обычно терпеть не мог, когда на него не обращали внимание, но сейчас отстраненная непосредственность итальянца почему-то не напрягала, а еще больше умиляла. Тем более, пока тот возился у плиты, делая кофе, за ним можно было понаблюдать — почти в спокойной обстановке, почти без этой подлой дрожи в солнечном сплетении. И конечно, когда он наконец обернулся и одарил гостя очередной улыбкой и не понятно о чем говорящим, задумчивым взглядом, спокойствие гостя покинуло. — Кофе же пьешь? — Дамиано уперся руками в края столешницы, продолжая изучать глазами. — Все, что предложишь, — и следующую мысль актер выложил гладко, даже ни разу не запутавшись в английских конструкциях, — слушай, я знаю, я повел себя дико странно, заявившись к тебе, и мы едва знакомы, поэтому… Но договорить не дали: Дамиано отрицательно помотал головой, еще шире улыбаясь, и поднял вверх ладонь, явно прося остановить пламенную речь. Речь сразу сменил шум закипевшей кофеварки, и хозяин вновь завозился, доставая чашки и разливая напиток. Пахло просто фантастически: подлый желудок выдал хорошо слышимое урчание, и Анар снова ощутил, как вспыхнули щеки. Подумать только: второй раз за полчаса покраснел, а считал, что стесняться почти не умеет. Слишком много открытий о своем теле — и все из-за этой итальянской звезды, которая невозмутимо отнесла чашки на кованый столик и двинулась к холодильнику. Желудок мог быть доволен: его мольбы были услышаны. Из еды в результате оказался только хлеб, сыр, да треть шоколадной плитки, но когда под «Prego-prego*» и конкретный тычок пальцем по нарезанным ломтикам Анар все-таки сделал себе бутер и донес его до языка, то состроил такое лицо с совершенно не театральным закатыванием глаз и тихим постаныванием, что Дамиано довольно хмыкнул. Пармезан был точно со стола богов. Они быстро смели все вытащенное из холодильника, запивая кофе. Жуя, актер отстраненно думал, что это тоже своего рода медитация, причем опять образцово показательная: он ни на что не отвлекался, кроме вкуса и запаха, а на лицо сидящего напротив старался и вовсе не смотреть. Опустил ресницы и мазал зрачками по этому его «Танцу жизни», полукругом выбитому на груди и частично скрытому майкой. Шрифт типа «Таймс нью роман». «Роман», ну конечно, — все мысли были легкими и цеплялись друг за друга, словно друзья — за руки во время игры, и так же быстро руки отпускали. Идеальное ненапряжное состояние, и плюсом ощущение, что Дамиано его прострацию понимает и великодушно разрешает вот так помолчать. Словно заботы ради. Последняя мысль отрезвила и как раз совпала с последним кусочком бутерброда: заботился он всегда о себе сам, полагался на себя, разве ему нужна была сейчас чья-то еще забота?.. — Чем хочешь заняться? — размышление продолжить не дали: Анар вскинулся и даже не попытался скрыть удивление. Все еще не укладывалось в голове. Итальянец задал, видимо, банальнейший с его точки зрения вопрос. Человеку, который без приглашения вломился к нему домой, едва знакомому и то — по Интернету, сталкерившему его из другой страны. У актера засосало под ложечкой от очередного «словно», пришедшего в голову, но это было бредом. Словно Дамиано предполагал его увидеть. А еще его смешливый взгляд явно говорил, что переигрывать гостя в непрошибаемой уверенности, быть на несколько шагов впереди он считал отличной забавой. На твою голову кто-то свалился? Отлично, берем, вызов принят. — Ммм… — крайне многозначительно и неопределенно. Сейчас он выдаст что-то более вразумительное, но еще буквально секунду позволит себе попытаться понять человека напротив. За улыбкой — явно совершенно искренней — красивые глаза скрывали омуты, зазывавшие спуститься глубже, коли уже пришел. Дна не предвиделось. Дна, которое итальянец на пару процентов показал на лужайке, сжигая то ли оконченные, то ли неоконченные отношения. Анар не знал, насколько тот вывозит свое состояние и насколько он сам тут неуместен, заставая врасплох с таким личным. Но Дамиано взглядом словно прямо в мозг ему проецировал собственное чувство, что, как бы то ни было, гость может остаться. Он его привечал, хоть Анар по ходу дела и подрастерял уверенность в правильности этой затеи. Так и не дождавшись ответа, итальянец немного подался вперед и заглянул к гостю в кружку: когда забирал, планируя отнести к мойке, перехватил за ручку, на полсекунды задерживая ладонь на пальцах Анара. Накрыл и беглым прикосновением твердо дал понять, что хочет, чтобы он остался. На сколько? На сейчас — пока этого достаточно. — Погуляем? — керамика опустилась на дно раковины, а гость, все еще чувствовавший теплую сухую ладонь на своих нервных пальцах, выпалил «Конечно!», признавая, что так мало слов в диалоге за промежуток времени он, наверное, еще никогда не произносил.4.
30 марта 2022 г. в 13:39
Примечания:
*«Prego» — «Пожалуйста» (ит.)
Немая сцена, по ощущениям Анара, длилась минуту: он автоматически начал отсчет секунд — ровно в тот момент, когда хозяин дома положил на него свой тяжелый взгляд. Прострация явно сменилась узнаванием, но удивления почему-то было ни на грош.
Не самая приятная минута в его жизни. Вовсе не оттого, что итальянец смотрел осуждающе — этого не чувствовалось, да и у Анара все мысли про незаконное посягательство на чужую собственность сейчас отошли на второй план.
Дамиано смотрел донельзя болезненно, и пока не понятной природы боль сразу начала откликаться и в госте. Сквозь муть темных глаз крупинками проявлялось нечто мучительное, и хотелось отвернуться — но ты не мог: мрачная красота молодого мужчины, застывшее лицо и тело, позой напоминавшее статую Давида (только что обе руки были опущены), лишили бы воли кого угодно. Так Анар думал, пока с перебитым дыханием застревал в этом странном состоянии.
Шестьдесят. Лицо напротив стремительно изменилось, и актер инстинктивно с силой впился в нижнюю губу: промелькнула мысль, что либо он видит перед собой еще одного очень хорошего актера, либо парень не в ладах с головой — уж больно полярный настрой теперь демонстрировал.
Дамиано весь будто расслабился и ожил: губы растянулись в приятной, слегка вальяжной улыбке, глаза теперь не метали лед, но мгновенно начали греть, и Анар был крайне благодарен за возможность нормально дышать. До сих пор как бы в его власти — но хоть не задыхался, и на том спасибо. Где-то глубоко внутри заорала гордость, недоумевая, почему тело так предательски плохо себя контролирует, но ее крики никто не услышал.
— Не дождался ответа? — как ни в чем не бывало, будто они виделись позавчера, спросил Дамиано и плавной походкой направился вглубь своей территории. Свернул с тропинки совсем близко от скамейки, наконец разрывая зрительный контакт, и Анар резко ощутил, что спина вся мокрая от пота.
Легкий (вероятно, значительно меньше режущий слух, чем у него самого) акцент и прокуренный низкий голос. Был бы девчонкой, еще бы и потек вдобавок к прочим реакциям организма — а так только продолжал заторможенно перекатывать губу под зубами, пока итальянец возился у забора. Нужно что-то ответить.
Приоткрыл было рот, собираясь выдать то ли оправдание своего нежданного появления, то ли просто неопределенное «Ам…». Но не успел: Дамиано снова его огорошил, на это раз тем, что так невозмутимо достал из-за кустов.
Это была большая железная бочка. Такие бочки помнили все дети, проводившие советское и постсоветское детство на дачах и в деревнях у бабушек: в них же было так прикольно сжигать старые листья и ветки фруктовых деревьев, зачем-то привезенную из квартир макулатуру, а иногда — что-то вонючее и с едким дымом, типа пластиковых бутылок и даже покрышек. Вот веселье-то было…
Брови сами собой поползли вверх: Анар решительно не понимал, как здесь могла оказаться такая совершенно не итальянская, в его понимании, вещь. Ржавая и выглядевшая грязным динозавром на опрятной подстриженной лужайке.
И тем не менее итальянец почти без усилий, но с громким звоном поставил ее на каменную дорожку. Выдохнул шумно, а в голове актера заорала очередная бредовая мысль, что, может, он его решил сжечь, как ведьму? Сейчас заставит залезть в бочку, а он, скорее всего, даже послушается… Гм, точно нужно что-то ответить.
Но действо продолжалось, и Анар пока оставался только зрителем: по-прежнему не сильно обращая на гостя внимание, Дамиано подобрал с травы букет, с которым пришел (хорошенький такой, сплошь из бело-желтых луговых цветов, с вкраплениями лаванды), и, застыв на пару секунд, будто расставаясь с драгоценностью, разжал над бочкой руку. Поморщился болезненно, но мимолетно, вызывая такую же мимолетную дрожь в зрителе от этой гримасы, и опять с расслабленной улыбкой наконец развернулся к скамейке.
Анар смотрел на него снизу вверх и отчаянно бесился: да что ж такое, где его природная болтливость?! Он понятия не имел, чем Дамиано так его гипнотизирует, и представлял, как нелепо сейчас выглядит: пялится своими огромными глазищами, как кролик на удава, и до сих пор молчит!
Но в мелкой моторике пальцев, разрисованных хной, с черным частично облупившимся лаком, — дополнительная порция колдовства: вытаскивает из кармана пачку сигарет, достает одну и зажигалку оттуда же, подносит к губам, которые после первой затяжки улыбаются еще лукавее. Аккуратно убирает зажигалку и только после этого без слов (видимо, принимая правила молчанки) протягивает пачку гостю.
Анара спасает необходимость совершить нехитрые действия, и он отвлекается, опускает взгляд и тоже отмирает. Затягивается и хмыкает почти не нервно, и когда поднимает голову для нового зрительного контакта со странным итальянцем, освобождая легкие от дыма, вынужденный обет молчания нарушается.
— Просто пошел на поводу у своего… Ощущения, — вечность спустя Анар выдал что-то похожее на оправдание тире ответ на вопрос итальянца. Подбирать слова на неродном языке — сложно, но хотелось надеяться, что смысл тот поймет. Если бы он сам его понимал…
— Ммм… — собеседник игриво поднял бровь, — «просто», значит… В принципе, по тебе видно, — отвернулся, снова заглядывая в бочку.
— Что именно? — категоричный вердикт заинтриговал дальше некуда.
Но Дамиано опять переключился на какие-то свои размышления и не ответил, а Анар почувствовал, что переспрашивать сейчас неуместно. Опять стал зрителем.
Дернувшись и поведя плечом, итальянец пошел за дом и через полминуты, подребезжав чем-то у фундамента, вернулся с небольшой бутылью: в бочку вылилось немного прозрачной жидкости с характерным запахом керосина.
Оказалось, что помимо зажигалки у Дамиано в карманах завалялся еще коробок спичек, и пока тот чиркал, Анару подумалось, что все сходится: «огненный» — это про него во всех смыслах. Вообще же очевидно.
— Это было нашей фишкой, — пламя взвилось вверх, но показалось буквально на секунду: итальянец так и застыл над бочкой, даже не думая отодвинуться, — мы с ней вместе… Были… — с такими паузами, будто слова из глотки клещами вытаскивал, — четыре года. И я на каждое свидание приносил цветы.
«Твою мать. Девушка. Я же знал…» — Анар только сейчас ошарашенно понял, что, несмотря на то что помнил об ее существовании, подсознательно не брал этот фактор в расчет. Переписывался, как влюбленная девчонка, спонтанно решил прилететь и познакомиться со своей распрекрасной идеей фикс лично. Вообще про каких-то других людей на своем пути не думал. Впрочем, может, потому, что дальше «просто познакомиться» у него никаких планов и не было.
Пока Анар переваривал, Дамиано тряхнул правой рукой и уставился на единственный непримечательный браслет: красная нитка, на ней несколько кубиков, вроде с буквами… Актера снова торкнуло от взгляда, которым одарили браслет — пора уже привыкнуть к смене его эмоций, но пока давалось с трудом.
То ли сильнейшая ненависть, то ли неприязнь, что браслет даже становилось жалко: Анар хотел бы, ради парня напротив, чтобы эти эмоции ему только привиделись, но они были такими же настоящими, как ржавая бочка с горящим букетом.
Дамиано резко дернул ненавистную вещь, но вещь, на удивление, не поддалась. Так же резко выкинул руку к скамейке, на краю которой они оставили пачку с зажигалкой, и Анар скорее почувствовал, чем понял, что тот планирует сделать.
В груди будто закружился мини-торнадо, заставив резво вскочить с места и не слишком осознанно схватиться за кисти рук рядом. Едва перетерпеть их первый телесный контакт, потому что было в нем что-то… Даже зажмурился на секунду. Он в такие ощущения никогда не верил и, тем более, никогда их не испытывал. Он бы мог подыскать с десяток сопливейших аналогий из мелодрам, над которыми обычно умиленно смеялся — уж слишком ванильно и ненатурально.
Но рефлексировать времени не было: руки Дамиано вибрировали от дрожи, пришлось не без опаски на него посмотреть. Темные больные глаза — слишком близко, но Анар твердо решил, что переживет. Пытался успокоить собственным прикосновением, или что это вообще было? Четкое понимание, что парень сейчас обожжется, а этого допустить нельзя.
— Снять нужно… — голос упал еще сильнее.
— Понятно. Но так не получится.
— Снять. Плевать… — Дамиано бормотал, снова уставившись на браслет, но не пытаясь освободиться из захвата.
Под аккомпанемент неозвученного «Что я творю?», заранее смирившись с пылающими щеками, Анар потянул к своему лицу руку с браслетом и взял ее обеими своими, пальцами оттягивая красную нить. По виду — шерсть. И нет, он не будет смотреть ему в глаза, когда вынужденно (хотя с удовольствием, чего греха таить) притронется к запястью сначала губами, а потом зубами ухватится за браслет. Очень быстро ухватится, чтобы очередной морок от прикосновения к нежной коже не накрыл. На то, чтобы немного перетереть вредную нитку и дернуть головой вбок, уходит совсем немного времени, и сейчас трудновато себе признаться, что даже жалеет, что получилось так просто. Больно странные ощущения. Больные и странные. Чертов итальянец. Анар подставляет руку, и на ладони растягивается побежденный браслет.
Хорошо видно, как нехотя Дамиано его берет. Как одновременно нехотя, но почти без заминки бросает вещицу вслед за букетом. Актер думает, что аналогия про «сорвал пластырь» — недостаточно красочная для этого простого движения. Скорее уж, восковую полоску с интимного места во время эпиляции.
Сюрреалистичный момент с его такими же странными размышлениями вдруг заканчивается: владелец дома разворачивается и направляется к крыльцу, оставляя свое архиважное догорать в бочке. Не дойдя до крыльца нескольких шагов, с улыбкой (определенно, это его настроение Анару нравится больше) оборачивается через плечо и указывает подбородком на дверь.