Первый аргумент состоит в том, что у человека нет совести, потому что среди нормальных людей встречаются сумасшедшие, которые не слишком совестливы. Второй аргумент состоит в том, что у человека нет совести, потому что одни люди более совестливы, чем другие. А третий аргумент состоит в том, что у человека нет совести, потому что совестливые люди в разных странах и в разных обстоятельствах ведут себя совершенно по-разному. Аргументы, которые профессор Форель столь красноречиво приводит для доказательства того, что у человека нет совести, могут с тем же успехом быть приведены для доказательства того, что у человека нет носа. В самом деле, у человека нет носа, потому что одни носы длиннее других или обладают лучшим обонянием, чем другие. У человека нет носа, потому что носы бывают не только самой разной формы, но и (какая злая ирония!) разного свойства: одни, вдыхая фимиам, блаженствуют, другие — морщатся. Таким образом, можно считать научно доказанным, что у нормального человека нос, как правило, отсутствует, а потому все без исключения носы, известные в истории человечества, следует рассматривать как плод затейливых фантазий легковерных эпох.
Гилберт Кит Честертон
Концентрированным выражением мировоззрения, лежащего в основе чернушного фэнтези как жанра, можно назвать предисловие[1], написанное Скоттом Бэккером к сборнику рассказов в жанре гримдарк с говорящим названием «Зло — вопрос точки зрения». Данный текст сам по себе представляет собой сборник слабо связанных друг с другом дешевых софизмов (неубедительность которых отметили даже читатели в комментариях[2]) со скачками в логике уровня «абсолютных гипостазированных Добра и Зла не существует = значит, добро и зло это сугубо вопрос точки зрения = значит, чем больше в произведении насилия и сексуальных девиаций, тем больше в нем жизненной правды, а отказ от этого — лакировка действительности». Однако в этой статье Бэккер, формулируя концепцию того, что он называет нравственным реализмом, невольно проливает свет на мировоззрение (неважно даже, в какой степени сознательное), которое исповедуют такие авторы, как Джордж Мартин, Джо Аберкромби или он сам. Во-первых, примечательно, что он экстраполирует абсолютизированную мораль, проистекающую из религиозного восприятия мира, основанного на системе табу и предписаний, установленных Богом или богами, на мораль вообще — игнорируя существование рационально обоснованных моральных систем (пусть о том, какая из них верна, а какая неверна, люди спорят и по сей день), в которых «добро» и «зло» маркируются в соответствии с соображениями благополучия индивида и общества, как они понимаются в данных системах. То есть Бэккер, в сущности, предлагает читателю классическую ложную дихотомию — или ты следуешь абсолютизированной догматической морали, или мораль есть не более чем продукт ситуативного человеческого выбора. Само собой, в рамках второй опции порядочность есть не более чем человеческая блажь, которая не может быть аргументированно предпочтена непорядочности. Такую же ложную дихотомию мы видим и в творчестве Бэккера, Мартина и Аберкромби. У самого Бэккера источник (абсолютизированной) морали — боги, представляющие из себя пусть и очень могущественных, но в сущности примитивных паразитов (питающихся душами жителей материального мира), по-видимому, даже не до конца разумных, а единственная содержательная альтернатива им — извращенцы-садисты из Консульта, живущие по принципу «я плохой, мне всё можно». Люди, придерживающиеся не-теистических идеологий, вроде дуниан — тоже сплошь аморальные ограниченные фанатики (пусть и не религиозные). А люди, просто старающиеся (иногда) поступать по совести, вроде Друза Ахкеймийона или его друга Крийатеса Ксинема — побитые жизнью бедолаги, которых регулярно карикатурно унижают, а они держатся как могут. У Джо Аберкромби у положительных героев, принадлежащих к народам Союза, Севера и Стирии, даже сколько-то связная религиозная система морали отсутствует. Про нерелигиозную я уж вообще молчу — особых моральных ограничителей у героев незаметно, за вычетом того, что в «Героях» Черный Кальдер не стал убивать своего искалеченного брата Скейля, предпочтя править у него из-за спины, так что непонятно, мораль это или голый расчет. А уж религия, практикуемая в Гуркхуле, представляет из себя натуральные мистерии зла, где верхушка культа во главе с пророком Кхалюлем представляет из себя магов-каннибалов («едоков»), черпающих силу из поедания человеческой плоти (ср. с бэккеровским мотивом богов-людоедов). У Джорджа Мартина верующие люди в большинстве своем делятся на блаженных дурачков (святой Бейлор, Лансель Ланнистер после Черноводной), злобных фанатиков (рглорианцы Мелисандры, «воробьи» и семибожники до роспуска военных орденов) и лицемеров (руководство Церкви Семерых до «воробьев»). Особенно интересно, что основные религии, предъявляющие своим адептам какие-то нравственные требования — Церковь Семерых (вплоть до помощи бедным) и культ Боаша, некогда правивший в Вольном Городе Лорате (проповедовал идею братства людей) — высмеяны особенно безжалостно. Если рглорианство и старобожие при всех своих жутких практиках хотя бы обладают сверхъестественными силами, то о Церкви Семерых и культе Боаша нам такого неизвестно (за вычетом упоминания о отдельных «чудотворцах» среди семибожников), Церковь Семерых это стереотипная «коррумпированная католическая церковь», а культ Боаша (который, придя к власти в Лорате, также быстро коррумпировался) вообще призывает к отказу от собственной личности, а его жрецы практикуют самооскопление. Не лучше в мире Мартина и с не-религиозной моралью — она представляет из себя, по сути, не более чем набор табу вроде «нельзя убить гостей под своим кровом», причем даже следующие этим табу вестеросцы нередко следуют не духу, а лишь букве запретов: Уолдер Фрей перед резней Старков играет с Роббом с оговорками вроде «может быть», как бы заранее аннулируя данные гостям обещания безопасности, а Виман Мандерли, приняв у себя Фреев, убивает их уже после того, как они покидают его дом. Организации, следующие какому-то надперсональному принципу (Ночной Дозор, мейстеры или Королевская Гвардия) также снабжены набором нелепых табу типа безбрачия — что при их нерелигиозном характере смотрится откровенно странно «изнутри» мира, но «снаружи» него объясняется авторским идеологическим посылом. Соответственно, у Мартина мораль сводится к личной порядочности отдельных персонажей (таких как старшие Старки), но за их личной порядочностью не стоит никакой четкой системы ценностей — ни религиозной, ни светской. Более того, в заданной Бэккером системе координат (поскольку она отрицает сами понятия «добра» и «зла»), по сути, нельзя сказать, что Старки в моральном плане лучше своих врагов, даже полных живодеров a la Болтоны. Ведь если принять тезис Бэккера о «галлюцинаторном универсализме» морали, то милосердие и справедливость Старков по отношению к их подданным — не более чем их личная блажь, и нельзя доказать, что личная блажь Болтонов (охота на людей с собаками и сдирание с них кожи) чем-то хуже[3]. Всё зависит исключительно от того, насколько конкретный человек обладает совестью — или, говоря научно, насколько ему биологически и социально свойственна эмпатия и насколько он склонен отключать её по отношению к неприятным ему людям. Поэтому, когда Бэккер, занимаясь апологетикой в духе «кукушка хвалит петуха», говорит о вымышленном мире Вестеросе, что там «читателям систематически отказывают в нравственной ясности, требуя от них делать нечто большее, нежели то, что они вынуждены делать в повседневной жизни — требуя интерпретировать происходящее изо всех сил» — он лукавит. Ведь интерпретация требует наличия системы оценок, с помощью которых эта интерпретация будет осуществлена, а в вымышленных мирах Мартина (и Бэккера, и Аберкромби) такая система не то что не заявлена авторами — авторы подводят читателя к идее, что её вообще не существует в природе. Так какая содержательная интерпретация возможна, если нравственные оценки — набор частных мнений? И мы приходим к праву силы, «кто победил — тот и прав» — а побеждают у этих авторов обычно негодяи, в духе идеи де Сада о злодействе как о величайшей силе во вселенной. Приход к праву силы в данной ситуации, к слову, вполне закономерен, поскольку если все нравственные оценки есть не более чем частные мнения или набор устоявшихся табу и предписаний, то сколько-то содержательно сравнить их между собой можно исключительно по тому, кто из носителей этих мнений или систем эффективнее насаждает свое мировоззрение с помощью насилия, обмана и подкупа. Когда Бэккер рассуждает о том, что вера в существование добра и зла ведет к насилию (хотя если «зло — вопрос точки зрения», то что плохого в насилии самом по себе?), он забывает о вышеназванном аспекте проблемы, крайне неудобном для его построений. Критикуя Толкина, Бэккер рассуждает о том, что-де его произведения фантастичны в моральном плане: «Герои произведений Толкина сомневаются в своей решимости, своей мудрости и даже своём мужестве, но не испытывают ни малейших сомнений относительно сущности и природы зла, с которым борются и которое уничтожают. Саурон является злом в абсолютном смысле». Это, мол, потакает эскапистским хотелкам аудитории: «Читатель может быть уверен, что инстинкты, склоняющие его к универсализму, не обманут его, и герои, уничтожающие зло, сами не окажутся повинными в сопричастности злу». Данное рассуждение в лучшем случае крайне невежественно, а в худшем (поскольку я сомневаюсь в том, что Бэккер не знаком с творчеством Толкина, к которому делает ряд отсылок, на достаточно глубоком уровне) откровенно лживо. Хотя у Толкина, как и всякого верующего, ключевые антагонисты, отождествленные с падшими ангелами (Моргот и Саурон), действительно демонизированы до предела, в его творчестве вполне себе затрагивается вопрос соизмерения цели и средства (кстати, у авторов чернушного фэнтези нередко отсутствующий — там сплошь и рядом не то что не цель оправдывает средства, а само желание оправдывает любые цели и, как следствие, средства), взять хотя бы лейтмотив «Властелина Колец» (недопустимость использования некоторых средств против врага даже в заведомо безнадежной ситуации) или сюжетов Первой Эпохи (благие намерения, ведущие ко злу). В истории падения Нуменора («Акаллабет») также видно, как изначально благие намерения (помощь местному населению, борьба с Сауроном) приводят нуменорцев к построению жестокой колониальной империи, которую затем Саурон подчиняет своему влиянию. Даже в одном из наиболее спорных по посылу писем Толкина (письмо 183), где можно встретить, например, тезис, что «даже если бы «Запад» в отчаянии вывел или нанял орды орков и безжалостно разорил земли прочих людей как союзников Саурона, или просто чтобы помешать им помогать Саурону, Дело Запада все равно осталось бы неоспоримо правым»[4], в то же время отмечено, что «для судьи, чей моральный кодекс основан на религии или философии, да собственно, для любого, не ослепленного оголтелым фанатизмом, правота дела вовсе не оправдает поступков его приверженцев как личностей, если поступки эти дурны с этической точки зрения» (то есть нет идеи «что бы ты не творил, ты прав, потому что ты за правое дело», есть идея «правое дело не перестает быть правым, даже если за него сражаются не лучшие люди»), а Наместник Гондора Дэнетор II осуждается за то, что после победы он намеревался жестоко наказать человеческие народы, воевавшие на стороне Мордора. Собственно, с точки зрения светской этики в этом плане единственная претензия, которая может быть адресована к Толкину в этом плане — что у него из поля нравственной оценки в сущности выведен придуманный им Эру, которого он отождествлял с тем Богом, в которого верил. Обвиняя Толкина в том, что тот помогает читателю литературно сублимировать желания вроде стремления к демонизации врагов, Бэккер, само собой, настаивает на том, что подробное смакование чернухи у авторов гримдарка вовсе не ведет к нормализации насилия применительно к реальной жизни, а, напротив, «поднимает трудные темы», «раскрывает природу насилия» (как обычно оправдывают того же Мартина). Однако в действительности авторам фэнтези-чернухи можно предъявить обвинение того же рода (в своего рода «моральном фансервисе» для читателя), которое они сами выдвигают в адрес Толкина в своей апологетике — придумывая бесчисленные миры тотального торжества жестокости и низости, где благие намерения терпят позорный крах, они предоставляют массовому читателю своего рода индульгенцию, позволяя оправдывать и свои возможные неудачи, и свои возможные недостатки порочностью того мира, в котором они находятся. В самом деле, что может быть хорошего в дурном мире? Творчество того же Джорджа Мартина, обожающего всячески подчеркивать то, что смерть, моральные и физические страдания и иные жизненные невзгоды его героев становятся «расплатой» за их просчеты с педалированием идеи «одна ошибка — и ты ошибся», паразитирует на таком человеческом пороке, как вера в справедливый мир, связанная с убежденностью в том, что если кто-то страдает — то он страдает заслуженно. Этот порок, восходящий, по иронии судьбы, к не менее религиозным, чем бичуемая Бэккером абсолютизация добра и зла, концепциям (вроде учения о кармическом воздаянии) породил бесчисленное социальное зло от индийской кастовой системы, которой миллионы людей безропотно повинуются даже в наш «просвещенный» век, до распространившегося в современной цивилизации учения о «винерах» и «лузерах». В то же время Мартин удовлетворяет и диаметрально противоположный инстинкт современного человека — не только желание обвинить другого человека в его бедах, но и желания представить невинным страдальцем себя любимого. Ярче всего эту тему раскрыл пользователь Nata S в своем великолепном анализе[5] образа Тириона Ланнистера (хотя и с многим не согласен на счет Джейме, но это уже другой вопрос): И вот тут интересно сравнить его [Джейме] с Тирионом, всеобщим любимцем фандома. Забавно, что у одного из братьев в анамнезе убийство тирана и спасение целого города (причем совершенно бескорыстное, ценой загубленной репутации), а у другого — участие в групповом изнасиловании. При этом насильник и отцеубийца пользуется большей популярностью и авторитетом, от него не требуют изменений, раскаяния, искупления вины и т.д. и т.п., а в итоге он выходит в дамки, сохранив жизнь и власть. Психологическая загадка, но ее можно разгадать. Тирион — это портрет современного человека, каким он хочет себя видеть. Обиженный, гонимый, никем не оцененный, с кучей комплексов (если взять книжный вариант). С ним каждый может себя идентифицировать. У каждого найдется что вспомнить по части обиды на родителей, учителей, сверстников, многие считают, что их обходят по службе, не ценят их таланты, у многих не складываются отношения с женщинами и вообще жизнь к ним несправедлива без всякой вины с их стороны. Тут ключевой элемент в том, что Тирион карлик и не любят его, по его мнению, именно за это, а не за его поступки и черты характера, то есть в его бедах виноват не он сам, а что-то внешнее, над чем у него нет контроля. Многие так и смотрят на жизнь: не складываются отношения в семье, виноват партнер, нет успехов на работе, потому что начальник дурак, в том, что твои дети плохо себя ведут, тоже не ты их виноват, их же чужой дядя воспитывал. И вот появляется на экране персонаж, в котором среднестатистический зритель узнает свои черты, но в идеализированном и героизированном виде. Вот какой я на самом деле: умный, талантливый, остроумный, порядочный, но кругом обиженный. И вот каким я хочу быть: участвовать в интригах, быть советником могущественных особ, находиться в центре всех событий, на авансцене, оказаться победителем. Все это несерьезно, возможно лишь в мечтах, но определенные психологические потребности удовлетворены. Фансервисных персонажей того же рода, рисуемых в качестве мудрых резонеров и несчастных жертв обстоятельств (даже если они сами творят зло), можно обнаружить не только у Мартина (хотя, несомненно, Тирион лучшее выражение этой идеи), но и у Аберкромби с его Зандом дан Глоктой, этаким гибридом Тириона и Теона Грейджоя. После того, как в плену враги-гурки изуродовали пытками его душу в той же степени, что и тело, по возвращению домой из плена он устроился на службу в Инквизицию (тайную полицию Союза), где принялся делать карьеру. Там он (успев сменить двух хозяев, Сульта и Байяза, каждого из которых в итоге предал) пытал (сплошь и рядом — невиновных) тех, кого надо было сломать из соображений политической целесообразности, рвался (и дорвался в конце концов) к высшей власти — но он несчастная страдающая няшечка, ведь ему так трудно жить с изувеченным телом, поэтому Аберкромби всячески подводит читателя к мысли, что его надо пожалеть. Менее аморальным, но столь же фансервисным в моральном плане является и бэккеровский Друз Ахкеймийон, выглядящий как живое воплощение тропа «одноногая собачка"[6]: друга (Криайтеса Ксинема) изуродовали и сломали злые маги-конкуренты (Багряные Шпили), ученик (Анасуримбор Келлхус) увел возлюбленную (Эсменет), и всё равно при этом он наследник древней школы магов, проникающий в тайны мира и (вместе с другими героями) вершащий его судьбы. Лично я убежден в том, что если Бэккер вообще допишет когда-нибудь свою эпопею про Эарву и завершит её хоть сколько-то приемлемой концовкой не в духе «Консульт всех изнасиловал и убил», то осуществится этот хэппи-энд благодаря Ахкеймийону и/или его любовнице Мимаре. Не менее показательно и то, что Бэккер, строящий из себя и других авторов фэнтези-чернухи едва ли не отважных нонконформистов, гонимых злобными моралофагами, в отношении современного идеологического мэйнстрима ведет себя как завзятый конъюнктурщик. Чего стоит хоть описание Священного похода на Шайме из «Князя Пустоты», где «мусульмане»-фаним представлены как невинные жертвы неспровоцированной агрессии «христиан»-инрити, порожденной религиозным фанатизмом последних и интригами «византийцев»-нансурцев (причем вся нансурская верхушка — сплошь клишированные вырожденцы), что появившиеся в «Аспекте-Императоры» чернокожие зеумцы, которые, само собой, древняя высокоразвитая цивилизация (в совершенстве владеющая изготовлением стали и шелка, а по слухам - составившая картографию неизведанного Великого Океана к западу от Эарвы), лишенная отрицательных черт культур Трех Морей вроде дискриминации магов. То же самое относится и к Мартину, у которого смуглые жители острова Наат — пацифисты-вегетерианцы, которым войну заменяет музыка, а чернокожие жители Летних Островов — жизнерадостные гедонисты с неограниченной свободой сексуальных сношений и традицией гуманного, не затрагивающего мирное население ведения войн. Ну а древнейшая цивилизация мира Вестероса — Великая Империя Зари, существовавшая на месте Йи Ти, культура которой отсылает к Китаю и другим странам Восточной Азии. Я уж не говорю об откровенных реверансах в сторону «повесточки» в виде введения в «Пламени и Крови» пиратского короля (точнее, "королевы") Ракаллио Риндуна, трансвестита и трансгендера (!), боровшегося с рабством (!!!). Аналогично и у Аберкромби в его книгах активно педалируется тема разного рода «сильных независимых женщин» (причем имеющих мало отношения к реальным сильным женщинам прошлого). Один из наиболее ярких примеров этого Монцкарро Муркатто из «Лучше подавать холодным»: женщина — генерал наемной армии, объединившая под своей властью за счет голой силы (не имея никаких династических прав на захваченные земли) раздробленную ранее Стирию и отказавшаяся сотрудничать не с кем-нибудь, а с самим Байязом, выиграв войну с подконтрольным ему Союзом (местной супердержавой), несмотря на развал основного противника Союза (Гуркхула). Про «Эру Безумия», где «сильные независимые женщины» собрали основные призы, и говорить нечего. Подобные реверансы перед «духом времени» (который, казалось бы, должен был бы прямо приравниваться авторами-чернушниками, будь они честны со своей аудиторией, к бичуемому Бэккером «галлюцинаторному универсализму») — мы, мол, права меньшинств уважаем и вообще за всё хорошее — особенно показательны в контексте того, что в действительности Бэккер, Мартин и Аберкромби, как показывает вдумчивый анализ их творчества, бесконечно далеки от идей гуманизма, прогресса и равенства людей. Но об этом — в следующей части… [1] https://mr-bakker.livejournal.com/11924.html [2] https://mr-bakker.livejournal.com/11924.html?thread=2196#t2196 «Добро» и «зло» — просто постфактические сокращённые маркеры. Практически никто и никогда, кроме самых отъявленных религиозных фундаменталистов, не использует логическую цепочку типа «Это надо уничтожить, потому что это Зло». Практически всегда используются более развёрнутые обоснования. «Зло» — просто сокращённое обозначение для несоответствующего нашим целям, так же как «добро» — сокращённое обозначение для соответствующего. Утверждение, что где-то сидят Примитивно Мыслящие Дяди, которые используют понятия «добро» и «зло» в качестве самодостаточных аргументов, в большинстве случаев — лишь очучеливание оппонента. Понятия «добра» и «зла» вполне естественны для разумного существа. Если есть полезное для нас и есть вредное — то теоретически мыслимы предельные случаи Высшей Пользы и Высшего Вреда, а также вполне естественна мечта о том, что когда-нибудь удастся изобрести Безошибочный Алгоритм Сортировки, чтобы отличать первое от второго. Утверждение же, что от понятий «добра» и «зла» надо-де отказаться, потому что надежда на вышеописанное приводит иногда к нехорошим религиозно-моральным конфликтам и психозам, сродни утверждению «От использования железа надо отказаться, потому что большинство убийств в определённый исторический период совершалось с помощью орудий из железа». В сущности, здесь автор — и многие ему подобные «релятивисты» — совершает ту же ошибку гипостазирования, в которой обвиняет оппонентов. Забавно даже. Один говорит: «Попытаюсь-ка я найти в реальном мире отдельный корень всего хорошего и отдельный корень всего плохого». Второй смотрит на получившуюся в результате действий первого кровавую кашу: «Ой, неправильно. Я понял! Корень всего плохого — в попытках найти корень всего хорошего и корень всего плохого». И сам не замечает, что в результате получается самопротиворечие и абсурд. Почти все сочинения, призванные раскритиковать практику использования понятий «добра» и «зла», «хорошего» и «плохого», страдают этим недугом. Они не могут отделаться от простейшего парадокса: «Значит, вы хотите сказать, что использовать понятия добра и зла — это зло?». [3] Что мы и видим в фэндоме Бэккера (где некоторые неиронично считают Консульт «меньшим злом») или Мартина, где фанаты есть даже у откровенных людоедов вроде Рамси Сноу или Григора Клигана, не говоря уж о каком-нибудь «государственно мыслящем» Тайвине Ланнистере (среди поклонников которого мне встречались даже вроде бы нормальные люди, а не мамкины циники). Причем именно «нравственный реализм» пополам с «отказом от навязывания своей точки зрения читателю» дает Бэккеру и Мартину индульгенцию на всякий случай — мол, мы просто сочиняем, а уж какие выводы из наших текстов сделали читатели, это уже их проблемы. Проще говоря, «нравственный реализм» культивирует безответственность писателя за написанное. [4] В этом письме в пассаже о «выведении или найме орков», на мой взгляд, Толкин-идеолог берет верх над Толкином-писателем, поскольку во «Властелине Колец», напротив, использование оружия Врага (специфически маркированного как метафизически порочное) даже против самого Врага (даже в случае успеха такого использования) приравнивается по последствиям к победе Врага, а в «Сильмариллионе» отмечено, что выведение орков из всех дел Моргота едва ли не самое отвратительное (то есть, по логике, должно стоять на одном уровне с использованием Кольца Всевластия). [5] https://ficbook.net/readfic/8831519/22561628?show_comments=1#com78173026 [6] https://posmotre.li/%D0%9E%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D0%BE%D0%B1%D0%B0%D1%87%D0%BA%D0%B0