Пара тысяч вопросов

      — Останься еще немного…       Первый порыв, почти безусловный рефлекс, это выпрыгнуть в окно. Не примериваясь, не думая и не сомневаясь. Потому что слова Никкаль выбивают почву из-под ног не хуже не случившегося прыжка.       Син стоит, замерев на месте. Выдыхает рвано, сквозь сжатые зубы, и поворачивается, нарочно не торопливо, расслабленно. Ничто не выдает то, как бешено, остервенело, бьется его сердце, которое сейчас невозможно привести к правильному ритму. Он заставляет себя мыслить здраво, гонит прочь безусловное желание шагнуть вперед и сгрести Никки в объятия. Потому что Син понимает, что не вправе пользоваться ее минутной слабостью. И не имеет права выдавать желаемое им самим за действительность.       Вопреки всему тому пожарищу, непривычно бушующему внутри него, он не хочет этого так. Не хочет загонять Никкаль в ловушку, не хочет ставить ее перед выбором и быть минутным утешением.       Дальнейший их разговор плывет в тумане. Син отвечает, не задумываясь, почти не ловя смысл слов. Сам задает правильные, донельзя тактичные вопросы, словно действует по инструкции. Искренне, не притворно, переживает за девушку. Тем не менее, мысли в его голове мечутся потревоженной птичьей стаей. Какие бы слова утешения не произносили его губы, работы мысли в них ни грамма. Весь он — обнаженная нервная струна — желание, нежность и восхищение. И эти чувства в его словах — лаконичных и проникновенных.       Когда их пальцы переплетаются, знакомая волна жара накрывает Сина с головой. Больше она его не пугает. Она будит чувства тайно спящие. То, что он все так же боится назвать вслух, но больше не имеет в себе сил отвергать.       Величайшая награда, неземное наслажденье и незаслуженная милость вот так просто касаться ее. Его девушку-солнце. Пропускать между пальцами шелковые пряди. Вдыхать аромат полевых трав, запах шампуня для волос с легким, сладким привкусом первых весенних цветов и, конечно, чуть кислым вкусом спелых яблок. Никкаль в его руках. Дышит ему прямо в грудь, утыкается лбом в его яремную впадину, так, что подбородком Син касается ее макушки. Ее пушистые разметавшиеся волосы щекочут ему нос. Пряди, его — угольно-черные — и ее — ловящие первые солнечные лучи и пылающие огнем, перемешиваются на подушках и одеяле. И под сонное сопенье, Син вдруг вспоминает, шепчет чуть слышно:        — Есть такое поверье: когда мужчина засыпает на волосах девушки — она может нарисовать ему сон. Но сегодня я прогоняю твои кошмары.       Син не замечает, когда и сам успевает задремать.       Над головой, в бездонном сливово-чернильном небе россыпью брильянтов сияют звезды. Они складываются в неведомые созвездья, мигают красными и фиолетовыми всполохами-кометами. Две огромные, полные луны нависают, подобно недремлющему, потустороннему взгляду. Освещенная их светом, словно софитами, стоит — Никкаль.       Ее невесомая ночнушка, просвечивает в холодном, голубоватом свете. Все изгибы ее фигуры — манят, завлекают, но остаются неизведанной тайной. Девушка босиком стоит на каменной кладке, на обвалившемся выступе стены огромной башни, подпирающей небосвод и утопающей в темных, подобно океану мрака, песках. Сухой, пустынный ветер, вопреки всему, полный запаха морской соли, играет волосами Никки. Забавляясь, приподнимает ее подол и бросает в лицо пригоршню черного песка.       Никкаль вскрикивает, восторженно и испуганно одновременно. Когда она оборачивается, ее лицо светится от озорства и восторга. Девушка подобна ребенку, попавшему в конфетное царство.       Син же, словно часть этого нереального мира. Тень в окружении мрака. Повелитель ночи и всадник тьмы. В его глазах, как никогда похожих на луны, спокойствие смешивается с предвкушением.        — Что это за место? — восторженным шепотом спрашивает Никки.       Син подходит ближе. Он стоит на полу, на зубце стены, а Никкаль возвышается над ним. И всем этим замершим в ожидании миром.        — Сон, — отвечает он еле слышно.       Никки осторожно переступает чуть ближе, замирает на самом краешке разрушенной стены. Одно неосторожное движение, и девушка полетит вперед, прямо к нему в объятья.        — Определенно не мой, — говорит она с улыбкой.       Син улыбается в ответ. Одними глазами, так, как умеет только он. Юноша протягивает руку, и Никки, не сомневаясь ни мгновения, переплетает их пальцы. Он не тянет ее на себя, дает Никкаль возможность принять решение самой.       Даже сейчас, в моменте, который целиком и полностью принадлежит одному лишь Сину, он ни к чему ее не принуждает. Лишь показывает альтернативу и дает возможность самой принять решение. Выбрать его.       Никалль не раздумывает ни секунды. Она шагает вперед, в пустоту, позволяя спутнику подхватить себя за талию. Син держит ее в объятьях дольше, чем позволяют правила приличия. Одно мимолетное мгновенье, пролетающее неумолимо быстро на его взгляд. Когда он опускает ее на пол, Никкаль проводит ладонями по его плечам, очерчивает мышцы шеи, мягко зарывается трепетными пальцами в волосы на затылке и смотрит маняще.       Ветер теребит ее одежду, длинные рукава и подол, смешивает пряди их волос. Наполняет все вокруг ароматом яблок. Син тонет в ощущении, в хрупкости и нерушимости момента. Ткань прозрачного одеяния Никки сминается под его пальцами, и щеки девушки заливаются алым румянцем смущения.        — Син… — шепчет она и, не получая ответа, продолжает тверже: — Син…       Он лишь качает головой в ответ. Ладонью юноша ведет выше, очерчивает пальцами каждый позвонок, проводит прохладную линию прикосновения по лопаткам, чуткими пальцами перебирает ее разметавшиеся локоны.       По телу Никки пробегают мурашки. Ночная прохлада, напускная холодность Сина, момент становится хрустящей корочкой весеннего льда. И Никки солнцем сияет, согревая и растапливая весь холод. Она тянется вперед, кошкой выгибается в его руках. Прижимается к нему жаждущим и пылающим станом. Ее руки пробегают вниз, в обратном направлении от корней волос, по шее и груди, замирая над самым сердцем, что стучит испуганно и неудержимо.       Син качает головой, не в силах вымолвить ни слова. Несмотря на это, он не может отойти ни на шаг. Его руки живут собственной жизнью. Он проводит ладонью по ее волосам, словно пытается успокоить, и замирает в каких-то миллиметрах от ее щеки. От горящей в смущении и возбуждении кожи. От приоткрытых манящих губ, которые она то и дело облизывает розовым язычком. От глаз, затуманенных желанием и нетерпением, сияющих во тьме ярче обеих лун, сильнее всех звезд.       Он стоит в нерешительности, тяжело дыша, сжимая в кулаке ее ночнушку на выгнутой талии. Не в силах преодолеть последний рубеж. Боясь, что возьмет слишком много. Испугает. Не удержит. Не оградит.       Она принимает решение сама. Решительная, по-прежнему смущенная, но уверенная. Никкаль тянется к нему, зверьком ластится. Его пальцы касаются обжигающей кожи ее щеки.       Син очерчивает скулу, гладит подбородок и большим пальцем ласкает губы. Когда Никки приоткрывает их и чуть прикусывает его кожу зубами, в голове Сина словно выключается предохранитель.       Юноша наклоняется, резко, стремительно. Одной рукой он прижимает Никки к себе за талию, так, что она издает короткий писк от неожиданности. Второй рукой Син зарывается в ее волосы и, приподнимая голову, тянет ее на себя.       Их губы встречаются, и это похоже на шторм. Под нежными прикосновениями, страстными сплетеньями языков, их качает на волнах нахлынувшего удовольствия. Наваждение смешивается, нежность тает под страстью. Никки впивается ногтями в его плечи, притягивает еще ближе. Син сминает ее губы, заставляет подчиняться, но дарит удовольствие в ответ. Они качаются на волнах, поднимаясь все выше и выше, к самым звездам.       Он отстраняется так же стремительно, как и только что набросился. Смотрит во все глаза, пытаясь отдышаться.       Ночнушка Никки вся смялась. И раньше почти ничего не скрывавшая, сейчас она открывает слишком много. На груди ткань приподнимается, с правого плеча она и вовсе съехала вниз, обнажая ключицы. Молодая волшебница смотрит на него обиженно, ее взгляд четко говорит, что есть вещи, которые она ему не простит.        — Син!       Ее голос — и вскрик и стон одновременно. Полный желания, он звучит как заклинание, что призывает его к ней сейчас, немедленно.       И он подчиняется. Син прижимает ее к каменной стене, холод которой совсем не остужает жар девушки. Их губы снова встречаются. Юноша тянет прозрачную ткань на себя, приподнимает и, не в силах справиться, просто рвет на части.       Никки охает, отстраняется на мгновение в смущении.       Взгляд Сина бесстыдно гуляет по ее прекрасному телу. В свете лун она сияет, подобно звезде упавшей на землю. Он проводит ладонями по ее бедрам, очерчивает пальцами косые мышцы живота, ласкает невесомо пупок и, наконец, дотрагивается до груди. Никки стонет, запрокидывает голову назад и выгибается в пояснице, прижимаясь ближе к нему.       Син наклоняется, он выше и ему должно бы быть неудобно, но такие понятия остаются где-то далеко за пределами их мира. Его дыхание щекочет ее кожу, он касается каждого миллиметра в мимолетных поцелуях, прикусывает и выдыхает рвано, рождая новые вскрики.       Его руки исследуют, гладят, сжимают. И Никкаль отвечает тем же. Негнущимися пальцами, с трудом она расстегивает ножны его меча. Оружие падает на пол с глухим стуком, на который никто не обращает внимания. Пальцами девушка приподнимает водолазку Сина, скользит дальше, по коже, от чего он вздрагивает. Мягкость и ласка ее касаний пугают его и восхищают одновременно. Никки жадная, она тянет одежду вверх, и юноша с удовольствием ей подчиняется, на мгновенье отстраняясь от сладкой кожи ее плеч.       Она смотрит на его накаченный пресс, на сильные руки и мощную грудь. Пытается охватить его всего взглядом и задыхается восхищенная. Син позволяет ей изучать его руками, касаться каждого шрама, находить все спрятанные ранее от посторонних глаз родинки. И, наконец, она припадает к нему губами, словно к живительному источнику. Он сжимает зубы, давит в себя стоны и вскрики, только тяжелым рваным дыханием выдает удовольствие. Никки прикусывает солоноватую кожу его шеи, зарывается пальцами в его волосы, заставляя откинуть голову назад. Руками гладит и чуть царапает его грудь. Опускает голову и опаляет жаром своего дыхания каждый миллиметр, каждую линию и каждый перекат мышц. Она проводит языком влажную дорожку по кубикам пресса. Спускаясь все ниже, Никки, неожиданно для них обоих, оказывается на коленях перед ним, натыкается пальцами на пряжку его ремня и поднимает голову.       Ее глаза полны страстного безумства. Она смотрит открыто, просит одним взглядом. Ее грудь приподнимается от тяжелого дыхания. Длинные волосы падают на плечи, не пряча наготу, а лишь прикрывая бесстыдным плащом.       Син смотрит на нее сверху вниз. Протягивает к ней руки и мягко тянет наверх заставляя подняться.       Они путаются пальцами, когда пытаются вдвоем расстегнуть его ремень. Никки смеется, абсолютно счастливо и восторженно, когда им это, наконец, удается. Наконец, они полностью обнажены друг перед другом.        — Син… Син… Син…       Ее голос — его путеводный маяк в море нескончаемого наслаждения. Юноша прижимается к девушке всем телом. Между ними не остается ни миллиметра, никаких преград. Они становятся одним целым. Наслаждением, лаской и страстью. Заботой, подчинением и равновесием. Движениями двух разгоряченных тел. Прикосновениями обжигающих губ. Пальцами жаждущими и неутомимыми. Дыханием смешанным и палящим.       Экстазом. Негой. Кульминацией…       Син распахивает глаза.       Его голова гудит, в горле пересохло, и первые несколько мгновений перед глазами пляшут разноцветные мошки. Он лежит на постели, в комнате Никкаль, полностью одетый. Никки беззаботно сопит ему в шею. Ее предрассветные сны сменяют друг друга, безжалостно стирая разделенный с ним.       Син медлит еще минуту, малодушно позволяя себе насладиться моментом. Пением птиц за окном, ароматом яблок, пушистыми волосами, щекочущими ему нос. Медленно сходящей на нет волной возбуждения, тающей под лучами рассветного солнца.       Он уходит, зная, что не забудет ни мгновения из этого сна. Но так же четко понимая, что Никки не вспомнит абсолютно ничего.       Уже стоя перед распахнутым окном, юноша не выдерживает и оборачивается. Никкаль ничуть не потревожена его уходом, вместо него она прижимает к себе подушку, улыбается чему-то приятному и кутается в одеяло. В его голове сомнения смешиваются с вопросами. Ожидания и их невозможность то и дело меняются местами. Надежда вспыхивает и тут же гаснет.       Разбитый и тут же собранный заново он уходит, зная, что неминуемо вернется, чтобы спросить:       Не знаю, хочешь ли ты?..