Пустыня

Когда-то в их семье жила собака. — Ты наелся? Наруто шумно сглотнул чай, чувствуя себя переполненным. Жирок на животе уже было не втянуть, и он с грустью глянул на него, упирающегося в край стола. Ему никто ничего не говорил, а в зеркало Наруто редко смотрел ниже лица, иногда требующего бритья. — Да, — вздохнул Наруто, поднимаясь. — Спасибо, я пойду. Он ещё не знал, чем займётся. Хината у раковины обернулась и счастливо улыбнулась. Наруто не успел отвернуться, потому изобразил дёрнувшимися в сторону уголками рта ответ. Он задержался на месте несколько лишних секунд, спрашивая себя, сможет ли, перекормленный, докатиться до жены и поцеловать. Хината отвернулась, и Наруто без особых сожалений рассудил, что не сможет. Он поднялся наверх в блаженной тишине; Хината приглушила мимоходом телевизор, но и он не мог испортить блаженного чувства относительного одиночества. Сегодня дома было удивительно и непривычно пусто. Наруто потянулся и зевнул, засыпая на ходу в сытости и душном осеннем тепле. Ни он, ни Хината, не привыкли топить полы раньше декабря (когда-то он относился к этому как к непозволительной роскоши), но с появлением детей такие мелочи отпали сами собой. Холодно — надо включить. Наруто остановился посреди коридора. Пройди вперёд — комнаты Боруто, их с Хинатой, ванная. А позади, за углом, как на пути в каморку, гостевая, ни разу не использовавшаяся. Узумаки развернулся без скрипа половиц и зашагал мимо лестницы прямиком туда. Не стучась и гоняя туда-сюда поверхностное ожидание увидеть кого-то и не увидеть никого одновременно, Наруто опустил ручку двери. Эта комната была самой тёплой во всём доме, самой солнечной, потому никто не захотел её занимать. Она пустовала, и Наруто, довольный таким раскладом, зашёл внутрь и закрыл за собой дверь. Каваки, который теперь буквально имел собственный угол в их доме, ушёл на тренировки, ведомый Боруто. Наруто не хотелось, чтобы он шлялся без сопровождения. По многим причинам. Вчерашним вечером у них с Каваки состоялся продуктивный разговор в этой самой комнате: он на удивление быстро согласился с необходимостью посещать Академию. — Почему меня не можете научить Вы? — спросил только он, заранее кивнув на предложение. Наруто смущённо улыбнулся, почесав затылок. — Я не смогу объяснить всё так, чтобы ты понял. Каваки опустил в пол глаза, сгорбленный. Подумал о чём-то, но решил умолчать, как всегда. Наруто подошёл к окну — осеннее солнце было тёплым в самый раз. Он зевнул ещё раз, повернувшись спиной к его лучам. Греясь. Едва ли Каваки как-либо претендовал на собственность в его доме, несмотря на настойчивые намёки Наруто о том, что он имеет на то полное право. Постель заправлена так же, как если бы её заправляла Хината — без единой складки. Ни пыли, ни разбросанных вещей, ни личных мелочей — ничего, что свидетельствовало бы о жизни здесь человека. Наруто подошёл к комоду, не особо сокрушаясь своей беспардонности относительно какого-никакого чужого личного пространства. Пара комплектов одежды, футболки из шкафа Наруто. Какой-то сущий мусор в отдельном ящике: потемневшие колечки и серьги, маленький пустой блокнот, наушники Боруто, бумажка от гамбургера и ручки. Наруто взял одну: как и ожидалось, это была одна из бесконечно пропадающих ручек из его кабинета. Он подошёл к краю кровати и медленно лёг на живот. Наруто вытащил из-под покрывала подушку и обхватил её руками. Тепло, идущее от закрытых окон, убаюкивающе нагревало комнату так, как не грело ни одну комнату в их доме. Наруто думал, что ему будет нечем дышать, но едва его голова коснулась подушки, сон тяжело накрыл его мягкой негой. Сквозь дрёму он слышал шаги Хинаты из одного конца первого этажа к другому. Она не поднималась, но Наруто всегда задумывался о том, что он будет вынужден воспользоваться техникой подмены: в их комнате на столе лежала ещё одна ручка с его гравировкой. Для этого нельзя было глубоко засыпать. Когда кровать рядом прогнулась под чужим весом, Наруто понял, что не смог справиться с нахождением в сознании. Он не сразу открыл глаза, не выныривая из всепоглощающей целебной дрёмы. Хината сидела за кухонным столом за просмотром мелодрамы, пока на плите доваривался суп. Её фигура с каналами чакры была первым, что он проверил по пробуждении. Мышцы лица Наруто самопроизвольно дёрнулись, но внешне не приняли никакое выражение. Он приоткрыл один глаз, не закрытый подушкой. Рядом с сомкнутыми веками лежал Каваки. Его успокоенное дыхание говорило о чересчур крепком сне Узумаки. Наруто моргнул, чтобы убедиться в своей невнимательности: его шаги он не услышал даже в коридоре и не был уверен, что чувство прогибающегося рядом матраса ему не приснилось. Наруто был так разморен теплом, что не мог озвучить ни приветствия, ни оправдания своего нахождения здесь. Поэтому, когда Каваки приоткрыл глаза, Наруто перевернулся на бок к нему лицом и глубоко вздохнул, медленно просыпаясь. — Прости, — пробормотал он, двумя пальцами растирая зажмуренные глаза, — сам не заметил, как заснул. Вечером, когда Наруто и Хината пересекались в спальне, она жаловалась, какой Каваки угрюмый. Каким бы вкусным ни был обед или хорошим день, он не мог улыбнуться хотя бы ради приличия. Наруто молчал, пытаясь придумать ответ, но засыпал быстрее озвучивания внятной, понятной ей и вместе с тем не компрометирующей легенды. Он не мог объяснить Хинате, что его угрюмость — совсем не то, на что следует обращать внимание. Она не значит буквально ничего и уж точно не говорит о том, что Каваки чем-то не доволен. Наруто снова закрыл глаза, не выдерживая битвы с изнеможением. — Вы устали, — констатировал Каваки, и Наруто неопределённо промычал в ответ. — Не больше, чем обычно. — Наруто сглотнул скопившуюся во рту слюну и постепенно начал просыпаться. — Как твой день? — Долго, — он помедлил. — Без Вас — долго. Наруто улыбнулся сквозь сон. Как можно было обращать внимание на его «угрюмость» при подобной искренности. Наруто никогда даже в голову не приходило подобного определения Каваки. Он наощупь протянул руку вперёд и наткнулся ладонью на чужое лицо. Тыл пальцев защекотали трепещущие со смыкающимися веками ресницы. — Занятия уже кончились? — спросил Узумаки, лаская его бритый затылок ленивыми движениями. Каваки постарался отклониться на чужую руку незаметно, но Наруто сразу почувствовал его давление и усмехнулся, крепче хватая за основание шеи и придвигая Каваки к себе. Покрывало между ними сбилось в пару складок. Каваки сдавленно выдохнул короче, чем обычно, и, в попытке перекинуть ногу через чужое бедро, случайно пнул его. Наруто тихо засмеялся через нос. Он опустил руку ниже по спине и приподнял его, перевернувшись на спину вместе с Каваки сверху. Наруто чувствовал, как плотно севший на его животе Каваки берёт его руку в свою, соотносит их ладони и пальцы, а затем опускает свои, по-юношески длинные, меж пальцами Наруто, которые тот всегда рассматривал и ждал, когда они вырастут. Дождался лишь грубости и непроходящих мозолей. Внезапно Наруто крепко сжал его ладонь, и Каваки растерянно прерывисто задышал, отважно продолжая сидеть неподвижно. Не открывая глаз, Узумаки заулыбался снова, то с силой сжимая, то отпуская его ладонь. Он знал, что всё хорошо и до того, как Каваки наклонился к их рукам и укусил его за пальцы, привлекая внимание. У него росли довольно острые клыки, которыми он кусал, играя, сохраняя всю напускную серьёзность своего лица, которая, видимо, во всей деревне была понятна лишь Наруто. Он думал, что, кинь он Каваки мяч, Каваки не встанет на четвереньки, но мяч принесёт, что было до эйфоричного восторга увлекательно. Несмотря на последствия такой животной преданности, Наруто не собирался осаждать и пресекать его больше, чем нужно. К счастью, так глубоко никто и не анализировал подкидыша Хокаге (разве что догадывался вездесущий Шикамару, которому, спасибо ему за это, было плевать на подобные мелочи с высокой колокольни), потому Наруто продолжал строить из себя добродетельного дурачка с диким выходцем из пробирки. Каваки отодвинулся на его бёдра и помог сесть ему. Только после этого Наруто открыл глаза, чтобы зафиксировать Каваки в своих руках и ответить на поцелуй, снова погрузившись в темноту. Чакра сегодня выслушивалась из рук вон плохо. Что надо было остановиться, Наруто вспомнил, лишь только за забежавшим домой Боруто закрылась входная дверь. За дыханием Каваки, его громким пульсом на шее, он не услышал разговора Хинаты и Боруто, забывшего что-то взять перед миссией. Язык не поворачивался назвать угрюмым того, в ком было столько же нереализованной нежности, сколько в бездомной собаке. Наруто достаточно было погладить его голове, и Каваки становился податливым, как пластилин. Он всегда охотно впускал Наруто в свой рот, не знал, куда деть руки, и это было очаровательным. Наруто видел, как Каваки всё-таки обижается на улыбки, когда его неловкие руки стеснялись обнять Узумаки за шею. Наруто взял его двумя пальцами за подбородок, стопоря. — Всегда такой серьёзный, — пробормотал он, приоткрывая после поцелуя веки, чтобы воочию лицезреть лёгкую красноту на его щеках. Каваки часто стеснялся и горбился так, будто пытался скрыться с глаз, и даже удовольствие прижаться своей кожей к его между поцелуями приходилось отвоёвывать. — Такой красивый. Каваки краснел сильнее, а целовался с мурашками на руках и желанием продолжать. Наруто параллельно пытался вспомнить, когда последний раз ощущал такое удовольствие от потных ладоней, незнакомого запаха, тела мужского склада, от чужого члена в своей руке. — Я закрыл дверь, — впопыхах, как после кросса на стадионе Рок Ли, прошептал Каваки, смотря на то, как быстро Наруто расстёгивает пуговицу его брюк и тянет вниз собачку молнии. — Молодец, — бормочет Наруто, открывая рот и влажно целуя его шею взасос, крепко держа под поясницу и другой рукой — дроча его член. В этот раз, зафиксированный, Каваки не мог упасть назад, потому только плотнее скрючился змеёй вокруг торса Наруто. Мурашки покрывали даже его шею, до которой Наруто спускался, чувствуя, как дрожит тело и костенеют руки от приближающегося пика наслаждения. Не до конца в себе, он попытался потянуться к члену Наруто. — Всё нормально, давай просто сделаем это ещё раз. Каваки уже не слышал, загнанно дыша ему в плечо, сосредоточившись только на руке у себя в паху. Наруто делал ему, как любил сам, о чём сообщил почти сначала, потому как сам Каваки не осознавал себя в пространстве настолько, чтобы сформулировать свои предпочтения. Узумаки оставалась наблюдать за его лицом, щедрым на случайные выражения страдальческого удовольствия, когда Наруто подключал вторую руку и массировал его головку. Она блестела, свободная от крайней плоти, и Узумаки мимоходом подумал, что хотел бы взять её в рот. Наруто быстро возбуждался от чужого иступлённого дыхания над ухом. Он ускорился, держа Каваки близко спереди за футболку и безостановочно целуя его мокрый рот. Вид его невменяемости от наслаждения любовью к себе был изумительным. Коснувшись своим лбом его, Наруто почувствовал, как тот вспотел. Забывшись, Каваки выдохнул со стоном, тут же опомнившись и слегка протрезвев. Наруто задним числом проверил, всё ли было так же спокойно внизу, и после паузы поощряюще помассировал скользкую головку у уретры. Бёдра Каваки дёрнулись наверх, и Наруто совершил несколько завершающих фрикций. Наруто оставил руку, всю в сперме, между ними. Измотанный и потный, Каваки смотрел сквозь неё и глубоко дышал. Уже не извинялся, но не знал, что сказать заместо. Теперь он мог изобразить подобие объятия, как обнимались собаки: обтираясь плечами и боками. Наруто улыбнулся, закрывая глаза и блаженствуя от чужих липких губ и кожи на своём лице и шее. — Принеси, пожалуйста, салфетку, — пробормотал тише прежнего Наруто, встречаясь с более осознанным взглядом Каваки, — и давай ещё раз. У него всё ещё болезненно стоял.