Человек не сможет открыть новые океаны, пока не наберётся смелости потерять из виду берег.
А. Жид
Главная мера ума – это способность меняться.
А. Эйнштейн
Чонгук спал всю ночь напролёт как убитый. Ни боли в теле, ни насекомые, ни другой человек впритык, ни посторонние лесные звуки, ни-че-го не могло потревожить и вывести из долгожданного выстраданного бессознательного отдыха. Не исключено, что Чонгук спал не ночь, а вечность минимум, ведь попытки разбудить навряд ли бы удались. В действительности его не пытались разбудить, проснулся сам то ли интуитивным звоночком, то ли врождённо-встроенными внутренними часами. Глаза продрались с трудом и сразу защипали. Первая мысль – в спальнике он ютится один. Приподнимается на локтях и заплывше сканирует лесную округу, затем скашивается на место у костра. Зола есть, Сущего нет. Невольно вдыхается песчинка паники из морозного влажного воздуха, иначе почему так завелось в грудине? – Эй! – выкрикивает хрипловатое, имени-то не знает. На зов не откликаются мгновенно, но Чонгук не успевает хапнуть уже горсть паники, откуда-то из-за пучины зелени возникает псевдопропавший с нагромождёнными на руки сухими ветками. – Я здесь, не бойся. Дрова рублю, – сгружает те около небольшой вырытой выемки с той самой золой. Чон вчера спрашивал, ему ответили, мол, техника безопасности, чтобы огонь случайно не распространился и не поджёг весь лес спичкой. – Можешь ещё доспать, пока я разводить буду. Плющится щекой и натягивает материал спальника до лба. Облегчение накатывает поверх, в грудине убаюкивается до мерного, нерасторопного. Сущий не бросил в чаще, не ушёл. Чонгук засыпает, урывая такую сладкую возможность спокойствия. Второе пробуждение выходит несамостоятельным: его настойчиво звали и звали, и звали… Кое-как проморгался, заставил себя сесть. Ощущения не отличаются невесомостью и тонусом мышц, скорее наоборот – по нему будто проехался асфальтоукладчик. Бодрое утро на лоне природы? Бодрое – точно мимо, лоно природы – не поспорить, жужжащий неопознанный жук подтверждает. Внешний видок наверняка не лучше: щупает опухшее лицо, трёт веки — тоже опухшие и красные, с синяками под, — уводит пальцы в топорщащиеся, загрязнившиеся у корней волосы. Мда, видок загляденье, Чонгук представляет. Оно не особо-то волнует, всё-таки не на курорте блистать красотой на сто баллов, просто самому малость противно и некомфортно. Вымыться бы, переодеться… И лоб чё-то противно чешется, ащ! – Чонгук, скинь мне меч, – доносится снизу. – Какой меч? – тупостью. – Лежит рядом с тобой. Вот это новости. Отворачивает край – меч тут как тут. Мило. Чонгук беспечно пускал слюни с кровавым оружием под боком. Трогать противно, странно; не решается взять за рукоять, подковыривает за ножны и выдаёт недоумевающее: – Тяжёлый. – Конечно. А ты думал, он игрушечный? – … – отмалчивается, ибо ничего не думал, вообще меч не держал до этого. Не тяжёлый – тяжеленный. Отрывает аж обеими руками и ёрзает к границе настила, свешивает ношу. – Кидай, я поймаю. Ну, кидать так кидать. Чонгук не целится в голову, не-а, нет… Чуть-чуть. Отпускает – «снаряд» сноровисто ловят и перебрасывают в правую ладонь. Сущий без проблем удерживает рукой. Не двумя. Рукой. Нет, ладно, Чонгук бы смог удерживать рукой, правда, вероятно, та бы заныла через пару минут и затряслась ходуном. Сущий же не банально держит – сражается этим оружием. Нерезонно сравнивать себя со взрослым мужиком, само, у Чонгука охочая, восприимчивая, впечатлительная натура, вот и расстраивается, толком не проснувшись. Хрен с ним, со сравнением. Актуальнее слезть на твёрдую землю и… отлучиться. В туалет, в общем, причём… Ух, чёрт! – Я переживал, не свалишься ли ты без меня. Ночью ты практически не двигался, поэтому я решил, – не свалишься, и, собственно, не свалился, – тем временем разглагольствует альфа, прокурсировавший к буйному костру, кладёт меч. – Я рискую свалиться непосредственно сейчас! – восклицает страхом, попутно стараясь перелезть с лежанки на какую-нибудь ветку и зацепиться за ствол. Со стороны он, наверное, наполовину повисшая, барахтающаяся гусеница, не иначе. – Не дёргайся, расшатываешь. – Ты клялся, что хреновина не упадёт! – Не упадёт, если прекратишь едва не отплясывать на ней, – причитает, подрываясь проконтролировать недоразумение. – Правую ногу протяни и обопрись, аккуратно руками перебирай и обними за дерево. Давай я залезу и помогу, – то ли предложение, то ли констатация. – Сам, я сам, – натуженно пыхтит, выполняя чужую инструкцию. Жопой об косяк — и в прямом, и в переносном — недюжинными усилиями перекочёвывает с настила на крепкий шероховатый ствол. Фух, мамочки. Спускаться сложнее и боязнее, чем забираться, к тому же забирался невменяемым. Теперь относительно выспавшийся, таки взбодрившийся утренними внеплановыми потягушками на высоте метров пяти. Красота, и птички поют. – Молодец. Так же аккуратно вниз. Чон складывается на корточки, балансируя на ветке, и примиряется к веткам под ним. Невольно задаётся выскочившей исподтишка белибердой: поймали бы его столь же легко, как меч? Не озвучивает вслух и не расчленяет для детального анализа, ему не до тараканьей ереси собственного мозга. Съезжает попой, ступнями дотягивается до следующей «ступеньки» и чуть не грохается из-за предательски соскочившей ноги. – Нормально, – оповещает, заметив ломанувшегося к нему Сущего. – Я сам. – Сам, ага, сам. Расшибёшься ты, да, сам, а виноват буду я. – … – нечем возразить, немощно ждёт непрошенную подмогу. Спуститься с Сущим будет рациональнее и выйдет без переломов или травм, Чонгук по хвойным деревьям отродясь не шлялся, в новинку. Как и похищение с промыслом кристалла. Среднестатистическая жизнь — насколько она среднестатистическая у мага — швырнулась под откос. Трогают за лодыжку и настойчиво дёргают, срывая к низу а-ля спелое яблочко. Не успевает испугаться — обосраться, — его попридержали за локоть, смягчая спуск. Дальше мужчина перелезает ещё ниже первым; без спроса, с негласным позволением, страхует за талию, спрятанную под двумя свитерами, ибо заверещали: – Держи меня, держи, не отпускай, не смей отпускать, – и жмутся к чёрствой коре. – Помнится, вчера ты требовал обратное, – не без удовольствия в тоне поддевает. – Вчера – не сегодня, а сегодня – не завтра. Не смей отпускать, – наказывают нахмуренной важностью. Верно, каждое завтра вносит коррективы. Отпустить приходится: мужчина вновь ловко спускается, занимает позицию на самом нижнем «ярусе», маня к себе. Чонгук ведётся. Ладонь в ладони, и Чонгук становится рядом, рядом-рядом. Ладонь из ладони, и Сущий спрыгивает на землю с глухим хлопком. – Отлично. Просто съедь немного по стволу. Я тебя поймаю. – Схоже с проверкой на доверие. Ну так я тебе не доверяю. – Ты не обязан. – Спасибо. Доверие заслуживают. Ты не особо стараешься, – горькой шуткой, не реальным наездом. – Возможно. Но и ничего не делаю, чтобы подорвать его сильнее, чем есть. Я ни разу не сделал тебе плохого. Речь не о похищении и блокирующих наручниках, о существенно большем, о том, что искалечило бы и безвозвратно покромсало на незаживающие ошмётки. – Не показатель. – Возможно. Но какой смысл мне делать тебе плохо, если я не делал этого изначально? – Надоест возиться и играть святую добродетель. – Не показатель. – Возможно. – Вот и поговорили. Иди сюда, я же до сих пор играю святую добродетель, значит пока нечего паниковать. Очередной бестолковый диалог, не приведший к разоблачениям или истинам. Чон свешивается с последней ветки, стискивает ствол руками-ногами и, шкрябаясь об шероховатости, с перебоями скользит, точно неподходящий к механизму брак. Оно не продлилось долго, в какой-то момент произнесённые слова исполняют – ловят и отнимают от дерева а-ля коалу. Чонгук в кольце поперёк рёбер, его надёжно удерживают и… и не намерены отпускать? Впиякивается в руки Сущего своими, не с целью отодрать, просто куда-то деть. Тёплое дыхание в шею перекрывается воротом, зато призрачно оседает на загривке. Чонгук подгибает колени, дабы не достать до покрова — не достал бы в любом случае, — неосознанно поджимает пальчики на ногах и позволяет неведомому доселе происходить. Он капельку замудохался, а утро умножает обороты. Его так и несут прямиком к костру. Зажарят на вертеле? – Обувай, – произносят мягкостью у уха. Вместе с тем омегу на частичку «роняют», задышав во всклокоченную чёрную макушку. – … – послушно разгибает колени и впихивается в берцы. Наконец на твёрдой родимой земле, ста лет не прошло. – Всё? Разрешаешь отпустить, маленький ома? – Да-да, – резко лопочет и, почувствовав свободу, бухается завязывать шнуровку. Вдруг Сущему и здесь приспичит проявить себя. – Почему мои ботинки очутились тут? – Я положил их к огню, чтобы нагрелись, когда ты проснёшься. – Я не просил. – И? О таком обязательно надо просить? – … – стреляет исподлобья на невозмутимое лицо. Отчаянно непонятна забота от злодея. Со шнурками разобрался, кхм... Подкатывает капец. – Мне бы, – заедает, – отлучиться. То самое, личное. – Иди. – Нет, мне немножечко по-другому… – коротко хныкает и выдаёт безысходностью: – Бумага есть? Или листьями подтираться? Сущий не поменялся в мимике, молча закопался в портфелях и так же молча передал белый рулон, благословляя. Чонгук рванул не то от нетерпения, не то от стыда; вновь несметно благодарен за тактичность. Обосновавшись у какого-то густого кустарника, проклинал целый свет. Благо с покакать у него дела обстояли попроще, нежели с пописать, справился быстро, тем более и так держалось на подступе… Утро мерно добивает и добивает. Возвращается к «очагу» еле плетясь, на мужчину нарочито не смотрит, падает на бревно, пихает обратно туалетную бумагу. – Ты главное не ходи в ту сторону, – концентрируется на бушующих стихийных всполохах. Изображает невозмутимость, пока естество идентично бушует. – … – Не пойдёшь? – тишина побуждает посмотреть на спутника. Тот достаёт из огня ковшик с разогретой водой и заливает сухпайки. – Не пойду, – в голосе сквозит проглоченным смешком. – … – кивает, расслабляется на толику. – А ты? – Ум? – Какал? Сущий вздёргивает взгляд, и Чонгук достойно его сносит. – Нет. Я занимался этим вчера, мы ещё были в горах. – М-м, – реагирует преувеличенно глубокомысленным мычанием. Лоб подходяще зачесался — чешет, — хоть какая-то видимость деятельности. Зачем ляпнул? Уровнять счёты, не ему же одному «позориться». Уровнять – уровнял, да менее неловко не стало. И неловко лишь Чону, Сущего не пронять, на внезапно закинутую удочку вон не клюнул, ответил и доказал, что без комплексов в данной теме, Чонгук зря попробовал. Сущий, напротив, развеселился весь, Чонгук в противовес напыжился. Ну ясно. Его взяли в поход для развлечения, скуку разбавлять. Он справляется. Обидно. – Тебя комар укусил, не расчёсывай. К прочему огромная красная точка на лбу, блин. – Зубы почищу? Гигиена полости рта отвлекла от постигших напастей. Мужчина подсобил — как и всегда?, — любезно вызвавшись подержать бутылку с водой, дабы омега умылся. Там и завтрак должно заварился, подостыл. Каша. Чон не почитатель этой овсяной бурды, однако уплетал за милую душу, не выкобенивался. С завершением пригорюнился, наблюдая за догорающим костром, дров туда не подбрасывали, то бишь скоро неминуемо в путь. Сущий уже почти укомплектовал рюкзаки, полез за забытым спальником на лежанку. Хруст галетов со вкусом лесных ягод аккомпанирует слабому треску истлевающего огнём дерева. Ирония превосходна, ведь именно чего-то лесного Чонгуку так недостаёт! Да, ему опять всучили вкусняшку. Изнывающее тоской нутро не задобрить сладостями. Печенька, печенька,.. Взор ненароком задевает облокоченный о бревно меч. Печенье теряет актуальность. Чонгука манит коснуться, ощутить ту внушающую тяжесть. В Академии с восьмого курса вводятся дополнительные практические пары по обучению конфронтации магией разного рода оружию. Чонгуку доводилось присутствовать на такой паре старшего курса — преподаватель разрешил — и ему невообразимо понравилось, не терпелось приступить, овладеть, превзойти. Поэтому знания и навыки с этого угла весьма посредственны – он не доучился до них; никакого вида оружие до сего дня не трогал, хотя страстно хотел, поэтому влечёт вражеский меч. Вражеский. Сколько крови пролито этим мечом?.. Брезгует брать осквернённое оружие за рукоять, вместо берёт за ножны двумя руками,.. Чонгук хотел и хочет научиться управляться с оружием. Но разве оружие бывает неосквернённым? .., взвешивает, гладит рисунок резьбы. Заворожён спрятанной сталью; на шаги вынужденно отрывается из-под чёлки на альфу, не выразившего недовольство за своевольность или опасение, что, на секундочку, пленник внезапно обзавёлся оружием и мог бы применить его. Не мог бы, оба осознают. Меч возвращается в прежнюю стойку, Чонгук к галетам, Сущий компактно сворачивает спальник и вмещает в рюкзак. В путь? Меч вынимают из ножен прямо перед рефлекторно отклонившимся мальчишкой. На мгновение чудится удар, сносящий голову с плеч. По факту же мужчина демонстрирует клинок, поощряет любопытство маленького омы. Затем и вовсе присаживается на корточки — у ног, определённо близко, с нарушением личного пространства. Они на едином уровне — и укладывает лезвием плашмя на острые коленки. Чонгук растерялся. Не представилось выбора, кроме таки взяться кончиками пальцев за рукоять, чтобы меч не съехал. Глаза метались по свирепому оружию, с него перекочевав на лицо напротив: умиротворённое, непоколебимое; разбитая губа зажила, гематома на лбу растворяется, на переносице желтеет, колючая щетина; толстый шрам собирает рассеянное внимание на себе, глаза неизбежно сталкиваются с глазами – и Чонгук поспешно юркнул своими обратно на предмет. Ему дают волю расспросить, высказаться, его ждут. – Этим мечом ты отрубаешь руки, – утверждает ровно; в груди ёкнуло и подоспело отвращение, он держит этот самый меч, которым искалечили двух преподавателей Академии и ещё неизвестно скольких магов; он с человеком, который пал до подобного безобразного преступления. Какой силы размах отсекает кисти, переломав кости? Жутко. – Нет, – Сущий отбривает не менее ровно. Знаваемые истины… – Не им? Снова глаза в глаза. – Я не рубил руки, Чонгук. Ни разу. … разваливаются в труху. Что? – Что? – Ни этим мечом, ни чем-либо другим. – Что? – … – улыбается на замешательство. По-прежнему глаза в глаза, будто завуалированно утаптывает в грязь. – Мне говорили, ты рубишь руки. Отрубил Гао Имин и Миябэ Яну, и- И- И ещё наверняка кому-то, – лепечет заведённой эмоциональностью. – Нет. – Да! – Нет, Чонгук, – с деликатным нажимом. – Магия не залог твоей правоты. – … – сводит брови, наспех соображая. – Вы не рубите руки? Не вы? – Мы, Чонгук. Имею в виду – не я конкретно. – Н- Ты сам говорил, что рубишь! – недоумевает, отказывается принимать новые истины, несопоставляемые со старой картиной, где чёткий образ разыскиваемого правительством аморального ублюдка. – Не говорил. Я не опровергал твои суждения на этот счёт, маленький ома. Улавливаешь разницу? – … – прикусывает изнутри губы. Не знает, как быть с полученной информацией, она же противоречит, не складывается. Куда её? Выстраивать новую картину? – Среди нас рубит руки кое-какой доброволец, он вызвался, уважаемые маги из столичной верхушки в прошлом приказали арестовать и упечь за решётку всю его семью. – Почему? – Из-за расхождений во мнениях о светлом и счастливом будущем, естественно. Кстати, рубит руки тот человечек не мечом или иным банальным оружием, а самым мощным оружием на планете – магией. Она идеально с этим справляется. Чон сглатывает комок горечи. Отравляет, что есть маги, использующие древний дар в столь гнусных целях, какие бы причины тому ни предшествовали. И здесь Чонгука переклинивает. – Погоди, – шепчет озарело. – В ваших рядах много магов, да? – … – ему кивают с предвкушением. – Откуда? – Умница. Правильно мыслишь. Как Чонгук раньше прошляпил?! При первой же битве, когда на пару с Сущим вывалился на улицу, бой вёлся между кастой Сущего и педагогами Академии. Несостыковка кроется на поверхности и нахально очевидна, что не замечается с ходу: на острове в принципе отсутствуют плохие маги или группировки плохих магов, им неоткуда основаться из ограниченного числа студентов Академии и с истинами, вкладываемыми в стенах заведения. Так ведь истины уже дают сбой. Все выпустившиеся маги либо обрывают обучение, распределяемые работать по предпочитаемым сферам специальной службой, либо продолжают, готовясь к сдаче экзаменов на ступени в предназначенном центре. И в том, и в том случаях маги находятся под надзором, не упоминая о подписанных бессрочных договорах. – Откуда? Среди вас не должно быть магов вообще, – вытаращился с неверием. – Это, ну, – судорожно генерирует предположение, – предавшие маги? Они в розыске, как ты? – В розыске предостаточно, да. Но среди нас нет академских, Чонгук. Ты первый. – Я не с вами, я никакой не первый, – цедит доходчивостью. – Этих людей учил магии — и учу до сих пор на досуге — я. Всё, остановочка, Чонгук выходит. Серьёзно, выпустите его из дурдома. Сдувается, спину горбит и отутюживает хмурость. Вдруг получшело, он вот именно – в дурдоме, воспринимать любые слова толком незнакомого мужчины к сердцу — за новые истины — не стоит. – Несёшь бред, – фыркает, расслабившись. – Ты обычный человек, мы оба знаем, и уж это ты точно говорил, подтверждал мне, сам. – Верно. Я обычный человек, учащий магии своих сторонников. – Противоречие, – Чонгук сужает веки; старается не поддаваться – и всё равно поддаётся, падкая, неугомонная натура руководит. Обманывайся-не обманывайся – из них Сущий знает гораздо больше, поэтому Чонгука влечёт к нему, к разговорам, к разгадке. – Значит, я исключение, – беспечно отбивают, не превосходством или бахвальством, а разумеющимся. – Человек, осведомлённый в магии, включая конфиденциальную информацию. Как такое могло произойти? – наводят. – Как, – вторит, принимая задачку. Чонгук любит задачки, аж ногами задёргал, нормально перехватив меч за рукоять. – Ты стопроцентно человек? – глупо уточняет, мало ли. – Да, – испускают со смешком, переминаются со ступни на ступню, наблюдая за загоревшимся мальчишкой. – Ты-ы… когда-то был магом? – магом нельзя перестать быть, Чонгук просто накидывает варианты, дабы хоть за что-то в итоге уцепиться. – Нет. Магом я никогда не был. – Был кем-то другим? – Был.– Почему тебя называют «Сущим»? – За прошлое.
– Не магом? – Не магом. – Кем-то другим? – Кем-то другим. – Не человеком? – Человеком. Ты же, являясь магом, не перестаёшь быть человеком. – … – Ладно, стоп. Для этого разговора рано, мы отвлеклись. Как тебе меч? Нравится? Учитывая, что им не рубили руки. – Нет, давай дальше про- – Чонгук, – пресекает. – Я хочу про то, – капризной твёрдостью. Натура Чонгука же ещё и упёрта в стельку. – Ты всё узнаешь, если дашь мне шанс сказать тебе позже. Не дуйся, маленький ома, – примирительно, – не то щёки лопнут. – Пф, – воздерживается от дурашливого посылательства. Прекращает дрыгать ногами, обуздывает неутомимую жажду к познанию. – Ну давай про меч, – уступает, грех упускать и эту тему из-за упрямства; исследует отполированный клинок по всей длине, отрывает за рукоять над коленями, снова пробуя увесистость в ладони. – Крутой. Я послужил бы с таким при администрации. Правда выдают оружие тем магам, которые идут в охрану, оборону там. Я пока не решил куда подамся. И, ну да, с учётом, что им не рубили ничьи конечности, меч преобразился в моих глазах. И Сущий преобразился? – Меч для одной руки, поэтому относительно лёгок, из углеродистой стали с примесью противомагических компонентов. Я ковал его под руководством кузнеца, согласившегося помочь. Он лишь следил и направлял, почти не притрагивался к процессу сам. Сталь закалена на совесть – меч достаточно прочен, но вышел кривоватым, приглядываться не нужно, – пальцами давит на клинок, опуская на омежьи коленки, мол, вот. Клинок действительно на одной лежит ровно, а на другой с боку уходит вверх, не касаясь джинсы, – да и в целом не идеальным, я же не профессионал, ни черта не смыслил в ковке. Зато единственный в своём роде, достать вещества, отторгающие магию, было той ещё нелегальной авантюрой – правительство взяло их добычу и разведение под тотальный контроль, едва пограммово не взвешивают. В общем, горжусь этим мечом, пусть он и не без ляпов. – … – Чонгук чутко слушает, укладывая стопочками рассекреченное, оно не критично важное или ошеломительное – и тем не менее заполняет бреши, какая-никакая информация. Чонгук вечно охоч до информации, та грозится модифицировать из его силы в его криптонит. – Крови на нём не было, только магия. Это не значит, что не убью им в будущем. Заманчиво перерезать магам глотки. – … – шарахается не то от откровения, не то от Сущего, который внезапно встаёт с корточек, разворачиваясь к тлеющим углям. – Ну так… убей меня, я маг и я перед тобой, – скрежещет тихим голосом, туже стискивает рукоять. Разговор вытворяет лихие виражи. – Убей ты меня. В чьих руках оружие? Я стою спиной. Конечно, ты не сделаешь этого. С чего бы мне? Заманчиво убивать магов, но мы отрубаем руки, этого достаточно, – предстаёт лицом, возвышаясь. Чонгуку бы чувствовать преимущество, однако не чувствуется, альфа подавляет, нависнув тенью. – Ты ученик, не профессиональный маг. Мы не трогаем учеников не потому, что недооцениваем; потому, что вы ещё можете выбрать иную судьбу. Не все маги наши мишени, в том числе из профессиональных, мы не метём всех без разбора. Между тем того кузнеца позже обнаружили маги. Его убили. Он был второстепенным персонажем, Чонгук. Он не состоял в моей группе, он даже не знал, кто я, догадывался, лишних вопросов не задавал. Видимо, понимал – они обойдутся ему жизнью. Жизнь всё равно отняли, хотя он ничего достоверно не знал. В замешательстве, да?, маленький ома. Это не частный эпизод. Непреложный эдикт Верховного Закона гласит о строжайшем запрете использования магии в отношении животных, но нет эдикта о запрете использования магии в отношении людей. Зачем? Невыгодно самим себя связывать абсолютно по всем фронтам, как потом подчищать общество от неугодных? Из ваших постулатов следует использование магии во благо, и ты клялся мне – во благо, не будешь отрубать руки… А убивать будешь? Если скажут, во благо. И отрубать руки во благо, что угодно во благо – будешь? – … – суматошно завертел поджатым, сморщенным подбородком, язык прилип к нёбу. – Верно, тебе же пока не успели промыть мозги до предельной степени, – обводит раскисшую фигурку терпкой бесстрастностью. – На острове нет оппозиции магам, не смущает? Исключаем моё объединение, мы не оппозиция в мирном плане, скорее радикальное формирование, неоткрытое, и, собственно, нас тоже пытаются зачистить. А так на острове нет оппозиции, все бескомпромиссно довольны положением дел на БарДо. – Да, – жалко и тонко, невесть к чему. Больше не смотрит глаза в глаза, куда-то в обход. – Оппозиции нет, ведь именно маги привели БарДо к процветанию. – Почему никто не задумывается, что они хотят взамен? За всё установлена плата. – … – в мозгах кавардак, аргументы для достойного отпора не обособляются. – Ты- Ты врёшь, – переходит в глухую оборону отрицания. – Мне впустую врать тебе. Ты не какое-то ключевое звено, ты… маленький омега, стечением обстоятельств оказавшийся полезным. – Тогда в честь чего рассказываешь мне? – Ты жаждешь знаний, распутать ситуацию. Знания не удовлетворяют – сразу в кусты? Не в кусты – не доверяет. Как положиться на незнакомца, покушающегося на дом и близких людей? Чонгук не склонится в покорности и не переметнётся на вражескую сторону от расплывчатого диалога, смешно. В чём заручился уверенностью – Сущий горазд толкать пафосные речи, язык у него подвешен, проблематично не окунуться в размышления, Чонгук и окунулся, бредя по лесу с рюкзаком на плечах. Отсутствие эдикта о запрещении использования магии против людей прилично озадачило. Эдикту не помешало бы быть, в Академии учат применять древнее ремесло с добрыми помыслами, соответственно применение против людей исключено. Вместе с тем его отсутствие до банального логично: к БарДо прикован всеобщий фокус, многие мировые государства насторожены и бдительны, не упускают из поля зрения ничтожный клочок земли; многие недовольны и роют под шкуру разведать секреты, познать магию. Вторжение не подразумевается, на съезде Независимой комиссии была выдвинута резолюция о признании магии достоянием национальной культуры, делиться ею БарДо не обязано, при желании может, желания на данном этапе нет, и в случае чего БарДо будет себя защищать, усилиями магов включительно, не зря же те устраиваются в подразделения обороны страны. В стране маги также следят за порядком – розыск, равный ступени аль'герии; тайная организация под крылом правительства? Как бы то ни было, Чонгук ни сном ни духом об эдаком прежде. Этот же розыск убил кузнеца? И убивает неугодных повсеместно? С Сущего не убудет врать или приукрашивать, или недоговаривать. Вдруг кузнец не был белым и пушистым и поплатился заслуженно? Сам факт — кузнеца не судили и не упекли за решётку, а лишили жизни — непростительный. Чонгук не понимает и не будет оправдывать, кто бы ни совершал – обычный человек или маг. Чонгук приручает искусство предков не для убийства. Оппозиция на острове никогда не восставала. Оно не кажется ужасным, Чон живёт так с рождения – так, когда магов все почитают и поддерживают их реформы, возвышающие родину. Чонгук противоположного не видел, потому оно кажется нормальным? Безусловно, периодами читает новости, касающиеся разных государств и обстановки в них, о мнениях, критикующих БарДо и прочее. Главное – его лично положение внутри БарДо устраивало и устраивает, сроду не думал о сопротивлении. Честно, запутался. Все слова Сущего можно обесценить, но разве подобно не с любыми словами? Мы сами решаем, каким придавать ценность. Чонгук не придавал, рано для этого, недостаточно, он воспринял и совестливо обмозговал, не более, не менее. Прочёсывая лес за мужчиной, вовсю ковырял его светлый затылок глазами, отвести их практически не удавалось, примагничивались неведомой силой глазного притяжения. Разительнее выше истолкованных тем задела тема личности Сущего. Кто он, чёрт возьми, такой? Либо мастерски вешает лапшу, либо делится правдой, и Чонгук склоняется ко второму варианту, иначе Сущий не составлял бы угрозу Академии, директор и преподаватели не боялись бы его. Имеем противоположное, то бишь аккуратность не повредит. Сущий – очевидно тёмная лошадка, фальшиво представляющаяся обычным человеком. При том – ни в чём не бывало заявляет, что обязательно поведает подноготную своей личности позже. Позже. Маринует? Умело прощупал, за какие ниточки дёргать: Чонгук за знаниями и с обрыва сиганёт, и библиотеку вдоль-поперёк перероет, и… И миллион «и». Чонгук не дурак, нацеленная многоходовочка прекрасно ясна, поэтому «позже» не устраивает. Фигушки. Не даст шанс сказать позже, не-а. Нет. До свидания. Уже вдрызг расчесал бедный неповинный лоб. Лоб – козёл отпущения. В очередной чешет, отпрашиваясь в туалет а-ля не посреди леса в плохой компании, а на паре в Академии. Сущий при нём не курил, не пил и, хм, даже не ругался, он априори плохая компания, Чон рискует понабраться всякого. Последнее не устраивает, не-а, нельзя. До свидания. Чонгук поступает спонтанно, на эмоциях, без упорядоченного плана. Не с верой в триумф, просто сделать и не терзаться совестью. В недрах души, вероятно, был не против, чтобы его поймали. Из-за всего этого его и поймали. Сопротивление без веры кощунственно. В туалет за ненадобностью, эта отмазка первой взбрела в воспалённый ум; альфа застопорился и отвернулся, Чон же ринулся на вылет – здесь крылась ошибка, ибо, не отойдя на приличное расстояние, ломанулся бегом. На него обернулись — проверить, не показалось ли? — и, прошепча гневное: «Убил бы», – кинулись вслед, уличив беглеца. Догонялки в лесу. Ух, весело! Никому из них. Чонгук преследование засёк интуитивно, там уж и через плечо поглядел мельком. Мельком хватило, дабы адреналин скакнул едва не фатально для сердца. Ощущение битвы не на жизнь – на смерть, пусть провал — не смерть — маячил заочно. Дежавю застилает прозрачной пеленой. Позор. Убежал от грифона, животного стократ смертоноснее человека. А от этого самого человека не сможет. Удивительно? Прискорбно. Чонгук раз за разом ему проигрывает, с чего этому разу быть особенным? Удачно не надевали плащи после завтрака. Сущий на ходу валит отягощающие рюкзак с мечом на землю, облегчая миссию поимки, скорость возрастает, ещё бы переплетённая трава и корни не норовили сотворить подножку – и преград бы не было. Метры стремительно сокращаются, победитель оглашён на старте. Чонгук запоздало спохватывается тоже скинуть груз, оно подсобляет незначительно. И всё равно бегает эта маленькая омега быстро, шустрая попалась, мужчина признаёт. Ключевое – попалась. Через три, две,.. Горчичный свитер в кулаке, мужчина дорвался: дёргает на себя, оплетает руками на манер утреннего и отрывает свирепствующее тело от земли; Чонгук лягается и брыкается в ловушке посредством адреналина, нежели искренней воли к свободе. Замирает спустя непродолжительное и неувенчанное успехом — с этим его ставят на землю, — вкушает поражение, смиряется, скованный и проигравший царапает чужие запястья. Оба затравленно насыщаются кислородом. Антракт. Впереди неиссякающий осточертело приевшийся лесной пейзаж, простор, свобода, во всей красе, абсурдность – Чонгук и буквально, и фигурально в тисках посреди этой свободы, смотреть разрешено, пользоваться не суждено. Позади барьером, впритык, точно дороги назад уже не будет, Сущий. – Как ты понял? Подглядывал?! Всегда подглядывал! – беснуется остаточным эффектом. Сочиняет сказки, лишь бы таки омрачить облик похитителя, не поддаваться речам. Лишь бы не менять старые истины. – Не мели чепуху, – грубо, накалённо, но не зло. – Не услышать твой слоновий разгон было из разряда фантастики, уж извини. – … – пышет жаром, психует, завырывавшись высвободиться. Ему позволяют, и он восполняет комфортную дистанцию. Лицом к лицу, глаза в глаза. – И? – И? – копируют, не поразившись вызывающему тону. – К чему трагический подвиг? Ты бы заблудился и умер от обезвоживания и голода, перед этим заработав болячек от переохлаждения. – Упрости цепочку, – гаркает, игнорируя трясущиеся от перенапряжения ноги, – прибей наконец. Чего ждёшь? Строишь из себя добренького, до сих пор мне ничего не сделал. Ударь для приличия хотя бы. Давай, ну! Похоже на мольбу. Чонгук пытается подстрекнуть, вывести на страшное, непростительное, дабы доказать гнильё натуры, возненавидеть, дабы не усомниться, не изменять старым истинам, ведь его действительно не смели тронуть ни пальцем, волосок не упал – ни в первую встречу, когда никто никому не должен, ни сейчас, когда при всём желании до помощи не докричаться. Почему не унижает, не насилует, не избивает? Почему не рубит руки, как говорил Ладо Вардан? Он обязан! Почему заботится? Это неправильно, это не то. И снова Сущий делает не то, вернее, не делает из прогнозируемого ничего в принципе. – Все злодеи характеризуются битьём своих пленных? Я прям обязан? – Не выношу, что строишь из себя добренького. – Изобью – тебе полегчает? – Да. Шаг, шаг,.. – медленно надвигается по просьбе. Быть расправе. Чонгук рефлекторно скукоживается, отступает единожды, привычкой вскидывает ладони к груди для комбинации призыва и зажмуривается. Тупые наручники. Допопрошайничался, самое оно пожинать плоды. Те, кстати, не заставляют себя ждать, только в ином виде: удар не снёс болтливую челюсть, удара не было, заместо указательный палец упёрли в расчесанный до красна лоб под занавесью чёлки. Чон шикнул и вытаращился. – Не обманывайся. Ты и так меня боишься, смысл бить? Пойдём. И лоб не чеши, – в поучительном жесте надавливают пальцем, вынуждая запрокинуть подбородок кверху. – Мы клали спрей от насекомых, надо проверить. Пародия кары за побег ознаменовалась без жертв с кишками навыкат. Альфа эффектно уходит в направлении бесхозно выкинутых «пожитков», оставляя смотреть ему в спину и глотать пыль. До обеда терпеть чуть-чуть, Сущий заверил. Чонгук плетётся окаменелыми уставшими ногами, предаваясь меланхолии о семье и доме — для него это разные вещи, — скучает. Не знает, когда вернётся. Всё усложняется. К тому же выдал тайну, подвёл, не оправдал ожиданий, замарал честь мага. А ещё перебор много на себя возлагает. Синдром отличника? Отнюдь, он не страдает от страсти быть лучшим, процесс учёбы доставляет ему наслаждение. В плену не поучишься, впрочем, Сущий обмолвился, обучает на досуге… Втемяшивается в затылок, глазам Чонгука уже давно бы заболеть от того, как часто они таранят это место. И ведь, блин, волосы даже не выглядят грязными, блондинистый оттенок был создан дьяволом, не то что чёрный цвет Чонгука, на котором превосходно видно. Сущий и здесь победил, гад. Подлец, урод, негодяй, мразь, подонок, сволочь,.. Злодей. Враг. Чонгук хочет узнать его мотивы, его версию происходящего, но не хочет узнавать его, проникаться, сближаться… Это не нужно, это неправильно, это не то. Он же впечатлительный и восприимчивый, чревато. Тем более навязанные шаблоны уже рушатся кирпич за кирпичом – больно и подразумевает перемены, оттого страшно. Скреплённые друг к другу запястья тянут якорем – наказание за побег; впихнули связующий наручники элемент прямиком после того, как взвалили портфели на плечи и возобновили маршрут. Чон взбесился от досады — нерационально, сам же виноват, причём с избиением столь гуманная воспитательная мера не сравнится, — Сущий пояснил: «Чтобы не расслаблялся и чтобы убавить вероятность второго побега, со скованными руками ты точно один в лесу не разгуляешься». Взбесился-то взбесился, а для ненависти скреплённых наручников недостаёт; пытается возненавидеть, да не получается, потому и требовалось минимум избиение. На предложение попить согласно мычит, и они стопорятся. Его даже ни голодом, ни жаждой не морят. Ну как в таких условиях ненавидеть? Первому уступают бутылку, Чонгук в душе орёт, снаружи давится, увлёкшись выхлёбыванием; неуклюже утирается и передаёт альфе. Литровая бутылка уплетается на славу, пустой убирается кочевать в портфель. – Нам хватит воды-то? – Хватит. Бутылки четыре ещё, – напополам с зевком. Мда, идётся им не весело. Чонгук у них, помнится, для развлечения? Пора развлекать. – … – пристраивается под боком, поступаясь позиции хвостика с терзанием белого затылка. – Если не хватит? – Добудем. Найдём речку, вскипятим. Не найдём – тогда выкопаем ямку, туда зелепушку и ёмкость, накроем целлофаном, сверху камешек в центр. – … – не без трудностей представляет, не бум-бум «внешность» конструкции. – И чё? – и функциональность. – Под солнцем нагреется, некая баня, которая заиспаряет влагу, конденсат будет оседать на целлофане, из-за камня стекать к центру и капать в нашу ёмкость. Вуаля. Метод на троечку, за несколько часов на пару глотков наберётся и то при благоприятном раскладе, при выживании имеет весьма мнимую пользу. Способов добычи миллион. К примеру, есть метод через мочу, и тебе лучше о нём не знать. – Ты уже сказал, что через мочу! – Да, – Сущий с упоением ухмыляется. – Фу! Я бы никогда! – выразительно кривится в искреннем отвращении. – Если бы от этого зависела твоя жизнь? – Нет! Фу! – Свою собственную мочу? – Нет! Никакую! Ничью! Фу!.. А ты? – косится настороженно. – Если бы от этого зависела- – Фу, заткнись, – отстраняется подальше. – Ты забавный, – вдруг огорошивает сквозь смешок. – Пф, – фыркает, мигом смурнеет, – кто бы- – Это не оскорбление, Чонгук. Ты милый, так ярко реагируешь. Не о чем переживать. Потеряем всю воду – не умрём, мочу пить не придётся, обещаю. Потому что уже завтра, где-то к обеду, мы будем в столице. – Завтра, – мечтательно. Странные реплики — комплимент? — благополучно отфильтровывает, в сердце затесалась неловкость. – Цивилизация, роскошь технологических революций, душ, м-м. Мне- – умолкает, уставившись на нечто, мелькнувшее впереди между деревьями. – Там- – Да. И Чона без церемоний задвигают за себя, взявшись за рукоять меча у пояса. Пересечение с животным сулит неприятности. Магии для щита нет, только Сущий. Омега не рыпается из-за широкой спины с поклажей, неловкость в сердце взращивается и приобретает размах, а некогда предаваться терзаниям, на них несётся зверь! – Виверна, – с долей успокоения различает мужчина, руку с меча не отнимает. Чонгук высовывается: по земле шустро перебирает лапами, машет крыльями крохотный дракон. Виверны эволюцией лишились передних лап, те срослись с крыльями, последние предназначение не выполняют – недоразвитые, для полёта не годятся, вот и обитают эти пройдохи не в небе. – Ночные ж, – обступает громоздкий портфель, цепляется за локоть своего немагического «щита». – Глупый детёныш, наверное. Предположение подтверждает непосредственно примчавшаяся бледно-фиолетовая виверна. Чонгук отступает, и виверна переключается всецело на него, будто приманили лакомством: издаёт звонкий гортанный звук, воротит мордой и идёт на Чонгука. Чонгук от неё. Сущий наблюдает зрителем. – Эй, убери её, – не то просит, не то повелевает. Завуалированно возмущается, нападению не препятствуют, хотя строили из себя героя, загородив собой. Из злодея герой сфабрикованный. Виверна пригибается изогнутым дугой туловищем, растопыривает крылья, гоняя человека не хуже волка или медведя. Чонгук пищит ругательства и петляет от мелкой занозы, сторонним ракурсом замечая улыбку на кое-какой осточертевшей роже, потому, чтобы неповадно было, примыкает к наслаждающемуся представлением мучителю, надеясь, что и тому перепадёт. Прогадывает, виверна тычется в ноги исключительно отплясывающему вокруг Сущего Чонгуку. Вполне вероятно, у Чонгука латентная боязнь животных. Не в острой форме, но в той, дабы бегать от безобидной виверны и отпихивать её мыском. Да и сами животные не особо его обычно жалуют. Из взаимности? – Хренатень, – изрекает неутешительный вывод, подкреплённый кромешной несправедливостью. – Ты её провоцируешь, – смилостивились, унимая смех. – Я стою на месте – и ей безразлично. Они же до безумия любопытные, и ты своим поведением подогреваешь её любопытство. – … – на риск вкапывается непоколебимой скалой, пока неотрывно бдит за приставалой. – Не хотел помогать – так бы и сказал, – мужественно сносит погрызывание берца и штанины. – Вмешайся я – её любопытство бы умножилось. И я помог, маленький ома. Ты для неё стремительно теряешь интерес. Виверна скребёт когтями на верхушке крыла по шнуркам ботинка и, не признав их достойными, наконец отлипает. «Спасибо» приберегается из вредности и потешательства альфы, который мог сразу подсказать, не выжидать и не смеяться. – Чего она? – неосознанно снова тянется к чужому локтю, обхватывает эту область обеими стеснёнными ладонями. Зверь — уместнее «зверёк» — шлёпнулся носом в почву, активно тыкаясь туда и перманентно завывая. – Ну, – Сущий озадаченно касается лба незанятой рукой и тихонько чертыхается, задев гематому сильнее допустимого, – они туповаты. Еду ищет? Или видит еду в нас, но мы слишком крупная дичь для такой крохи. – Крошечнее Лохмуса, – отзывается на взгляд, задрав свой с чудаковатой виверны на мужчину. – Что это? – Не что – кто. Обитатель Академии из подвида ратикусов полуразумных. Благо Лохмус – не секретная информация и о нём разрешено говорить кому угодно, даже тебе. Правда он то ещё чучело. – Чучело? – Любя, – сарказмом. – Ты его просто не видел, он настоящий заросший шерстью пенёк. – Так чучело или пенёк? – И то, и то. Ещё крыса, кракозябра, лупоглазая дичь, абьюзер и, коронное, лохмусятина. – За что же ты его так любишь? – Он задрал кусаться, – с затаённой обидой. – Никого не кусает, а меня постоянно. Это он с виду безобидный, пасть разинет – пипец. У меня даже шрам на пятке. Не стоило при нём носочек снимать. – … – Сущий в открытую посмеивается, удостаиваясь демонстративного отпускания его руки. – Юнги тоже ржал. – Кто такой Юнги? Виверна втискивается в их диалог протяжным карканьем, шебуршась в грязи. Для Чонгука служит отрезвляюще. – Всё тебе расскажи, ага, – растрепался врагу о доме, невероятно. Жучайше соскучился, вот из него и льётся рекой. – Давай её покормим, – переводит стрелки. – Плохая идея. Она увяжется за нами, – нарочито разворачивается возобновить путь. – Зажал, – констатирует, аки не ему выделяли вкусности после основных приёмов пищи. Всегда: хорошие поступки скопом теряют актуальность, соверши хоть один, им противоречащий. Уговаривать не приходится, Сущий стаскивает рюкзак в поисках приемлемого для дикого животного, то из безудержного любопытства оторвалось от земли, подскочило ошпаренно и навалилось на рюкзак, превосходящий в габаритах лазутчика. Экспозиция: гиппопотам и моська. Помимо сухих пайков дельного не найти, под раздачу попадают галеты. – Твоя порция, – интонация сродни «не передумал?». Чонгуку не пять лет. – Ты же уступаешь их мне, я уступаю этой малявке. – Маленькая ома уступает маленькой виверне. Дерзай, – разрывает прозрачную упаковку, передав печенье. Виверны непредсказуемы, пальцы им лучше не совать, пожуют-посмакуют похлеще Лохмуса; Чон приседает и призывно цокает, удостаиваясь неминуемым вниманием, на пробу кладёт угощение. Зверёк приплюснутым носом нюхает и вгрызается заострёнными зубами, отламывая. Глупы и всеядны. *** За обедом застаёт расслабление и какое-то умиротворение, словно текущее где-то там, в пройденной полосе леса, оборонило ценность и стало неважным. От усталости? Смирение? Или передышка, пауза. Не отличить, оно и не сдалось, Чонгук вручил свою истерзанную душу этому мимолётному спокойствию на восстановление. Возможно, виной увязавшаяся за ними виверна. Малютка доела и примчалась, нагнав крошечными лапами. Омегу неугомонное существо не отягощало, напротив. Наблюдать за ним было весело, отвлекало от нерадужных перспектив и напрасных дум. Наручники боле не «спаяны» вместе. Неопознанную скрепляющую часть изъяли с начала привала. Поучительное наказание за побег выстрадано. Не то чтобы уж прям страдал, не успел толком… Разъединить пришлось из-за рюкзака, не снялся бы в противном. Хотя с Сущего не сталось бы скрепить заново, он не сделал этого. Обошлись без костра. Сущий ещё за завтраком озаботился об обеде – вскипятил воду, перелив в термос, поэтому разводной суп с лапшой заварился бесхитростной схемой. Сейчас этот мужчина кормит прямо с ладони остатками лапши канючащую виверну, причитая грозным бубнежом: «Не советую кусать меня», – к нему доверчиво примкнули: держатся когтями за мизинец и очаровательно чавкают, елозя пастью по коже. Животные не различают, плохой или хороший. Они преданно любят наичистейшими чувствами до смерти, даже при условии омерзительного обращения. Чонгук различает, плохой или хороший. И неполадка в том, что Сущий не ведёт себя плохим человеком – ни с животными, ни с самим Чонгуком. – Не замёрз? Как-то резко похолодало, нет? Будто прочёл насквозь и специально задал вопрос о состоянии! Вишенкой на торте. Чонгук уклончиво мычит, вскидывая глаза к заслоняющим кронам. Солнце сегодня часто прячут белопенные облака. Солнце сегодня неопределённое – ни радостное, ни грустное, пограничное, мечущееся из крайности в крайность. Мужчина ополаскивает руку водой из бутылки — виверна подставляется под «душ» повизгивая, у неё удивительно широкий диапазон, — и также наливает воды в крышку термоса, поставив перед встряхивающимся мини-дракончиком. Тот окунает голову, вытаскивает и залазит в крышку с лапами а-ля птица в лужу. Пьёт. – Я говорил, они глуповаты. – … – Чонгук звонко захохотал и отпружинил от портфеля в качестве своего персонального пристанища, уместился с альфой на бревне, выклянчив вперёд гудящие ноги. – Почти осязаемо ощущаю, как ты чего-то хочешь, – по-доброму побуждает. – Печенье кончилось, ты сам всё скормил, – кивает на плескающуюся виверну. – Во- – Варенье. Но я планировал дать его тебе завтра. – ... – цокает многозначительно, усмехается невнятно. – Хорошо-хорошо, дашь завтра, – отмахивается от варенья, не до него, на кону заварушка эпохальнее; подбирает ноги и скрещивает руки на груди, дерзко заявляя: – Раз ты шаришь в магии, то сложи мне комбинацию аль'герии. Продемонстрируй знания. Ну или комбинацию из ступеней пониже, всё-таки высшая магия – это удел непокорённого мастерства. Вызов кристальной прозрачности. Его ввергают в смятение следующим же: – Какую? Ах, так значит… – Конкретную? – прищуривается пытливо, точно расколет чужую невозмутимую уверенность в щепки. – На твой вкус, маленький ома. Ах, любую, значит… Сущий сам себя упёр в угол. – Любую, значит, – улыбается в предвкушении. – Абсолютно. – Комбинация комплексной защиты с вихревыми воронками и рикошетом. Да, Чонгук назвал из аль'герии, из последних — крайних!, — которые выучил перед похищением, Сущий же велел любую. Здесь-то время триумфа скоропостижно… раскалывается в щепки. Упс, ошибочка вышла. Улыбка неестественной небрежной кляксой висит на губах, блёкнет, исчезает. Это какой-то сюр, иначе не объяснить. Сущий филигранно выполнил комбинацию с профессионально отточенной скоростью, Чонгук даже отдельные столпы нормально не различил, Чонгук даже… сам с подобной скоростью не умеет складывать, по крайней мере не аль'герию. И кроме поражения, непонимания, раздражения, в нём отчётливо обуревает восторг. – Давай, – запинается ошалело, – давай тогда комбинацию звёздочного остроконечного урона, – не смыкает век, уставившись на руки альфы, упёртые локтями в разведённые колени. Его слушаются без просьбы на обмозговывание, немедля «ломают» пальцы из столпа во столп, воспроизводя цепочку. Буквально несколько секунд на более, чем двадцать столпов. Чон поражённо вдыхает, опять не уследил; придвигается ближе, впритык, подпирая собой, наклоняется: – Штурмовая из потока посередине, – командует деловито, не замечая своего поведения. – … – складывают, смотря отнюдь не на технику исполнения, а на разошедшегося мальчишку, уже навалившегося всем телом. – Залезь на меня. – … – Чон стискивает челюсть, хлестнув взором от рук к лицу и обратно. Отстраняется незначительно ради мнимого приличия, ибо самого Чонгука не колышет расстояние, вернее, близость между ними. Чужое лицо взаправду очень-очень к его собственному. – Ты похож на маленькую, любопытную, прожорливую виверну. Вот на неё, – указывают на копошение в листьях кустарника. Виверна, наигравшись с водой, орудует по периметру. – Давай не из аль'герии, – наглухо игнорирует. – М-м, комбинация колец. – … – Сущий мажет глазами по возбуждённому профилю омеги, попутно сотворяя. – Очуметь, – восхищённо. – Перекрёстные шары. – Хватит, Чонгук, – обрубает мягкостью. Заискивающе добавляет: – А знаешь комбинацию магнитных схлопывающихся полюсов? Она шестой ступени ериса. – … – отрицательно заугукал, всем собой требуя показать. – … – и ему показывают, медленно, столп за столпом: – Сгибаешь, здесь перекрещиваешь, продеваешь, сгибаешь, сгибаешь и финальным максимально выпрямляешь и надавливаешь. Понял? – … – утвердительно заугукал с распахнутым ртом. – Давай- – Давай всё, не то мы до ночи будем. Без пререканий отсаживается на адекватный промежуток, взбудораженно засучив коленями, стукая их чашечками. – Как?! – орёт на целый лес. Откуда-то откликается виверна. – Щепотка практики, корень имбиря, никакого мошенничества и никакой магии, – диктуют шуточный рецепт. Мужчина дурачится и не рассекречивает. То, что он вытворял – реализуемо, кромешно сложно. В перечне экзаменов есть такой: член комиссии подряд запрашивает комбинации разных ступеней, задача без подготовки, с ходу и быстро воспроизводить. Чонгук проходил его трижды, для выпуска из Академии надлежит шесть. Чонгук устроил идентичный экзамен Сущему, тот сдал на отлично. Не врал. Он знает магию. – Я хочу так же! Искренний энтузиазм не разделяют. – Учись жить без магии, Чонгук. Это тебе не нужно. – Да о чём ты?! Охрененно же! – Это не нужно, Чонгук, – припечатывают. Названный посмирневши парирует: – Ага, конечно. Мне втираешь, не нужно, и сам устраиваешь мастер-класс виртуозного пилотажа. – Допустим. Зайдём по-другому. Для чего магией овладевали раньше? Для чего развивали по ступеням? – Для силы. Считалось, чем больший процент населения в стране владеет высшими ступенями магии, тем сильнее сама страна. Так в мире определяли господство. – Верно. По-иному, магией воевали – нападали, разрушали города, убивали. Те, кто владели ею, были солдатами, боевой единицей. В те времена, как ты сказал, магией владела большая прослойка, чтобы возможно было подчинять территории или защищаться самим. Теперь ответь, для чего нам магия в современном мире? – Величайший дар. Нельзя позволить кануть в прошлое и полностью забыть. – Тогда почему БарДо не распространяет знания? Было бы логично при миссии сохранить магию достоянием утерянных цивилизаций. – В личных целях. Пока мы единственные носители – БарДо цветёт. Везде есть политика и личная выгода, от этого не уйти. – Личные цели в главных ролях, ты прав, но не БарДо в целом, а кучки конкретных магов. У них есть личные цели,.. – с проступающими зачатками свирепости, – и процветание острова в них не вписывается, это подставное, для прикрытия. – Что ты имеешь в виду? – и сам весь на иголках. Ревизорская проверка умений Сущего внезапно перетекла в тему помасштабнее, положительный настрой рассыпался в мусорную шелуху. Чонгук жмёт ноги к груди, обнимает их, балансируя на тонком бревне седалищными. Глядит перед собой, в полотно лабиринта зелени; оба упёрто не смотрят друг на друга, будто посмотри они – разверзнется нечто ещё более пылкое и яростное. – Ты уже понял. Если в прошлом магия использовалась на войне в качестве оружия, то какое применение найти ей в современности? Всё то же, Чонгук. – Имеешь в виду, кто-то из магов замыслил войну? – кусает щёки изнутри. Взгляд тщетно шарится по округе, ибо ни на чём не концентрируется, ничего не видит. – Практически все высокопоставленные маги нацелены покорять, – интонация сравнима со плевком презрения. – Вы, ученики Академии, их средство достижения. – Бред, – отрезает неукоснительной уверенностью, вовсе отворачивает голову в бок, противоположный от Сущего, трёт нос об плечо, шмыгает. – Обычное оружие? Пистолеты, танки и вот это вот. – В плане? БарДо не располагает арсеналом, способным конкурировать с мировыми гигантами, поэтому обладание магией превосходно решает эту проблему. Или ты про то, смогут ли страны подавить БарДо заурядным оружием? Против армии магов эффективна армия магов, таковой ни одна страна не обладает. Замечательная перспектива вырисовывается, да? – таки смотрит на омегу, удостаиваясь непричёсанного вихрастого затылка, вытянувшейся шеи с родинкой и острой линии подбородка. – Судя по твоему лицу, так себе. Я тоже не впечатлён. – Ядерное. – У БарДо нет ядерного, отныне и не понадобится, магия – следующий уровень мощи, гарант неприкосновенности. С нею ядерная атака не страшна, радиация не просочится через купол магии. Думаешь, мировые державы из-за забавы на ушах стоят? Вектор сил смещается. – Я не- – «верю» застревает в перекрывшейся глотке. – Магия несёт исключительно вред, от неё нет и не будет счастья. – Нас учат, что магия – дар, который подобает сберечь. Да, она сила разрушения, не созидания, но это не подразумевает, что, осваивая её, БарДо готовится к войне. Бред несусветный. Ни к какой войне нас в Академии не тренируют, – встречается с глазами мужчины своими. Грандиозного взрыва не случается, разве только оба возгораются сильнее по щелчку, грозясь и без взрыва ударной волной состыковавшихся глаз снести радиус в километр. Произойди наяву, уснувшей под кустом виверне не поздоровилось бы. – Ну как же, – притворно изумляется, вильнув разлётом светлых бровей. – Промывают мозги вам отменно. Ты на своём нескромном примере доказываешь, а ведь учишься на седьмом курсе. Боюсь прикинуть, что с тобой будет к концу. – Ид- – Впрочем, в тебе-то они и ошиблись, – расплывается в гаденькой улыбке. – Поясни, – цедит холодом. Чонгук – глыба льда, айсберг, закоченевший и сулящий разбиться об него вдребезги. – Ты по природе бунтарь, с колеблющимся успехом строящий из себя прилежного заучку, или же поразительно сочетаешь в себе и то, и то пятьдесят на пятьдесят. Ты пойдёшь против них.– А ты соблюдаешь правила, Чонгук? Я давно знаю тебя, ты готов соблюдать их ровно столько же, сколько и нарушать. Всегда сомневалась в тебе.
Лёд трескается – именно сам Чон трещит по швам. – Против кого ни против них- В смысле, ни против кого я не пойду! Хватит причислять меня к вашей гнилой компашке! Не надейся! – сжал лодыжки под материалом ботинок. – И драться вас учат отменно, – Сущий не перенимает крик; дабы не поддаться накалу, поднимается. Ему подражают, остерегаясь незавидной ниши на бревне с нижним положением. – О чём ещё мечтать для реализации войны? Армия «заговорённых» фанатиков, попрущих на всё по приказу сверху. Хотя доля из вас дослужится до этих самых верхних. – Заткнись, – остервенелым рубежным предупреждением. – Бред. Приняли обороны напротив друг друга, взъелись, испуская клубы жара. – Вас воспитывают как солдат. Зачем? Чтобы потом вы завоевали мир. Будь уверен, в нужный час они призовут – и армия соберётся и марионеточно зашагает, если их не пресечь. – Бред! Просто бред! – Бред – то, чем вас пичкают в Академии! Впервые, когда Сущий поднимает на него голос; для Чонгука действует спусковым: отталкивает в грудь, одновременно выпустив не то рык, не то зубристый выкрик – беспомощный и безысходный, оттого состоящий из незапятнанной ярости. – Это вы понапридумывали себе бред, уверовали и заотрубали руки! Кто из нас ещё чокнутый фанатик! Не маги отрубают руки и похищают людей! – Всего-то подчищают общество втихушку! Пока ты заглядываешь им в рот и свято веришь каждому чиху! – Мне тебе верить, что ли?! – не усмирит порыв: вновь толкает от души. – Как же бесишь! Явился весь такой благодетель! Маги – говно, а ты со своей шайкой – дофига хорошие, да?! Супер устроился! Тебе оно нахрена?! Твоя личная выгода какая?! Сущий не торопится вываливать очередной шквал оров, сцеживает воздух, сковывается и вертится спиной, уходя недалеко. Своеобразный шлагбаум в их разбушевавшемся противостоянии. – Безусловно, я преследую свою личную выгоду, без этого никуда. Не сговариваясь разошлись остыть. Сущий слонялся меж деревьев, Чонгук поначалу тоже побродил, умаянный организм не вдохновился идеей, пришлось сесть на портфель. Обоюдная «истерика» исчезающе штормила на горизонте и по итогу оставила после себя разруху. Они и без того задержались, путь-дорога разногласий не признаёт, выдвинулись изрядно покоцанными, потухшими. Оба напоследок окинули взорами куст, под коем крепко уснула маленькая проказница, всё-таки это не её время суток. Дико похолодало, мороз подкрался негаданно, им буквально веяло в том направлении, куда наперекор шли. Надетые плащи скрасили превратность погоды: достали те молча и так же молча укутались. Разговор не клеился, они и не стремились, переваривая и еду, и мерзкое послевкусие… ссоры? Не ссоры – вражды. Молчать для них приемлемо, не закадычные же друзья в увлекательном походе, однако сейчас молчание угнетало, обволакивая серой тучей. Худо-бедные отношения и без перепалки держались на ниточке, она не разорвалась, опасно натянулась. Сущий — насколько Чону уместно судить по обмусоленному затылку — давно успокоился. Тем же не похвастается, увы. Мусолил, помимо затылка, ситуацию от реплики к реплике, прокручивал шарманкой. Чонгук не особо конфликтный, ораться направо-налево – не в характере; то, как его разнесло, нонсенс. Злился и на Сущего за произнесённую ахинею, и на себя – не дал достойный отпор, пока магию мнили ничтожностью и обвиняли магическое меньшинство в подготовке к мировой войне. Б р е д. Чонгук злится, ибо, кроме как обозвать всё бредом, нормальных аргументов у него… нет. Почему слова Сущего не могут быть правдой? Просто потому. Чонгук обучается в Академии с десяти, младенческий период до помнит в парочке исковерканных подстёршихся воспоминаний. Он вырос в Академии из мальчика в парня. Разве плохим вырос? Руки отрубать, страны завоёвывать, убивать и прочее не затевал. О чём, простите, толкует Сущий? Не сочетается ни с самим Чонгуком, ни с его окружением, то бишь семьёй – от Юнги с Сокджином до преподавателей, и он был с этими людьми за соседними стенками и в общих помещениях на протяжении нескольких лет, с дефицитом каникул и праздников в родной по крови семье. Чонгук не поверит. Просто потому, что это разрушит всё, чем он жил, и жить дальше будет нечем.