О пользе и вреде любопытства

Весь рабочий день Палладиум был как на иголках. Сладкое предвкушение вечерней встречи (эльф отчаянно пытался не сравнивать ее со свиданием) растекалось в районе живота, но вместе с тем непонятный страх неизвестности и недосказанности стоял поперёк горла. На уроках язык невольно заплетался, а пальцы едва заметно подрагивали, и всё же профессор надеялся, что наивные легкомысленные феи не стали бы придавать большого значения его состоянию. Зря. Как только закончился последний урок "Природной магии" и почти все студентки испарились из поля зрения, Палладиум уже был готов облегченно вдохнуть полной грудью и, наконец, привести свои мысли в порядок, чтобы не предстать перед Авалоном в совершенно не солидном виде, но возникшая, казалось, из ниоткуда Флора, неловко переминающаяся с ноги на ногу, невольно заставила мужчину прикусить язык. Тем не менее он быстро взял себя в руки и, прочистив горло, вежливо спросил: — У Вас какой-то вопрос по теме, Флора? Девушка мотнула головой и подняла обеспокоенные глаза на преподавателя. К груди она прижимала стопку книг. Палладиум сразу же подобрался, когда увидел, как крепко она сжимает книги своими хрупкими пальчиками. — У Вас всё хорошо, профессор? — Зелёные глаза девушки, в противовес её скованной фигуре, горели серьёзностью. Эльф сглотнул. Он нечасто видел фею природы такой. А потом голову прострелило осознание: неужели Флора поняла, почему он, Палладиум, весь день не может не заикаться и вести урок, как подобает компетентному преподавателю? По шее пробежали мурашки липкого страха. Что делать? Как ему теперь смотреть в глаза ученицам, а за их спинами пускать слюни на профессора магфилософии в стенах школы? Личная жизнь на то и личная. Она не предусматривает посторонних наблюдателей в лице вечно шушукающихся и отпускающих колкие шуточки молодых фей. — О чем Вы? — иногда самый лучший план, это самый простой план: прикинуться дураком показалось неплохой идеей. Главное сейчас было убедить Флору, что его сегодняшняя рассеянность никак не будет связана с его предстоящим отсутствием на ужине. Фея насупилась и слегка приподняла подбородок. — Мне просто показалось, что Вас что-то беспокоит: Вы сам не свой. — Она смотрела на эльфа и искренне переживала за него. Палладиум это видел, чувствовал. Губы тронула мягкая улыбка. Напряжение, успевшее скопиться в груди, растаяло, не оставив и следа. — Мне очень приятно Ваше беспокойство, но оно, увы, беспочвенно. Слишком много работы скопилось, вот и усталость сказывается столь нелицеприятным образом. Мне жаль, если заставил Вас волноваться, Флора. — Девушка тоже едва заметно улыбнулась и расслабилась. Она лёгким движением заправила выбившуюся длинную прядь за ухо. — Вам стоит больше заботиться о себе, сэр. Всего доброго! — Девушка вежливо кивнула и быстро зашагала к школе, а Палладиум решил скоротать оставшееся время в лаборатории. Занятие полезным делом представляло собой более приятную перспективу, нежели накручивание себя. *** Даже в лаборатории не получалось избавиться от навязчивых, назойливых мыслей об Авалоне, чей образ с огромными ангельскими крыльями будоражил фантазию и пробуждал такие мысли, о которых даже думать было стыдно, но отчего-то сладко. Палладиум до встречи с Лже-Авалоном не рассматривал в качестве любовного интереса или партнёра мужчину. Около шестидесяти лет назад, во времена своей юности, эльф был безответно влюблён в прекрасную эльфийскую принцессу, третью дочь короля Вераэля*. Так как Тиавэль** была четвёртой в очереди на престол, Его Величество больше времени уделял своим старшим детям, иногда забывая о младших наследниках. Эльфийка была максимально близка с народом и вовлечена в проблемы простых людей, многие даже не подозревали о том, что общались с принцессой, а не с простой, но справедливой, абсолютно идеалистичной в своих идеях и словах селянкой. Палладиум в то время не мог похвастаться ни физической силой, ни красотой, поэтому частенько становился мальчиком для битья. Так он и познакомился с Тиавэль, чьей манере бить и идти напролом, не задумываясь о себе, могли позавидовать сильнейшие элитгвардейцы. Она раскидала обидчиков без всякой магии, отряхнула его зелёный жилет от пыли и песка, ласково потрепала по голове и, пожелав доброго дня с широкой улыбкой и рассеченой в кровь бровью, скрылась среди толпы. В тот день Палладиум впервые на своей шкуре испытал влюблённость. Ту самую, которую в красках расписывают в романах. От которой бабочки порхают в животе и хочется петь. Но встретиться с эльфийкой вновь он не смог: накануне коронации старшей принцессы Тиавэль сбежала. Шумиха поднялась нешуточная, ведь такое за всю историю эльфийского лесного королевского рода на планете Буфф происходило всего пару раз. Хоть Палладиум и чувствовал себя преданным, он прекрасно понимал, что не имеет никакого права осуждать девушку: они ведь толком не общались. Тем не менее, он прекрасно понимал её нежелание выходить замуж по расчёту и навеки обрекать себя на жизнь в тепличных условиях, когда сердце просилось на волю. Эльф искренне надеялся, что его первая любовь найдёт своё счастье в свободе и независимости, наверняка даже и не вспомнив про него. Но если при мысли о Тиавэль в животе плавно танцевали бабочки, то при воспоминании о широкой, наверняка крепкой спине с идеальной осанкой, о сильных руках, скрытых белым аккуратным пиджаком, о длинных, стройных ногах, прекрасных глазах с хищным прищуром и об этой невероятной харизме, одурманивающей не хуже кислолиста***, все эльфийские поджилки тряслись, коленки дрожали, по спине пробегали крупные горячие мурашки и появлялось необъяснимое желание растечься перед паладином лужицей. Задумываясь о своих желаниях, Палладиум не мог контролировать красноту, подступающую к лицу, ушам и шее. Одолевающие его в такие моменты чувства были унизительны, неправильны и бесчестны. Эльф чувствовал себя грязным и бесконечно виноватым перед профессором магфилософии. Тот ведь не знал, о чем думает его коллега. Однако он ничего не мог с собой поделать, странное существо где-то внутри утробно мурлыкало, желая подставить беззащитное горло паладину, отдаться его воле, подчиниться, почувствовать эту невероятную силу на себе. Палладиум не заметил, как подошёл заветный час. Вот сейчас он по-настоящему заволновался. Неизвестность нешуточно пугала, но желание узнать Авалона поближе было на порядок сильнее. Эльф, уже выходя из лаборатории, бросил беглый взгляд на стол, где лежала старая синяя книга, и вышмыгнул в коридор. *** Побережье озера встретило эльфа красивым закатом и ласковым тёплым ветерком. Яркое солнце освещало своими последними алыми лучами мягкую рябь на воде, окрашивая её в невероятный цвет бледных рубинов. Природа явно решила порадовать Палладиума и воодушевить его. Это у неё получилось прекрасно. Спокойствие и умиротворенность укрыли мужчину нежными объятьями. Он не сдержал восхищенного вздоха, из-за которого пропустил мимо ушей твёрдые, но тихие шаги. — Прекрасный вечер, согласны? — Знакомый мягкий баритон, слишком неожиданно раздавшийся почти над самым ухом, заставил эльфа неловко подскочить на месте, быстро развернуться и сразу же столкнуться почти нос к носу с паладином. Палладиум поймал чувство дежавю, когда понял, насколько близко они стояли друг к другу. Серьёзно, у Авалона, что, совсем нет понимания чужого личного пространства? Или только эльфу так повезло? Мужчина окидывал блондина задумчивым взглядом, всматриваясь в аккуратные черты эльфийского лица и мысленно восхищаясь этой природной чистой красотой. В пальцах зачесалось от желания погладить наверняка нежную щеку, и приласкать местечко за длинным ушком. Интересно, насколько эльф чувствителен там. А эти медовые глаза, которые он так отчаянно пытался не поднимать на паладина. Авалон невольно растянул по губам хитрую усмешку. Ну почему? Почему ему так нравилось дразнить этого прелестного эльфа? Возможно, потому что в своём смущении, тот выглядел ещё милее и красивее, а Авалон никогда не скрывал своей любви ко всему прекрасному. Он был ценителем искусства практически во всех отраслях, поэтому умел видеть и ценить красоту. Однако эта странная неоднозначная тяга к Палладиуму не могла быть объяснена обычным восхищением и интересом к остроухой расе. Что-то неуловимо тёплое растекалось в груди, стоило ему выцепить из толпы светловолосую макушку. Авалон привык быть с собой и с окружающими максимально честным. Хотя опыта с мужчинами у него было не так много, как с прекрасным полом, паладин признавал любовь в любом виде, поэтому быстро смирился с тем, что эльф был ему очень интересен во всех смыслах. Авалон не был человеком, перебивающимся беспорядочными, ни к чему не обязывающими связями. Ему была важна эмоциональная отдача от партнёра. Эльф разбудил в паладине давно уснувшее чувство. Палладиума хотелось холить и лелеять, его хотелось обнимать, целовать, дразнить. Хотелось прикасаться к нему, разговаривать с ним и просто уютно молчать. Тем не менее, то, что делало эльфа столь очаровательным, в тоже время было его щитом. Авалон любил трудности, а потому был готов добиваться этого недотроги. Действовать нужно было очень осторожно и сильно не наседать на впечатлительного, неуверенного в себе Палладиума, но не получалось. Паладин даже сейчас боролся с желанием разложить эльфа на траве и облюбить в последних лучах закатного солнца. Перед глазами всплыла весьма аппетитная картина: распластанный на земле, задыхающийся от переполняющих его эмоций, со спутанными волосами и отчаянно краснеющим лицом Палладиум, не сводящий с него, Авалона, умоляющего, мутного от удовольствия взгляда. Авалон сглотнул вязкую слюну и чересчур шумно втянул резко потяжелевший воздух. Палладиум, услышав длинный вздох, всё же поднял глаза на Авалона и сразу же утонул в черноте его зрачков. Кадык нервно дёрнулся, и кровь прилила к лицу. Паладин сейчас походил на дикого хищника, наконец, загнавшего свою жертву в ловушку. Вот только Палладиум не мог объяснить своего отчаянного желания отдаться на съедение этому хищнику. Они так и продолжали пожирать друг друга глазами, упиваясь нахлынувшими на них чувствами. — Вы, помнится, хотели посмотреть на мои крылья, — голос паладина сделался ещё более урчащим и томным, чем был пару минут назад, — коллега. Последнее слово отозвалось градом ледяных наэлектризованных мурашек, пробежавших вдоль позвоночника, и передавших дрожь в колени, которые чудом не подогнулись. На краю сознания родилось предположение, что его просто кто-то опоил любовным зельем. А как ещё можно объяснить его состояния от обычного голоса паладина? Что же будет, если Авалон рискнёт прикоснуться к нему? Наверное, Палладиум просто потеряет сознание от переполнивших его ощущений. — Д-да, пожалуйста, — почти неслышно выдохнул эльф. Ухмылка на лице паладина сделалась лишь шире. Он отступил на пару шагов от эльфа, скинул с плеч пиджак и стянул открахмаленную рубашку через голову. Это, разумеется, было необязательно, но лишний раз не смутить эльфа, он просто не мог. И не просчитался и здесь. Палладиум не сдержал странного булькающего звука, который, вероятно, должен был бы стать протестом. — Я надеюсь, что и Вы исполните небольшую мою просьбу. — Эльф сглотнул после этих слов и попытался отогнать из головы возможные варианты этой самой «просьбы». Солнце уже почти спряталось за горизонт, и поляна медленно погружалась во тьму. Однако стоило Авалону расправить мускулистые плечи ещё шире и слегка повести ими, как кусочек берега, где они стояли, озарился ярким бело-золотым светом. За его спиной величественно возвышались большие ангельские светящиеся крылья. Эльфу показалось, что он забыл, как дышать. Его нервные окончания прошило неслабым разрядом. — Не стесняйтесь, коллега. Можете потрогать. — Это было сказано с явной двусмысленной интонацией, поэтому щеки сразу же обожгло огнём, но смущение не смогло перебороть желание прикоснуться к этому произведению искусства. Палладиум несмело приблизился к паладину, почти утыкаясь ему в голую грудь, и поднял на него смущённый вопрошающий взгляд. Авалон едва заметно повёл плечом и мощное правое крыло раскрылось на всю свою длину. Эльф сделал небольшой полушаг в сторону, чтобы было проще трогать предложенное и поднял раскрытую ладонь к оперению. Он колебался всего пару секунд, в это время любуясь красивыми светлыми бликами крыла, освещающего небольшой участок земли и бросающего белый свет на водную гладь. Первое прикосновение было робким и несмелым, словно эльф боялся сделать больно, случайно дёрнуть за какое-то пёрышко и вызвать на красивом лице Авалона недовольную гримасу. Паладин лишь улыбнулся этой наивности. Осторожные, нежные руки на его крыльях вызывали дрожь в их корнях, у самых лопаток. Мужчина с удовольствием наблюдал за Палладиумом, что перебирал белые перья меж пальцев, погрузившись в свои мысли. Он гладил и тер, тихо шурша опахалами. — Это так красиво... — протянул эльф, чему-то скромно улыбнувшись. — Да... Красиво... — задумчиво произнёс Авалон. Палладиум обернулся к нему и обомлел: мужчина смотрел не на свои крылья, а на него, на эльфа. Лицо покрылось красными пятнами. Казалось, что покраснели даже уши. Его нечасто называли красивым, поэтому к комплиментам в свой адрес он совершенно не привык. Авалон вдруг повернулся, и его крыло ускользнуло от эльфа, напоследок обдав его музыкальные пальцы приятным солнечным теплом. Паладин в считаные секунды оказался в паре сантиметров от лица блондина, который прекрасно слышал неброский шлейф из фимиама, крепкого черного кофе, сандала и ещё чего-то, что он бы назвал, как собственный аромат Авалона. Брюнет стоял так близко, а свет его крыльев озарял его лицо, от которого Палладиум впервые не смог отвести взгляд и не смотреть в эти колдовские тёмные глаза, глядящие в самую душу и пробирающие до костей, на эти, наверняка чуть шершавые губы, на одной из которых красовался едва заметный бледный шрам. Желание слегка податься вперёд и почувствовать на вкус поцелуй паладина заполнило каждую клеточку тела эльфа, но он продолжал завороженно рассматривать новые детали и отмечать прежде не замеченные им черты. Например, небольшая горбинка на, казалось, художественно ровном носу ничуть не умаляла Авалону его природного шарма, даже наоборот. Или пушистые, далеко не идеальные, даже слегка неопрятные брови только сильнее подчёркивали его мужскую красоту. Угловым зрением Палладиум уловил движение с правой стороны, и в следующий момент щеку обожгло горячее прикосновение грубой мозолистой ладони. Эльф невольно вздрогнул, проглатывая испуганный писк и шумный неприличный выдох, но попыток вырваться не предпринял. И дело было вовсе не в его теле, которое отчего-то онемело, не желая двигаться, а в обычном любопытстве. Почему-то хотелось узнать, что же будет дальше. Пока Авалон просто невесомо гладил мягкую щеку, а Палладиум душил в себе порывы посильнее прижаться к ладони, и к, наверняка, горячему телу, вдыхая его запах и заполняя им лёгкие до самых краёв. — Теперь моя очередь. — Наклонившись к ушку прошелестел паладин, пальцами чувствуя медленно покрывающие шею эльфа мурашки, — Вы потрогали мои крылья, теперь я хочу коснуться Ваших ушек, — до Палладиума не сразу дошло, что ему говорили. Однако когда шершавые пальцы чуть надавили на странное место за ухом, с губ сорвался несдержанный хрип. Палладиум замер, как громом поражённый. Авалон тоже остановился. Эльф чувствовал, что находится в шаге от того, чтобы разреветься: это надо же было так облажаться! Теперь паладин поймет, насколько он грязный и порочный, и впредь будет избегать, считая мерзким и неправильным. — Я сделал больно? — обеспокоенно поинтересовался Авалон. Эльфу показалось, что он ослышался. Его не сочли неприличным и неправильным? — Н-нет... Это просто странно, — прошептал Палладиум, поднимая голову и утопая в этих ласковых глазах и нежной улыбке, — Я никогда такого не чувствовал. — глаза паладина удивлённо расширились, но улыбку с лица он не убрал. Мужчина наклонился ещё ближе, почти соприкасаясь с эльфом носами и возобновляя ласку у уха. На этот раз тёмную лесную тишину нарушил глухой полувсхлип. — Тогда позволь показать ещё больше странностей...