В твоём сломанном мире

(Joan Clayton - Abel Kozeniovski) Траурная процессия была заказана на утро следующего дня, об этом позаботился Берт. Ему хотелось уберечь Мэд от всего этого. В то время, как Берт готовил похороны, Мэделин активно приводила себя в порядок. Она хотела быть сногсшибательной на этом знаменательном событии. Как, впрочем, и всегда. Все начиналось в церкви. По просьбе сестёр было вызвано много плакальщиц, которые нагнетали обстановку настолько, что даже Мэделин слегка погрузилась в траур, хотя должна была ликовать. Берт был рядом, держа ее за руку и как бы давая понять окружающим, что ей тяжело. Тяжело ей не было. Она испытывала облегчение от того, что в этой бесконечной войне наконец победила она. Много лет она была безвольной незначимой служанкой для всей семьи Ваторе, и инициатором этого всегда была мать. Мэделин удалось сбежать, но груз оставленной семьи многие годы лежал на ее плечах. Она много лет терпела безумие матушки. Наконец, безумие взяло верх. По сути победило оно, а не Мэд, но на это можно было смотреть с разных сторон. Закон кармы никто не отменял. Все по очереди подходили к гробу, чтобы проситься с усопшей. Мэделин робко подошла и долго смотрела на мать, погрузившись в свои размышления. Откуда-то сзади, прямо за ее плечом раздался голос: - Ты ее не любила, - проницательно заметил он. Мэделин очнулась от своих мыслей. - Как, впрочем, и она меня, - ответила Мэд, не оборачиваясь. - Ты уверена? Эти слова заставили девушку погрузиться в воспоминания. Давние-давние, когда мать действительно ее любила. Тогда Мэдди была единственным ребёнком в семье. Мама любила ее всем сердцем, отдавал всю себя. На глаза навернулись слезы. Мэд неловко убрала капельки из уголков глаз. - Любила, но давно. Я была ещё маленькая. - Когда перестала? - Когда отец стал пить. Они тогда только начинали ссориться, мне было шесть. Она срывалась на мне. Эти мысли заставили ее расплакаться. Мэд обернулась, чтобы посмотреть на того, кто завёл этот разговор, странный, будоражащий какие-то давно забытые чувства. - Лиам? - только и успело сорваться с ее губ. - Пойдём на воздух, - шепнул он, решительно приобняв девушку за плечи и выводя из церкви. Около церкви толпились служители. Лиам и Мэделин завернули за угол и спустились к заброшенному парку. В парке было прохладно и спокойно, но от этого у Мэд, почему-то, слёзы ещё сильнее подкатили к горлу. Казалось, вся боль утраты вырвалась наружу именно сейчас. Но это была не боль утраты матери, которую она бросила, уехав из Тотспела - это была потеря той, кто всегда ее веселила, закалывая волосы на лбу так, что ее прическа становилась похожа на причёску модных дамских собачек. Той, кто сидела с Мэдди но ночам, когда у неё болел живот и читала сказки перед сном, когда она боялась монстров, живущих за шкафом. Она села на краешек старого фонтана и взглянула на Лиама пустыми глазами полными слез. - Кажется, она видела во мне его…и от этого начинала ненавидеть… Лиам присел перед ней, заглядывая в глаза. - Она всегда с таким презрением говорила, что я на него похожа…а я не понимала, что в этом плохого, я ведь дочь своего отца! А тогда я ещё его любила. Конечно, он пил, как черт и вёл себя просто отвратительно, но я даже тогда знала, что любить - это принимать со всеми недостатками! Она сорвалась на крик и слёзы градом полились из ее глаз, нещадно размазывая тушь. (The Night We Met - Assiancellodude) Лиам коснулся ее локтей, вынуждая встать, и заключил в тёплые и нежные объятия. Мэделин схватилась за него, как утопающий за спасательный круг. Она вцепилась пальцами в ткань его пиджака, ища поддержки и тихого места, которое спрятало бы ее от этого ужаса. Лиам нежно гладил ее по волосам, а другой рукой прижимал к себе за талию, впиваясь тонкими прохладными пальцами через невесомую ткань шелкового платья. Когда она немного успокоилась и приобрела способность трезво мыслить, юноша сказал: - Она виновата перед тобой. Очень виновата. Но несмотря на это, тебе удалось сохранить свет и теплоту в душе. Аристократичные пальцы Лиама аккуратно развернули её лицо, вынуждая посмотреть ему в глаза. - Ты умница, Мэделин. Я горжусь тобой. Все окончательно отступило. Боль и слёзы оказались позади. Мэд почувствовала облегчение, от которого невольно рассмеялась. - Спасибо тебе большое, Лиам. Он улыбнулся в ответ. - Для тебя все, что угодно. Мэделин взглянула на него с притворным недоверием. - С каких пор? - С недавних. Его улыбка рассеивала малейшие сомнения. Ему хотелось верить. Они наконец разомкнули объятия и Мэд зябко поёжилась. Без лишних слов Лиам снял с себя пиджак и бережно накинул его на плечи девушки. Потом достал носовой платок и поправил её макияж, насколько это было возможно. - Так-то лучше. Думаю, можно возвращаться. Найдём Берта. И они медленно вышли из парка. *** ( O Children - Nick Cave & The Bad Seeds) Мэд тихо вошла в комнату и закрыла за собой дверь. На ее плече мгновенно ожило прикосновение, которое, казалось, было забыто ещё тысячу лет назад. Она вздрогнула. «Не может быть!» Второе прикосновение, уже на талии. Нет, ей не показалось. По телу пробежал табун мурашек, которые могли пробудить только прикосновения именно этих рук. - …Тар?….. - Здравствуй, моя посредница. На губах растянулась глупая влюблённая улыбка, по щеке пробежала маленькая счастливая слезинка. Мэд развернулась и резко притянула его к себе, чтобы вновь вкусить запретный плод его губ, давно забытых, но от того только сильнее желанных. В один миг весь мир перестал иметь смысл. Снова он. Снова ей срывает крышу, как совсем юной и неопытной девочке. Но ради этого она готова забыть все, послать весь опыт к чертям, чтобы только насладиться этой слабостью ещё. Тар жадно целует ее в ответ. Ему тоже казалось, что прошла целая вечность с последнего их поцелуя, оттого так не хочется отрываться. Он вновь теряет контроль перед этой открытой и вечно юной но вечно мудрой девчушкой. В порыве ласк мантия слетает, открывая полумраку смоляные кудри до плеч и ярко-зелёные глаза, глубокие и одновременно такие открытые, готовые доверить все секреты…но только ей. Ей приходится разорвать поцелуй, чтобы вновь взглянуть в них и утонуть, как это всегда бывало. Его пальцы, горячие, сильные, двигаясь предельно медленно, обжигают кожу на бедре, заставляя выгнуть спину от наслаждения. Шелковое платье безбожно рвётся по швам и Мэд вовсе не понимает, как оказывается на кровати. Он нависает сверху, покрывая поцелуями нежную кожу ключиц. Она уже не сдерживает стоны, позволяя ощущениям поглотить себя целиком. Мэделин не успевает осознать, где его руки, она просто отдаёт ему контроль, позволяя делать все, что ему вздумается. Он входит и начинает двигаться мучительно медленно, от чего все тело начинает дрожать в агонии. Эта его чертова плавность делала все в разы горячее и страстнее. Нежное томное движение горячих рук оставляло на теле Мэд узорчатые дорожки из вспышек искр. Мэделин нервно хватается одной рукой за шелковое простыни, а другой прижимается к его телу, чтобы ещё глубже почувствовать его своими оголенными нервами. Она окончательно уплыла. Что он с ней делает? Почему с ним каждый раз как под тяжелыми наркотиками? Мэд тихо стонет ему в плечо, опаляя горячим дыханием и поднимая волну мурашек. Он снова сделал это. Снова заставил ее просить о пощаде, буквально молить ускорить темп. Кажется, за столько лет она уже потеряла сноровку. Тар ехидно улыбается и уступает, но всего на несколько секунд - когда они приближаются к финалу он снова замедляется, углубляя каждое движение до предела, доводя до апогея наслаждения. Мгновение. Нет.. Вечность? Так ощущается бесконечно многое или бесконечно малое? Нет ничего. Только она и он. Только их собственный мир, бесконечно большой и бесконечно малый. Он аккуратно опускается к ней на грудь, восстанавливая дыхание и гладя изгибы талии. Мэд все ещё в бреду. Она прижимает его к себе, запуская пальцы в чёрные кудри, пропахшие ароматическими свечами и дикой мятой, старается запомнить это ощущение. Тар выжигал каждое из них раскалёнными пальцами прямо на ее сердце. Она проваливается в сон? Или это и был сон? Это абсолютно не важно. Счастливее, чем с ним, она не чувствовала себя ни с кем.