Толкин vs. авторы-чернушники

      Первоначально я собирался написать приложение про отечественных аналогов троицы чернушников, но затем я решил снова написать про систему персонажей у Джорджа Мартина сравнительно с Толкином. В этой связи интересно будет сравнить любимых персонажей Мартина из «Песни Льда и Пламени» и любимых персонажей Толкина из Легендариума и посмотреть на некоторые различия в том, как они нарисованы своими создателями. У любого автора в произведениях, в которые он вложил душу, неизбежно есть свои любимцы, но пишут разные их авторы их по-разному.       Характерная черта сколь угодно любимых персонажей Толкина (я бы даже сказал, к любимым персонажам Толкина это относится особенно) — они не являются его копиями в идеологическом плане, живущими по принципу «молиться — поститься — слушать радио Радонеж». Тот же Турин Турамбар — возглавлявший в своё время шайку разбойников, скорый на гнев, склонный к насилию и откровенно сомневающийся в благости Валар — едва ли может быть назван воплощением личных взглядов самого Толкина. А речь ведь идет, на минуточку, о одном из ключевых героев Легендариума, который ещё в «Книге Утраченных Сказаний», самой ранней версии толкиновской мифологии, задумывался на роль персонажа, который в конце времен сыграет ключевую роль в победе над Морготом.       Что уж говорить о том, что такой своей чертой, как увлечение лингвистикой, Толкин наделил Феанора, взбунтовавшего против Валар целый народ и вообще наворотившего дел? А ведь, опять-таки, речь идет о персонаже, без которого самого сюжета Легендариума просто не было бы (создание Сильмарилов, Исход Нолдор, Клятва Феанора — это всё он). Самое интересное — то, что, как справедливо отмечал в свое время мой читатель Moricar, из всех персонажей Толкина Феанор, несмотря на авторское осуждение многих его поступков, в наибольшей степени наделен автором собственными чертами:       «У Толкина есть несколько персонажей, которые наделены его чертами. Вкратце можно выделить несколько характеристик:       1) Потеря родителей или одного из родителей, что болезненно переживается;       2) Трудное, конфликтное детство — и неспокойная юность;       3) Меланхоличный характер, склонность к депрессии;       4) Обостренное чувство справедливости и ощущение несправедливости мира;       5) Конфликт вторичного творчества и первичного мира/конфликт с судьбой.       Все это легко увидеть как в Письмах, так и в биографии Профессора. В целом, под эти характеристики подходят Эльфвине-Эриол, Турин, Феанор, Берен, Альбоин Эррол, Элендиль, Альвин Лаудхем, Фарамир, Бильбо и Фродо.       Конкретно у Феанора мы видим все пять пунктов«[1].       Я уж не говорю о том, что, при всей неприязни Толкина к техническому прогрессу (в котором он видел истоки современных ему мировых войн и диктатур, не говоря уж о подъёме атеизма), весь Легендариум вырос из истории народа нолдор, который из всех эльфов (а по большому счету — вообще из всех жителей Арды) в наибольшей степени питает интерес к тому, что коллега Мартина Бэккер называет «Текнэ» — в широком смысле этого слова, если понимать под этим вообще «технику» как инструмент. Вспомним известный пассаж Толкина о том, что нолдор «всегда были на стороне, как бы мы сказали, «науки и техники» (Письмо 153)». История Нуменора, «Хоббит» и падение Саурона лишь позднее наслоились на ключевой элемент Легендариума — историю, величия и падения нолдор, к которой Толкин постоянно, раз за разом возвращался.       Даже если брать таких персонажей, как Берен и Лютиэн, история любви которых содержит отсылки к истории любви самого Толкина и его будущей жены, Эдит Бретт, их поступки не во всем соответствуют жизненным принципам самого Толкина. Достаточно упомянуть о том, что сам Толкин как человек довольно консервативных убеждений достаточно скептически относился к романтической любви и считал, что в брак необходимо вступать с согласия родителя / опекуна[2], в то время как в истории Берена и Лютиэн герои стремятся быть вместе даже вопреки воле отца Лютиэн Тингола, который против их брака. Это не говоря о всяких любопытных деталях вроде вегетерианства Берена в силу его дружбы со зверями и птицами — надо упомянуть, что ортодоксальное христианство, насколько мне известно, довольно скептически относится к вегетерианству, ведь таковое было свойственно многим «ересям» гностического толка.       Из всех прописанных персонажей Толкина безусловным единством убеждений с ним, на мой взгляд, обладает разве что Гэндальф — но тут ключевую роль играет скорее его сюжетная функция ментора героев и посланца Валар, а в целом душа у Толкина лежала к совсем другим персонажам (достаточно упомянуть о том, что Гэндальфа невозможно представить в качестве самостоятельного главного героя произведения, а не ментора). Можно вспомнить ещё и Фарамира — однако, при всей своей симпатичности как личность, тот не ключевой персонаж даже в рамках сюжета «Властелина Колец», не говоря уж про Легендариум в целом. Проще говоря, Толкин обычно осознавал разницу между «наделить любимого персонажа собственными чертами» и «превратить его в слепок с собственных убеждений».       Тут надо затронуть ещё один важный вопрос. Созданию неоднозначных и интересных персонажей и коллизий может дополнительно способствовать конфликт идеологии и эстетики в голове автора. Скажем, Говард Лавкрафт одновременно являлся убежденным рационалистом и материалистом — и при этом тяготел в литературе к мистицизму и ужасам, охотно обращаясь к теневой стороне картины мира как язычества, так и авраамических религий[3]. У Толкина мы видим ту же ситуацию — будучи убежденным верующим христианином, он в то же время как исследователь германской традиции тяготел к эстетике языческой культуры, включая самую сомнительную с религиозной точки зрения его часть — хюбрис. Отсюда — неоднозначность (настоящая, а не как у Мартина с его «неоднозначными») в сюжетах вроде Исхода Нолдор и истории Турина.       Проблема Мартина — как раз в том, что у него нет никакой подлинной неоднозначности. Он искренне восторгается разного рода отморозками-эгоистами, любящими «радости жизни», вроде «порочного принца» Деймона или Тириона Ланнистера — просто оговаривает сквозь зубы, что, мол, да, эти люди действительно не очень хорошие ребята (Деймон «был соткан из света и тьмы в равных долях», Тирион «злодей, но чертовски хороший злодей»). У самого Мартина не видно никаких внутренних противоречий (в хорошем смысле, способствующих созданию неоднозначных образов) на концептуальном уровне. Наоборот, если брать Деймона и Тириона, то, за вычетом их откровенно аморальных поступков, они выглядят как воплощение представлений Мартина о прекрасном — атомизированные индивиды-гедонисты, игнорирующие все внешние принципы и живущие исключительно своей собственной волей.       Из той же серии — Грибок. Конечно, это персонаж предельно карикатурный (впрочем, а кто у Мартина не карикатурный?), из серии «шут-карлик с гигантским членом», и как человек откровенно неприятный (достаточно вспомнить то, что он, по собственным утверждениям, участвовал в растлении Деймоном Рейниры, а затем донес на Деймона его брату-королю Визерису I), но вместе с тем сам историографический стиль Грибка — «скандалы-интриги-расследования», жареные факты и клубничка из жизни высшего света — Мартину несомненно импонирует, и в целом «Пламя и Кровь» как произведение, для которого Грибок и введен автором, выдержано в том же стиле (пусть и смягченном сравнительно со «Свидетельствами Грибка», где он достигает своего апогея).       Тут, кстати, интересно вспомнить концепцию «обратной стороны титанизма» Лосева, которую он применял к Ренессансу — в рамках которых раскрепощение человеческого разума и снятие внешних ограничений в эпоху Ренессанса одновременно привело к подъёму аморализма[4] (кстати, тот же толкиновский Феанор или поздние нуменорцы, сочетавшие высокую культуру с грабежом колоний и диктатурой внутри метрополии — отчасти вариация на всё ту же тему, хотя до отжигов ренессансных деятелей им всем, конечно, далеко и «обратная сторона титанизма» тут представлена в смягченном виде). Лосев видит это обратной стороной ренессансного расцвета культуры (тут сказывается неприятие его как христианина ослабления позиций церкви), но даже он не отрицает самого факта расцвета — наоборот, для него «обратная сторона титанизма» это своего рода издержка процесса. Парадокс мартиновских «неоднозначных» в том, что они воплощают «обратную сторону титанизма», будучи в большинстве своем абсолютно лишены самого «титанизма» как качества; единственным персонажем, способным на что-то такое претендовать и наделенным, помимо жестокости и аморализма, ещё и исследовательской любознательностью, является книжный и сериальный Квиберн.       При этом, что интересно, у Мартина, как и у Толкина, действительно неоднозначные персонажи обычно получаются именно тогда, когда он берется писать про идеологических антипатичных ему героев — взять хоть Станниса Баратеона, хоть Бейлора Благословенного. Но, в отличии от Толкина, который всё же умел не экстраполировать 24/7 свои реальные убеждения на придуманный им мир[5], Мартин скатывается даже не просто в очернение «идеологических чуждых» собственных персонажей, а в какое-то непрерывное смакование их фричества — вроде того, что Станнис вечно мрачный, скрипит зубами и идет на супружеское ложе как на битву, а Бейлор якобы заточил своих сестер из страха искуситься их красотой (хотя у этого шага просматривается и политическая подоплека) и назначил несовершеннолетнего Верховным Септоном.       Тут интересно сравнить Мартина с таким автором, как Джон Мильтон, и с его шедевром «Потерянный Рай». Самым фактурным персонажем этого произведения (и, кстати, самым неоднозначным — в кавычках или без — немного даже в мартиновском смысле) является, как ни крути, Сатана — именно потому, что, хотя в идеологическом / религиозном отношении данный герой Мильтону полностью антипатичен (и даже с точки зрения светского читателя его трудно охарактеризовать иначе как злодея), он реально хорошо, качественно прописан. Мартин просто физически не способен так подробно и так качественно создать образ приверженца антипатичной ему системы ценностей, не являющегося окарикатуренным до уровня станнисовского «скрипа зубами».       Впрочем, объективность требует признать, что у Мартина есть один действительно неоднозначный, причем, возможно, даже с некоторыми чертами вышеупомянутого «титанизма» персонаж (правда, персонаж этот на момент действия основного цикла мертв и судят о нем сугубо по воспоминаниям других людей, в основном — довольно пристрастных), но его «неоднозначность» вырастает в значительной степени не из прописанных автором черт, а из откровенной недосказанности его истории. Я говорю о принце Рейгаре Таргариене. Этот персонаж предстает у Мартина одновременно как образованный человек, великолепный музыкант и отважный воин, умевший внушать близким ему людям чувства преданности и восхищения… и в то же время как виновник Восстания Баратеона, похитивший (по официальной версии — против её воли) Лианну Старк, следствием чего стала гибель его жены Элии Мартелл и их детей от рук Ланнистеров (а перед этим Элию удерживал при себе в качестве чуть ли не пленницы безумный отец Рейгара Эйрис). Среди фанатов творчества Мартина совершенные им поступки и его гипотетическая мотивация являются темой для ожесточенной полемики.       И вот тут невозможно не заметить ещё одно важное отличие Мартина от Толкина в чисто литературном отношении. Если брать такого неоднозначного героя Толкина, как, например, Феанор, то мы знаем основные вехи его жизненного пути и его мотивацию — спор о нем лежит не столько в плоскости фактов (и так известных), сколько в плоскости их оценок. Если не брать личностные негативные черты Феанора вроде отрицательного отношения к потомству его мачехи Индис или склонности решать проблемы насилием, то для читателя ответ на ключевой вопрос в случае этого персонажа — «правильно или нет поступил Феанор, восстав против Валар?» — вытекает из читательской системы ценностей (исходит ли он из необходимости покорности высшим силам или из человеческого «самостоянья»), поскольку фактологию по Феанору он уже знает из текстов Толкина. В случае с Рейгаром читатель вынужден, помимо прочего, додумать за автора значительную часть фактологии и мотивации жизни Рейгара (причем разные реконструкции конфликтуют между собой). Приведу несколько типичных примеров.       Например, мы не знаем не только то, похитил ли Рейгар Лианну против воли или с её согласия, но и то, какова была его мотивация. Если он влюбился в Лианну и похитил её с согласия самой девушки, то у нас получается очередная нравоучительная басня от Джорджа Мартина про вредоносность любви как чувства, особенно — для достойных людей. Если он рассматривал Лианну просто как инкубатор для воплощения в жизнь пророчества о «Обещанном Принце» (породить которого мечтали поздние Таргариены — и особенно Рейгар, одно время считавший Обещанным Принцем себя), то он беспринципный мерзавец. Наконец, если Лианну похитил кто-то ещё (с наибольшей вероятностью — Эйрис, чтобы спровоцировать восстание и расправиться с его лидерами), то Рейгар является несчастной жертвой обстоятельств, погибшей из-за чужих грехов.       Аналогичный момент из биографии того же Рейгара — сложные отношения принца с его безумным отцом Эйрисом. Эйрис подозревал, что во время Восстания Сумеречного Дола, когда он был в плену у лорда Дениса Дарклина, и во время турнира в Харренхолле, куда съехалась знать со всех Семи Королевств, Рейгар замышлял низложить отца. От ответа на вопрос, замышлял ли Рейгар низложение отца — являвшегося не только откровенно дурным правителем, но и сволочью в человеческом отношении (в частности, Эйрис жестоко насиловал свою жену Рейлу, мать Рейгара) — и какой политический курс он собирался проводить, зависит очень многое в плане оценки Рейгара как персонажа. Но в том-то и дело, что таких данных у нас нет, и возможные прочтения образа Рейгара могут варьировать от трагического героя до негодяя.       По сути, до (маловероятного) завершения Мартином «Песни Льда и Пламени» (и то даже в случае завершения Мартин может так и не дать читателям окончательных ответов) читателю приходится самому додумывать ответы на вопросы по поводу Рейгара. Если бы Мартин в какой-нибудь из своих книг открыл читателям правду о Рейгаре — хотя бы через ПОВ одного из героев или видение по типу одного из тех, что видела Дейнерис Таргариен в доме Бессмертных — сдается мне, споры многих читателей вокруг Рейгара не были бы и вполовину такими громкими. Впрочем, это можно сказать и в целом о таком художественном приеме Мартина, как создание разного рода псевдо-загадок (содержательный ответ на которые без вмешательства автора невозможен), по поводу которых читатели потом ожесточенно ломают копья в дискуссиях.       Но вернемся к затронутой мною проблеме «неоднозначности». Проблема Мартина в том, что если у того же Толкина неоднозначность героев и сюжетных коллизий — следствие его внутренних мировоззренческих и эстетических конфликтов (доходивших до признания в переписке в вещах вроде «дурной теологии» придуманного им мира), ведущее к тому, что читатель, идеологически несогласный с Толкином, может разойтись с ним в оценке некоторых его героев, то в случае Мартина под «неоднозначностью» героя подразумевается что-то вроде «да, он сволочь, но зато какая прикольная!» (с подразумевающимся дополнением, что за это ему можно многое простить).       Вследствие этого если у Толкина его неоднозначные персонажи (даже наделенные им не только значительными положительными качествами, но и его собственными чертами) могут довольно сильно отличаться от автора во многих отношениях, то у Мартина именно претенденты на «неоднозначность» выглядят как наиболее выраженные авторские любимцы, а местами и селф-инсерты[6], исповедующие вдобавок доведенную до логического конца авторскую систему ценностей. Те же персонажи, которые в самом деле могли бы претендовать на статус подлинно неоднозначных, или окарикатуриваются до предела и сливаются автором (Бейлор, Станнис), или страдают от откровенного недо-раскрытия (Рейгар), даже не присутствуя вдобавок в основном сюжете.       P.S. Ещё одна проблема Мартина — он откровенно лишен чувства меры в восхвалении своих любимых персонажей, даже восхвалении внутримировом. В сравнении с Толкином это местами вызывает забавный эффект. Конечно, забавно, когда у Толкина чуть ли не все положительные персонажи «Лэ о Лэйтиан» дружно восхищаются Лютиэн, но это смотрится хотя бы верибельно, поскольку Лютиэн описана как привлекательная во внешнем и внутреннем отношении личность, смелая и в то же время милосердная. Когда у Мартина Тириону окружающие (включая тех, кто познакоился с ним только что) с первой же книги постоянно норовят сказать, что он «выше, чем кажется"[7] и вообще молодчина, это выглядит элементарно смешно — потому что Тирион не только уродливый карлик внешне (это ещё не приговор — те же Сэмвелл Тарли или Бриенна Тарт некрасивые, но симпатичные персонажи), но (что гораздо важнее) и крайне неприятен как человек внутренне (жесток, беспринципен и оппортунистичен), так что причины потока комплиментов «изнутри», а не «снаружи» сеттинга решительно непонятны.       Ещё один пример отсутствия у Мартина чувства меры в отношении восторгов по части собственных любимцев — завуалированное сравнение Тириона с… Иисусом Христом[8] через фразу Тайвина — «я умываю руки» — во время суда над карликом. Эта сцена выглядит откровенно идиотски — безотносительно отношения к религии вообще и христианству в частности. Потому что Христос, в представлении христиан, спас всё человечество, а до этого был беззаконно осужден. Тирион кого спасал, кроме собственной шкуры, помогая удержаться режиму Ланнистеров, отметившемуся исключительно беззаконным захватом власти (Тирион знает, что дети Серсеи — бастарды) и массовыми убийствами мирного населения, в том числе — детей (!)? Да и сам Тирион был не так уж и невинен, и реально существовали доказательства (включая прилюдные угрозы королю и его людям), указывающие на его вину в отравлении Джоффри. Не говоря уж о том, что в христианской парадигме казнь Христа беззаконна не в последнюю очередь потому, что человек (в религиозной картине мира) не имеет права судить Бога — а Тирион кто такой, чтобы уподоблять его аж Христу во время известного процесса? Нет, я конечно понимаю, что у Мартина половина «неоднозначных» искренне считает себя пупом Земли, но это-то их (ну и автора, видимо) частное мнение. [1] https://ficbook.net/readfic/10980879/28242439?show_comments=1#com96111528 [2] Подробнее см. Письмо 43, где Толкин излагает свои взгляды на брак. [3] Кроме того, парадоксальным образом положительно повлияло на творчество Лавкрафта сочетание его расистских убеждений с, по-видимому, имевшимися у него страхами по поводу собственной «неполноценности» — оно породило присутствующий в творчестве Лавкрафта мотив перерождения героя в нечеловеческое существо. [4] https://psylib.org.ua/books/lose010/txt05.htm [5] К слову, с моей точки зрения, наиболее сомнительные моменты Легендариума выросли из тех ситуаций, когда он таким грешил. Но это уже отдельная тема. [6] Впрочем, от этого у Мартина страдает и часть нормальных героев — тот же Сэмвелл Тарли, хотя он и не «неоднозначный», со своей коллизией «меня принудительно запихнули в армию и отправили на войну, на которую я даже не собирался» выглядит во многом как проекция жизненного опыта самого Мартина с его (не)участием во Вьетнаме. [7] Или «истинный сын Тайвина» — что, правда, очень так себе похвала, если подумать. [8] Для сравнения, у Толкина в истории Берена и Лютиэн есть отдаленная параллель с историей Христа — герои умирают и воскресают из мертвых — но, во-первых, она не проговорена прямо, а, во-вторых, там такая параллель хотя бы сюжетно мотивирована (герои побеждают смерть, а до этого — «дьявола»-Моргота).