a love like ours turns even the darkest coldest realm into the happiest of homes

Путь в Подземный мир труден, полон боли и раздоров, но ведет к вечному покою. В конце концов, именно мир приносит боль кротким и облегчение злым. Как только вы войдете во врата Подземного мира, Аид не позволит вам уйти. Единственная, у кого есть право свободного прохода, его возлюбленная Персефона.

──────── • ✤ • ────────

Жители Теночтитлана любят Друига. Среди них он чудак. Когда он впервые отпускает свой контроль, менее чем через неделю после того, как они покинули горящие останки империи ацтеков, они боятся его и его силы. Он хотел бы этого не делать, но он объясняет. Словами, а не манипуляциями. Друиг в душе страдает из-за своих действий. Он не жалеет о сделаном. Он никогда не сможет. Но он всё равно испытывает отвращение. Он любит людей за их человечность. За их способность преодолевать трудности. Идея вечного контроля над ними, не то, чего он хочет. Это не только нагружает его психику, но и отнимает у людей то, что он больше всего в них любит. Поэтому он снимает контроль, его глаза возвращаются к своему небесному оттенку, и ждет, пока их эмоции ударят по нему. На первый план выходят страх и замешательство. Люди не помнят, чтобы заходили так далеко в эти леса, а Теночтитлан уже далеко-далеко. Они сразу узнают в нем одного из богов, которым они поклонялись, и он видит, как нарастают ужас и страх, когда они вспоминают его силы и то, что он может сделать. Осознание поражает их, и остается только страх. В конце концов, он всегда был известен этим людям как недружелюбный бог. Возможно, в начале человеческой истории он был более дружелюбен, но с тех пор, как люди стали развиваться, ему стало труднее находиться рядом с ними. Друиг ненавидит себя сильнее, чем они его боятся. Но всё должно быть исправлено. Он не может выносить свое бездействие дольше, чем боль людей. Он видит, как они оглядываются по сторонам в поисках остальных Вечных, как мысленно гадают, где же более дружелюбные из них, такие как Кинго или Серси. Им нужна их защита. Споры Друига с другими Вечными, конечно, не утихали на протяжении веков, и он знает, что со временем преобладало мнение большинства. Именно поэтому он известен многим как злое божество. Но здесь нет Кинго и Серси с их добрыми улыбками. Здесь нет Спрайт с её великими рассказами и Аяк с её успокаивающим присутствием, чтобы помочь людям приспособиться к новой ситуации. В идеале Друиг всегда хотел, чтобы такая ситуация произошла, когда его семья действовала вместе. Сейчас он смеется над тем, что называет их семьей. Они никогда не считали его семьей. Друг друга, может быть, но его — никогда. Именно поэтому он всегда в стороне, ему навсегда запретили помогать людям своими силами. В отличие от Серси и Фастоса, которые могут взаимодействовать и вмешиваться в дела людей во имя помощи сколько угодно. Нет, Друиг был единственным плохим парнем потому, что хотел помочь людям развиваться мирно. Он не может не задаваться вопросом, почему всё так, и знает, что никогда не получит ответа от Аяк. Даже если она знает, в чем Друиг сомневается, она никогда не скажет ему. Это неважно, решает он. Друигу лучше без них. У него никогда не получалось взаимодействовать с людьми, за исключением шалостей и контроля их разума, но теперь он может делать это. Он взял на себя ответственность, и будь он проклят, если сомнения, которые другие Вечные внушали ему тысячи лет, остановят его сейчас. Успокоить людей и завоевать их доверие — вот его первая задача. Поэтому он решает ответить на их вопросы. Когда образы ужасов, которые видели охваченные войной люди в своем горящем городе, снова нападают на них, проталкивая в их сознание образы геноцида, вызывая страшные воспоминания, которые Друиг подавил, на их лицах появляется неуверенность. У некоторых наворачиваются слезы, когда они понимают, как погибли их близкие. Только тогда Друиг предлагает им свою защиту и безопасное место для жизни за счет отказа от всех насильственных побуждений. Когда Друиг встает, чтобы уйти, среди людей наконец поднимается тихий ропот. Он считает, что люди легче придут к решению, если не будут бояться, что он за ними наблюдает. Он чувствует это, когда группа молодых людей из группы убегает в лес, как только он поворачивается спиной. Он не реагирует. Он хочет, чтобы люди, которые останутся с ним, сделали это по своей воле. Он не может контролировать мир. И не должен. Но он может сохранить лучшие части человечества в этом маленьком уголке леса. Он говорит себе, что это ничем не отличается от того, что делает Маккари. Сохраняет частички человечества, чтобы помнить о них. Он делает то же самое. Только он защищает лучшие части человечества в виде живых людей. Из-за этого он чувствует себя неловко. Но он не Маккари. Он не может использовать куски керамики и свитки литературы, чтобы помнить, что люди прекрасные создания, когда на его глазах происходят массовые убийства, оставляющие в его сознании отпечатки, которые невозможно стереть. Нет. Он умирает тысячей смертей с каждым погибшим человеком, потому что каждый из них забирает часть его самого, вторгаясь в его разум и сердце. Чтобы поверить, ему нужно увидеть доказательства мирной жизни, но он слишком часто страдает из-за обратного. Ему нужно облегчить умственную нагрузку, которую вызывают его эмпатические способности. Если с его стороны эгоистично держать этих людей в заложниках ради собственного душевного спокойствия, то так тому и быть. Он заслужил право быть немного эгоистом. Но пусть никто не говорит, что он не дал им выбора. — Вы заберете наши воспоминания? — спрашивает пожилая женщина, когда Друиг возвращается к людям за ответом. Значительное количество людей сбежали, как и первые несколько человек. Друиг не комментирует это. Вместо этого он смотрит в глаза абуэле, вспоминая те дни, когда он играл с ней в детстве, и спрашивает в ответ: — Ты хочешь, чтобы я это сделал? — Нет, — отвечает женщина. Её взгляд полон боли и страха, но в то же время тверд, — Мы хотим помнить, чтобы знать, зачем ты привел нас сюда. — Мы можем уйти? — спрашивает более молодая женщина, вероятно, лет тридцати. У неё на руках ребенок, рядом стоит её муж, но Друиг знает, что она потеряла своего сына-подростка. — Если хотите. — А вы не боитесь, что мы просто уйдем и расскажем людям, где это место? — спрашивает подросток. Он с подозрением относится к Друигу, но, в отличие от своих друзей, решил остаться. — Если вы решите уйти, я заберу вашу память о том, как найти это место. — Не о том, что случилось? — снова спрашивает пожилая женщина. — Нет, — тихо произносит Друиг, — Вы все заслуживаете того, чтобы помнить, откуда вы пришли. В его словах чувствуется привкус иронии, поскольку они резонируют внутри него. Как будто он знает, что в его словах есть что-то неправильное, но сам не знает почему. Может быть, потому что сейчас он едва помнит Олимпию? Прошло так много времени с тех пор, как они там были. Даже Маккари едва помнит, хотя Друиг знает, что она скучает по этому месту больше всех. Со временем воспоминания об их пребывании там потускнели до степени небытия. Друиг использует те истории о себе, которые рассказывают ему люди, чтобы создать Элизиум в сознании умирающих смертных. Он не может вспомнить деревья, полные золотых плодов, или реки ароматных масел Олимпии, но он может легко нарисовать их в сознании умирающих. В конце концов, все дети остаются. Они сбиты с толку и растеряны, но большинство из них осиротели после падения Теночтитлана, и они помнят, как Друиг всегда находил время, чтобы поиграть с ними. Со взрослыми он замкнут, но дети всегда были невинными созданиями, особенно в младшем возрасте. Друиг любит проводить с ними время, а они с ним. Поэтому они остаются, а Друиг улыбается им, обещая, что позаботится об их нуждах. Некоторые, конечно, уходят с родителями, но большинство семей тоже повидали достаточно разрушений, и обещание безопасного дома без насилия слишком хорошо, чтобы быть правдой. Так же остаются женщины, пожилые люди и инвалиды. Несколько молодых людей уходят, как и пожилые мужчины, которые слишком дорожат своей честью. Друиг отпускает их. Ему неприятно видеть в них Икариса и его преданность Аришему. Мысль о том, чтобы отправить их обратно выполнять волю злых правителей, которые снова будут обращаться с ними как с пешками, оставляет кислый привкус во рту, но он рад, что ему больше не придется видеть в них отражение Икариса. Тем, кто остается, требуется время, чтобы привыкнуть к Друигу. Он никогда не раскрывает им размеры своих способностей, но полагает, что многие знают. Поначалу они относятся к нему как к богу, но Друиг оставляет эти привычки в прошлом, когда сбрасывает рубашку и берет в руки инструменты, чтобы приступить к работе по строительству нового города. Он всегда был простым, несмотря на свою замкнутую отчужденность. Он оставался равнодушным к восхищению, которое дарили ему люди, в основном потому, что редко получал его. Людское восхищение никогда не становилось для него привычкой, как для других, поэтому сейчас ему слишком неловко, чтобы понять, как с этим справляться. Но он знает, что такое восхищение может ударить в голову. Кинго яркий тому пример. Друиг не намерен тешить своё эго. Он просто хочет душевного спокойствия. Первая драка в новой деревне происходит через три месяца. По правде говоря, удивительно, что это заняло так много времени, но Друиг сразу же привлекает внимание враждующих мужчин. Окружающие его люди ждут наказания, уверенные, что разгневали божество, живущее среди них, как когда-то разгневали своих королей и правителей, но Друиг садится на перевернутое бревно, освобождая людей от своего контроля. Вместо этого он разговаривает с ними. Выясняет проблему и предлагает решение. Он может проникнуть в их разум и разом стереть и спор, и его причину. Это то, что он всегда делал в прошлом. Но он быстро понимает, что теперь, когда он, а не Аяк, отвечает за этих людей, на нем лежит большая ответственность. Он отказывается быть таким же, как она, и относиться к людям как к беспамятным существам, которым не нужна помощь. Он выбирает быть судьей, а не только присяжным и палачом. Проходят годы, и бывшие жители Теночтитлана процветают в скрытой амазонской общине. Однако женщины поселения проницательны. Они замечают, как Друиг смотрит на пары друзей-подростков, которые ещё не совсем пары, но явно влюблены. Они видят его тоску. Несмотря на то, что сменилось несколько поколений, люди, впервые пришедшие в деревню вместе с Друигом, помнят Маккари и передают её историю своим детям. Никто не осмеливается подойти к нему и спросить, что с ней случилось, почему она не пошла с ним, когда они были такой явной парой, так сильно любили друг друга. Но когда первые старейшины умирают, а на их место приходят новые поколения, память о ней становится мифом для тех, кто никогда её не видел, и ещё слабее для тех юнцов, ещё даже не слышавших о ней. Никто из новых старейшин не пытается давать советы тому, кто старше их на тысячелетия. Тем более они помнят, как росли вместе с Друигом на каждом этапе своей жизни. Но тонкие попытки флирта со стороны их дочерей или сватовства со стороны старших очевидны для Друига, который может заглянуть в их мысли и увидеть их намерения без их ведома. Он не считает ситуацию достойной ответа, но не может избавиться от грусти, глядя на влюбленные пары. Он скучает по своей Маккари. Вот уже три четверти века он гадает, расстроена ли она из-за него. Не из-за этого ли она его не навещает. Если она покончила с ним раз и навсегда. От этой мысли его внутренности сводит, и он отказывается думать об этом слишком долго, боясь погрузиться в уныние, из которого не сможет выбраться. Но однажды весенним утром он просыпается от чего-то другого. Он чувствует гул её разума так же, как она чувствует вибрацию его голоса. Когда он выходит в центр поселения, люди с изумлением наблюдают, как Друиг улыбается шире, чем они когда-либо видели. Они с изумлением наблюдают, как женщина с косами и в красивом красном платье пересекает территорию поселения, чтобы встретиться с ним. Они ждут, затаив дыхание, кто заговорит первым и что будет сказано. Когда они, наконец, заговорили, жители понимают, почему они изучали язык жестов с самого первого прибытия сюда, почему каждый ребенок учит его в школе, с самого рождения. Прекрасная Маккари. Без слов подписывает их лидер, взгляд мягкий от восторженного обожания. Прошло слишком много времени. Кто в этом виноват? Отвечает женщина. Выражение её лица сурово, несмотря на теплый нрав. Несмотря на юный вид, её глаза выдают, что ей столько же лет, сколько и их лидеру. Она спрашивает. Это твой новый дом? Именно, ведь сейчас ты здесь. Лицо женщины расплывается в улыбке. Люди с восторженным вниманием наблюдают, как Друиг берет женщину на руки и обнимает её, их лбы соприкасаются. Суровые черты его лица исчезают, а голубые глаза сияют, как залитое лунным светом озеро, вместо обычных бурлящих вод. Он выглядит как любой другой деревенский мальчик, в его глазах сердца, а в улыбке любовь, несмотря на его многолетний возраст, и женщина рядом с ним выглядит так же. Я принесла тебе подарок. Подписывает она, отстраняясь. Её улыбка расплывается по щекам, она почти вибрирует от восторга. — Для меня, дорогая? Не стоило, — Глаза Друига по-прежнему ласковые, но в них появилась нотка игривости. Пришлось принести тебе подарок на новоселье. Она пожимает плечами и достает из кармана платья круглый бронзовый предмет. Наблюдающим людям кажется, что это фрукт, не родной для этой земли. С нашего дерева? Спрашивает Друиг. Конечно. Затем он смеется, красивый звук, которого жители деревни никогда раньше не слышали. Друиг улыбается вместе с ними и разделяет их радости. Это всегда искренне. И все же впервые он смеется так свободно. Они с изумлением смотрят, как он голыми руками разрывает плод посередине, пока тот всё ещё находится в руках женщины. Он поднимает её запястье, подносит плод ко рту, чтобы откусить кусочек от того, что кажется сверкающими драгоценными камнями, при этом сохраняя с ней глубокий зрительный контакт. Его улыбка становится кроваво-красной, и она улыбается, откусывая плод в ответ, его рука всё ещё держится за её. Все люди чувствуют, что они вторгаются в такой интимный момент, но Друиг не делает никаких движений, чтобы отогнать их, как будто хочет, чтобы все они увидели ту, кому он так признателен. Позже, на обеденном пиру у костра, он как положено представляет её деревне. Маккари — это её имя, ранее неизвестное им, как и её именной знак. Старейшины, которые помнят рассказы своих бабушек и дедушек, смотрят на женщину, узнавая её в этих рассказах. Она сразу же смешивается с толпой. Разговаривает с женщинами. Танцует с мужчинами. Разыгрывает трюки с детьми. Она остается здесь недолго, всего несколько недель, но люди успевают полюбить её и понять, почему их лидер тоже её обожает. С ней он улыбается больше, чем с кем-либо другим, и то, как она обожает его в ответ, видно в её улыбке. Она наполняет их маленькую общину теплом и смехом. Она приносит подарки для детей из ближайших городов, мчась туда и обратно меньше чем за час, в то время как остальным требуется два дня, чтобы дойти пешком, когда они торгуют припасами. Она с блеском в глазах раздает безделушки, а Друиг дразнит её за то, что она их украла, но жителям деревни всё равно. Они слишком довольны подарком, которым их наградила их богиня, и ценят её ещё больше. Её динамика с Друигом представляет собой совершенную гармонию. Она быстра, когда он медлителен. Она приносит возбуждение там, где он приносит спокойствие. Когда она уходит, лето только начинается, как и влажность, но кажется, что она забирает с собой свет и для деревни, и для Друига. Дети умоляют её не уходить, но она знает, что должна. В последующие недели на поселение, как тяжелый туман, опускается мрак. Если Друиг становится более раздражительным и тихим, чем обычно, жители деревни дают ему пространство. — Скоро ли она вернется, Друиг? — спрашивает однажды один из детей. Они все хотят знать, но не осмеливаются спросить. Не тогда, когда их лидер явно оплакивает её уход больше, чем они все. Они боятся даже произнести её имя, чтобы не расстроить его, ведь таким они его ещё никогда не видели. Но теперь, когда маленькая девочка наконец осмелилась, они с нетерпением наблюдают, как Друиг смотрит на девочку и впервые за несколько недель улыбается. Они не знают, что это потому, что маленькая Ана подписывала, пока говорила. То, что воздействие Маккари стало рефлекторным для людей, окончательно выводит его из депрессивного настроения. — Я не знаю, Ана, — честно отвечает Друиг. — Почему она ушла? — Ана дуется, — Мы ей не понравились? Улыбка Друига дрогнула, но его глаза по-прежнему ласковы, когда он присаживается на сиденье. Ана вскарабкивается и садится рядом с ним. — Она нас очень любит, — мягко отвечает Друиг, — Ей просто нужно поприветствовать всех других маленьких девочек, таких как ты. Они ждут её так же, как и ты. Друиг знает, что это ложь. Маккари уходит путешествовать по миру, а не встречаться с другими людьми. Но он не сомневается, что она всё равно трогает сердца всех, кого встречает. В этот момент он не может не вспомнить репутацию Маккари, сначала как Коре, а потом как его Персефоны. — Она красивая. И милая, — решительно говорит Ана, словно соглашаясь, что другие маленькие девочки тоже хотели бы с ней познакомиться, — Она подарила мне сладости. Я люблю сладости. Друиг усмехается. Это не такой смех, как когда Маккари была здесь, но все равно его приятно слышать. — Я тоже люблю сладости, — говорит ей Друиг, — Значит, она пошла, чтобы принести нам еще. Они все не уверены, когда Маккари вернется снова, и, похоже, Друиг тоже не знает. Ане двадцать три года, когда Маккари наконец возвращается в деревню. Тем не менее, гранатовое дерево, которое Маккари посадила перед отъездом, в ритуале, напоминающем тот, который она разделила с Друигом давным-давно, кормит несколько поколений жителей деревни даже в её отсутствие. — Я всегда могу присмотреть за деревом для тебя, Кари, — заверяет её Друиг, когда они вместе его сажают. Жители деревни с любопытством наблюдают за процессом, хотя большинство просто очарованы отношениями своего лидера и его возлюбленной. Маккари фыркает. Пожалуйста. Если я оставлю тебя ухаживать за ним, оно умрет до следующей весны. Поддразнивает она. Может, ты и посадил его первым, но все эти годы за ним ухаживала я. Однажды у костра, Друиг объясняет людям, когда те просят рассказать историю о его и её прошлом. — Она никогда не оставалась привязанной к одному месту слишком долго, — он вздыхает. На его лице появляется выражение тоски, когда он вспоминает об этом, наблюдая за треском костра. — Но она вернется к тому, чему она добровольно обязана, — твердо заканчивает за него пожилая бабушка. Друиг ничего не отвечает, но даже в свете костра его румянец легко различим. Всех их обнадеживает то, что она вернется к тому, что для неё важнее всего.