Толкин vs. авторы-чернушники

      Читая авторов-чернушников вроде Бэккера и Мартина, постоянно ловишь себя на ощущении, что они вываливают на читателя собственные непроработанные комплексы. Проще всего это продемонстрировать на примере Бэккера, который, собственно, не особо и скрывается. Дело даже не в том, что он активно проецирует на текст свои извращённые фантазии, наполненные некрофилией — как во фроммовском, так и во вполне обыденном смысле. В его цикле про Эарву мы видим настоящую одержимость идеей «а вот у извращенцев-садистов есть Своя Правда (тм) и вы не имеете права их осуждать».       Судите сами — сначала Бэккер создает образ законченных уродов-инхороев. А потом оказывается, что «не мы такие, жизнь такая». Во-первых, они спасают свои души от вечных мук в аду (этот мотив появился ещё до того, как стало известно, что на ад обречены вообще все), так что они как бы «злодеи в своем праве». Бэккеру показалось, что для реабилитации извращенцев-садистов этого мало, поэтому он добавляет им другое оправдание — мол, они запрограммированы творить зло с рождения, это не их выбор[1]. В-третьих, именно инхорои — обладатели сакральной «правды жизни» по Бэккеру (о том, что после смерти всех ждут невообразимые ужасы). Ну и, наконец, на десерт — все враги инхороев, способные в теории их победить (Айокли, Келлхус, кунурои Иштеребинта, дуниане), изображаются Бэккером как моральные уроды, которые могут выставлять себя хорошими (Келлхус), но реально собираются сотворить не меньше зла, чем Консульт, да ещё и под стереотипно-злодейское «муахаха» (сцена с Келлхусом в Золотой Комнате).       Отвратительно не только не то (хотя уже это само по себе настраивает меня против автора), что первая же книга Бэккера о Эарве начинается со сцены извращённого изнасилования — отвратительно то, что в последующем диалоге юного Анасуримбора с пришедшими в Ишуаль подобравшими его дунианами слова, что люди творят преступления, лишь пока они заблуждаются (а не просто по факту своего существования, как считает юноша), произносит именно представитель аморальной евгенической секты[2], и именно ей Бэккер «отдает» идею величия человеческого разума (что наводит на вопрос, выдвигает Бэккер свои претензии к религии с гуманистической — или же с антигуманистической позиции?). Свою идею-фикс, что зло вечно, а те, кто хотят его как-то ограничить — это зло величайшее, Бэккер выплескивает читателю в лицо буквально в первой сцене.       И ведь самое неприятное тут — вовсе не пессимизм. Для Толкина как христианина зло до самого Конца Света тоже, в конечном итоге, неустранимо, но это не обесценивает борьбу с ним, даже обреченную (этот мотив выражен не только в Легендариуме, но и в его аллитерационной поэме про короля Артура, где тот тщетно пытается сохранить свое королевство вопреки сметающей его «волне времени») — даже с учетом не-идеальности самих борющихся (особенно этот мотив выражен в «Сильмариллионе»). У Бэккера же прям-таки фетиш на идее «кто против извращенцев-садистов (или «естественного» зла мира, как дуниане, стремящиеся его упорядочить) — тот, на самом деле, ещё худшая мразь».       Главное, все эти «извращенцы-садисты, право имеющие» у Бэккера вылезают, насколько мне известно, не только в цикле про Эарву, но и в написанном по другом вселенной «Нейропате», где, как я слышал (читать сам я, если честно, побрезговал) фигурирует некий ученый, стремящийся доказать, что мораль это иллюзия, потому что свобода воли это иллюзия, потому что человека путем операций на его мозге можно изменить, а точнее изуродовать, как личность (как я уже отмечал, связность и логичность построений не входит в число сильных качеств «нравственных реалистов»). То есть человек на этой теме буквально зациклен, а конкретный сеттинг — лишь декорация, которую при желании можно сменить с фэнтези на США будущего.       Мартину, конечно, до таких «философских глубин» далеко — он человек явно более примитивного склада ума, чем Бэккер — но в целом он точно также выливает на читателя собственную мизантропию из серии «весь мир дерьмо, все бабы шлюхи, а Солнце — грёбаный фонарь». Даже если отрешиться от вопроса о том, есть ли у Мартина какой-то дополнительный идеологический посыл (например, на счет «злодейства как величайшей силы во Вселенной», подобно маркизу де Саду), комплексы Мартина очень хорошо видны на примере того, как он прописывает жизненный путь своих персонажей, какой он раз за разом с наслаждением реализует на самых разных героях «Песни Льда и Огня». Как хорошо сформулировал на этот счёт один мой друг, «в связи с то ли взглядами мэтра Мартина, то ли в связи с его творческими методами, в ПЛИО персонажам постоянно приходится осознавать, что их жизнь ничего не стоит, что их статус всегда можно потерять, и что их принципы и представления о мире — глубоко ложны».       Если вкратце, Мартин дает тому или иному персонажу набор неких идеалов и / или устремлений (в диапазоне от возвышенных до узкоэгоистических — роли это не играет) — а потом тщательно описывает то, как эти идеалы и / или устремления приводят его к краху. По этому шаблону автор низводит и курощает самых разных своих героев — и положительных персонажей, и «неоднозначных», и злодеев. Он действует у него даже в отношении очевидных любимок. Взять хотя бы Тириона Ланнистера: 1) он мечтает о том, что его полюбят не за деньги — отец рассказывает ему, что якобы Тиша любила его за деньги, а затем на его глазах устраивает групповое изнасилование Тиши и приказывает Тириону в нём участвовать, 2) он мечтает о том, что семья примет его как своего и наградит за службу — его обвиняют в отравлении Джоффри, сажают в темницу и намереваются казнить. Причем даже самые непотопляемые любимки автора (вроде всё того же Тириона) систематически подвергаются унижениям, причем нередко — гротескным. Возможно, именно с этим связана и тенденция Мартина превращать поражение и особенно смерть персонажа в его карнавальное развенчание[3].       Если сравнить, опять же, с нечуждым пессимизму Толкином, то у него мы видим другую модель — его героям нередко удается (пусть даже временно, как нолдор, основавшим в Средиземье свои королевства, независимые от Валар, или нуменорцам и их потомкам) воплотить в жизнь свою мечту, пусть в итоге и приходится дорого заплатить за неё — возможно, даже жизнью. Здесь у Толкина выражен мотив трагической судьбы, звучащий, например, в «Песни о Нибелунгах» («за радость испокон веков страданьем платит мир»), и конечное поражение героев не доказывает, что их борьба была бесплодна. У Мартина же сквозной мотив — сведение человеческих устремлений к разного рода глупым комплексам, вроде того, что Бейлиш не добился в свое время Кейтилин и поэтому теперь самоутверждается на Сансе (подвергая риску свои планы), а Станнис-де просто страдает от проблем с самооценкой и потому «скрипит зубами». Примеры можно приводить бесконечно — вообще, рекомендую читателям взять рандомного Старка / Ланнистера / Таргариен из «Песни Льда и Огня» и в качестве самостоятельного упражнения проверить его по обозначенным мною критериям.       Как я уже писал, встает вопрос — а не потому ли Мартин так преклоняется перед «порочным принцем» Деймоном Таргариеном (являющимся не только чудовищем, но и абсолютным ничтожеством), помимо успешности его омерзительных эскапад (о культе успеха такого рода хорошо написал Джордж Оруэлл в «Раффлз и мисс Блэндиш»), что у него как раз, в отличии от многих других героев, не было ни принципов, ни даже никаких масштабных устремлений (он просто ситуативно творил фигню в диапазоне от убийств уголовников в уличных драках в Блошином Конце до организации сведения с ума собственной племянницы посредством убийства её сына на её глазах)? Он ничем не дорожил — потому ничто ему и не причинило душевной боли и не разочаровало.       Я не могу знать убеждений Мартина, я могу лишь предполагать их — хотя я склонен считать, что мои предположения верны. Но вот в чем я уверен точно — так это в том, что он, в сущности, изливает на текст «Песни Льда и Огня» (да и других своих произведений — взять хоть «Песнь о Лие», хоть «Рассказы о дрессировщиках трупов») и его читателей свое разочарование от мира. В исполнении баснословно богатого и невероятно циничного (в том числе — по отношению к собственному творчеству и его читателям, взять хотя бы эпопею с не написанными до сих пор «Ветрами Зимы», хоть с разрешением при экранизации кромсать свои сюжеты как угодно) человека подобное, если честно, выглядит довольно жалко — где-то на уровне пушкинского «мне скучно, бес».        Отдельная тема — секс в мире Мартина, а точнее — авторская одержимость темой борделей. Почему в бордели ходит какой-нибудь Тирион — это ещё понятно; он, мягко говоря, не красавец, и никто по своей воле ему не даст (или, во всяком случае, сам карлик после истории с Тишей так считает). Но ведь завзятыми посетителями борделей у Мартина являются и внешне привлекательные Роберт Баратеон и Оберин Мартелл (Роберт в юности, до событий книг, был сильным и привлекательным мужчиной). Хотя, казалось бы, с их социальными статусом (Оберин — брат правителя целого королевства, Роберт — монарх Семи Королевств) им было бы гораздо приятнее (хотя бы из соображений самолюбия) добиваться женщин, которые не вынуждены их ублажать исключительно потому, что им заплатили (скажем, придворных дам). Но нет, «разврата» такого рода в Вестеросе — что в самой «Песни Льда и Пламени», что в предыстории — немного, а любящему ходить по бабам Теону Мартину надо отрезать член (чтоб не трахался), а также изуродовать тело и сломать лицо (чтоб не веселился).       Это всё наводит на мысли, что Мартин, мягко говоря, испытывает недоверие к сексу, в котором партнер не представляет из себя тело, оживленное чужим желанием (типичный пример — «Рассказы о дрессировщиках трупов», где герой терпит с женщинами одну неудачу за другой, пока не «находит счастье» с покорной его желаниям куклой). Вообще у Мартина выражено представление о сексе как о средстве манипуляции (характерно, что тема секса как манипуляции проходит красной нитью в мартиновских «Предупреждении благородным девицам» и «Свидетельствах Грибка», репрезентирующим авторское представление о «правде жизни»), одержимость темой «женщина рожает не от того мужчины», нездоровая связь смерти о рождения и т.д. и т.п., о чем я уже писал. Отсюда же — сладенькие фантазии в «Мире Льда и Огня» про страну Кокань волшебные Летние Острова, где привлекательные лица обоих полов в соответствии с традициями обязаны отдаваться всем желающим сластолюбцам.       Вообще ретранслирование автором своего представления о «правде жизни» у Мартина стабильно превращает повествование в кринж. Возьмем, например, систему магии «Песни Льда и Огня». Автором регулярно жирно намекается (Квиберн это вообще говорит прямым текстом) на то, что самая мощная магия придуманного им мира — магия крови, работающая на человеческих жертвоприношениях или, по крайней мере, отъеме у других людей жизненной силы (как Мелисандра высасывает из Станниса его жизненную силу в ходе секса для порождения теней-убийц). Тут, очевидно, Мартин проводит параллель с реальной жизнью, в которой достижение содержательного результата невозможно без затрат ресурсов, порой — в том числе и человеческих (= необходимости жертвовать жизнями и здоровьем людей), что выглядит как одержимость идеей «за всё надо платить!!! 111111». Но тут у Мартина сразу несколько логических ошибок.       Первая ошибка — внутренняя несогласованность идейного посыла. Принцип «цель оправдывает средства» может работать, если цель достижима, но ведь Мартин как раз обожает педалировать тему тщетности и иллюзорности человеческих мечт — как же тогда ложная цель может что-то оправдать? Вторая ошибка — гипертрофия принципа. Мартин сам показал, что магия крови в его мире может работать и без человеческих жертв (Мелисандра использовала Станниса и Эдрика, но не убила ни того, ни другого — хотя Эдрика была не прочь), но при этом почему-то назойливо пихает тему человеческих жертвоприношений (как буквальных, так и метафорических, но это уже другой вопрос). Третья ошибка — непонимание Мартином того, что магия, работающая в соответствии с его (или чьим-то иным) представлением о «правде жизни», это уже оксюморон.       Дело в том, что смысл введения магии в повествование — возможность нарушать законы природы (если мы не считаем, как люди эпохи Возрождения, что существует некая «естественная магия», соответствующая соотношению человека-Микрокосма и мира-Макрокосма и отвечающая законам природы, а не нарушающая их по своей работе). Магия по определению противоречит тем же законам термодинамики, на которых и основывается принцип «за всё надо платить», гипертрофированный Мартином до абсурдной степени. У того же Мартина Дэйнерис посредством самосожжения превратила три окаменевших яйца в проклюнувшиеся яйца с живыми драконами. Альтернативная биология? Проще уж сразу сказать «магическая биология».       Тут можно сравнить со Средиземьем Толкина, где автор, всё же, не проецировал напрямую на тамошнюю метафизику свои религиозные представления о реальном мире. Лютиэн Моргота одолела не крестиком и молитвой, а волшебной песней. Аналогично даже у протестанта XVII века Джона Мильтона в аллегорической пьесе на материале античной мифологии «Комос» герои освобождают Леди из заколдованного кресла, в котором она заперта Комосом, не с помощью крестика и молитвы, а посредством заклинания (!), содержащего имена языческих богов вод (!!!). Даже убежденные христиане Толкин и Мильтон понимали, что при описании волшебного мира, создаваемого на основе языческих в основе своей мифов и легенд, нельзя грубо пихать свою картину мира. Но у Мартина «правда жизни» господствует даже на уровне фантастического.       Из той же серии — отсутствие в придуманном Мартином мире каких бы то ни было дружественных к людям сверхъестественных сил. Я сам скептичен к религиозной концепции благого метафизического Абсолюта — но, казалось бы, если уж мы конструируем фэнтези с сверхъестественными силами, то, если Планетос ещё не зачищен от рода человеческого, какие-то дружественные к людям силы должны существовать (этого требует элементарная логика существования мира, и даже у мизантропа Лавкрафта хотя бы договороспособные / не злые божества имелись). Но, опять же, в соответствии с мартиновским представлением о «правде жизни», все сверхъестественные силы или злые на уровне «космической саранчи» (Иные), или злые, но выдающие себя за добрых («Владыка Света» Рглор), или вообще серобуромалиновые (всякие там Безликие), но тоже объективно-злые в плане их деятельности по отношению к другим людям.       Характерный элемент мира Мартина, который я уже отмечал — моральный примитивизм используемых автором сюжетных коллизий[4], в котором тоже проявляется ретрансляций Мартином на текст своих комплексов, воспринимаемых им как «правда жизни». Состоит этот моральный примитивизм в том, что раз за разом Мартин заставляет своих героев выбирать между этичным решением и решением прагматичным — и наказывает за выбор, отвергающий «прагматику»[5]. Характерно, что Мартин (в отличии от Толкина) не в силах представить себе конфликт не между выгодой и ценностями, а между одними ценностями и другими. Приведу несколько типичных примеров.       Возьмем, например, основную интригу «Игры Престолов» (книги, а не сериала) — незаконнорожденность Джоффри «Баратеона». Джоффри «Баратеон» одновременно и незаконнорожденный, и полный ублюдок. Мартин мог бы создать для Неда Старка моральную дилемму, сделав Джоффри порядочным человеком, но бастардом — или, напротив, полным ублюдком, но законнорожденным. Но ему не интересен конфликт ценностей, поэтому Джоффри сразу и незаконнорожденный, и ублюдок — ему интереснее реализовать схему (в дальнейшем перенесенную им на других героев) «Нед не решился прибегнуть в борьбе к крайним средствам — поэтому он проиграл и был убит».       Или возьмем линию с влюбленностью Сансы Старк в Джоффри, использующуюся автором для издевательства над Сансой, мол, она глупая, романтичная, жизни не знает и т.д. и т.п. Автор мог бы создать интересный конфликт, сделав Джоффри не такой свиньёй хотя бы в отношениях с женщинами — тогда Сансе надо было бы выбирать между любовью и преданностью семье / родине. Автор мог бы сделать Джоффри свиньёй, но более затейливым путем — скажем, с Сансой-Старк-как-свой-невестой (и её семьей) он мог бы быть вежлив и обходителен, а с Сансой-как-дочерью-казненного-изменника — безжалостно жесток. Но нет, что Джоффри — свинья свиньей, понятно уже по его пребыванию в Винтерфелле, и весь конфликт сведен к «Санса тупая, бгг»[6].        Проще говоря, при внимательном рассмотрении нетрудно заметить, что — даже вынося за скобки вопрос о взглядах данных авторов — чернушники на свои тексты постоянно проецируют, помимо морального фансервиса (см. предыдущую часть) самые разнообразные свои комплексы, от проблем с восприятием секса и межличностных отношений (достаточно взять сквозную тему манипуляций в отношениях) до представлений о общем характере общества и мироустройства. То, что они у читателей нередко отзываются — это уже другой разговор, но содержательно такой метод представляется непродуктивным, а с эмоциональной точки зрения выглядит не только мерзко, но местами и просто смешно. [1] Сама идея, что характерно, прозрачно отсылает к толкиновским оркам — вот только разница в том, что орки в большинстве случаев показаны как рабы Моргота и Саурона, в то время как инхорои как минимум с момента прилета на Эарву действуют сугубо самостоятельно (до того, насколько можно судить, ими правил ИИ Золотого Ковчега). [2] «Пришелец сказал, не ласково и не грубо: — Мы дуниане, отрок. По какой причине ты боишься нас? Но мальчишка стиснул отцовский меч и заплакал. — Пока люди живы, творятся преступления! — воскликнул он. Глаза пришельца наполнились изумлением. — Нет, отрок, — возразил он. — Это лишь до тех пор, пока люди заблуждаются» («Тьма, что была прежде»). [3] https://ficbook.net/readfic/11724143/30136319 [4] https://ficbook.net/readfic/11724143/30968557 [5] В случае с Теоном Грейджоем он, для разнообразия, наказывает его за морально сомнительный выбор — принять участие в нападении своих соплеменников на Север и разорить родовое гнездо Старков, Винтерфелл — но, сдается мне, связано это в первую очередь с идеей Мартина, что семейные привязанности — это слабость. [6] Отмечу, немного отходя от темы авторских комплексов, что со злодеями Мартина, несмотря на все авторские декларации про «неоднозначность», невозможно обмануться, с ними всё понятно с самого начала. Джоффри с самого начала появляется как надутый и злобный индюк, Бейлиш шутит про шлюх враскоряку и прямо намекает, что был бы не прочь убить Неда и позабавиться с его женой, Фреи беспринципные торгаши, Русе Болтон с самого начала себе на уме и явно не прочь Робба подвинуть (а потом мы и о художествах его сына узнаем, и в главах Арьи Харренхолл под его властью видим).