Танец на Рождество

      Драко с задором подмигнул Гермионе и снова увлёк её в танец, не обращая внимания на косые взгляды окружающих. Профессора к тому времени куда-то подевались — должно быть, решили продолжить отмечать праздник в кабинете директора, оставив молодёжь на попечение старост и старших курсов.       Драко горел, как молния, и Гермиона вздрогнула, снова коснувшись его. Сегодня Малфой был очень странным: много молчал, но при этом смотрел на неё так, словно умирал, и лишь одна она могла его спасти. И девушка почему-то не могла оторваться от этого напряженного страстного взгляда, ей казалось, что вся вселенная держится на тонкой ниточке, протянувшейся между ними.       Это было неудивительно, но Драко оказался прекрасным, просто потрясающим танцором. Она вспомнила свой танец на четвёртом курсе с Виктором Крамом — тот танцевал неплохо, но в их паре он был лидером и вёл за собой. Малфой же словно бы предугадывал любое её желание и каждое движение, танцевать с ним было так же легко, как разговаривать или дышать… В каждом его шаге, в каждом движении скользила уверенность. Это человек, который знает себе цену, осознаёт, что хочет от окружающих и как этого добиться.       Ох, Годрик, Мерлин, помогите! Что говорить? Как подступиться?       Гермиона решила последовать совету Грейс. Она подарит Малфою и два, и три танца — столько, сколько нужно, чтобы можно было успеть продумать их предстоящий разговор и быть готовой к возможному отказу. А Малфой пошлет её к боггартовой матери как пить дать, но...       Что-то в поведении слизеринца настораживало девушку. Такого взгляда, каким он смотрел на неё, она ещё не видела. Тёплое серебро, страсть и что-то ещё, чему она пока не могла дать объяснение. Всё это было в его глазах. И это он сейчас дарил... ей.       Зеркало души... Вот уж действительно.       Танец закончился. Пришло время для самого интересного. Хорошо, что профессоров не было — они бы осудили подобное мероприятие и сняли бы кучу баллов за неподобающее поведение.       Ученики расселись по местам со своими спутниками вечера. Те же, кто выражал чувства, должны были выйти в центр.       Первыми, кто решился воплотить план «Переполох» в жизнь, и тем самым дать другим представление о том, что и как нужно делать и чего ожидать, были четверокурсники: девушка с Когтеврана и парень с Пуффендуя. Оба вышли на середину зала, отпили из бокалов друг друга, после чего несмело чмокнули друг друга в щеку. Раздались аплодисменты и одобрительный свист.       — А что, так можно, что ли? — выкрикнул какой-то парень из толпы.       — Ну да, — ответила ему одна из организаторов, — неважно, как поцеловать, главное, чтобы поцелуй был в принципе.       Счастливые влюбленные, застенчиво краснея и улыбаясь, вместе вернулись на свое место.       — Ну, кто следующий? — весело подгоняли организаторы мнущихся в нерешительности студентов. — Это не так страшно, как вам кажется.       — А можно не публично? — поинтересовался тот же парень и хохотнул. — Я очень скромный.       — Нет, нельзя! Если есть кто-то на примете, дерзай, скромняга!       «Скромнягу» опередили Джинни Уизли и Гарри Поттер, чудом оказавшиеся в паре. Гермиона вполне допускала мысль, что не она одна додумалась организовать себе нужного партнёра — Джинни знала, с кого брать пример, ведь не зря дружила с лучшей ведьмой столетия.       Всё! Хватит трусливо ждать! Следующим будет он. И плевать, кто что подумает!       Малфой не сводил глаз с Избранного и его возлюбленной. Как оказалось, они начали встречаться ещё тогда, когда Поттер был на шестом курсе, а Уизлетта училась на пятом. Потом по школе разнеслись слухи, будто бы они поцеловались на глазах всего факультета. А теперь эти двое совершенно не стеснялись миловаться на виду у всей школы.       И сейчас Малфой был готов повторить этот поступок. И не просто признаться ей в любви, а по возможности прожить с этой девушкой всю жизнь.       Слизеринец краем глаза глянул на Гермиону. Она... смотрела на него. Быстрые, робкие взгляды, бросаемые в его сторону, нежный румянец на щеках.       Нет, определенно, его чувства взаимны. Её глаза... Красноречивее и правдивее признания не бывает!       Счастливые Гарри и Джинни вернулись на места под бурные аплодисменты гриффиндорцев. Настроенный более, чем решительно, Драко дёрнулся, чтобы подняться и проделать всё то, к чему он так долго готовился морально, как вдруг Гермиона встала.       — Прошу меня извинить, я отойду ненадолго! — едва слышно пробормотала она и, ни на кого не глядя, быстрым шагом покинула Большой Зал.       Малфой мысленно чертыхнулся, поминая всеми известными ему нехорошими словами Мерлина и предметы его гардероба. Все планы слизеринца летели к дементоровой бабушке. Сейчас, в этот момент, когда он уже был готов, она вот так вот взяла и вышла!       На колени Малфою приземлился бумажный журавлик. Послание? От кого? А, впрочем, неважно. Скользнув по присутствующим цепким взглядом и убедившись, что никто ничего не замечает, слизеринец развернул пергамент.       «Иди за ней».       Лаконичненько, ничего не скажешь! И почерк не Гермионы. Буквы более крупные, прыгающие и круглые. У Грейнджер же почерк каллиграфический. Значит, кто-то знает, ну, или догадывается о его чувствах к ней. И... о её возможных чувствах к нему. Решили помочь? Ну-ну... Можно подумать, он сам не справится.       Так, ладно. Она ждёт, а он тут сидит, прохлаждается. Непорядок! Малфой встал и быстро вышел. К счастью, общее внимание было приковано к следующей паре, поэтому его отсутствие осталось незамеченным. Как и уход Грейнджер. Только Грейс МакАлистер загадочно улыбалась, проводив его высокую фигуру взглядом.       Не верится, что это говорю я, но... удачи тебе, Малфой. Поверь, тебе она понадобится!       Гермиону Малфой нашёл в одном из пустых классов. Девушка стояла спиной к двери и смотрела в окно. Свет пламени нескольких свечей, танцуя, отбрасывал причудливые тени на стены и потолок, отражался на блёстках платья гриффиндорки. Было так тихо, что Драко практически слышал собственное сердцебиение, учащавшееся с приближением его к Грейнджер. Он медленно подошёл и встал рядом.       Молчать рядом с ней оказалось приятно. Гораздо приятнее са́мой задушевной беседы. Малфой поймал себя на мысли, что ему в этот момент было очень спокойно и легко. Даже та нервозность при мысли о разговоре с гриффиндоркой куда-то исчезла, рассеялась. Интересно, что сейчас ощущает сама Грейнджер? Такой же покой или же что-то другое?       — Не знаю, как начать разговор... да и ты вряд ли в это поверишь, но всё же выслушай, — спустя несколько минут Малфой всё же решил нарушить тишину. — То, что я сейчас скажу, не бред, не прихоть и не шутка. Это вполне серьёзное и осознанное решение, к которому я пришёл очень давно, уже и не помню, когда. Но суть не в этом. Конечно, шесть лет нашей вражды весомый аргумент в пользу твоего отказа, но я хотел бы искупить всё то, что наговорил и сделал... если это возможно... — тут он выдержал солидную паузу, давая Гермионе время обдумать его слова, и вдруг чётко и громко произнёс: — Я люблю тебя.       — Сам веришь в то, что говоришь? — усмехнулась Гермиона.       Ой, дура... Что же ты несёшь?       Она не хотела грубить, это вышло машинально. Сложно отвыкнуть от той манеры поведения, которую прививала себе на протяжении долгих шести лет.       — Да, верю, — просто ответил Драко. В голосе — ни единого намёка на издёвку или попытку унизить, оскорбить. Тон максимально серьёзен. — А ещё я верю в то, что мои чувства взаимны. Мне не могло показаться — твои глаза сказали всё за тебя.       — Правильно сказали... — Грейнджер отвернулась, избегая смотреть на него. — И не только глаза...       — Те два письма. Их писала ты. Значит, я понял всё верно.       — Можешь начинать издеваться. Я готова ко всему.       — Грейнджер, это ты надо мной сейчас издевашься! — Малфой развернул девушку лицом к себе, заставляя смотреть на него. — Надо же мне было полюбить не просто гриффиндорку, а Героиню Второй Магической и умнейшую волшебницу столетия! Еле дожил до того момента, когда наконец-то смог сказать тебе это!       И в следующий миг Малфой глубоко вздохнул, откидывая все сомнения и страхи, подался вперёд и впился в её губы поцелуем. Гермиона лишь удивленно выдохнула, но ответила на его поцелуй, несмело, осторожно. Он притянул её ближе обнял за талию, а она аккуратно обвила руками шею парня, отвечая всё более уверенно. И минуты стали вечностью...       Они отстранились друг от друга лишь когда в лёгких закончился воздух. Губы горели, глаза лихорадочно блестели, мысли путались.       Салазар... как же она прекрасна!       Мерлин, это правда происходит со мной?       — Итак, твой ответ? — отдышавшись, произнёс Драко. — Ещё раз повторю: я абсолютно серьёзен по отношению к тебе, и если дашь мне возможность, то я постараюсь сделать всё, чтобы ты жила спокойно. Но если ты откажешь, я обещаю, что больше такого не повторится. Я не заговорю с тобой до конца обучения, а после выпуска исчезну, чтобы не мучить тебя.       — Сам как думаешь? — склонив голову набок, поинтересовалась Грейнджер. Перспектива не видеть его, учитывая, как долго она молчала о своих чувствах, боялась и оттого мучилась, не радовала от слова «совсем».       — Ну, ты знаешь, выводы напрашиваются вполне себе конкретные. Не думаю, что где-то ошибаюсь... — дерзкая ухмылочка украсила лицо слизеринца — уверенность в том, что он непременно получит положительный ответ, придавала сил. — Но я хочу услышать это от тебя. Заодно проверим, верны ли мои выводы...       Он нарочито медленно и небрежно обошёл Гермиону со спины, не спуская с неё выжидающего взгляда, и заключил в объятия.       В его руках теплее, чем в гостиной Гриффиндора!       — Не знаю, какие ты там выводы сделал, — тихо заговорила гриффиндорка, — но... я очень боюсь произносить это вслух. Мне всё происходящее кажется либо сном, либо шуткой. Я прекрасно осознаю разницу в нашем с тобой положении — гриффиндорская заучка-грязнокровка и слизеринский принц из благородной магической семьи. Звучит так себе, понимаю. К тому же, ты и сам мне указывал на наше с тобой неравенство целых шесть лет подряд, так что я привыкла. Поэтому услышать «нет!» мне не страшно. Но я боюсь отказываться от своих чувств — кажется, что, если это случится, я изменюсь так сильно, что пути назад не будет. Этот бал подарил мне возможность донести это до тебя — человека, без которого моя жизнь может пойти под откос. Я не знаю, как и когда это началось, и поначалу пробовала задавить всё это в зародыше, но не смогла. Я так сильно полюбила тебя, что мне теперь проще умереть, чем предать свои чувства к тебе. Я даже нарушила правила общешкольной затеи только ради этого момента. И я очень рада, что мои чувства оказались взаимны, хотя я ожидала совершенно противоположной реакции...       Малфой молчал, слушая и запоминая каждую интонацию её речи. И почему он раньше не замечал, как прекрасно звучит её голос? Нежный, но в то же время твердый, не терпящий отказа и не признающий поражения. Сейчас же он звучал немного по-другому: тихий, неуверенный, с нотками еддва скрываемой надежды...       Вот оно! Он не ошибся! Она хочет быть с ним, и не меньше его мучилась от своих невыраженных чувств! Она любит его, иначе не стояла бы сейчас в этом пустом кабинете в канун Рождества! Не ждала бы его. Не сказала бы тех слов, которых он так жаждал услышать и произнести в ответ. Но она всё это сделала.       — А ещё мне не по себе от мысли, что со мной сделают... твои поклонницы...       — Гермиона Грейнджер нарушила ещё одно правило? Жажду услышать подробности! — вдруг коротко рассмеялся Драко, но тут же стал серьёзным. — Ну, ради такого я бы сделал ровно то же самое. И я даже был готов к этому, но ты опередила меня. Для любви не существует преград, так? А что до других — забудь и успокойся. Я выбрал тебя. Давно выбрал. Ни одна из них не сможет заменить тебя. Ты особенная.       И ты — моя!       Гермиона кивнула с улыбкой и повернула к нему голову. Тёплые мягкие губы вновь нежно накрыли губы девушки. Их сердца теперь бились в унисон.       Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер.       Я люблю тебя, Драко Малфой.