Вечное лето

Внезапно дождливое утро, плавно перетекающее в не менее дождливый день, кажется, всех застает врасплох. У Пети ощущение, будто он с жуткого похмелья, страшного и беспощадного. А ведь особо не пил вчера даже. Танюха залипает в мультики, потом в какие-то раскраски. Все с ней по очереди играют: Юлька, Олег, Бустер. Игорь сажает Танюху себе на спину и, очень правдоподобно изображая коня, катает по всему дому. В дверных проемах звучит её звонкий заливистый смех, резонируя от стен. – Мы застряли тут, похоже, на весь день, – говорит Юля, когда они с Петей выходят покурить на крыльцо. Петя ежится, кутаясь в огромную куртку Игоря, озноб сжирает конечности, но спина теплая. – Чего делать будем? – Снимать штаны и бегать, – отвечает протиснувшийся к ним Игорь. Он в старой растянутой футболке с логотипом Олимпиады-1980, в шортах, лохматый. Смотрит на Петю, улыбается мягко. У Пети сердце заходится, и он поскорее отворачивается, делая вид, что смотрит на стену дождя. Влага отскакивает от козырька и перил, оседает мокрой взвесью на лице и одежде. – Тебе лишь бы штаны снять, – шутит Юлька. – Ты бы наоборот оделся. – Меня любовь греет, – Игорь прикуривает от Петиной сигареты, выдыхает дым, машет ладонью у себя перед лицом. – Мы с Игнатом в город хотим сгонять, – говорит Юля, безуспешно пытаясь пригладить топорщащееся гнездо на петиной голове. Волосы так и лезут во все стороны, еще больше вставая дыбом от влажности и дождя. – Нужно кое-что из продуктов докупить, да и просто не хочется сидеть целый день в четырех стенах. Вы с нами? Петя ластится к её ладони, прикрыв глаза, затягивается сигаретой и выпускает дым. От мерного стука дождя по крыше хочется спать. Из комнаты слышится смех Танюхи, Игорь что-то говорит Бустеру, тот отвечает. В такие дни, как этот, лучше всего залечь под одеялом, закинувшись обезболом, и дремать, но Петя знает, что у него не получится. Слишком напрягает вчерашний эпизод, о котором они упорно молчат, слишком зудит, как укус комариный: поговорить хочется, обсудить, понять. Игорь выставляет руку за крыльцо, позволяя каплям падать на раскрытую ладонь, потом спускается на пару ступеней вниз и подставляет дождю улыбающееся лицо. Еблан, зло думает Петя, но вдруг понимает, что губы сами будто, без его ведома, тоже начинают подрагивать, стремясь растянуться в дебильной улыбке. В куртке жарко становится, сигарета дотлела уже. Петя её в банке тушит, губы пересохшие облизывает. – Я не поеду, – отвечает. – Голова гудит, посплю лучше. – Дядь Федя просил кое-какие детали в ласточке его заменить, – Игорь растирает мокрое по лицу, наконец зайдя под навес. – Так что мы тоже останемся. И потом, если мы все свалим, Персик тут изведется, ты же знаешь, как он не любит быть один. Танюха выскакивает, взмыленная и запыхавшаяся, в компании Персика, Игорь закатывает глаза: – Вспомнишь… вот и оно. – Игорь! – возмущенно хлопает его по плечу Юля. – Танюш, простудишься! Где кофта твоя? Олег! – Без паники, – Олег выходит следом, тут же принимаясь натягивать на Танюху любимую розовую флисовую кофту, которая ей уже мала, но она так к ней прикипела, что на все петины уговоры перестать её носить отвечала категорическим отказом. – Мы услышали, что вы собираетесь в город, Танюшка с вами хочет. – Пап, можно? – она обнимает Петю за руку, щекой прижимается. Горячая такая, звенящая от эмоций. Петя гладит её по волосам. – Только если обещаешь нормально себя вести, Танюх, без перегибов. – Обещаю, – мгновенно соглашается. – Без перегибов, пап. – Она хоть знает, что такое перегибы? – прищурившись хитро, спрашивает Игорь. – Она больше тебя знает, не умничай, – отрезает Петя. Вроде и шутка, и все смеются, включая самого Петю, но напряжение между ними кажется можно ножом резать. Воспоминания о вчерашнем накатывают, лавиной накрывают в самые неподходящие моменты: губы горячие, шепот в оба уха разными голосами, от которых дрожью продирает, слёзы его ебучие, стыдные, но такие, оказывается, легкие, если им только позволить пролиться. Кто бы ему ещё месяц назад сказал, что он будет как тёлка плакать, соплями захлебываясь, не поверил бы. И если они жалеют его просто, Олег с Игорем, то не нужна ему эта жалость, вертел он её на одном месте. Чё там, говорили, что Игорь раненных зверей выхаживать любит, так он не зверушка какая-то. И если сдохнет, то похер, а вот этого сочувствия штопанного не надо ему ни от кого. Сам себя разгоняет до нервной трясучки, мимо Олега протискивается, плечом его толкнув. Игорь дергается, порывается следом пойти, но Петя краем глаза видит, как Олег тормозит его, схватив за локоть. – Со мной постой, покурим. – Я курил уже. – Со мной не курил. – Ребят, давайте список составим… Юлины слова тонут в шуме усилившегося дождя, и Петя уходит в комнату, чтобы собрать Танюху в поездку. Приходится отгонять крутящегося рядом Персика, который так и лезет к Танюхе, и она постоянно отвлекается, начинает с ним играть вместо того, чтобы переодеваться. Петя давит в себе раздражение, потому что Танюха и мохнатый ни в чем не виноваты, но так и хочется прикрикнуть на обоих, чтобы перестали скакать. Наконец Танюха собрана и причесана, сжимает в руках своего Сеню и подпрыгивает от нетерпения. Юлька садится за руль, Бустер устраивает Танюху в детском кресле, пристегивает. – Так, малая, ну-ка не вертись, шо ты ерзаешь, как уж на этой самой сковороде, – приговаривает, пыхтя. Танюха смеется, пытаясь усадить Сеню Бустеру на голову. – Мафия Хазинская, а ну баста! Персик скулит, когда машина, бороздя уже начавшую раскисать от дождя дорогу, уезжает прочь. Потом увязывается за Петей, который идет в их с Танюхой комнату и заваливается на кровать, крутя в голове дурацкие мысли. Дождь барабанит по крыше, баюкает. Глухая немая злоба душит. Чего ему, обидно что ли? Наверное. Потому что вчера как бешеные кинулись вдвоем, а сегодня морозят его по полной программе, натянуто отшучиваясь. Любовь, блять, его греет. Как же просто одному было, когда они с Танюхой в болоте своем уютном сидели. Всё доступно: сад, работа, врач, анализы, разговоры с Пашей в курилке, где можно решиться немного поныть, но не слишком, потому что Паше его откровения совсем ни к чему. Петя ловит себя на мысли, что ему возникшее это неуместное тепло, которым его уносит куда-то к чертям собачьим, и сравнить не с чем. Давно он ничего такого не чувствовал, наверное, Нина и была последней, для кого сердце сильнее заходилось. Только ничего хорошего из этого не вышло. И сейчас не выйдет тоже, потому что Олег с Игорем – вместе, а он не хочет лезть, и сбоку быть не хочет, и рушить что-то, что есть между ними тоже. Да и куда ему замахиваться на чистое и вечное, всё равно сдохнет скоро. Не хватало ещё нагадить кому-то под конец жизни, у него итак карма засрана по самое не хочу. Конечно, в аду для его жопы персональный котел заготовлен. Самое херовое, что он себя частью чего-то огромного почувствовал на пару минут. И так это блядски хорошо было, так наполнило до краев, что полилось со всех сторон, будто бреши открылись, а он их заткнуть старается вспышками своей злобы, как жалкими крохотными кусочками ваты, но не выходит ничего. Слишком они слабые, эти последние затухающие конвульсии. Почему, сука, обязательно всё разводить надо? Почему нельзя просто нырнуть туда снова с головой? Это, пожалуй, самое важное: наркоман он самый настоящий, подсаживается быстро и эффективно. Порошок, таблетки, секс. А теперь – вот это чувство больное, нужда неприкрытая. Подсадили за один вечер. Он накрывает гудящую голову подушкой и до боли жмурит глаза. Дождь набатом барабанит по крыше, уже не успокаивая, а только раздражая ещё больше. Персик лезет на кровать, но Петя его отгоняет: – Пошел нах, мохнатый, не до тебя. Лапы обиженно барабанят по паркету. Дом молчит. *** Игорь вытирает грязные руки масляной тряпкой. Дядь Федина “Победа” после смены движка и замены масла, надраенная Олегом до блеска, довольно искрится блестящим боком в свете тусклой лампы. Игорь говорит что-то, шутит и смеётся, но Олег видит, как он смотрит на него: словно пёс провинившийся, в глаза заглядывает, был бы у него хвост – поджал бы точно. Не то, чтобы Олег слепой, он ещё в Питере заметил, что между Игорем и Петей искра проскочила. Может и хотелось взбрыкнуть тогда, но Петя таким замученным выглядел, таким жалким, словно путник из леса темного на свет дневной вышел после нескольких лет скитаний и едва не ослеп в первые мгновения. От жизни нормальной, от участия и заботы, хотя они, в общем-то, ничего сверхъестественного не делали. Страшно было представить, какая жизнь у Пети с Таней была до этой поездки, если оба они были такими недолюбленными. Олег только сухие факты знает: жена умерла, воспитывал дочь один, но что там за этими словами стоит. Петя только немного приоткрылся в беседах их ночных на крыльце, но не полностью, конечно. Про зависимость только рассказал, как торчать начал, как на службе злоупотреблял, без особых подробностей. Про поцелуй в бассейне Игорь сразу сказал. После завтрака завел в комнату и сознался, глядя в пол. Олега внезапным страхом накрыло: вдруг потеряет его теперь. Но Игорь лез обниматься, терся лбом о плечо: – Олеж, я тебя люблю. Это… нашло что-то просто, не знаю, как так. И Петя не виноват, я сам был не против. И Олег верил, потому что Игорь о таком врать не умел. Он вообще про чувства мог только честно, с самого первого дня. У него на лице всё написано было, даже когда они только-только сходились, приглядывались друг к другу недоверчиво, как два израненных зверя. Вся борьба с собой, все недосыпы ночные из-за поедающих его мыслей. Вот и здесь так же, с Петей. Задел его чем-то, на крючок посадил, и Олег видит, как Игорь вроде пытается вырваться, но слишком глубоко зацепился уже, без раны не получится, если и вырвать, то только с мясом. Олег упустил момент, когда и его Петя успел в себя затянуть, но он ему определенно нравился. Остротой своей, углами этими, оскалами болезненными, но что-то в этой болезненности было другое тоже. Свобода, так и не успевшая крылья расправить. Где-то на пути их обломали, а теперь вроде и поздно уже, потому что Петя на пороге смерти стоит. Олег закачивает складывать инструменты в ящик, тоже руки вытирает. Ящик на место поставить, стол рабочий протереть сначала влажной, потом сухой. Игорь спину его взглядом прожигает, Олег чувствует, как у него в голове шестеренки скрипят. Загоняется опять, думает там себе чего-то и наверняка в чувстве вины тонет уже по уши. Нужно вытягивать. Олег вздыхает, поворачиваясь к Игорю. – Иди ко мне, – зовет осторожно. Игорь подходит несмело, позволяет себя обнять, мгновенно выдыхает с каким-то облегчением. Взрослый, а все равно иногда как ребенок, который в нормальную коммуникацию не умеет. Вот так только и может раскрыться: носом в затылок, руками обхватить, попытаться всего себя втиснуть в эти объятья и маленьким сделаться, незаметным. – Надо с ним поговорить, – пробует Игорь. Олег вздыхает. Угадал, значит. – Не надо пока. Он не настроен. – Откуда знаешь? – Чувствую. – И с каких это пор ты его чувствуешь? – Игорь так удивляется, что даже из рук его выпутывается, чтобы в лицо заглянуть. Олег в ответ смотрит спокойно, серьёзно. Не для того они строили эту возможность друг другу доверять вообще во всем, чтобы сейчас её разрушить, и чем скорее Игорь поймет и брыкаться перестанет, как обиженная малолетка, тем лучше. – С тех пор, как поговорить с ним попытался, узнать получше, а не просто смотреть влюбленно по углам, как некоторые. Игорь фыркает, не выдержав, и атмосфера вроде более легкой становится как по щелчку. Он с Олегом рядом на столе пристраивается, ноги скрестив. Курить хочется, но здесь нельзя, а наружу в дождь выходить так лень. Интересно, где там Петя и что делает. Спит, наверное, злой на весь мир и на них с Олегом в первую очередь. Игорю до зуда странного хочется это поскорей исправить. – А что, так можно было? – Ну да, Игорь Константиныч, иногда словами через рот гораздо эффективнее выходит, чем загадочными томными вздохами. Мы с тобой это уже как-то проходили, припоминаешь? – Так ты не злишься на меня? Олег на него смотрит, улыбается. Хочется подзатыльник дать, чтобы перестал наконец. Вместо этого по плечу гладит, посылая табуны мурашек по загривку, Игорь сразу растекается весь, плавясь под простым прикосновением, взгляд плывет, смазывается. При полном доме не так просто уединиться, и сейчас они ловят эту внезапно выпавшую возможность. – Было вчера похоже, что я злюсь, когда мы втроем были? – Нет. – Ну и останови свой мыслительный процесс тогда ненадолго, поцелуй лучше. – Олег, я серьёзно. – А уж я как серьёзно. Игорь, дай ему время. Я обещаю, что мы поговорим, только не пори горячку сейчас, только хуже сделаешь. Игорь тяжело дышит Олегу в губы, чувствуя, как ответное дыхание оседает на губах и подбородке теплой влагой. Как загипнотизированный в тёмные глаза смотрит, утопая в вязком взгляде. Куда он от Олега денется? Даже если пинками выгонять будут, не уйдет, сядет верной псиной на пороге и станет скулить от тоски. Когда тебя приручили со всеми потрохами, глупо это отрицать. Игорь первым подается навстречу, целуя мокро, и Олег с готовностью отвечает, вплетая пальцы в волосы на затылке, притягивая к себе еще ближе. *** Петя выползает из комнаты под вечер, когда голова начинает натурально болеть от безделья. В общей комнате Игорь с Персиком на диване залипают в какой-то старинный боевик. Новый телевизор с двд сюда завезли, как ему рассказывал Олег, недавно. Дядь Федя долго ворчал, что молодежь нигде без своего фона информационного выжить не может, даже на природе, где тишиной и покоем наслаждаться нужно, душой и телом отдыхать. Олег сказал, что ворчать он может сколько угодно, но телевизор они все равно поставят, хотя бы для того, чтобы коротать вот такие вечера. Дождь стеной за окном, будто настройки небесные сбились внезапно. Петя на кухню заходит, садится за стол, наблюдая, как Олег делает бутерброды с ветчиной и салатом, красиво сервируя их на большом блюде. Рукава рубашки закатаны до локтей, смуглая кожа темнеет в сумрачном свете. – Проснулся? – Ага. А наши не вернулись ещё? Олег к нему поворачивается, ставит перед ним стакан с водой. Петя с благодарностью пьёт, чувствуя, как ему это было нужно. – Юлька звонила, там дорогу размыло совсем на подступах, так что они вернулись и на станции заночевать решили в гостинице. – А Танюха? – Я с ней говорил, она в восторге от такого приключения и совсем не против, так что не переживай. Юлька справится. Таня вообще боевая очень, в тебя вся, видимо. Петя невольно улыбается. Часто ему это говорили, что характером Танюха в него, но только сейчас эта мысль перестала так пугать и пожирать изнутри. Не отравлена она, нет. Просто похожи, и это хорошо ведь. Её будут хорошие люди окружать, и она как Петя с пути не собьется. Очень в это верить хочется, до сжимающегося болью в груди сердца. – Давай с нами, мы “Терминатора” решили пересмотреть. Всё равно уже выспался, – предлагает Олег. – Выпить можем, у дядь Феди такие наливки, закачаешься. Петя чешет затылок, зевает. Утреннее состояние сменилось на лень. Не хотят говорить, пусть. – Косячок бы засмолить сейчас, – говорит скорее в шутку, но Олег тут же шикает на него. – Игорь таких шуток не понимает. – Ладно, Волч, будет наша тайна. Давай свою наливку. Губы от наливки сизые, липкие. Петя давно перестал понимать, что происходит на экране за бесконечной стрельбой и чередой красочных взрывов. Темно, уютно, он позволяет себе расслабиться и не думать ни о чем, просто отключив голову. Шевеление справа, шуршание. Петя лениво поворачивает голову, видя, как Игорь толстовку начинает стягивать, ерзая. Действительно душно немного, они все окна закрыли, а сейчас вдруг будто дышать нечем. Не проссышь только, то ли это из-за духоты, то ли из-за решившего вдруг раздеться Игоря. Петя взглядом темным цепляется за ладное тело. Его ведет от алкоголя совсем немного, больше от тепла навалившегося, от жара, внезапно тронувшего щеки, шею, низ живота. Он знает, что Олег тоже смотрит, и от этого голова кружиться начинает. Как же заводит это, как сердце стучать начинает сильнее, кровь в венах разгоняется как от стаффа, даже лучше, круче, больше, быстрее, сильнее. – Петь, челюсть подними, – насмешливо шепчет Олег. Продирает возбуждением, похоже на удар шокером, когда Игорь вдруг, встав коленом на старый разваливающийся уже диван, а другую ногу оставив на полу, наклоняется к Пете, тянется и целует в сухие губы. Петя пробует его рот на вкус: горячий, влажный, со вкусом вишни и водки, горький и терпкий. Дыхание тяжёлое, вздохи тихие, Петя Игоря за плечи к себе тянет с силой, теряясь в моменте. Куда-то несёт течением, со страшной силой, и он не собирается сопротивляться нахуй, слишком устал. Вся гордость выдыхается с моментом, в котором Олег, пока Игорь продолжает целовать его, припадает губами к шее, а потом широко лижет пульсирующую сонную артерию. Замирает вдруг, язык держит, крепко приложившись, словно пульс его считая. Ему сказать хочется, чтобы полегче, что у него не было никогда ничего такого, но слова комом в горле застревают. Чего не было? Втроём? С парой ебаных женатиков? На продавленном дачном диване под "Терминатора"? Если и хотел что-то сказать, все мысли из головы разом сдувает, когда Игорь, разорвав поцелуй, плавным слитным движением стекает на пол, становясь на колени и укладывая широкие ладони на его бедра. Олег хлопает Петю по щеке легко, и когда он переключает свое внимание с Игоря на него, кладет ему ладонь на шею, утягивая в поцелуй. С Олегом почему-то ещё острее, чем с Игорем: Петя чувствует, как Олег свободной рукой гладит его между лопаток, целуется настойчиво, с напором, от которого последние предохранители слетают. Петя стонет ему в рот, разводя ноги под нажимом игоревых рук. – Петь, – шепчет Игорь с пола. Петя из поцелуя выныривает, чтобы сверху вниз посмотреть на глаза из полумрака блестящие, темные, с раздутой радужкой. – Помоги. Слишком много всего. Петя задницу поднимает, помогая Игорю стянуть с себя штаны вместе с бельем. Он глядит зачарованно, как Игорь член его разглядывает, пока Олег задирает на Пете футболку, принимаясь вылизывать грудь, спускаясь к соскам, впалый живот поглаживая. Петя на секунду только думает о том, как херово у него ребра выпирают, четко проступая сквозь кожу, но тут же забывает об этом, потому что Олег берет его за руку и кладет ладонь себе между ног, легко двигая бедрами, потираясь, но не прекращая лизать и покусывать соски. Петя нелепо всхлипывает, сам же стремаясь вылетевшего изо рта звука. Олег не помогает вообще, потому что к самому уху губами прикладывается, чуть ли не трахая языком и шепчет низко, так что вибрацией до копчика пробирает: – Давай, Петь, не жмись, ты же хочешь. Петя захлебывается, потому что именно в этот момент Игорь решает взять в рот, сразу глубоко, почти до основания. Он дергается, сжимая Олега сквозь ткань, чувствуя охрененно горячую пульсацию. Олег сам стягивает с себя шорты, чтобы Пете было удобнее. Петя руку на горячий скользкий член кладет, обхватывает непослушными пальцами, двигает несколько раз на пробу. Игорь между его разведенных ног продолжает отсасывать ему, одной рукой поглаживая по острому колену, а вторую запустив под резинку собственных штанов. Слишком много всего, слишком сильно. Экран телевизора, кажется, уже загорелся заставкой, а дождь так и лупит в окно, яростно. Петя стонет тихо, а Олег на ухо ему шепчет, чтобы не сдерживался. Настолько невозможный, что Петя совсем растворяется в возбуждении и норовит соскользнуть в накатывающее волной пенистой удовольствие, но Игорь отстраняется вдруг, обе руки на его бедрах устраивая. Лохматый, раскрасневшийся, губы яркие блестят от слюны и смазки. Он смотрит, как Олег Петю целует, наблюдает, будто к реакции своей прислушивается. Олег отстраняется от возмущённо дернувшегося Пети, чтобы погладить его по голове, по щеке колючей пальцами провести. Петя дышит тяжело, загнанно, глядя на них. Слишком интимно, и он между ними чужой вроде, но сейчас как деталь от пазла, которая, кажется, подходит. Он тоже пальцы в игоревы мягкие волосы запускает, гладит, потом к Олегу ближе придвигается, не переставая ласкать его, рукой двигать. Дышит в шею, вылизывает мочку уха. Там несколько маленьких рубцов, наверное, когда-то было проколото. Он чувствует блуждающий по ним обоим взгляд Игоря, внутри сжимается всё от странного восторга. Не к месту вспоминает, как в квартире своей московской не смог Машку трахнуть. Давно, далеко, за тысячу световых лет будто. Олег ладонями ведёт по ребрам, прикладывается к ложбинкам между ними, лижет худой живот. Захлебнуться хочется от внезапно накатившей горькой нежности, это не про секс будто уже, а про другое что-то. Когда несколько дней без дозы и крутит, выламывает, и знаешь, что просто немного нужно потерпеть, но терпение истончается с каждой секундой. Все к наркоте ведёт, но кроме наркоты сравнить не с чем. Особенно когда Игорь вдруг, повозившись, начинает его растягивать, не переставая сосать. Странно, неприятно, но Олег тут же к губам припадает, сцеловывает недовольный стон. Было когда-то давно, но не очень приятно и забыть хотелось, что он благополучно и сделал, отодвинув этот опыт куда-то на самые задворки. – Блять, Игорь, аккуратнее, – шипит, за Олега хватаясь, а у самого колени дрожат от нелепого предвкушения. Когда Игорь подтягивает его к краю дивана, Петя давится всхлипом, чувствуя, как тот входит и начинает двигаться медленно, осторожно. – Все в порядке, расслабься, – говорит Олег. Петя только согнутой в локте рукой глаза прикрывает, отчаянно заливаясь краской и тихо матерясь себе под нос. Чувство наполненности такое, что голова кружится, а ещё в глазах чешется, будто песка туда насыпали. Игорь постепенно темп наращивает, а Олег руку его от лица отнимает, целует в запястье легко. – Открой глаза, посмотри. Петя смотрит. В глаза его темные, блядски понимающие, на губы его пересохшие, скользит взглядом к сбившемуся на цепочке кулону, который поблескивает на покрытой испариной груди. – Молодец. Игорь под коленом перехватывает, другую ногу на плечо себе закидывает, раскрывая сильнее, и Петя, не сдержавшись, стонет громко. Футболка скомкалась у шеи, жарко невыносимо, Олег языком рот его терзает так, что никакого дыхания не хватает. Игорь продолжает двигаться, быстро и отрывисто, сжимая его ногу, смотрит на них сверху. На Петю, невозможно откровенно раскинувшегося на диване в максимально уязвимой позе, на целующего его Олега. – Красивые. Петя не верит даже, что это правда Игорь сказал. Сжимается на его члене, едва не переступая через край раньше времени, потому что на секунду представляет, как они с Олегом выглядят сейчас. Какими их Игорь, должно быть, видит. – Не отвлекайся, – тихо говорит Игорю Олег. Он встаёт, опираясь на мягкую обивку коленями, водит кулаком по крупному члену. Петя захлебывается стонами, кончая, отъезжая совсем, и тогда Игорь закидывает на плечо вторую ногу, вбиваясь в него до основания, а он может только ездить спиной по пропитанной потом обивке, завороженно глядя на то, как хмурится и закусывает губу Олег, как он двигает рукой быстрее и вдруг жмурится. Петя жмурится вместе с ним, чувствуя на лице теплое, вязкое. К губам стекает, и он пробует соленое. Океан, смех, брызги и слезы. Чище прихода. Олег к себе на грудь его подтягивает, устраивая вспотевшую голову на плече. Игорь рядом приваливается. Пете даже двигаться не хочется, бесконечно вдыхая терпкий запах пота и чувствуя себя до больного, до восторженного и страшного живым. *** Серый рассвет застаёт их на кровати в спальне Игоря и Олега. Петя между ними, плохо помнит, как вчера они отлеплялись друг от друга, перешучиваясь, как мылись вместе в душе. Единственное, что выжженным на подкорке осталось – то, как они вдвоем, встав на колени и спинами ловя остывающую уже воду, отсасывали ему по очереди, а он только и мог, что пальцами мокрые волосы сжимать, не зная, чего больше хочется: прижать крепче или отстраниться, растворившись в прохладном бирюзовом кафеле. Прежде чем отключиться совсем, он целовал чернила на спине Олега, как пьяный, а Игорь гладил его по растрепанному влажному после душа затылку, зевая и сонно моргая (“Петь, спи” – “Отъебись” – “Во дурной”). Петя осторожно садится на кровати, рассматривает их тела красивые, сильные. Оба смуглые, тронутые бронзовым загаром, который сильнее выделяется на шеях и руках до плечей. Цельные такие, в себе и друг друге уверенные. Если бы не уверены были, разве пустили бы Петю? Только гложет, точит мысль о том, что пустили как игрушку. Всё равно скоро откинется. Он честно пытается что-то другое в этом увидеть, но не может. На кой он им сдался, у них всё есть: любовь эта сраная, взаимопонимание, доверие. Всё, за чем Петя никогда в свой жизни не гнался, не пытался получить. Его и не интересовало ничего, кроме быстрого кайфа и карьерного роста. И чтобы отец наконец перестал смотреть на него как на грязь под ногами, на дерьмо собачье, в которое неудачно вступил, выходя из тачки. Нина с ним была ради ебанутой мечты исправить неисправимого, вот зачем. А он с ней – отцу назло. Жаль, что Танюхе с такими родителями не повезло родиться: один другого сломаненней. Петя вздыхает, рукой по татуировке Олега ведет. Кожа теплая, дыхание размеренное, спокойное, чуть хмурится во сне. Игорь рядом раскинулся, как пёс, едва ли ногой во сне не дергает. Красивые, правильные. Только Петя между ними себя неправильным чувствует. Грязным, отравленным, испорченным. Сейчас проснутся и снова попытаются сделать вид, что ничего не было. Да и что было? Ну, секс. Ну, хороший. Дальше как-то всё размыто, перспектив нихуя нет. Только одна: два красивых мужика будут над гробом его стоять, за руки держась. Тошнота накатывает, в висках и затылке пульсирует от резкого спазма. Какой он… себя рассматривает с ними на контрасте. Ноги худые, плечи и колени острые, ребра торчат. Помазанник смерти, не иначе. Приведение между теплыми, пышущими здоровьем телами. Ноги холодные на холодный пол. Руками за стены хвататься, пригибаясь, как раненый, потому что боль эта, она уже неизвестно откуда прёт, из болезни его или от ощущения собственной никчемности. К полу придавливает, он спотыкается в проходе их с Танюхой комнаты. В ящике шарит, баночку гремящую колесами вытаскивает. Здесь что ли? Но сначала на улицу выйти. Воздуха напоследок вдохнуть чистого, дождем умытого. С деревьев капает, течет с козырька, перила влажные, пол мокрый на крыльце. Темные листья, серое небо в тучах, ветер холодный влажный налетает, кусая за голые бока, облизывая босые ноги, ероша волосы на голове. Так правильней будет, легче. Всем легче. Снова в дом идёт. Не проглотить много, если не запить. Вода холодная с ночи, стенки стакана запотевают. Сейчас и узнает, как там Нине было – страшно или нет. Ему пока не страшно вообще, радостно скорей, что оно всё наконец закончится. Что не нужно будет жить в мучительном ожидании собственного последнего дня, потому что можно самому выбрать. Сегодня. Сегодня – отличный день, чтобы умереть. Он закрывает дверь комнаты, усевшись на кровать. Смотрит растерянно на Танюхины игрушки, разбросанную повсюду её одежду. Штаны цветастые, куртка, панамка желтая и надувной плавательный круг с утятами. Больно, пиздец. Слёзы подкатывают, когда думает о ней. О том, что не увидит больше, не попрощается. Но лучше так. Он всё равно её отпустить так просто не сможет, даже если еще месяц проживет, да хоть два. Не надышится ей и никогда извиниться сполна не сможет за всё дерьмо, которое ей оставляет. Он попытался хотя бы. Попытался её нормальными людьми окружить, которые не будут каждый день напоминать о том, какое он дерьмо, как он не справился с этой сраной жизнью. Всё равно не жилец – этим себя успокаивает, баюкает орущий внутри голос, который бьется о черепную коробку. Жалкий. Трусливый. Не хочет, боится. Нехуй бояться, это быстро. Таблетки на ладонь высыпает, горсть целую, стакан сжимает крепко. Сердце удары пропускает один за другим, потому что он дышать забывает. Так просто это: вдох и выдох. Сколько проблем от этого простого. Шум какой-то за окном, шуршание. У двери вдруг радостный заливистый лай, а детский голос кричит “Персик! Папа!”. Таблетки на пол сыплются, потому что Петя всем телом дергается, стакан скорее на тумбочку ставит. Танюха врывается в комнату маленьким ураганом, не обращая ни на что внимание лезет ему на колени, вбежавший следом Персик скачет рядом, захлебываясь от восторга. Танюха в ладошки маленькие лицо его берет, смотрит, улыбаясь во весь рот. – Папа! Мы там котенка нашли! Юля разрешила с собой взять! Папа, мы купили ему корзинку! И классный ошейник с сердечком! Пап, ты представляешь, я в гостинице спала, как большая! Даже кровать отдельная! А еще там на завтрак чего-угодно можно брать, я пять малиновых круассанов скушала, а Игнат сказал, что я лопну, но я не лопну, он сам лопнет! Пап, я так соскучилась! А ты соскучился? Тараторит ему в лицо, малиновым запахом обдавая, волосами растрепанными щекоча нос. – Соскучился, Танюх. Петя её прижимает к себе со всех сил. Она, словно почувствовав, ручками за шею обнимает, шепчет вдруг: – Пап, ты чего грустный? Ты плачешь? – Нет. – Но плакать можно, если грустно, мне Юля сказала. Ты поплачь, я не расскажу никому. – Ладно, Танюх. Только вообще никому, да? – Да.