Толкин vs. авторы-чернушники

      Кто только не критиковал в свое время Толкина за его образ орков! Если убрать из поля рассмотрения наиболее примитивные нападки, из серии обвинений автора в расизме, суть претензий к Толкину состоит в том, что он создал образ существ, от природы злых, поголовное уничтожение которых тем самым оказывается, в сущности, оправданным. Мол, не тем ли воображаемый мир Толкина привлекателен, что создаёт коллизию, в которой существует абсолютное зло, по отношению к которому можно применять насилие на «законных» основаниях? Как мы помним, Скотт Бэккер по Толкину за это проехался в статье с зачетным названием «Инхорои имеют право на жизнь» «О благости зла» (которую я в этом своем цикле ранее уже подвергал критическому анализу). Напротив, себя чернушники хвалят за «неоднозначность» коллизий.       Но есть ли она, эта неоднозначность? Обратимся к «Песни Льда и Огня» Джорджа Мартина как к характерному представителю жанра, к некоторым литературным приемам оттуда. Вот, например, один из них. Автор любовно создает образы — и нет им числа! — не просто злодеев, а персонажей, являющихся полными чудовищами (Эйрис II, Варго Хоут), злобными ничтожествами (Визерис III, Джоффри «Баратеон»), мелочно-мерзкими даже внешне упырями (Фреи) или просто предателями тех, кто был к ним добр (Теон Грейджой по отношению к Роббу). Даже не буду перечислять разного рода шелупонь, которую убивает Арья Старк. Злодеи намеренно делаются автором настолько тошнотворными, что читатель не просто рассматривает их показательное уничтожение и унижение (или просто смерть в жутких мучениях, как у Григора Клигана) как акт торжества справедливости, а начинает получать от процесса наблюдения за этим неиллюзорное удовольствие (я сам в прошлом ловил себя на таких ощущениях).       Среди религиозных авторов были те, кто утверждал (например, так считал Тертуллиан), что, созерцая Ад, праведники будут получать наслаждение от мучений грешников. Мартин, по сути, предоставляет для своих читателей удовольствие именно того рода, которые лишь обещал Тертуллиан (благо по части садистских фантазий Тертуллиану за Мартином всяко не угнаться) — возможность пофантазировать о том, как неких «заслуживших» это людей мучают и унижают. Тут самое время вспомнить обвинение, которое единомышленник Мартина Бэккер бросает «галлюцинаторному универсализму в вопросах морали» — «императив «уничтожения зла» предполагал убийства и унижения других человеческих существ». К какому писателю, если судить по его творчеству, эта цитата больше подходит, к Толкину — или к Мартину?       Орки Толкина — не люди. Их невозможно в полной степени ненавидеть так, как ненавидишь дурного человека — именно потому, что они чудовища от рождения, онтологически, и их глупо упрекать с точки зрения морали за то, что они причиняют другим зло (в отличии, кстати, от Моргота и Саурона, сознательно выбравших путь зла). У Толкина герои массово истребляют орков, Гимли и Леголас соревнуются, кто убьёт больше орков, Беорн даже убивает уже допрошенного им пленного орка — но автор не додумывается организовать читателю моральный фансервис с демонстрацией намеренно-жестоких убийств или пыток орков. Это, кстати, по-своему закономерно — удовольствие того рода, которое Мартин предлагает читателю, можно получить именно от мучений и унижений именно человека, даже очень плохого (значительная часть мартиновских злодеев, замечу, хуже любого из толкиновских орков), а не инфернального чудовища.       В этом плане мне вспоминается дискуссия про творчество Мартина, в которой один и тот же человек сетовал на то, что «у Толкина враги расчеловечены до последнего урук-хая» и вместе с тем декларировал принцип «делать злу зло — добро» (в частности, в обсуждении сюжета, где Виман Мандерли запекает в «пироги со свининой» трех Фреев, а потом бурно радуется убийству четвертого, малолетнего). То есть мы видим, что в действительности — как на своих страницах, так и в умах читателей — гримдарк декларирует не то, что «никого нельзя объявлять орками» (те же Иные у Мартина расчеловечены как минимум не меньше, а то и больше, чем любые орки — у них пока что даже отдельных личностей не видно, это чистая «космическая саранча»), а то, что так, как у Толкина обращаются с орками (и много хлеще!) можно обращаться с людьми.       В этом плане мне вспоминается весьма показательная статья «Мифы о хороших и плохих парнях», попавшая мне на глаза буквально сегодня, критикующая современное искусство за «черно-белость» и хвалящая древние мифы за их «неоднозначность»[1], содержащая следующий пассаж: «Создание концентрационных лагерей стало возможным благодаря столкновению трёх нововведений: колючей проволоки, автоматического оружия и уверенности, что некоторые группы людей должны быть изолированы». Проще говоря, мы имеем дело с тезисом (выраженным, в сущности, и у Бэккера, только не так прямо), что любое представление о объективной истине ведет к «Гитлеру и ГУЛагу». Автор, как и всякий «нравственный реалист», разумеется, освободил себя от необходимости логически согласовывать собственные мысли — если деление на хороших и плохих парней это «миф», то что плохого в концентрационных лагерях? Тут вспоминается Бэккер, одновременно сетующий на веру людей в концепции «добра» и «зла» и вместе с тем — что концепция существования «зла» ведет к насилию («злу»)[2].       Возьмем другую цитату из «Мифов о хороших и плохих парнях»: «Более того, нравственная природа этих историй о супергероях, бьющихся за добро или за спасение мира, не предлагает подлинного расширения прав и возможностей. Единственная вещь, которой нас учат хорошие парни, это то, что противники — не такие как мы. Они просто очень плохие. А ставки настолько высоки, что мы обязаны простить своей команде любое преступление, совершённое ради победы». Я недостаточно знаком с супергероикой как жанром (мой максимум — просмотр в детстве мультиков про Человека-Паука и Бэтмена, содержание которых быстро выветрилось у меня из головы), чтобы квалифицированно судить о том, соответствует ли это утверждение истине или нет — но я точно знаю, что если сравнить Толкина с Мартином, к последнему этот принцип относится в гораздо бОльшей степени. Во всяком случае, в фэндоме Мартина я гораздо чаще встречал подобный взгляд, чем в фэндоме Толкина — а если автор не хочет прямым текстом обозначать свою идейную позицию, то за него говорить начинает его фэндом.       Трудно сдержать улыбку, когда «черно-белому» Толкину противопоставляется, в числе «неоднозначных» мифов древности… «Махабхарата». Вот уж воистину «нравственно реалистичное» произведение — где номинальные герои, Пандавы, нарушают в ходе войны все нормы морали просто потому, что им дал моральную индульгенцию на это Кришна, аватара Бога. Впрочем, даже «Махабхарата» в этом плане менее морально-фансервисна, чем Джордж Мартин — когда в «Махабхарате» Бхимасена, один из Пандавов, глумится над умирающим Дурьодханой, автор всё же констатирует (устами ряда персонажей), что Бхимасена поступает дурно. В случае Джорджа Мартина и пресловутых «пирогов со свининой» даже эта мысль для немалой части читателей как минимум неочевидна. В этом плане Мартин и «Махабхарате» проигрывает.       Что характерно, моральный фансервис, предоставляемый Мартином, не только жесток (читателя стимулируют получать удовольствие от максимально ужасной и позорной судьбы злодеев — другие, более циничные, впрочем, начинают распространять этот принцип и на героев, из серии «Старки тупые бараны, бгг, эк их по ходу дела плющат»), но и трусливо-лицемерен — чаще всего он с наслаждением описывает, как одни злодеи пожирают других, что всегда позволяет и автору, и читателю, помимо прочего, оправдать свое guilty pleasure тем, что «ну это же делают злодеи» (и заодно дает оправдание тому, чтобы творящаяся жесть достигала по ходу дела максимума). Но вернемся к пресловутым «неоднозначным героям», этой товарной марке гримдарка. Так ли уж в герои Мартина «неоднозначны», как это кажется на первый взгляд?       Предположим, Мартин хотел создать «неоднозначный» конфликт, а не как у этого вашего черно-белого Толкина с его эльфами и орками. Казалось бы, нет ничего проще — можно взять средневековую феодальную войнушку вроде английской «Анархии», где по большому счету не было особо ни правых, ни виноватых (кто был «героем», а кто «злодеем» в конфликте Стефана Блуасского и императрицы Матильды?), а имел место тривиальный конфликт интересов, как в гомеровской «Илиаде». Но если мы возьмем ключевой конфликт «Игры Престолов» — между Старками и Ланнистерами — то мы достаточно быстро обнаружим, что Старки идеалистичны, благородны и стараются следовать определенным принципам, в то время как Ланнистеры циничны, абсолютно неразборчивы в средствах и развратны до инцеста[3]. Похоже ли это, к примеру, на войну между Филиппом IV Красивым и Эдуардом I Длинноногим, где оба враждующих короля по modus operandi принципиально друг от друга не сильно отличались?       «Неоднозначность» Мартина на деле состоит не столько в «неоднозначных персонажах» («неоднозначные» а-ля Тирион это просто импозантные злодеи), сколько в идее «неоднозначных средств» (в том числе не несущих никакой прагматической пользы, а представляющих из себя в чистом виде моральное удовлетворение от удавшейся подлости). Я в свое время много писал о параллелях Мартина и других чернушников с де Садом — в частности, в идее, что добро в схватке со злом терпит поражение, а победить может, лишь ему уподобившись по методам. Недаром у Мартина красной нитью проходит идея, что Старки проигрывают потому, что в отношении к врагам, актуальным и будущим, соблюдают определенные принципы, в то время как их враги никаких принципов не соблюдают. То есть, видимо, реваншировать Старки должны, познав «правду жизни» в виде «неоднозначных средств». Квинтэссенция этого подхода — характерный диалог между Дэйнерис Таргариен и Джорахом Мормонтом:       «— Скажите мне тогда — что он говорил, касаясь плеча воина своим мечом? «Убивай слабых» или «защищай их»? Визерис рассказывал мне о храбрых мужах, которые гибли на Трезубце под нашими драконьими знаменами. Отчего же они шли на смерть — оттого, что верили в дело Рейегара, или оттого, что он купил их за деньги? — Дени обернулась к Мормонту, скрестив руки на груди и ожидая ответа.       — Моя королева, — медленно произнес рыцарь, — все, что вы говорите, — правда. Но Рейегар на Трезубце проиграл — проиграл битву, войну, королевство и даже собственную жизнь. Его кровь уплыла вниз по реке вместе с рубинами его панциря, и Роберт Узурпатор проехал на коне по его телу, чтобы сесть на Железный трон. Рейегар сражался отважно, благородно, по-рыцарски — и Рейегар погиб» («Пир стервятников»).       Здесь содержится весьма занимательный парадокс. Де Сад, с которым я сравниваю авторов-чернушников, являлся по своим взглядам идейным аморалистом — но, вместе с тем, сама по себе концепция «ошибка добра в том, что оно соблюдает по отношению ко злу какие бы то ни было стандарты» это тоже в чистом виде моральный фансервис, основанный на специфическом сбое того самого «галлюцинаторного универсализма», который Бэккер бичует в случае Толкина, то есть на потребности ощущать себя добром, а врага злом — и фантазировать о том как совершится процесс «наказания зла».       Сравнивая Мартина с Толкином, нельзя не отметить один важный момент. Конфликт Толкина глобален: даже если не брать такой, безусловно, значимый элемент сеттинга, как метафизику, вращающуюся вокруг противостояния Эру и Валар с Морготом и Сауроном, то «добрые» и «злые» социумы у него достаточно сильно различаются (простейшие примеры — по наличию / отсутствию рабства или положению женщин). У Мартина глобальный конфликт есть лишь в двух сюжетных линиях — Дэйнерис (противостояние рабовладельческому строю Залива) и Джона (Иные как угроза всему человечеству). В остальном Вестерос это пошлый псевдо-феодализм, где вдобавок борющиеся за власть стороны не различаются ничем, кроме личных моральных качеств — в самом деле, какая между теми же Старками и Болтонами разница для их подданных в социальном отношении, окромя того, что Болтоны карикатурные чикатилы[4]?       Подобная мелочность происходящего, кстати, идеально способствует реализации идеи «неоднозначных средств». У Толкина, к примеру, эльфы (или даже более-менее приличные люди) не могут вести себя как Моргот и Саурон, поскольку в таком случае они уподобятся тому, что ненавидят (история позднего Нуменора как типичный пример). У Мартина сущностной разницы между конфликтующими сторонами в вестеросских «играх престолов» нет, есть лишь личностные различия — и это сильно облегчает применение «неоднозначных средств»… и вместе с тем делает происходящее абсолютно бессмысленным, поскольку если в тезисе «цель оправдывает средства» подразумевается, что цель достаточно хороша, чтобы оправдать даже дурные средства (а какая высокая цель стоит за унылой грызней одного феодального семейства с другим?).       Конечно, критически настроенный читатель может спросить — а причем здесь тот же Бэккер? Ну хотя бы при том, что он Мартина хвалит как позитивную альтернативу Толкину. Следовательно, или он Мартина не читал / не сумел понять прочитанное (но в таком случае он элементарно профнепригоден), или сознательно вводит читателей в заблуждение. И я склоняюсь ко второму выводу, поскольку у Бэккера видны те же приемы морального фансервиса, что и у Мартина — того самого морального фансервиса, обвинения в котором он проецирует, например, на того же Толкина.       У Бэккера, в сущности, стандартным приемом является введение некого абсолютного зла (сперва — Консульта, а затем, в качестве своеобразного поворота на 180 градусов — Сотни Богов как врагов Консульта), сам факт противостояния которому позволит оправдать всё или почти всё. Как я уже отмечал[5] — если у Толкина в центре внимания автора находится то, что он считает добром (не случайно всевозможные «темные силы» у Толкина, откровенно говоря, расписаны менее подробно, чем хотелось бы), то у Бэккера в центре внимания находятся различные сорта зла, приближенного к абсолютному (Сотня Богов, Консульт, Келлхус), что потенциально обеспечивает моральную индульгенцию тому, кто «спасёт мир» от вышеназванных угроз. Критикуя саму концепцию зла, Бэккер в то же время не может без неё выстроить вселенную Эарвы.       Характерный литературный прием, который Мартин и Бэккер разделяют — это эффект инфляции зла. В этом плане показательны рассуждения Бэккера по принципу «знает кошка, чьё мясо съела»: «Что хорошего в том, чтобы всячески ретушировать, скажем, сексуальное насилие, пытаясь таким образом переосмыслить наше далёкое от современных реалий прошлое? Становится ли сексуальное насилие менее распространенным, когда мы его игнорируем, или наша культурная среда просто становится менее беспокоящей, но при этом и менее терпимой к трудным темам?».       В мирах Мартина и Бэккера в силу обыденности зла это самое зло превращается просто в элемент фона: жестокость у чернушников встречается так часто, что уже не впечатляет, даже когда её совершают условно-положительные или «неоднозначные персонажи». Про бэккеровский «Второй Апокалипсис» и говорить нечего, но можно рассмотреть и «Песнь Льда и Пламени», в которой персонажи вроде Тайвина Ланнистера (организовавшего групповое изнасилование жены собственного сына) или Рендилла Тарли (загнавшего собственного сына в Ночной Дозор к уголовному отребью угрозами убийства) значительной частью фэндома воспринимаются как по меньшей мере «неоднозначные» — ведь, в самом деле, есть же и много худшие экземпляры!       Подведем итоги. Парадоксальным образом, «нравственный реализм» разрушает сам себя — поскольку авторы соответствующего направления страдают именно тем, в чем обвиняют авторов альтернативных литературных направлений, то есть пытаются для проповеди имморализма манипулировать комплексами читателей, связанных как раз со специфическими сортами моральной рефлексии (из серии «добро победит зло, поставит на колени и зверски убьёт»). Данный феномен можно считать косвенным само-опровержением авторов, проповедующих соответствующую идеологию. [1] https://inosmi.ru/20180305/241633420.html [2] Что характерно, те же монголы истребили несчётное множество людей без всякой «черно-белой картины мира» и не потому, что считали кого-то злом, а себя добром. [3] Но Джейме и Тириона Ланнистеров Мартин хотя бы наделил некими импозантными качествами, в то время как какие-нибудь гискарские работорговцы из Залива являются клишированными злодеями с максимально изуверскими практиками. Впрочем, интересно отметить, что у декларирующего отход от «черно-белости» Мартина большинство злодеев обычно или сексуальные девианты с подвывертом, или холодно-манипулятивные сволочи, или сочетают обе этих опции (Тайвин Ланнистер, Русе Болтон). [4] У Мартина нет конфликтов из серии «централизатор против борца за древние феодальные вольности», поскольку в Семи Королевствах отсутствует социальное развитие; всё сводится лишь к вопросу о том, кто обладает властью. [5] https://ficbook.net/readfic/11724143/31037536