Он сгубил все его нервные клетки, каждый светлый момент превратил в нескончаемую пытку, погрузил его сознание в кромешный кошмар, где любое желание – бред.
Мир Дина покачнулся, когда Сэм притянул его за щёки к своему лицу, обдавая горячим дыханием губы. Нужно было представить кого-то другого. Кого угодно. Он зажмурился, когда его губы накрыли чужие, старательно отгоняя образ брата из плотно закрытых век. Но как было трудно переключиться, когда чувствуешь родной запах и точно знаешь, кто стоит рядом. Каждое прикосновение разрушает его тело, его мысли, его последнее светлое чувство – любовь. Сэм целовал так рьяно, так отчаянно и так спешно, будто боялся, что каждый поцелуй последний. Всё могло кончиться в любую секунду. Его руки были везде. Он гладил под футболкой напряжённый живот, проводил от копчика до лопаток, царапал короткими ногтями соски. Как же прекрасно было ощущать, что тело под его руками хоть и напряженно, как струна, но всё ещё покорно и податливо. Не выдержав пытки, Дин с рычащим стоном подхватил Сэма под ноги и опрокинул на пол, возвышаясь над ним. Ему показалось, всего на секунду, что лицо брата вытянулось в удивление. Моргнул, а глаза напротив опять словно звёздочки сияют. Собственное тело горело, требовало разрядки немедленно. Сэма хотелось до мурашек, всего сразу. — Дин, - тихо позвал младший, намекая не останавливаться. Дин сглотнул, опустился вниз, удерживая свой вес на руках, и трепетно прикоснулся распухшими губами к пульсирующей жилке на шее. Член заинтересованно дёрнулся. На душе стало тошно и так пугающе пусто. Он двинулся поцелуями-укусами вниз, оттягивая и засасывая нежную кожу. Сэм сам позаботился об одежде и потянул края своей кофты вверх, а потом стащил и футболку брата. Дин продолжил водить губами по телу, спустил одну руку и сжал вставший член младшего, вырвав из его рта неприлично громкий стон. Он потёрся пахом о бедро и толкнулся, теряя воздух в лёгких. Сэм выпутался из домашних штанов, под которыми предусмотрительно ничего не надел, развёл ноги в стороны и вцепился в плечи брата, впитывая его эмоции. Но лицо Дина оставалось скорбным, болезненным. Ему совершенно не нравится чувствовать то, что сейчас происходит между ними. Сэм видел это и знал. И потому было так гадко. Он хотел, чтобы всё было взаимно. Хотел видеть блеск в лучистых глазах напротив. Желание, а не боль. Дин сполз совсем вниз, ткнулся носом под пупком и нырнул одним пальцем в сфинктер. Палец прошёл на удивление свободно, буквально скользнул внутрь. Догадка пришла сама. Готовился, значит. Но страх и нежелание причинить боль не позволили ему действовать сразу, как бы не хотелось поскорее всё это закончить. Он втиснул два пальца и раздвинул тугие стенки на манер ножниц, игнорируя шипение сверху. — Больно, Дин, - жалостливо оповестил Сэм, пытаясь поймать взгляд старшего. — Потерпи, - не своим голосом попросил Дин, старательно избегая смотреть в глаза. Сэм долго наблюдал за мрачным лицом, а потом не выдержал и притянул брата за шею, чтобы отвлечь себя сладким поцелуем с неизменным привкусом виски, который тот так часто пьёт. Он терзал пухлые губы, кусал, ласкал и облизывал, не желая отрываться теперь, когда мечты стали явью. Дин позволял целовать свои губы, но на встречу не поддавался, решая, что если Сэму так легче, потерпит ещё немного. Он вынул пальцы, когда колечко мышц перестало полностью сжиматься, отодвинулся и припустил джинсы с боксерами, обнажая возбуждённую плоть. Дин навалился сверху, потёрся головкой члена между ягодиц и хрипло простонал. Сэм ёрзал под ним в нетерпении, вскидывал бёдра и, кажется, шёпотом умолял. Направляя себя рукой, Дин мучительно-медленно протиснулся в расслабленные стенки ануса, поменял положение тела и оказался лицом к лицу к брату. Он впился в его губы сам, проталкивая в рот язык и одновременно толкаясь в разработанное отверстие, отвлекая от боли, которую приносит. Первый толчок, а у Дина под кожей скребётся, горит, пылает просто. Второй толчок, третий, должно отпустить, но виски сдавливает от тупой боли. В голове, наконец, проясняется, запускается мыслительный процесс, поганит настроение ещё сильнее. Какой же он урод, господи. Моральный урод. Вместо того, чтобы уберечь брата, направить, объяснить, он трахает его на полу убогой гостиной, получая дражайшее удовольствие. Тело ломит от кайфа. Едва ли получается держать себя, не вбиваться в обволакивающие стенки изнывающим от сладкой пытки членом. Сэм подмахивает бёдрами, жадно целует старшего брата и тесно-тесно прижимает к себе, чувствуя себя безгранично счастливым. Дин. Его любимый. Самый желанный. Его Дин. Дин целует его, проникает языком в рот, давит на дёсна, щекочет нёбо кончиком языка и кусает губы, тянет их и посасывает. Его тело дрожит в диновых руках, млеет, тянется всё сильнее. Дин в нём, заполняет его до предела, сливается в одно целое. Это не передать словами, не описать. Он будто бы умер и заново родился. Обновлённый. Лучшей версией себя. Тянет его за коротко стриженные волосы и просит, требует не останавливаться. Умоляет взять его целиком, без остатка. Дин рычит, долбится настойчивее, сильнее, забывая, что под ним лежит младший брат. Руки сдавливают торчащие рёбра, зубы впиваются в ключицу. Сэм кричит, давится воздухом и царапает спину короткими ногтями. Обоих уносит куда-то за пределы этой комнаты, этого мира, в другую вселенную. Туда, где они просто два сгорающих от страсти человека. — Мой, - низко стонет Дин на ухо, сам не понимая, не осознавая, что говорит. Сэм сжимается, когда слышит это властное "мой", течёт, кажется, и громко кончает, сдавливая стенками ануса горячую плоть. Перед глазами цветные круги, тело дрожит, не отпускает из состояния послеоргазменной неги. И кажется теперь, что всё закончилось слишком быстро. Но Дин ещё внутри, ещё так же сильно возбуждён и всё ещё его. Сэм старается не плакать, давит в себе тоску и отгоняет мысли, от которых сердце бьётся быстрее. В последний раз наслаждается, обхватывает Дина руками и ногами, вдыхает запах его вспотевшего тела и всё-таки всхлипывает. Неизвестно, сколько проходит времени, когда Дин, наконец, толкается особенно глубоко, замирает, испытывая маленькую смерть, скрипит отчаянно зубами и кончает прямо внутрь. Долго и сладко. Черепная коробка опустошается. Тело обмякает и не остаётся сил даже покинуть нежные стенки. Он валится сверху на брата, перебирает лениво его отросшие пряди волос, накручивает их на палец и почему-то чувствует себя одновременно счастливым и измученным. Пока не удаётся понять, в чём дело. Даже не старается. Чувствует, что не стоит спешить. Но мыслительный процесс запускается и его подбрасывает, бьёт током от осознания того, что он сотворил. Вскакивает, натягивает штаны и боксеры. А когда взгляд падает вниз... Его ломает, выкручивает изнутри, превращает кости в желе, поганит душу, мутит рассудок. Сэм чувствует, что Дин на грани, чувствует укол вины, но взгляд поднять боится. Он же не выдержит, не сможет пережить такое. Его вина в том, что разрушил обоих, сломал. Он эгоистично лишил их того, что было между ними раньше. Теперь уже слишком поздно, чтобы это исправить. Он бы даже не стал пытаться, не захотел. Дин с ничего не видящим взглядом опустился в кресло, ушёл куда-то, мыслями был явно не здесь и не сейчас. Сэм воспользовался этим и сбежал в ванную.***
Всю ночь Сэм просидел в душной ванной комнате, разглядывая в зеркало синяки под рёбрами и алеющий укус на ключице. Это то, что он мог бы носить с гордостью, потому что это сделал Дин. Это метка брата, знак принадлежности. Ему осталось только вспоминать самую лучшую ночь в своей жизни, как повод жить дальше. Он бы без сомнений продал за это свою душу, сердце, всё, что у него есть. Сидеть спокойно больше часа не получалось. Слёзы то и дело покидали пределы его глазниц, осыпались по щекам, напомнили ему о том, чего он больше никогда не получит. Как же больно. Ужасно свербит в грудной области. Сэм заставил себя накинуть полотенце и выйти, осторожно, будто на полу мины, ступая босыми ногами. Ком встал поперёк горла. Но он спустился, проверил, спит ли брат. Дин спал, откинув голову на спинку кресла. Облегчение ненадолго позволило ему придти в себя, подойти к брату. Рука замерла в нерешительности возле щеки. Имел ли он право вообще касаться его после того, как подло сломал? Сэм сжал пальцы в кулак и отодвинулся. Он слишком грязный для Дина, порочный. "я люблю тебя".***
— Что-то не так, - неожиданно утверждает Джек, когда они сидят на перемене во дворе школы. Сэм киснет, всё время уходит в свои мысли и вспоминает-вспоминает-вспоминает. До боли, до тошноты. А потом напоминает себе, что не имеет право просить больше. — С чего ты это взял? - губы машинально истончаются в улыбке, будто с ним и правда всё в порядке. Джек глядит на него проницательно, будто в душу смотрит, изучает, пронизывает насквозь карими глазами. Сэму от этого взгляда не по себе совсем. Страшно. — Твои эмоции поменялись, - отвечает и иллюзия исчезает вместе со страхом. Сэм задумчиво наблюдает, как ветер ерошит золотистые пряди шелковистых волос, обдумывает что-то, кусая губы, а потом утвердительно кивает самому себе. — Джек, помнишь... В тот день, когда мы гуляли по парку, - Сэм сдувается почти сразу, ругает себя за стеснительность, но всё равно мнётся в нерешительности. — Ты сказал, что я тебе нравлюсь? — Я сказал, что люблю, - поправил Джек, наблюдая за испуганным взглядом Сэма. Его голос не дрогнул, даже глаза не опустились вниз, когда он говорил о своих чувствах. — Ты не похож на человека, у которого дрожат коленки. Ты можешь быть уверен, что чувствуешь ко мне что-то? - ему действительно было не всё равно. — Ты сказал мне, что если любишь, то непременно хочешь обладать этим человеком, - глубокомысленно изрёк Клайн, меняя объект своего взора; ему вдруг стали интересны проплывающие мимо облока, изредка скрывающие ноябрьское солнце. — Я не так говорил, - возразил Сэм и сделал это так поспешно, будто это оскорбило его. Между бровями залегла складка. Даже голос изменился. — Я сказал, что любить – значит касаться. Джек несколько минут молчал, погружаясь в свои мысли, теряя связь с реальностью, как это делал не так давно Сэм. Солнце уже успело вынырнуть из облаков, нежно коснуться кожи мальчишек и согреть их призрачным теплом. И когда молчание уже стало в тягость, он заговорил, и голос его звучал так правильно, так ровно, будто его слова являли собой неоспоримую истину. — Я полагаю, что любить - значит болеть. У любви есть свои симптомы, рецидивы и ремиссии, как это всегда бывает, когда болеешь. То, о чём ты говоришь мне, один из симптомов недуга. — И как же ты понял, что ты "заболел"? - недоверчиво спрашивает Винчестер, а у самого руки трясутся, как будто по ним стекает ток. — Симптоматично. Я определил, что только с тобой могу ощущать себя в безопасности. Мне нравится тебя слушать, смотреть на тебя, касаться. Я хочу обладать тобой, - под конец голос изменился, заледенел. Сэму кажется, что пора начинать бояться. На самом деле, что он знает об этом парне? Да практически ничего. Он мало говорит о себе, больше слушает, всё время ошивается рядом, а Сэм, как дурак, рассказывает ему слишком, слишком много. Но вот он снова смотрит на него, в ореховые глаза, на милую щербатую улыбку, забывается, а потом поздно понимает, что привязался. Он мечтал, что когда-нибудь у него появится друг. Настоящий друг, с которым будет легко и просто. Дин был ему братом, а ещё отцом и матерью. Всем. Даже возлюбленным. Только не другом. Друзьями они никогда не были. А теперь, когда у него появился друг, оказывается, что это и не друг вовсе. Сэм очень не хочет терять Джека из-за того, что тот просто думает, что влюбился. Ведь очевидно же, что он запутался и никакая это не влюблённость. Сэм не успевает толком сформулировать мысль, когда к ним поспешно подходит молодой мужчина в бежевом плаще, среднего роста, с голубыми глазами и очень необыкновенной формой губ. Неизвестный останавливается вблизи, на расстоянии трёх метров. — Джек, здравствуй, - у него бархатный и мягкий голос с властными нотками. Сэм косится на друга, потом на незнакомца и снова на друга. Что-то здесь не так. Возможно всё дело в реакции Джека : враждебность, готовность обороняться в любой момент. Так бывает, когда тело реагирует быстрее мозга, полагаясь на ассоциации. Винчестер берёт дело в свои руки и вскидывает голову, чтобы смотреть прямо в голубые глаза. — А вы, собственно, кто такой? - нагло вторгается в чужие гляделки строгим голосом и смотрит соответствующе. Мужчина будто только сейчас замечает Сэма, напрягается и ломает брови в недоумении. Всё выглядит так, словно он рассчитывал на приватный диалог, а тут нежелательный бонус в виде третьего собеседника. — Меня зовут Джимми Новак, - говорит вроде с Сэмом, но глаза неотрывно следят за Джеком. — Сэм, - коротко отвечает юноша, незаметно для самого себя загораживая друга плечом. — Я ваш школьный психолог, - продолжает Джимми и смотрит теперь в упор на Винчестера. — Мне нужен Джек. — Зачем? - упорствует Сэм. Ему почему-то очень не нравится перспектива отпустить Джека одного с этим типом. — Это не займёт много времени, - уверяет Новак, и взгляд у него меняется, не моргает даже. — Сэм, возвращайся домой, - Джек неожиданно выходит вперёд, глаз от психолога не отрывает и говорит так, словно ему угрожает опасность. — Что? - Сэм был удивлён и возмущён. Он явно не собирался уходить. — Я никуда не пойду, - он продолжает стоять на своём, однако это абсолютно никого не волнует. Джек берёт его за руку, и происходит это так непредсказуемо, так волнительно и страшно. Сэм наивно хлопает глазами, беспокоится и чувствует, как неуверенно сжимают его руку тёплые пальцы. — Я вернусь, обещаю, - Джек говорит твёрдо и смотрит так же. Этому голосу нельзя сопротивляться. Не получится. Сэм даже не помнит, как взял рюкзак, как вышел за пределы школы и остановился на обочине. Домой ужасно не хотелось идти. Там Дин. Что он ему скажет? Как брат теперь будет вести себя? Стоило уже сейчас готовить прощальную речь. И всё-таки, вопреки логике и здравомыслию, Сэм ожидал, надеялся, что Дин простит его. Пришлось завязать в узел свои страхи и очень медленно, оттягивая неизбежное, идти домой.