О пользе и вреде любопытства

Палладиум уже не пытался понимать, где он и что с ним происходит. Он плавился в нежных, но твёрдых шершавых руках, осторожно гладивших его бока и спину, и подставлял шею горячим губам, что вырисовывали влажную дорожку от самого кончика острого уха и до границы воротника. Эльф пропустил тот момент, когда колени всё же подогнулись от переизбытка чувств, и он был вынужден свалиться на землю. От падения его удержал ловкий паладин, который легко извернулся вместе с ним и опустился на мягкую траву, притягивая Палладиума к себе на колени и расслабляя крылья, которые растеклись по спине, словно длинный светящийся плащ. Поза ужасно смущала, но говорить что-то, а тем более протестовать сил никаких вообще не было. Хотелось просто плыть по этому сладкому течению, отдаваясь ситуации, в которую он сам себя, по сути, и загнал. Всё, что мог делать эльф, это сжимать пальцы на твёрдых крепких плечах Авалона. Лицо пылало, будто его облили жидким пламенем, собственная одежда становилась ужасно неудобной, душной и тесной, тело пробивала крупная дрожь. Внизу живота начало скапливаться позорное чувство жаркой тяжести. Понимая, что паладин сейчас заметит его унижение, Палладиум дёрнулся в, казалось, мягкой хватке. — Н-нет...думаю, нам стоит остановиться, профессор! — С трудом выдавил из себя эльф, зажмурив глаза. — Вам неприятны мои прикосновения? — Обеспокоенно спросил паладин. Блондин резко распахнул глаза и прежде, чем успел о чём-то подумать, выкрикнул: — Нет! — и прикусил язык. Авалон растянулся в обворожительной улыбке, сверкая тёмными от расширившихся зрачков глазами. Палладиум почувствовал, как вдоль позвоночника пронёсся табун мурашек от этого жаркого взгляда, или тому виной были ловкие пальцы, считающие сквозь одежду его позвонки. — Я рад, — Паладин притянул эльфа ещё ближе к себе, вжимая его в себя. До самых кончиков пальцев по телу прошёлся мощный электрический разряд, заставивший выгнуть спину и тихонько вскрикнуть, когда эльф почувствовал чужое возбуждение своим собственным. Откинутая голова позволила Авалону прикусить Адамово яблоко эльфа и широко лизнуть пострадавшее место, — поэтому надеюсь, что ты чувствуешь то же, что и я. — Сердце эльфа, если б могло, тогда бы точно закричало. Паладин не знал, о чем говорил. Палладиум определённо чувствовал намного больше и ярче. Зудящая в паху тяжесть заставляла елозить на чужих бедрах и закусывать нижнюю губу, чтобы не выпускать на волю постыдные звуки, которые Авалон силой выдавливал из эльфа. Палладиум дрожал в сильных руках, лицо горело, но прохладный ветерок неплохо остужал не сходящую с него краску. Неожиданно холодные пальцы паладина забрались под светло-зеленую рубашку эльфа. Тот глухо пискнул и прикусил губу до крови, до белых костяшек стискивая голые плечи под ним. — Не сдерживайся. — Томно раздалось над ушком бархатистым шепчущим баритоном. Большая ладонь легла на мягкую щеку блондина, и большой палец нежно провёл по прокушенной губе. В эльфе что-то треснуло и сорвалось с петель. Он зажмурился и быстро склонился к красивому лицу мужчины, оставляя на на его губах невесомый поцелуй. Он так же быстро отстранился, но его, нежно поглаживая затылок и мягко подталкивая обратно, вовлекли в новый умопомрачительный поцелуй. Палладиум бессильно застонал в чужие губы, жадно выпившие этот звук. Он чувствовал, как здравый смысл покидает его, а мозг плавится, превращаясь в бесформенное желе. Когда Авалон ненавязчиво лизнул ранку, эльф от удивления приоткрыл рот, и проворный язык ворвался внутрь, лаская кромку его зубов, проезжаясь по небу и дразня его собственный язык. Эльф дрожал и сгорал от стыда, но его тело с удовольствием принимало все манипуляции паладина, чьи крылья с каждой минутой светились всё ярче и ярче. Палладиум чувствовал себя глиной в умелых руках мастера. Авалона было слишком много: он трогал, гладил, целовал, щекотал, царапал и покусывал. Эльф превратился в оголённый провод, искрящийся от малейшего касания. Авалон целовал эльфа так, словно от этого поцелуя зависели жизни обоих. Их языки сплетались в то страстном танго, то в робком, нежном вальсе. Палладиум впервые испытывал такое. Ему было так хорошо, что сердце норовило прорваться через рёбра и пуститься в пляс, но так страшно, что хотелось провалиться под землю и заплакать. Палладиум обнял Авалона за шею, с силой вжимаясь ему в пах, и заскулил, когда тот сжал его в тисках своих ладоней. Эльф елозил и постанывал, сидя на крепких бедрах. Паладин внезапно погладил его возбуждение через одежду, и сдержать короткий вскрик не получилось. Внутри блондина всё быстрее и быстрее все внутренности скручивались в тугую, бешено вращающуюся спираль, которая в любой момент могла взорваться. Эльф не мог контролировать вырывающиеся из него звуки, он мог только подстраиваться под нежные, но уверенные ласки Авалона. Никто и никогда не касался его так. Это было невероятно, это было очень хорошо. Палладиум чувствовал, как натяжение узла удовольствия в низу живота усиливалось и нарастало, как натягивались его нервы и напрягалось и вздрагивало тело. Вдруг этот узел резко лопнул, перед глазами взорвалась куча разноцветных фейерверков, и волна острого удовольствия прошила все нервные окончания, отдаваясь сладкой дрожью и крупными мурашками. Эльф шумно дышал, спрятав красное лицо в основании шеи паладина и стараясь выровнять сбившиеся дыхание. Его всё ещё бил приятный озноб. Однако на душе неожиданно сделалось гадко. И что дальше? Палладиум завозился и вывернулся из кольца сильных рук. Авалон неловко выпустил его и обеспокоенно пытался выловить взгляд медовых глаз, которые эльф упрямо прятал, смотря в пол. Он поднялся с бёдер паладина, и колени его немного подогнулись. Авалон успел подскочить с земли и придержать коллегу под локоть. — Мне пора, — Тихо произнёс эльф, не глядя на мужчину, — до свидания... — не успел Авалон и слова сказать, как Палладиума и след простыл. *** Палладиум залетел в комнату, запирая дверь и сразу же отправляясь в душ. Как только он стянул с себя рубашку и жилет, так сразу и не сдержал удивленного вздоха: на его шее расцветали яркие синяки. Эльф, как зачарованный, провёл пальцами по горячим меткам. Странный зверь внутри удовлетворённо мурлыкал, радуясь этим следам от чужих губ и зубов. С одной стороны Палладиум не хотел смывать с кожи, казалось, въевшийся запах Авалона, а с другой — необходимо было избавиться от липких последствий их вечернего рандеву. И как теперь смотреть паладину в глаза? Позорище. Как же было стыдно, что мужчина видел такую его сторону: развратную и доступную. Он же не будет издеваться и подтрунивать? Он просто не мог так поступить, Авалон был не таким человеком. Верно же? Засыпал Палладиум неспокойно. Его не покидало чувство, что под кожей прогрызают ходы червячки сомнения. Утру эльф не особо обрадовался, ибо это означало начало нового учебного дня. Восемь часов ему придётся терпеть компании юных, шумных и ужасно любопытных фей. Палладиум собирался на первый урок как всегда, не считая сильно дрожащих пальцев. Он нацепил на шею непрозрачный платок выше обычного его места — под воротником жилета. Меньше всего эльфу хотелось встретиться с Авалоном. Он был не готов увидеть в его глазах презрение, а на, как выяснилось, нежных губах — злую усмешку. Он был слишком впечатлительным и невинным для создания его возраста. От этого становилась ещё паршивее. Авалон наверняка имел за плечами не малый опыт. Противная, поднимающаяся из глубин его естесства ревность затапливала сердце. Какое вообще он имел право ревновать Авалона? Может, для него то, что произошло вчера, было в порядке вещей? Холодные мурашки пробежали вдоль позвоночника. Подгоняемый неприятными мыслями и предположениями, Палладиум поплелся на первый урок. В классе стоял ужасный галдеж, но как только эльф вошёл и неспециально громко хлопнул дверью, феи резко прикусили языки, затравленно глядя на профессора. Он был чернее тучи, впервые представая перед ученицами в подобном скверном настроении. В кабинете висела напряжённая тишина: все, за исключением быстро очнувшийся Стеллы, боялись пошевелиться. Неизвестность пугала. — Сегодня урок будет посвящён защитным чарам, — Разрезал звенящие молчание эльф своим звонким певучим голосом, прозвучавшим чересчур холодно. Феи разом вздрогнули. У многих на языке вертелся не один вопрос, но задать его никто не решался, — есть вопросы? Девушки прерывисто кивнули. Палладиум объяснял новую тему, чеканя слова. Атмосфера вокруг него впервые была настолько тяжёлой и угнетающей. Наблюдательная Стелла как всегда занималась всем, кроме уяснения нового материала. Она заметила непривычно высоко повязанный на профессорской шее платок, грустный, затравленный взгляд, спрятанный за каменной маской нетипичной для эльфа строгости и немного растрепанный вид преподавателя. Девушка могла с большой уверенностью сказать, что бедный профессор потерпел фиаско на любовном фронте. Фея Солнца и Луны хищно улыбнулась и застрочила записку для своей лучшей подруги. Она незаметно подкинула бумажку на стол к Блум, погруженной в лекцию, пока Палладиум вырисовывал на доске непонятные руны. Скажи, что тоже заметила этот платок на его шее. Могу поклясться, что под ним прячутся интересные метки. Как думаешь, с кем наш недотрога-профессор развлекался? Он редко покидает школу, неужели кто-то из студенток? Стелла видела, как покраснела её подруга, которая в следующую секунду повернулась к ней, сверля солнечную фею злобным взглядом. Блум быстро написала ответ и кинула бумажку на парту подруге. Ты в своём уме?! Чтобы профессор и ученица были в отношениях! Немыслимо! Стелла ухмыльнулась, сверкая ярко-карими глазами. Сказала та, что сохнет по Авалону... Блум покраснела ещё сильнее, хотя, казалось, что больше было некуда. Не сохну я! Больше не сохну. А Палладиум мог вчера вечером наведаться в Магикс. Может, там живёт его подружка. Не-а, точно нет. Я видела вчера, как он шёл в сторону леса. Думала, что он будет искать какие-нибудь цветочки для очередного зелья, а оказалось, что он просто бегал на «свидание» Это не наше дело! Не начинай! Я знаю, что тебе тоже ужасно интересно, с кем он... — Стелла и Блум, — Твёрдый голос профессора прервал яростное писание солнечной феи,— я вам не мешаю? Что же вы так яростно обсуждаете посреди урока? — Блум дёрнулась на стуле и пристыженно опустила голову, однако Стелла не растерялась и сладко протянула: — Извините, профессор. Мне просто было интересно, с каких пор Вы носите шейный платок так. — Девушка по-лисьи сощурила свои красивые глаза, подмечая испуганный вздрог эльфа. Он сначала сделался белее простыни, а потом его щеки приобрели очаровательный румянец, убивая вокруг него ледяную ауру. Стелла не снимала с лица довольную улыбку. Она сидела довольная собой, ведь попала в самую точку. От унижения профессора спас пронзительный звонок. Эльф обернулся к доске, записывая домашнее задание. Феи завозились на местах, шурша листками и тетрадями. Они спешили покинуть кабинет, насквозь пропитавшийся неловкостью и промозглым холодом. Блум и Стелла выходили последними и столкнулись в дверях с Авалоном. Блум покрылась краской, неловко бормоча приветствие. Стелла театрально закатила глаза. «Больше не сохну, да?», — мысленно усмехнулась солнечная фея и тоже поздоровалась с паладином. Он обворожительно улыбнулся девушкам с пожеланием хорошего дня. Уже на выходе Стелла обернулась через плечо, быстро подмечая дрожащие пальцы эльфа, что нервно перебирали мел на его столе, его прикушенную губу и горящие щеки. Так-так-так, интересно. Авалон прикрыл за ними дверь кабинета. Блум собралась идти на следующий урок, но Стелла дёрнула подругу за руку, расползаясь вместе с ней по расписной поверхности и прикладываясь к ней ухом.