***
— Ким Сону в сборной Канады по квиддичу! — вскрикивает Минджон, вцепившись пальцами в приземлившееся на стол минутой ранее письмо. — А? — одновременно поворачивают головы Сону и Рики, до этого занятые разглядыванием таблицы квиддичных очков в этом школьном сезоне. — Дай, дай! — слегка задыхаясь, проговаривает Бомгю, пытаясь вырвать из рук кузины письмо, заглядывая в него так отчаянно, словно от его содержания зависела его жизнь. — Не может быть! Он же в кводпот играл. — Кто в него вообще играет, — фыркает гриффиндорка. — Американцы, — одновременно с идентичным нажимом произносят Джейк и Эри. — О чем вы вообще? — непонимающе хмурится Сону, перебегая взглядом от одного лица к другому в поисках ответов. — У нас есть троюродный брат по имени Ким Сону. Я разве не говорил? — Так вы тогда не стебались? — таким же удивлённым тоном спрашивает в ответ Рики. — Конечно нет. У них абсолютно идентичные имена, но они максимально разные, — улыбается Минджон и вдруг, нахмурившись, поворачивается к брату. — А он разве не наш двоюродный дядя? С пару секунд Бомгю смотрит на Минджон с настолько сложным выражением лица, что Сону готов поклясться, что слышит, с каким громким скрипом двигаются шестерёнки в его голове. — Подожди, — наконец произносит он. — Тогда кем он приходится нашим родителям? — Двоюродным братом, получается, — с неуверенностью в голосе отвечает девушка. — Он же нас всего на год старше. Такое вообще возможно? — В вашей семье возможно всё, — улыбается Николас. — Весь мир это одна огромная родословная семьи Бомгю и Минджон, и мы все в ней живём, — подаёт голос сидящий за их гриффиндорским столом Ыйджу. — Главное только, чтобы они эту родословную хорошо знали. Иначе по незнанию превратятся в Таргариенов. — Sweet home Alabama, — усмехается Джейк, и их стол взрывается громким смехом. За бортом, конечно же, оказываются не разбирающиеся в маггловской поп-культуре чистокровные. Николас тут же спешит объяснить шутку ничего не понимающим Эри, Минджон и Бомгю. Рики, продолжая смеяться, случайно смахивает со стола локтём кубок с яблочным соком прямо на Сону. На его зелёном кигуруми в виде динозавра стремительно расплывается пятно. Ким оперативно начинает лупасить младшего по плечу, пока Ыйджу и Джеюн пытаются минимизировать урон салфетками. Справедливости ради стоит сказать, что зелёное кигуруми Сону сейчас никак не выделяется среди учеников Хогвартса. В один из понедельников середины мая администрация школы разрешает своим студентам забыть о существовании школьной формы и вспомнить о чувстве стиля и индивидуальности. Многие, правда, воспринимали это не как основание покрасоваться особо выдающимися элементами гардероба, а скорее как повод посоревноваться в оригинальности и поучаствовать в негласном конкурсе костюмов. Так что за гриффиндорским столом сидели: Сону в своём залитым соком кигуруми, Рики — в реплике квиддичной формы Паддлмир Юнайтед (одному Мерлину известно, сколько галлеонов Нишимура за неё отстегнул), Ыйджу — в своей интерпретации Зорро, в которой известный латиноамериканский Робин Гуд носит чёрную остроконечную шляпу и вместо рапиры расправляется с врагами при помощи волшебной палочки, образ рейвенкловца также дополняли чёрный плащ и жирная подводка вокруг глаз вместо маски. Джейк оделся как другой Джейк из популярной телефонной игры: красная футболка, белая толстовка, джинсовый жилет и кепка. Понятное дело, о персонаже знали только Сону, Рики, Николас да Ыйджу, а остальным ребятам пришлось объяснять, в чём суть наряда. Николас и Эри преобразились в Ромео и Джульетту из мюзикла База Лурмана: белые крылья и платье у Эри, кольчуга у Николаса. Явное влияние последнего. Джейк всё никак не мог нашутиться, что при таком раскладе Учинаге стоит быть осторожнее: Николас может бросить девушку, когда ей исполнится двадцать пять. Минджон и Бомгю тоже предпочли парный образ: сегодня они предстали музыкантами рок-группы Ведуньи. Ким была волынщиком Гидеоном Крумбом, с характерными для него ярко подведёнными глазами и кожаной курткой; Чхве — солистом Мироном Вогтейлом в эпатажной шубе с длинным чёрным мехом и наколдованными на пару часов длинными волосами. Чонвон почти завизжал от восторга при виде этих двоих, хотя он вместе с ними же ещё за несколько недель договаривался об образах музыкантов. Сам Ян оделся как Керли Дюк, соло-гитарист всё тех же Ведуний: с накрашенными черным губами, в бледно-бирюзовой рубашке, с кучей колец на пальцах и серебряных подвесок на шее. Он посидел с ними буквально пару минут, стерпел мини-фотосессию от Рики, притащившего в Большой зал колдограф, запихнул в рот отбивную и убежал в библиотеку под предлогом доделать лабораторную по травологии про китайскую кусачую капусту. Слизеринец относился к предстоящим СОВ явно с бóльшей серьёзностью, чем Нишимура, надеявшийся больше на снисходительное к нему отношение большей части преподавательского состава. В общем и целом, весь Хогвартс внезапно превратился в место проведения маскарадной вечеринки. — Хорошо мы постарались напоследок, да? — горько улыбается Бомгю, жестом руки окидывая их с Минджон наряды. Половина их компании начинает активно соглашаться, другая — громко ныть. — Обязательно каждый день напоминать, что вы выпускаетесь? — цокает Николас, подперев подбородок кулаком с таким страдальческим выражением лица, что Эри не выдерживает, обнимая его свободную руку и прижимаясь щекой к его плечу. Для Николаса этот год ещё не последний, а вот для его девушки... — Он специально это делает, — усмехается Минджон, дёргая брата за наколдованные длинные прядки волос под брань негодования. — Хочет настолько накалить обстановку, чтобы мы все на пероне обрыдались. — Сам же первый и начнёт, — смеётся Ыйджу, и все согласно подхватывают. — Да, начну. И что с того? Кто-то же должен задать тон вечеринке. — А мне кажется, первым заплачет Джей, — задумчиво тянет Учинага. — Помните, когда мы ему подарили альбом? Он опередил Бомгю на добрую минуту. Чрезмерно довольный, но старающийся (и не преспевающий) это скрыть, Бомгю кивает, скрестив руки на груди. — Где Джей, кстати? Обед для слабаков или он с костюмом возится? — подаёт голос Джеюн, опуская взгляд на свои наручные часы. — Хисына тоже нет в зале, заметили? — хитро поигрывая бровями и улыбаясь, спрашивает Нишимура, и Сону тут же толкает его локтём. — О боже, даже не продолжай свою мысль, — с выражением крайнего отвращения просит Бомгю. — Я обедаю. — Тогда не оборачивайся, иначе обед в твоём желудке вернётся обратно на стол, — произносит Минджон, выглядывая из-за спины брата, уставившись на кого-то в дверях Большого зала. Бомгю, конечно же, оборачивается. Вспомнишь солнце — вот и лучик. Это известно даже в волшебном мире. Словно услышавшие, что за столом говорят о них, в зал входят Чонсон и Хисын, переодетые в... школьные формы факультетов друг друга: Чонсон в цветах Слизерина, Хисын — в Гриффиндора. Бомгю издаёт какой-то полуписк-полустон-полушёпот о помощи. Минджон шикает на него, прося не портить ребятам идиллический момент "выхода из шкафа". По лицам Николаса и Эри можно сказать, что даже для них это как-то уже слишком приторно и слащаво, словно Чонсон и Хисын навёрстывали пропущенные влюблённые фазы четвёртого-пятого курса. Джеюн неловко улыбается сквозь боль. Сону и Ники молча переглядываются. Ыйджу непонимающе хлопает глазами, пока осознание, наконец, не озаряет его взгляд пониманием. Притягивающие к себе внимание Хисын и Чонсон выглядят жутко довольными. Они словно наслаждаются торопливыми шепотками, преследующими их до места скопления их друзей. — Ты... предал... ты... — заикаясь и драматично приложив ладонь к груди, начинает Бомгю, обращаясь к Чонсону. — Ты предал наш факультет... нашу дружбу... наше "сначала братаны, потом мотыги", нашу квиддичную команду, наши цвета. Ты не тот Джей, которого я когда-то знал. — О Мерлин, — вздыхает Чонсон, садясь рядом с Хисыном около Джеюна. — Ещё что скажешь? — Это кринж, — подаёт голос самый младший в их компании, и Сону, который, видимо, решает, что физической расправой тут уже ничем не поможешь, просто со вздохом прячет своё лицо в ладони. Возможно, слова Рики тоже вызвали в нём... вышеназванный кринж. — Я знаю что такое кринж, мелкий, — с угрозой во взгляде проговаривает Хисын. — Отлично, значит не придётся объяснять, — ухмыляется Нишимура. — Что такое кринж? — за спиной Хисына шёпотом спрашивает у Джеюна Чонсон. — Так вы, ребята, встречаетесь, значит? — улыбается Ыйджу. — Я, если честно, давно догадывался. — Как и половина школы, — усмехается Николас. — Нет, я из-за другого. Я однажды патрулировал коридоры школы после отбоя и наткнулся на вас. Это было перед окончанием зимних каникул, кажется. Но тогда я был не совсем уверен, что это именно вы. Но я всё равно побежал за вами. Инстинкты, запахи, всё такое. — Инстинкты? — удивлённо спрашивает Хисын. — Оборотень укусил, когда я гостил у дедушки в Уэльсе, — закатав рукав своей рубашки, Ыйджу показывает на локте шрам в виде зубов. Человеческих. — Не в своей ликантропной форме, правда. Поэтому я не обращаюсь в полнолуние, у меня просто немного инстинкты... как у собаки. — Крутяк, — присвистывает Нишимура. — Поэтому у тебя на счету так много отловов нарушителей? — Да, — гордо выпятив грудь, улыбается рейвенкловец. — Я староста с самым большим количеством выловленных после отбоя студентов. Но я не со зла, это просто азарт. — Тебя на родном факультете хоть не сожгут на костре за такой вид? — усмехается Бомгю, обращаясь к Хисыну. — Ты слишком плохого мнения о слизеринцах, — отвечает Ли. — Единственная, кто готова сожжечь всех и вся на факультете после произошедшего со мной, это Ниннин. Ни один косо взглянуть не осмелится. — Она крадёт мою работу, — с притворным недовольством тянет Чонсон. Бомгю имитирует рвотные позывы, игнорируя недовольные тычки под рёбра со стороны Минджон. — Мы рады, что вы наконец можете открыто показывать, что состоите в отношениях. Это очень смело с вашей стороны, — улыбается Эри. — Жду не дождусь писем наших родителей, когда до них дойдут последние школьные новости, — горько улыбаясь, произносит Чонсон, накладывая еду в тарелку и себе, и Хисыну. — Но оно того стоит. — Ах, любовь, — чересчур драматично вздыхает Рики. Сону осуждающе скашивает на него глаза, демонстративно активно вытирая кигуруми салфетками. — Значит в субботу ты болеешь за Слизерин, я правильно понимаю? — сузив глаза, дразнится Джеюн. — Да, Джейк. Да, я предатель и буду болеть за Слизерин, потому что ты надрал нам зад на первом матче, и у меня нет возможности отыграться другими способами. — Только из-за этого? — нахмурившись, недовольно бурчит Хисын с набитым ртом. — Да что за Слизерин, что за Хаффлпафф, — подаёт голос Минджон, потрясая в воздухе табличкой с квиддичными очками, — разницы никакой, мы в полной жопе. — Нет, в полной жопе не мы, а... — Рики осекается, смущённо и виновато глянув в сторону Ыйджу, но тот лишь снисходительно машет рукой. — Забей, я не обижаюсь. Пока что в полной жопе мы, это верно. — Не в полной, — возражает, хмурясь, Эри. — У вас отличное количество очков, и пускай вы словили снитч всего один раз за сезон, у вас рекорд по голам в этом году. — Шесть? — уточняет Джеюн, и Ыйджу с довольной улыбкой, прикрыв глаза, гордо кивает. — Тогда запиши в таблицу, — кивает Бомгю сестре, — наш антирекорд с двумя голами в нашем первом матче. — Не начинай! — Ну а что. В третьем, кстати, тоже было два. Пиши-пиши, всё как есть. Мы итоги сезона подводим или где? — В третьем Ники снитч словил, так что не считается, — протестует Сону. — Всё считается. Пиши. Чонсон обводит взглядом их компанию, шепотом уточняет у Хисына, куда подевался Чонвон, и, получив ответ, подпирает кулаком голову, продолжая наблюдать за спором друзей. Он чувствует, как сердце вновь сжимается в остром приступе тоски. В последнее время она настигает его всё чаще и чаще, но он не может с ней бороться. Каждый день напоминает ему о том, что скоро он покинет стены ставшей ему родной школы, и каждый день он напоминает себе о том, что должен впитать в памяти оставшиеся мгновения в их большой компании. Впитать чужие голоса, смех, крики, споры, улыбки, тепло объятий, слов. Кто знает, как часто они смогут собираться вот так. Возможно, этого уже не произойдёт, не в их первоначальном составе: кому-то суждено уехать из города, из страны, с материка, начать новую жизнь с новыми людьми в совершенно далёком месте. В этом нет ничего страшного, Чонсон это знает. Это течение жизни. Люди приходят и люди уходят, даже друзья, и неважно при каких обстоятельствах. Чонсон знает только, знает после их с Хисыном долгого перерыва в общении, что важнее ценить каждое прожитое вместе мгновение, чем думать о том что было и о том что, возможно, будет. Чонсон старается. Он правда старается. Но чувство тоски и грусти от всего этого совершенно не убавляется. И не уходит. Его отстранённое выражение лица и невовлечённость в разговор замечает только Хисын. Чонсон на его приподнятые в немом вопросе брови лишь мягко улыбается, качает головой и чмокает в щёку. Теперь он может делать это в Большом зале у всех на виду, не боясь ни слухов, ни родителей, ни разрушения их "репутации". Теперь они могут делать всё то, что хотели так давно. И, боже, как же они собирались этим воспользоваться.***
Третья майская суббота подобралась к ним почти незаметно. Точнее, очень даже заметно она подбиралась к хаффлпаффцам и слизеринцам, проводившим почти всё свободное время на тренировках. Для игроков последние матчи, конечно, были самыми напряжёнными: близились экзамены, итоговые контрольные, защиты проектов и рефератов, дел невпровот, так ещё и матч наступал на пятки. Хисын и Чонвон пропадали на квиддичном поле, и пусть Ли предлагал Чонсону приходить к ним на тренировки посидеть на трибунах вместе с Арин, гриффиндорец отказывался. Его присутствие будет только отвлекать Хисына от подготовки к решающему матчу. Вне матчей они зависали в битком набитой людьми библиотеке, готовясь к экзаменам: Чонвон — к СОВ, Хисын и Чонсон — к ЖАБА. В Неверленде все попытки учиться последних шли наперекосяк и заканчивались мягкой обивкой дивана и раскиданными по всей комнате элементами школьной формы, поэтому они договорились готовиться к ЖАБА в многолюдных местах, где ничто не смогло бы их отвлечь... В общем и целом, они были заняты как никогда раньше, что кормило тоску Чонсона всё больше и больше. Всё то время, что они должны были проводить вместе, они тратили на квиддич и подготовку к итоговым экзаменам. С их друзьями всё обстояло примерно так же. Почти за неделю до субботнего матча Чонсон старательно мастерил плакат с изображением Хисына, с которым ему помогал даже Бомгю. Не обходилось без подстёбок со стороны Чхве, но все они были безобидными, и однокурсник всё реже имитировал рвотные позывы, что не могло не радовать. — Джей... Я хочу кубок... — ноет Рики, пока все они протискиваются к свободным местам на трибунах. Сегодня здесь яблоку было негде упасть, словно каждый житель замка, Хогсмида, близлежащих деревень, каждый родитель решили поприсутствовать сегодня на матче. С опаской Чонсон поглядывал на башни-трибуны для взрослых, надеясь, что не наткнётся там на знакомые лица, которые сегодня видеть бы не хотелось. С такого дальнего расстояния ему ничего не было видно, а глянуть в бинокль не позволял взявшийся откуда ни возьмись страх и желание не омрачать себе матч. Если он увидит родителей Чонвона или Хисына на трибунах, он больше не сможет нормально сконцентрироваться на финальной игре своего парня, думая только об одном: о том, как бы им снова избежать повторения истории. — Ты играешь первый год и тебе уже нужен кубок? — восклицает Минджон. — Айщ, этот ребенок. — В следующем году заработаешь себе кубок сам, капитан Рики Нишимура, — усмехается Чонсон, взъерошивая шедшему впереди младшему волосы. Рики на эти слова довольно краснеет и улыбается. Решение сделать Рики капитаном было единогласным. Чонсон опросил всех, с особым пристрастием узнав мнение Николаса, в следующем году продолжающего играть в команде. Но даже он как опытный гриффиндорский загонщик порекомендовал Нишимуру, который не раз за этот год предлагал и советовал Чонсону разнородные тактики, манёвры и хитрости, многие из которых работали на ура. Младший чувствовал команду, после провала на первом матче смог слиться с ней в единый организм, а это, насколько Чонсон знает из письма Кея, было важной составляющей любого капитана сборной. Глянув наконец на трибуны, Чонсон убеждается в том, что ни родителей Чонвона, ни родителей Хисына на матче сегодня нет. Зато приехала другая половина чистокровной слизеринской элиты, в том числе родители Сонхуна, Ниннин, Хикару и даже родители Тэхёна, которых чурались как драконьей оспы за их неприкрытую любовь к магглорожденным. Но тем словно было совершенно наплевать на всеобщую неприязнь: их больше занимала игра сына, чем что-либо другое. Когда Хисын пообещал посылать поцелуи с поля, он, конечно, преувеличил. С поста вратаря это делать было проблематично, но Чонсон не унывал, вскидывая плакат с изображением Хисына, буквы имени которого переливались голографическими цветами радуги, всё выше и выше. В этот раз Бомгю уже окончательно смирился с действительностью и даже сам радостно выкрикивал имя Чонвона, наплевав на свои прежние слова о предательстве, которое сопровождало бы поддержку Слизерина. Видимо, их посиделки в Трёх метлах всем пошли на пользу и дали прорасти новой дружбе. Субин сегодня был красноречивее некуда: с его губ то и дело срывались остроты, шутки, мягкие подстёбывания, от которых у Чонсона снова, Мерлин его сентиментальность побери, подступали слёзы к горлу. Субин и сам пару раз шумно шмыгал носом, и это звучало явно не как внезапная майская простуда. Как и рейвенкловец, все воспринимали матч как нечто завершающее, подытоживающее учебный год, более завершающее даже, чем итоговые экзамены. Поэтому напряжение на поле царило такое, что, казалось, ещё чуть-чуть, и начнёт искрить электричеством воздух. Волновались все, даже их директриса, мисс Ли Чжиын, нервно перебирающая пальцами края своей мантии, окруженная такими же нервными преподавателями. Особенно нервными выглядели деканы факультетов играющих команд: Мин Юнги и Чон Хвиин, которая являлась деканом Слизерина и преподавательницей по травологии. Они то и дело вскакивали со своих мест, о чём-то спорили, вызывая смешки и косые взгляды остальной части трибуны преподавателей, и хватались за головы, когда кому-то из их команд забивали гол. В то же время Им Наён грызла кончик пера, делая пометки в своей квиддичной табличке. В один прекрасный момент, когда хаффлпаффцы забили свой третий гол, преподавательница со вздохом убрала кусок пергамента и перо себе в карман. Сидящий рядом с ней Ким Намджун, декан Рейвенкло, сочувствующе похлопал её по плечу, поправив свои съехавшие на кончик носа очки. — Всё, — в этот же момент на другом конце поля произносит Эри, что-то резко чиркая в таблице. — Всё? — вскидывает голову Рики, глядя на Учинага блестящими жалостливыми глазами. — Всё, солнышко, — кивает девушка. — Кубок официально не наш. — Мерлинову мать, — хнычет Бомгю, хватаясь за голову и утыкаясь Минджон носом в плечо. Ким неловко похлопывает брата по макушке в попытках успокоить. Чонсон вздыхает. Что ж, проигрывать всегда неприятно. Если ему не суждено выиграть кубок, тогда пускай это сделает Хисын. И да простит его Джейк, хаффлпаффец ещё в следующем году мог себя показать, а их с Хисыном время "сиять" строго ограничено. Ошибаться тоже всегда неприятно. Об этом Чонсон горько думает, когда они все оказываются в набитом битком Большом зале, крича и аплодируя держащему в руках кубок Джеюну, окруженному сотоварищами по команде, так и светящимися от счастья. Мин Юнги и их директриса, будучи выпускницей Хаффлпаффа, тоже сияют как начищенные чайники. Чонсон рад за друга, но... Да, проигрывать всегда неприятно. — Я не говорил, что капитана проигравшей команды ждёт утешительный приз? — шепчет Пак на ухо Хисыну. Слизеринец вопросительно вскидывает брови, повернувшись к парню. — Приз? Чонсон плотоядно улыбается и продолжает, сложив ладони лодочкой, шептать что-то Хисыну на ухо. Что-то, от чего глаза Хисына округляются всё больше и больше. В какой-то момент старший не выдерживает, хватая гриффиндорца за руку, и тянет его сквозь толпу к выходу из зала. — А ты не хочешь... — останавливается Ли, когда они оказываются в пустынном вестибюле, — в ванной старост? — Хисын, это известная избитая тема. Клише, — фыркает Чонсон, но фыркает задумчиво. — Ну и что, — не унимается Хисын, переплетая их пальцы. — Ну же, давай, нам меньше месяца осталось в замке. Возьмём от него по максимуму. — Ты хоть представляешь в какие места нам зальётся вся эта мыльная вода? — Ну так легче же дело пойдёт, нет? — нагло улыбается Хисын. — Поскользит, я бы сказал. Чонсон бьёт его в плечо, но утянуть себя в сторону лестниц всё же позволяет. И, возможно, в последствии даже не жалеет, кто его знает. Об этом, мой дорогой читатель, история умалчивает...***
— Первым же делом я избавлюсь от дивана, — бурчит Чонвон, кончиками пальцев брезгливо поднимая с пола диванную подушку. Сообщить о Неверленде Чонвону они смогли в последний день, когда собранные чемоданы уже лежали под кроватями в их спальнях. До этого со всеми экзаменами, с подготовкой, с последними вечеринками в гостиных факультетов, в общем, со всеми прощальными мероприятиями и церемониями попросту не хватало времени на знакомство Чонвона с будущей обителью. Да и Хисын с Чонсоном хотели насладиться уединением как можно дольше. Чонвон осматривал пространство блестящими восхищёнными глазами и даже несмотря на своё шутливое замечание по поводу дивана сел на него. Хисын чувствовал волнение, какое обычно испытывают родители, когда показывают ребёнку приготовленный ему подарок, надеясь, что он ему понравится. — Вау! И вы... скрывали это место всё это время? С третьего курса?! — В общем-то да, — отвечает Чонсон, неловко почёсывая затылок и присаживаясь рядом с младшим. — Но потом, сам знаешь, нас немного разлучили обстоятельства, поэтому это место долго пустовало и вообще, мы бы рассказали о нём тебе, просто мы хотели, чтобы у нас было своё пространство, потому что мы... — Да расслабься, Джей, — весело усмехается Чонвон, хлопая его по плечу. — Я понимаю и не обижаюсь. Вам нужно было своё место, раз уж вы попали на разные факультеты, да и судя по вашим рассказам складывается впечатление, что эта комната как будто сама вас нашла и явилась вам, так что... Всё отлично! — Тебе нравится? — с надеждой в голосе спрашивает Хисын. — Конечно! Это как домик на дереве, только в тысячу раз лучше. Чонвон действительно выглядит счастливым и довольным, словно распаковал целую гору рождественских подарков. Вскочив на ноги, он подходит к полупустому шкафу, гладит корешки книг, притащенных Чонсоном, и задумчиво оглядывает пустое пространство на полках, размышляя, видимо, чем он эти дыры заполнит. — Я поставлю сюда проигрыватель, — сообщает он, не поворачиваясь, продолжая схематично тыкать пальцем в шкафные пустоты. — Здесь будут музыкальные пластинки. Туда я повешу плакаты. Биндер с карточками из шоколадных лягушек положу сюда. Что ещё?... А! Биографию Ведуний надо привезти из дома, пусть стоит здесь. Как книга она так себе, но колдографии там классные. — Биндер с карточками, — шепчет Хисын, шокированно приложив ладонь к губам. Чонсон и Чонвон поворачиваются к нему с немым вопросом во взгляде. — Я забыл забрать из дома биндер. — Надеюсь, ты ради него не собираешься возвращаться домой? — хмурится Пак. — Нет, ты что, конечно нет. Просто обидно. Там столько редких карточек, и некоторые можно было бы продать. Лишние деньги сейчас не помешают. — Я бы купил у тебя Клиодну, — со вздохом проговаривает Чонвон. Пощёлкав переключателем у окна, выглядя при этом как ребёнок, которому вручили ещё одну гору рожденственских подарков, Чонвон наконец выбрал вид на Чёрное озеро и расположился на подоконнике, пока Чонсон с Хисыном оккупировали диван. — Ты можешь водить сюда кого-нибудь, если хочешь, — проговаривает Чонсон. — Мы не запрещаем. — Спасибо, пап, — шутливо отвечает Чонвон. — Не знаю. Пока я не хочу рассказывать про это место кому-либо. Посмотрим. Пока что хочу тусить здесь один сколько захочу. — Только старайся ночевать в слизеринской спальне, — подаёт голос Хисын, всё ещё заметно мрачный от мысли о забытом биндере с коллекцией карточек. И о мыслях о скором отъезде. — А то вызовешь ненужные подозрения. — Хорошо, папа два. Увернувшись от летящий в него подушки, Чонвон начинает смеяться, заражая своим смехом и их двоих. Чонсону одновременно ужасно грустно и невероятно хорошо на душе, и он не может не удивиться этому человеческому свойству: испытывать столько противоречивых чувств одновременно.***
— Чхве Бомгю, — грозно проговаривает Сону, шмыгая носом. — Прекрати сейчас же. Бомгю, словно загипнотизированный, продолжает смотреть на Хогвартс, вид на который открывался с хогсмидского вокзала, на котором они уже стояли. Гриффиндорец плачет тихо, практически бесшумно, и это ощущается в разы хуже. Было бы проще воспринимать его громкие завывания, чем тихие рыдания. Все как один, стоящие на пероне или сидящие на чемоданах, они вытирали слёзы, глядя на эту трогательную картину прощания уже почти бывшего семикурсника со школой. Чонсон, подняв глаза к нему, словно пытался заставить слёзы лить в обратную сторону, обратно в глаза. Иначе это уже ну ни в какие ворота... — Возвращайся в качестве преподавателя, Чхве, — хлопает его по спине Джеюн, самый стойкий из них. — Или завхоза, — смеётся Минджон сквозь слёзы, сидя на своём потрёпанном чемодане и держа брата за руку в качестве моральной поддержки — редкая картина минутной нежности. — Жвачки отковыривать из-под стульев. — Стирать с парт "Х + Д", — добавляет Чонвон. — Да, Джей? — Там должно быть Ч вообще-то, — показав младшему язык, проговаривает Хисын. Хисын, как и Джеюн, тоже выглядит пободрее. Утром он успел все уши прожжужать Чонсону о том, что у него есть сильное чувство, будто они сюда ещё вернутся. На правах двоюродного брата Чонвона Хисын мог посещать Хогвартс во время матчей или других важных мероприятий, и на тех же правах брать с собой Чонсона, но утверждал он то, что вернётся сюда попозже и на подольше. Возможно, Хисын уже раздумывал о позиции преподавателя трансфигурации, хоть и не говорил об этом вслух. А может, он просто таким образом утешал Чонсона, чьё лицо было мрачнее тучи, когда они забирали кое-какие свои вещи из Неверленда, хотя многое они решили оставить нетронутым. Так сказать, для будущих поколений. Эри и Николас ворковали чуть поодаль, шмыгая носами, цепляясь за руки друг друга, словно они не проведут в поезде рядом весь путь, да и всё это лето, что уж тут. Влюблённые странные, думает про себя Чонсон. Ой. — Кстати, нас до квартиры дяди подвезут мои родители, — говорит Джеюн, полуобернувшись к Чонвону, Хисыну и Чонсону. — И помогут вещи разобрать, если хотите. — Спасибо, Джейк-и! — улыбается Ли. — Ребята, приглашайте на вписки, а, — тянет Рики. — Какие вписки, мелкий, — угрожающе глядя на Нишимуру, грозно проговаривает Сону. — Печёнка ещё не доросла. — Да и вообще, никаких вечеринок, — возмущенно добавляет Джеюн. — Вы, гриффиндорцы, дикие. Я потом не хочу собирать хату дяди по кирпичикам. — Никаких вечеринок, мы работать будем, — бурчит Чонсон немного недовольно. И даже непонятно толком, чем именно он недоволен: перспективой работы или запретом на вечеринки. Бомгю, наконец, отмирает, драматично вздыхает, манерно вытирает слёзы лёгким движением свободной руки, и поворачивается к ним. — Зато экзаменов больше не будет, — глубокомысленно изрекает Чхве. Уже сидя в поезде, с окна глядя на величественно возвышающийся на скале, удаляющийся от них всё дальше и дальше замок, нежно сжимая в руке ладонь Хисына, положившего ему на плечо голову, Чонсон усмехается и мечтательно улыбается, откидывая голову на спинку сидения купе. "О Мерлин, ведь экзаменов действительно больше не будет. Какое счастье..."