Невозможная любовь

"Есть только честь". Это был девиз отца. И деда. И его отца. И его деда. Я - немецкий офицер в пятом поколении. У меня никогда ничего не было. Только честь. У меня не было детства, не было матери. Меня забрали от матери таким маленьким, что я ее не помню. Я жил в кадетском корпусе, который носил имя моего деда. Я жил там уже тогда, когда меня не могли еще принять в кадеты по возрасту. У меня не было отца - был только наставник. Он учил меня терпеть боль, и не морщится. Эту науку я усвоил на всю жизнь. Я был лучшим. По - другому и не могло быть. Я был самым лучшим в Корпусе, я поступил в Академию в пятнадцать лет. Я был лучшим в Академии. Я знал только цель, поставленную задачу. Мне нечем было попенять - я всегда достигал намеченной цели. Потом к власти пришел Гитлер. В мои задачи не входит обсуждать приказы, я не обсуждал. Огнем и мечом мы прошли пол мира. Мы, элитная гвардия Фюррера, его доверенные войска. Я не знал поражений. Верно, я гордился этим. В Руссии, в маленькой деревеньке, Бог знает где, я встретил человека, который заставил меня разувериться во всем, что я до сих пор знал. Это был обычный мальчишка, молодой, гражданский. Я никогда не забуду, как я увидел его впервые. Захожу в избу, куда меня расквартировали - и как будто молния перед глазами ударила. Я увидел его, это лицо и глаза. Как будто я всегда знал эти черты, только какое-то колдовство вынудило меня забыть их. Я растерялся - может быть, первый раз за долгое время. Автоматически пытался вида не показать. Прежде всего про комитет госбезопасности пришла мысль - что это их ловушка. Много чего к тому времени видел - жизнь научила быть осторожным. А то, что у Советов есть хорошие парапсихологи, так это всем известно. А манипуляции через личную привязанность - самые любимые в НКВД. Я прошелся по дому, который оказался низким и тесным, как все они в этой стране. А перед глазами только взгляд этот синий. Мне надо было в Штаб. Я ушел, отвлекся, и до самой ночи не вспоминал об этом странном случае. Когда пришел обратно в этот дом, русский юноша спал уже, прямо на полу, на матрасе. Когда надо, я умею ходить очень тихо, даже сапоги мне не помеха. Я подошел и посмотрел на него. Русая голова слегка запрокинута, кожа в полутьме, кажется, слегка светится прозрачным светом. Ресницы бросают на щеки длинные тени. Хрупкий и беззащитный, совсем еще дитя, чем он так привлек к себе мое внимание? Я прошел в свою комнату, закрыл двери. Вероятно, это какая-то ошибка. Просто обычный русский парень, а мне что-то почудилось. Воображение всегда было слишком у меня хорошим, все мои учителя говорили - мне от него беда. Я лег спать, успокоив себя мыслью, что завтра эти игры разума закончатся. Но ничего такого не случилось. Увидел его в прихожей следующим утром - щеки как наливные яблоки, в глазах - синий бездонный омут. Фейри из скандинавских сказок, только и скажу. Никогда со мной такого не было. Решил поменьше на него смотреть, и тем более, запретил себе об этом думать. Что ж, мне это не удалось.Он был болен. Время шло, лучше ему не становилось. Я понимал, что мне опасно вмешиваться. Но мысль, что обладатель этих ясных глаз останется увечным на всю жизнь, и может вовсе не пережить следующую зиму, если, например, присоединится пневмония - преследовала меня. В конце концов, я решился на сделку с собой - помогу этому юноше, но больше ни разу на него даже не гляну. Он поправился. А я потерял голову. Только его увижу - и сразу на сердце такое чувство - никогда не испытывал ничего подобного. Тридцать лет прожил на свете - и вот тебе... Меня тянуло к нему, как магнитом. Как выздоровел, он стал еще лучше. На губах появилась краска. Я любовался им, заботился, как мог, не возбуждая подозрений. Сделал его личным слугой - им паек полагается, ему нужно выздороветь. Каждая минута, когда он рядом, просто рядом в комнате стоит - мне хотелось, чтобы продолжалась. Как я ни боролся с этим желанием, победить его мне... не удавалось. Я никогда не сдавался. Не рассматривал такой возможности. А теперь - как мне победить себя самого? Я уехал. Сбежал от этого спора внутри себя на фронт. Вот где все всегда было просто и понятно - на войне. Про меня говорили - я есть воплощение войны. Нет, но я ее дитя, я принадлежу ей. Я старался предать забвению чувство, несомненно, порочное, которое может разрушить всю мою жизнь. Карьеру. Мою честь... Ничего не помогало. Я сутками не вылезал с линии фронта, из одной операции сразу в другую, спал по два - три часа... Но как только стихали под ухом выстрелы, я скучал по нему, по мальчишке из чужой страны, так скучал. Скучал как по родине, когда долго на чужбине, как по ее воздуху, родному ветру в лицо... Я бороться с этим чувством. Я решил, что избавлюсь от него. Я сохраню свою честь, чего бы это мне не стоило. А потом пришло время возвращаться в Штаб. Боялся момента, когда его снова увижу, и не зря. Болезнь, захватившая мой разум, не прошла. Со мной все было кончено. Не могу без него, тянет, словно магнитом. И свет дня не светел, и война не нужна. Только увидеть его. Только увидеть. На одну минуту - вот единственное желание. Подойти бы к нему, прикоснуться. Взять за руки, бережно, словно он из сахара. Почувствовать его прикосновения - и после этого можно умереть. Не позорить семью, честь офицера. Следовало ли мне умереть? Вероятно. Но бесполезно для Рейха. Я еще сослужу родному дому пользу. Даже будучи проклятым. Видит Всевышний, я боролся с собой. Но проиграл наваждению. Я вернулся в Штаб. Разыскал его. У меня дрожжали руки, и голос пропадал периодически- от внутреннего волнения, вообще-то, до того мне нехарактерного. Я его нашел, и когда увидел, я думал, я не справлюсь с собой - схвачу, обниму при всех. Вот было бы зрелище... И он... У него есть чувства ко мне. Я знаю это точно, я вижу. Я потерял мою честь. Теперь мой единственный смысл - защищать этого человека. И никак иначе. Ему тяжело, я - захватчик его Родины, а он в своих глазах - предатель. Личность, подлежащая расстрелу без суда, что-то хуже бешеной собаки. Теперь я должен беречь его. Это мой долг. Он теперь вместо чести, которой у меня теперь не осталось.