Вечное лето

Юля обнимает Петю, как родного. Ощущения, прямо сказать, странные. Они стоят на кухне, слышно, как Танюха с Игорем поют песню из “Холодного сердца” (Игорь аккомпанирует на гитаре) в сопровождении воя Персика. А Юля Петю руками обхватывает, прижимается к нему. Игнат (“Зови просто Бустер, шо за официоз-то пошёл?”) бочком выходит, пробормотав: – Юлька, он ферзь конечно, но не забывай, шо у тебя супруг есть, законный так-то! Юля ему улыбается, провожая взглядом. Потом на Петю смотрит внимательно, губу закусив. Пете невероятно сильно хочется оказаться где-нибудь не здесь, одному, закинуться стаффом и отъехать на ближайшие сто лет. У него волосы лохматые после сна, след от подушки на щеке уродливыми полосами, щетина двухдневная (конечно, не успел перед отъездом побриться, вообще не до того было). Юля красивая, вкусно пахнет, костюм на ней какой-то жутко яркий и модный. Цветущая такая, жизнь через край просто. Во всех них. Пете кажется, что он среди них как зомби смердящий выглядит. Вот Танюха, да, вписалась. А ему здесь не место. Ему на кладбище нужно в могилку прилечь и ждать своего часа, а не среди людей нормальных счастливым и активным прикидываться. – Ну чё ты, Юлька, будто я откинулся уже и завтра похороны, – начинает, натягивая кривую вызывающую ухмылку. – Всё нормально же. – Какой ты дурак, – говорит Юля. Оглядывается заговорщически, из кармана электронку достает, тянет фруктовый дым, выдыхая в открытую форточку. – Не обязательно каждую минуту жопу такой сжатой держать, расслабь булки, Хазин, здесь тебе воевать не с кем. Прошивает насквозь. Как она чувствует его. Почувствовала сразу, как только созвонились, не зря он ей вывалил всё как на духу, не стесняясь. Петя из пальцев её красный навороченный мундштук перехватывает, затягивается тоже. Вкус граната с мятой, холодок во рту разливается. Выдыхает аккуратно в сторону, рукой перед собой машет. За окном уже лето во всей своей красоте развернулось, дети носятся по двору с заполошными криками, молодежь у подъезда с гитарой, бренчат что-то и нестройным хором запевают. – Олег сказал, у них курить нельзя. Юлька тихо смеется, делая еще затяжку. Красиво курит, как всякие понтовые бабы в кино каком-нибудь шпионском. Тонкие запястья, яркий маникюр. Петя вдруг понимает, как, оказывается, по Нине соскучился. По Нине, которую в могилу загнал собственноручно, вот это номер. – Олег много чего говорит, а у меня свои правила. Кстати, он только выглядит грозно, но на самом деле душка, ты сам потом увидишь. Они курят, передавая друг другу электронку, касаясь пальцами пальцев. Молчат, но Петя неловкости не испытывает, и он уверен, что Юлька тоже. Танюха вбегает с криком “Папа!”, Петя её машинально уже на руки подхватывает, к себе прижимает, гладит по вспотевшей голове. Наносилась, запыхалась вся, взмокла. Она как его островок безопасности во всем этом незнакомом, непривычном, и запах её не даёт в панику скатиться. Удерживает от того, чтобы в ванной запереться и вдохнуть, есть же с собой, всё равно никто ничего не заметит. Следом за Танюхой, конечно, врывается Персик, виляет хвостом, как бешеный, скачет вокруг них, к Юльке ластится. – Ох, иди сюда, глупыш, ну и вымахал же ты! А был совсем крошка, да ещё тощий, ребра можно было пересчитать! Представляешь, Танюш? Когда мы его взяли, он в два раза меньше был. Ну не скачи, не скачи, конь мой дорогой, а то стул снесешь! Юлька гладит Персика, а Танюха смотрит во все глаза. Няньки её были по всем меркам скромные и невзрачные, воспиталки в саду – сплошные строгие бабульки, а тут Пчёлкина со своими красными волосами, красивая как богиня, улыбчивая, модная. У Танюхи в глазах такой восторг: от Юли, от Персика, от Игоря с Олегом. К горлу комок подкатывает в который раз уже. – Танюш, пойдем с тобой, поиграем, хочешь? – спрашивает Юля мягко, отрываясь от Персика, который тут же уносится прочь на звук голоса Олега. Таня тут же с Пети слезает, и Юля на ней платье одергивает задравшееся, выбившиеся пряди волос за уши заправляет. Таня вокруг никого не видит, идёт за Юлькой как заколдованная. Петя слышит, как она спрашивает скромно: – Попить дашь? И Юля отвечает: – Да, конечно, ты что хочешь? – Сок! Апельсиновый! Вечер плавно перетекает в ночь. Петя в подъезде курит у перил, пепел себе под ноги стряхивает. Его ведет, потому что чуть-чуть выпить за знакомство не получилось, и он, по ощущениям, ужрался как полный отморозок. А хотел же впечатление произвести. Ну да ладно, всё равно сдохнет скоро, о нём и не вспомнят. Эта мысль в последние недели его на плаву держит не хуже порошка. Дверь открывается, медовый свет льется из щели, но тут же пропадает, когда Игорь прикрывает её за собой, и выходит на лестницу в неожиданных резиновых кроксах. Ещё и желтых. Петя смотрит на кроксы, переводит пьяный косой взгляд на Игоря. Тот вдруг смущается: – Это Юлька подарила тапки! Удобные, кстати. Курить в них хожу и в продуктовый за углом. – Это кроксы, – смеется Петя, делая шаг к Игорю. Сам не понимает, зачем, но хочется поближе подойди, зажигалку ему протянуть, в глаза посмотреть. – Бравый подполковник в кроксах. Игорь улыбается, запустив огромную пятерню в волосы на затылке. Зажигалку берет, теплыми пальцами его рук касаясь, прикуривает. У Пети вдруг ощущение странное возникает, до кишок пронизывая, будто вот так у них уже было когда-то давно. В прошлой жизни вроде, вот так же не раз стояли, переговариваясь между затяжками и прыская со смеху над дурацкими шутками. Будто Петя уже смотрел когда-то на эту улыбку, на то, как губы смыкаются вокруг фильтра. Будто у него уже во рту пересыхало и ладони потели, и хотелось ещё ближе встать, дымом дышать, прикрыв глаза и слушая слушая слушая бесконечно низкий голос, обнимающий как теплое одеяло, в транс вводящий. Он вдруг думает, что помнит, как у Игоря сердце стучит. Услышит если, то сразу узнает, поймет. Пьяные мысли вихрем в голове кружатся. Внизу, этажами ниже, слышно, как кто-то из квартиры выходит, громко переругиваясь. Дежавю. Или вселенная параллельная. Или Петя просто ебанулся в свои последние дни, что тоже исключать нельзя. – Пойдем? – спрашивает Игорь, аккуратно забирая у выпавшего из реальности Пети дотлевший окурок и вместе со своим вжимая в импровизированную пепельницу из обрезанной банки, которая стоит на бортике у окна. – Танюшка уснула. Оставайтесь сегодня уже? Диван раскладывается, можете вместе спать. А ещё в кабинете диван есть. Мы, кстати, с Олежей думали, если… Ну, если всё получится… Можем кабинет под детскую переделать, вот. Но ты не подумай, понятно, что не решили и вообще… А ещё можем сгонять на дачу к дядь Феде, он предлагал, если захотите, с Танюшкой, и Юлю возьмем, и Игната, и мохнатого даже… Там им раздолье будет, воздух, речка, тишина… Петь? С Олежей. Кажется, это единственное, что Петя из длинной тирады выцепил и как орден себе на лоб прилепил. Олежа. Колени слабеют вдруг ещё сильнее. – Блять, Игорь, расслабься, – выдыхает Петя, у которого уже голова кружится. Он переступает заплетающимися ногами, приваливается к теплому плечу. Игорь замирает с виноватым видом, или это только в полумраке так кажется. Лампочку надо им вкрутить, не видно же нихуя. – Я согласен, короче, остаемся, и ты всё правильно говоришь. Завтра на свежак обсудим, да? – Да, – успокаивается Игорь, приобнимая его за талию, чтобы помочь ровно встать на ноги. Петя вздрагивает, но берет себя в руки, выпрямляется. – Порядок? – Порядок. Пошли. Вообще, Петя номер в хорошей гостинице для них с Танюхой забронировал, но так не хочется сейчас препираться, сил вообще не осталось. Можно и остаться, тем более раз Танюха дрыхнет уже, не тащить же её сейчас в тачку, разбудят ещё, а потом второй раз ее с боем придется укладывать. Бывало такое, а Петя не совсем отбитый, чтобы рисковать возможностью отключиться и проспать до утра. Поэтому он покорно идёт за Игорем, рассматривая широкую спину, обтянутую клетчатой рубашкой, затылок его взъерошенный. Внутри дрожь разливается, видно, очередная побочка от колёс. Петю теперь вот так развозит всегда очень неожиданно и в самые неподходящие моменты. Конечно, таблетки с алкоголем нельзя, так врач ему постоянно говорит. Конечно, он срать на это хотел. В квартире после темноты подъезда неожиданно светло, не смотря на то, что в гостиной только напольный светильник включен. Танюха на диване спит, развалившись среди подушек, рот смешно открыт, рядом Персик притихший, сонный, носом клюёт. Юля с Игнатом уже ушли. Олег сосредоточенно посуду на кухне моет, тихо звеня тарелками и стаканами, чистое в сушку складывает. – Ну что, уговорил майора остаться? – Уговорил, – улыбается Игорь, рядом вставая. На миг Пете кажется, что Игорь хочет Олега поцеловать или руку на плечо ему положить, но тут же смущается, отступает. Правильно, Петя же чужой тут, они, наверное, не знают, как отнесется. Почему-то стыдом по уши заливает, и щеки горят. – И диван разложил, и подушку дал. Всё как в лучших отелях Парижу. В душ пойдешь? Полотенце на диване там, если что. В спокойном мраке квартиры Петя долго слушает. Персик туда-сюда ходит, цокая лапами по паркету, потом вроде где-то устраивается и затихает. Игорь с Олегом очень тихо о чем-то перешептываются в спальне, не разобрать слов, только интонации: Игорь уговаривает, а Олег отказывается. Странно, конечно. Вот так возьмут сейчас и лягут в одну постель, обнимутся может быть, как настоящая пара. Вот прям как он с Нинкой спал, а она на него ногу постоянно закидывала и во сне носом к плечу притиралась. В голове картинка рисуется сама по себе, хоть он и не хочет особо над этим загоняться: Игорь (почему-то именно он в Петиных мыслях) ногу свою длинную на Олега закинул, руку через него перебросил, а Олег расслабленный такой, дышит тихо. И срать им на всех. А Пете, в общем-то, срать на то, что это кто-то нездоровым считает. Ему жить-то осталось несколько месяцев, не время активной гражданской позицией светить и мнения по острым вопросам формировать. Где-то на задворках сознания проскальзывает слайдами выцветшими полуистершимися: губы горячие, руки неожиданно сильные, жилистые, живот впалый и ребра выступающие, как у Иисуса на распятии. Чёлка на глаза падает постоянно, так что он (и как звали-то его Петя уже давно забыл) её сдувает со лба или пальцами откидывает, оттого она всегда у него свалявшаяся какая-то. У Пети в комнате руками друг другу (он ртом предлагает, но Петя только ржёт, не хватало ещё) быстро и торопливо, ради развлечения только, ну ради удовольствия может тоже, когда гулять с девочками некогда, или уламывать их долго, ну и все так делают. Не все разве? Курят украдкой за гаражами, плечами притираясь, смеются, мяч пинают, дерутся с какими-то отморозками до кровавых соплей и сломанного Петиного ребра. Отец говорит “С ним больше дружить не будешь”. Ребро заживает, Петя орёт на отца, отец бьет наотмашь по лицу, сдабривая щедрым “Педик! Позоришь меня постоянно!”. Америка на каникулах, лагерь, солнце, океан, волосы выгоревшие и кожа солнцем обласканная. Девочка красивая с веснушками на носу, говорит, “Кейси”, он половины не понимает, но целует её, зажав где-то в туалетной кабинке под гомон голосов, болтающих снаружи на английском и шум льющейся в раковинах воды. Там обо всём забыть легко, да и не было же ничего особенного, отец как всегда понял неправильно. Ночью его тошнит, так что приходится тихо, чтобы никого не потревожить, прокрасться в туалет. Выворачивает долго, мучительно, до слёз. Умывается потом, водой в лицо плещет, так завыть хочется громко, тишину оголтелую вспороть. Молчит. На выходе из ванной Олег стоит с Танюхой. Она заспанная, за Олега держится, глаза мокрые. – Вот и папа, – мягко говорит Олег, передавая Танюхину руку Пете. – Просто в туалет выходил. Понятно всё сразу: Танюха проснулась, пока его не было, напугалась с непривычки в чужом месте, разревелась. Олег в пижамных штанах, по пояс голый, с неизменной цепочкой на шее. Не снимает вообще что ли? Растепанный весь, будто ему в волосы чья-то большая ладонь зарывалась. И Петя даже знает, чья, тут детективом быть не надо. Игорь за его спиной возникает, как близнец практически, хмурится и, сев перед всхлипывающей Танюхой на корточки, жирафа её любимого протягивает. На Петю глядит исподлобья: – Ты извини, я в сумке у вас порылся. Просто подумал, ей поможет сейчас. Петя на него смотрит с благодарностью. Стафф он заныкал отлично, Игорь всё равно бы не увидел. А жираф на самом видном месте лежал, и он действительно помогает. Танюха жирафа тут же обнимает, в плюшевое брюхо носом зарывается, булькает тихое душераздирающее “Спасибо!”, а Игорь говорит “Незачто, принцесса!”. Петя ждет, пока она в туалете все свои дела сделает, даёт воды из вовремя принесенного Олегом поильника и после укладывает Танюху на диван, рядом ложится, прижимает её к себе, по волосам гладит. – Папуль, а Игорь говорил, что на дачу можно поехать к дедушке Феде, – шепчет Танюшка. Ерзает немного, поудобнее устраиваясь. – Если ты разрешишь. Ты разрешишь ведь? Карусель мчится слишком быстро, Петя думает, что его укачает таким макаром точно. Когда они там уже все спелись за его спиной, и куда его выталкивает так стремительно, словно в открытое море без шлюпки и жилета спасательного? С Игорем этим, конечно, по хорошему нужно серьёзную беседу провести на тему того, что нельзя мелким засранцам ничего вот так нисхуя обещать. И Петя проведет обязательно. – Там огород есть, – болтает Танюха, а Петя чувствует, как сознание уплывает под её трёп. – Можно грядки полоть. Пап, а что такое полоть? Игорь ещё сказал, что можно на речку ходить, а можно в бассейне купаться. Пап, а я же плавать не умею. Пап, как думаешь, Игорь меня научит? Пап, а можно Юля с нами поедет? А ты видел, какие у неё волосы красивые, а можно мне тоже такие? А Бустера правда зовут Бустер, разве так бывает? Пап, а у Персика нос мокрый… Пап… Петя слышит, что Персик к ним пришел и на диване рядом устроился, как бы говоря, что всё, людишки, хватит бродить и болтать, батя в здании, всем спать. Ему снится океан, и дача, и впалый живот, и глаза под чёлкой, а потом вдруг Игорь, загорелый и смеющийся, стоящий по пояс в воде.