любой каприз за вашу душу

      По потолку проплывают полоски света от фар проезжающих мимо автомобилей, тени на стенах покачиваются вместе с занавеской на приоткрытом окне. Постель помята и собрана наспех, рюкзак в углу на полу, пыль на полках. Всё как обычно, вроде, и Джисон сидит и смотрит в одну точку, пытаясь убедить себя в этом. Слегка покачивается взад-вперед, и губы уже прилично болят в уголках от того, как долго парень грызет их. Сердце стучит в ускоренном темпе и успокаиваться не собирается. Все мысли ходят петлями вокруг одной единственной вещи во всей этой родной и привычной комнате — неприметного, казалось бы, листка бумаги на рабочем столе студента. Он лежит поверх сотни таких же листков с нотами, лекциями, домашними заданиями, проверочными с ярко-красным «отлично» на каждой из них. Лежит и ждет, пока таким же насыщенно-красным на нем будет поставлена подпись. Контракт на продажу души демону, который необходимо подписать кровью. Подумаешь. Пустяки. Каждый же день кто-то такой подписывает, верно?       В тишине пустой квартирки разносится нервный смех. Хан вскакивает с края кровати и уходит торопливо на кухню. «Надо выпить чаю и успокоиться» — думает он и тут же смеется ещё более неестественно. Успокоишься тут. Парень уже обдумывал разные варианты, от шага за карниз до звонка в психдиспансер. И, наверное, впервые за прошедший год он действительно жалеет, что у него нет ни единого близкого друга. Хочется выговорить всё, просто позвонить кому-то и сказать: «Представляешь, чувак, короче какой-то рыжий мужик просто сказал мне, что он пришел из ада по мою душу и протянул контракт, мол, подпиши и живи в шоколаде. А, ну да, там ещё нужно прописать чего конкретно мне не хватает для счастья. И кляксу своей крови в положенном месте. И всё, прикинь! Ты вот как бы поступил?». Но звонить некому. Родителям? Только беспокоить и без того неспокойную мать. Это ж она решит, что сын на наркотики подсел или умом двинулся. Может правда двинулся?       Джисон останавливается у окна и всматривается в улицу. С наступлением темноты над городом сгустились тучи и прошел дождь, что закончился совсем недавно. На мокром асфальте всюду лужи, что гипнотически бликуют бензиновыми разводами, отражая свет фонарей. Память сразу подкидывает такие же блики в бездонных черных зрачках, а радужка вокруг вдруг загорается ярко-красным, как сигнал на светофоре под окнами. Джисона тошнит. Снова. Примчавшись из кафе сам не свой он уже дважды обнимался с белым другом. Обошел свою маленькую квартирку, наверное, раз пятьсот. Успел пореветь, посмеяться, забиться в угол, выбежать оттуда, как ошпаренный, от ощущения, будто холодные костлявые руки темноты хватают его со всех сторон и тянут куда-то в небытие. А контракт так и лежит на столе. И ладно бы Хан сам его туда положил. Но нет — он оставил его в кофейне, убегая в истерике. Пришел домой, мечтая забыть всё, как страшный сон, а контракт здесь. Этот сон, кажется, будет очень долгим. Уснуть же на самом деле не получается даже в три часа ночи. За окном абсолютная тишина, ни одного автомобиля, ни единого прохожего, и даже ветер, кажется, стих до полного штиля. Так и внутри у парня: нервы, похоже, сожгли последние клетки, сердце откровенно устало стучать на износ, а мысли в голове стерлись друг о друга в пыль.       — Надо рассуждать рационально, — говорит вдруг Хан вслух бесцветным голосом, — что я теряю? А что я получу? А вообще… — Джисон вскакивает с кровати и резко подходит к столу, хватает треклятую бумажку, открывает ящик стола, кладет её туда и с излишней силой задвигает ящик назад. Вдох, выдох. Два раза, три. Контракт обратно на стол не возвращается. Ну что ж, значит так тому и быть. Всё, чего он сейчас хочет, это отключиться. Он разберётся с этим завтра.       Завтра наступает с истошным криком будильника смартфона, забытого где-то в недрах лежащего всё так же в углу рюкзака. Джисон поднимается практически на автомате, и собирается так же, как зомби после самого короткого в своей жизни сна, ни о чем не думает — просто не способен. Сознание напрочь забывает о вчерашнем до того момента, пока парень не выходит из автобуса на тихой улочке, где всё началось. Где Ли Минхо нашел его. Ли Минхо. Контракт. По спине бегут мурашки, и все вчерашние события и мысли обрушиваются на Джисона лавиной, заставляя застыть посреди улицы. Парню кажется, что он задыхается, что тонет. Он абсолютно не знает, что ему теперь делать, как жить. Выпадает из реальности, кажется, на добрых минут 10, стоя посреди пустынной улицы, как вкопанный, едва дыша. Но в реальность выбивают его грубым толчком в плечо.       — Эй, Джульетта, что же это, одна сегодня? Где твой рыжий рыцарь в блестящих доспехах?       Знакомый до боли голос отправляет куда-то на следующий круг ада, когда Хан уж было думал, что хуже уже быть не может. Может. Этот дьявол был прав — без него Джисон теперь ещё более уязвим. Ещё более лёгкая добыча и после всего, что было, хищники теперь намного кровожаднее. Ничего сказать не получается. Парень может только поднять взгляд на уровень синяка на скуле, оставленного вчера Ли Минхо, и в следующий момент он летит на асфальт. Позавчерашний Джисон рад был, что его пока что хотя бы не бьют. Радоваться пришлось не долго. Сжимаясь в позу эмбриона на всё ещё мокром после вчерашнего дождя асфальте и чувствуя, как боль расползается по всему телу с каждым новым пинком лакированных брендовых туфель, Хан может думать лишь о двух вещах: первая — никогда больше не думать, что хуже уже быть не может, и вторая — может быть если сейчас его забьют до смерти, он будет только рад.       Сколько это длится — неясно. Джисон теряет все ощущения пространства и времени, утопая в боли, пока не понимает, что что-то не так. Кажется, всё закончилось? Пульсирующий шум в ушах медленно сходит на нет. Тело ощущается скованным, будто каждая его клеточка наполнена жидким металлом. Джисон открывает с трудом глаза и видит, как с графитово-серого неба на него падает что-то вроде хлопьев пепла. Дома и деревья на периферии с трудом сосредоточенного взгляда выглядят как зияющие дыры, вырезанные в холсте этой графитовой ряби, за которым, судя по всему, только бесконечная мгла.       «Я всё-таки умер?»       Не успевает подумать Джисон, как над ним возвышается знакомая фигура. Рыжая макушка сильно контрастирует с окружающей монохромностью, а глаза светятся до боли ярко.       — М, ещё нет. Тебя там откачивают какие-то добрые люди. И я сделаю всё возможное, чтобы они в этом преуспели, — голос тягуче-скучающий режет слух. Усмешка на пухлых губах слишком хищная, кровожадная… дьявольская. — Тебе ещё жить да жить, Хан Джисон. Ещё мучаться и мучаться, — смех, кажется, заставляет всё вокруг идти мелкой рябью.       — Где… там. Где я? — голос хрипит и ломается, дышать невыносимо тяжело.       — Я решил поболтать с тобой на своей территории. Добро пожаловать в Ад, — красноглазый с улыбкой разводит руками и тут же сводит их обратно, морща нос — Ну, технически, я позволил тебе всего лишь постоять на пороге, не обольщайся сильно. Как дома ты себя успеешь здесь почувствовать немного позже, после того, как проживешь свою долгую и счастливую жизнь и уйдешь на вечный покой. Ну, долгую и счастливую, если ты сделаешь правильный выбор, разумеется. В противном случае она может оказаться долгой и о-о-очень мучительной. Уж я-то постараюсь.       Не успевает Джисон ничего ответить, как в одно мгновение мир обретает свои прежние краски и графитовое небо над ним сменяется несколькими обеспокоенными лицами.       — Господи, живой! — восклицает в сторонке какая-то незнакомая тетушка, и Джисон чувствует, как металл в клетках медленно растворяется, кровь начинает напитывать его тело жизнью и, на удивление, ни один синяк, ни одна ссадина, нигде ничего не болит. Он смотрит на свои трясущиеся ладони, видит стертые до крови полосы от резкого контакта с асфальтом, но боли всё ещё нет. Люди вокруг что-то говорят, а он слышит только звонкий смех, разносящийся по улице порывами ветра.       Впервые со дня поступления Джисон пропускает занятия в университете в этот день. Незнакомцы пытаются отправить его в больницу, но он так долго и отчаянно упирается, что в конце концов те сдаются и отправляют его на такси домой. Зайдя в свою квартиру всё на что хватает сил парня — это стянуть с себя перепачканную в грязи и крови одежду и рухнуть на кровать. Сон обволакивает его с головой мгновенно, утаскивая уставшие тело и сознание в блаженное небытие.       Утро встречает тишиной. Снова забытый в сумке телефон разряжен. Старенькие, чудом ещё работающие часы на полке показывают без пяти семь. Будильник, обычно, он заводит на семь ровно. Этот день начинается для парня на удивление удачно.       Добредя с трудом до ванной и посмотрев на себя в зеркало, он видит небольшую царапину на скуле, синяки, расползающиеся по плечам, ребрам, ногам и спине, и спутанные в бесформенное мочало волосы. Но боли всё ещё нет. Джисон думает, что, наверное, так и ощущается какое-нибудь сумасшествие. Он даже мечтает о возможности ощутить всю эту боль сейчас. Парень с мазохистским усердием давит на самый яркий синяк и не чувствует. Совершенно не чувствует, ни боли, ни тепла собственной руки. Пустота окутала его естество. Интересно… Если его снова изобьют, он также ничего не почувствует? Какой-то насмешливый голосок в голове подсказывает, что скорее всего нет. Скорее всего эта «анестезия» спадет в тот же момент, как его коснется чужой кулак, и боль обрушится на его тело в двойном объеме — старая и новая одновременно.        А ещё с усталым смешком парень понимает, что подонки специально не трогали его лицо, чтобы никто не догадался, что его избили. Царапину же он получил, видимо, елозя по асфальту, пытаясь избежать новых ударов. Конечно же, он мог пойти и снять побои. Возможно, полиция бы даже приняла в работу его дело. Но каковы шансы, что кто-то видел, как парня избивают на безлюдной улочке? Судя по реакции людей, что помогли ему, все они считали, что он упал в обморок или что-то вроде того. Никто не озвучивал даже слова «драка». Ну и вдобавок, эти богатенькие детки могут просто откупиться. Их родители ради своей репутации ничего не пожалеют. Хан вздохнул от этих мыслей и решил пустить всё на самотек. Сил никаких бороться у него всё равно нет.       Наспех помывшись, одев свежую одежду, подкрасив тоналкой ссадину и запихнув в себя кусок чудом завалявшейся уже черствой булки в качестве завтрака, за неимением какой-либо нормальной еды в доме, Джисон снова направляется в университет, надеясь, что если он поспешит, то его не успеет перехватить приезжающая на пары в последний момент шайка.              До университета, на этот раз, ему добраться действительно удается. И он даже отсиживает одну лекцию. Но стоит ему выйти из большого кабинета в толпе студентов со всей параллели, как он слышит шипение буквально себе на ухо.       — А ты живучий таракан, да, Хан Джисон? Мы думали ты как минимум неделю будешь не в состоянии доползти досюда. Думали, отдохнем от твоей мерзкой физиономии.       — Так где твой бойфренд, Хан Джисон? — доносится смеющийся голос с другой стороны, — Ты нам вчера так и не ответил.       — Ой, что это, он попользовался твоей тощей задницей ночку и бросил?       По коридору разносится разноголосый гогот и Джисон мечтает раствориться в воздухе, рассыпаться на атомы и исчезнуть. Поток едких фразочек не останавливается, его периодически толкают то с одной, то с другой стороны, а брюнет понимает, что он просто не может ничего сказать и ничего сделать. Он словно связан по рукам и ногам и какие-то силы, что намного выше него, имеют над ним полный контроль. Неожиданно в сознании вспыхивают ярко-красные глаза и Джисон ловит себя на мысли, что хочет, чтобы Минхо оказался сейчас рядом. Хочет иметь гарант, что его больше не тронут. Он устал неимоверно, и как-то плевать уже на свою душу. Какая разница, где мучаться, сейчас здесь или потом в Аду? Так он хотя бы получит возможность на передышку. Сможет пожить спокойно пару десятков лет. Разве нет?       — Мой парень поговорит с вами завтра. — Бросает он едва слышно, сам практически не осознавая, что говорит, и уходит прочь, с трудом просачиваясь через смеющихся парней, наплевав снова на учебу и оставшиеся пары и думая лишь об одном — контракт.       Квартира встречает привычной тишиной. Джисон лишь скидывает обувь и рюкзак и практически бежит в спальню. Мнет дрожащими руками контракт, пока достает, и кладет его на стол, слепо шаря в поисках ручки или карандаша. Условия. Надо прописать условия. Всю поездку на автобусе в голове крутился звонкий голос: «Я могу каждого человека, что встречается на твоем пути, заставить кланяться тебе. Могу сделать тебя всеобщим любимцем, звездой университета, а в будущем, кто знает, страны? Мира? Могу сделать так, чтобы каждый человек на этой жалкой планете испытывал к тебе лишь трепетно-нежные чувства. А могу сделать тебя буквально прозрачным для всех окружающих, чтобы люди смотрели на тебя и едва пройдя мимо забывали о твоём существовании. Я могу что угодно, Хан Джисон. Но у тебя только одна попытка сформулировать своё условие. Выбирай с умом.»       Всё это не то. Джисон морщится и отгоняет все эти варианты, как назойливых мух, вертя головой. Всё что предлагал демон — не совсем то, чего он хочет. Он просто хочет покоя. Но он ведь не может попросить просто покоя, верно? Это исчадье ада может извратить эту формулировку, как только пожелает. Покоя, спокойствия, безопасности… Защиты. Точно. Он хочет быть защищенным. Всегда. От любой опасности, любого стресса, любого зла.       Глубоко вдохнув, Хан принимается выводить слова в пустой строке и, перечитав их раза три, смотрит на место для печати. Осталось только закрепить кровью. В стакане с канцелярией находится маленький ножик. Крепко зажмурившись, он сжимает его в одной руке и, пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, вонзает его в палец второй руки. Боль прошибает его, как разряд грома, и Джисон, не выдержав, рвано всхлипывает. Как он и думал — всё тело начало ныть, каждый синяк дал о себе знать. Где-то болели даже кости, и Хан с ужасом понимает, что он вполне мог разгуливать эти сутки с переломами, абсолютно об этом не подозревая.       Поток мыслей прерывает вспышка пламени перед его носом. Капля крови с пальца успела стечь на бумагу, что заставило контракт буквально сгореть. И ничего… Джисон вертит головой, смотрит на свою руку, даже зачем-то выглядывает в окно, но абсолютно ничего нигде не изменилось. Что ж. Похоже единственный способ понять, сработало ли всё это или нет — выйти из дома и направиться в свой университет.       Хан смотрит на часы и осознает, что он просидел намного дольше, чем ему показалось. Пары закончатся вот уже через полчаса, он едва успеет доехать. Смысла возвращаться нет. Тогда завтра. На дрожащих и всё ещё ватных от нервов ногах парень доползает до ванной, перебинтовывает несчастный палец, и решает дойти до продуктового магазина, иначе он просто-напросто загнется от голода. И ради чего он тогда продавал душу, спрашивается? Но как только забинтованная рука касается дверной ручки и боль накрывает с новой силой, Джисон переосмысливает все свои приоритеты и решает, что от голода как минимум ещё сутки умереть он не должен, а значит к черту всё.       Дверь запирается на засов, одежда летит тупо на пол, а сам парень, ровно как день назад, просто падает безвольной куклой на кровать и проваливается в сон.       Телефон так и не заряжен. Солнце во всю светит в окна. Фоновый шум улиц дарит какой-то покой. Джисон медленно открывает глаза и трет их кулаками. Спокойно. На душе непривычно спокойно. На часах 9 утра, успев напрячься, парень мысленно пролистывает календарь, и с облегчением выдыхает — выходной. Ему и так слишком много придется наверстывать. Хан Джисон не привык пропускать пары, и он не имеет ни малейшего понятия, у кого ему взять лекции и задания по всем пропущенным предметам. Наверное, придется обращаться непосредственно к преподавателям.       Живот неприятно урчит, и до студента только сейчас доходит, что он за четыре дня съел лишь одну черствую булку. Какой кошмар, как у него вообще ещё есть силы на то, чтобы хотя бы дышать? Как только Джисон думает о том, что всё-таки нужно собраться с силами и пойти за продуктами, до его слуха доносится шум воды с кухни. Парень резко садится на кровати и непонимающе хмурится. Он только что её не слышал, и не должен был. Ключей от квартиры нет ни у кого, даже у родителей, они всего лишь в одном экземпляре, и этот экземпляр, он точно помнит, лежал вчера вечером на тумбочке у входной двери. Воду на кухне он не включал уже как минимум сутки — вчера вечером так уж точно не приближался даже к кухне. Так откуда…       Стоит парню встать на ноги, шум воды прекращается и коротко пищит сенсорная панель плиты, сигнализируя, что её выключили. Что за… В его доме определенно кто-то есть.       Пока Джисон в панике оглядывается вокруг, истерично думая, что можно использовать в качестве оружия, дверь спальни бесцеремонно распахивается.       — А, проснулся? Ну доброе утро. — пухлые губы слегка кривятся в усмешке, пока жилистые руки ловко стягивают через голову кухонный фартук, а после поправляют рыжую шевелюру, — Стоит отдать тебе должное, хитро придумано с условием контракта. Защиты, значит, хочешь? В том числе и от твоей собственной пустой башки, которая решила, что это нормально, не кормить своё бренное тело несколько дней подряд? А мне теперь тут в няньки подавайся, в личные повара. В кого ещё, м? — Бурчит раздраженно, но как-то… не опасно? И смотрит на Джисона с нечитаемым блеском в глазах. — Что вытаращился, Хан Джисон? Иди, ешь, завтрак на столе.