Моё солнце

Порой, чтобы что-то доказать, нужно идти от обратного.

Странные звуки. Очень. И в какой-то момент они стали до неимоверного странными, что Чонгук проснулся, а вокруг черным-черно. Ночь, глубокая, рассвет точно не скоро. Это мысли в секунду, дальше внимание переняли те самые звуки. Прямо под ними, под лежанкой или где-то поблизости… кто-то ходит: шуршащие по траве и сухим листьям шаги, фырканье и масса неотличимого и многообразного. Сердце затарабанило сумасшедшей птицей в клетке, единственное утешение оказалось неприлично рядом, буквально под боком. Чонгук приподнялся — лежит на животе — и привалился на руку мужчины, чуть нависнув сверху и подобравшись к лицу. Едва не кричит, когда тот распахивает глаза, будто не спал вовсе. Правда не спал? Смотрят друг на друга в пучине темноты, вязкость постепенно блёкнет, зрение подстраивается. Очередной хруст побуждает спросить шёпотом о происходящем, Сущий быстрее – вытаскивает ладонь из-под головы и плющит губы Чонгука указательным пальцем, на грани слышимости произнося короткое: «Тш». Чонгук, может, спросонья и чертовски напуган, но такое… такое прикосновение трогает не просто до губ, до кожи, а прицельно до души. Даже сердце завелось активнее. Чонгуку губы никто не трогал. Никогда. Кроме Сущего. Снова. Возмущаться не те обстоятельства, да и не то чтобы подмывает, он не неженка орать из-за обычного прикосновения. Обычного же? Да, непривычно. Да, неожиданно. Но криминального здесь нет. Всё проскочило быстрой вереницей в сознании. Палец долго не задержался: Сущий отнял его и приложил уже к своим губам с тем же посылом. Чонгук не тупой. Молчать так молчать. Застывают в подобном на неопределённо-внушительное. Глаза в глаза. Оба вслушиваются в звуки. Животное. Вопрос какое. Если виверна – не смертельно. Если медведь или кабан? Чон хмурится, кусает во всю поцелованные-тронутые губы, напряжённо глядит в чужие зрачки, на шрам, заживающую переносицу. Не менее любопытный взгляд, исследующий в ответ, отчего-то успокаивает. У Сущего должен быть меч. – Кто? – беззвучно интересуется. Ему так же излагают одной лишь мимикой: – Не знаю. – … – Чонгук удручённо кивает. Шея затекла, слезать с альфы боязно, вдруг нашумит?, поэтому упирается подбородком в крепкую грудь, прикрывает глаза, дабы спрятаться от неловкости; пощипывает вязку свитера на этой же крепкой груди, старается расслабиться. Вой прошибает несдержанным разрядом дрожи. После рукой зарываются в волосы, перебирают, скребут загривок – и Чонгук отвлекается на бесхитростное. Веки тяжёлые и усыпанные песком, спать тянет жутко. И от не прекращающихся поползновений снизу жутко. Громкие рычание и пыхтение, топот. Конвульсивно встряхивает; Сущий привстаёт и, врезавшись в омежье ухо мягкостью губ с колючестью щетины — Чонгук жмурится, — обдаёт горячим дыханием во впадинки: – Скорее всего, кучка виверн, не бойся. Всё равно будь тише, они могут понабежать, как мухи. Их близость наконец заволновала если и не сильнее, то наравне с потенциальным нападением животных. Отстраниться – верещит бесцеремонно взболтанное, словно вода, естество. Чонгук предельно аккуратно убирается с мужчины и устраивается на материале в противоположную сторону. Время не поддаётся исчислению. Звуки копошения снизу пропали не менее внезапно, чем появились. Не усыплялось, пусть безмерно морило. Организм требовал отдых на восстановление. Уродское состояние, когда хочется – и не получается. Чон завозился, меняя положения, случайно толкает вынужденного соседа. Вертись-не вертись – брёвна с еловыми ветками не обладают матрасным удобством и не подстраиваются под изгибы, спальник скрашивает сомнительно. Ноги разрываются гудящей болью, сюда же поясницу, спину, шею и вообще каждую клеточку. Чонгук про себя сокрушается. Неужели не уснёт уже до утра? Зачем проснулся? Лучше бы не. Ударяет Сущего пяткой. Сущий вздыхает. Упс. Кажется, Чонгук сам не спит и другим спать не даёт. – Ляг мне на руку. – Прости, – пищит. – Ляг мне на руку, – вторят. Опять близость? От неё же увильнул, к ней же вернулся. Мечется, настолько ли он отчаялся. По нездоровой оценке собственного мозга – да; ютится под бок и укладывается в область плеча, прижав ко рту кулачок. В его волосы вновь без спроса вплетаются и массируют. – Они ушли? – удостоверяется на всякий. – Угу, – утробно. – У меня грязные волосы. – Угу. – Не противно? – У-у, – отрицательно. На данном полномочия Чонгука всё. Утихомиривается и позволяет… трогать, ему тоже не противно – что Сущий его… трогает. Считать ли за косвенный поцелуй то прикосновение пальца от губ к губам? Нет. За минувшие сутки неоднократно ели из общей утвари и пили из бутылок, не вытирая горлышки. Глупости. Чонгук больше не списывает к поцелуям. И благополучно не вспоминает их очень реальный чмок с привкусом крови, плющась щекой о плечо. Плечо, к слову, не особо комфортабельнее, на какую-то долю, из-за которой не отодвигается восвояси. Дрёма охватывает нарастающими волнами, на задворках чувствовались поглаживания, крадучись переметнувшиеся: невесомо скользят по кромке чёлки у лба и капельку заправляют ту наверх. Чон бурчит: – Холодно. Поглаживания резко обрываются, аки застали с поличным. Сущий думал, что омега уснул? Почти уснул. Зарывается носом для тепла куда-то в подмышку и действительно отключается. Солнце явится поутру. Теперь-то Чонгук проснётся вслед за ним. На завтрак разъедают несколько штук сваренного в ковшике батата. Чонгук, вызвавшись, споласкивает тот самый ковшик и стирает налипшее по стенкам, пока Сущий льёт из бутылки. Они враги, волею судьбы сведённые вместе, и, увы, бытовуху никто не отменял, каков бы у них ни был статус и где бы они ни находились. Еда сама себя не приготовит, посуда сама себя не помоет и далее. Чонгук хмыкает, сравнивая их с неординарной замужней парочкой, проводящей годовщину в лесу. Ирония над собой – эффективное лечение. События ночи кажутся сном, о них не заикаются. Не из-за неловкости или чего-то подобного, элементарно не за чем, ведь ничегошеньки примечательного и не случилось. По крайней мере так мыслит Чон, забивая на прошедшее. Вот именно – прошло. То ли ещё будет, некогда убиваться со всякой ночной ерунды. Люди в целом сочиняют по ночам уйму несуразного, чего при свете солнца бы не сочинили. Мужчина по поводу непосредственно их ночной несуразицы высказался лаконичным: «А ты пытался сбежать от меня», – мол, тебя бы растерзали дикие животные. Факт. Спуск с дерева выдался дежавю, однако, заручившись опытом вчерашнего, была готовность – и к объятиям, снявшим с ветки, и к берцам у костра. Не вдарило неожиданностью. Вместо вдарило закономерностью, ибо Сущий снова сделал, хотя не обязан. Враг он в любых условиях враг. Почему нечто в Чонгуке колеблется, как Сущего воспринимать? Ковшик домывается и складывается в портфель. Оттуда же достаётся обещанное варенье; Чонгук берёт с обречённостью, сканирует маленькую плошку в сто грамм, ковыряет плёнку, отрывает уголок. Не спешит выпить. Принимая всё это от злодея, он уже не предаёт старые истины? Паранойя пагубно отражается на адекватности. Всего-то еда, нечего высасывать глупости – высасывает варенье, запрокинувшись к зелёным кронам. Облизывается. – Чего ты постоянно суёшь мне? – Сую тебе? – прыскает сидящий на бревне альфа, глядит на возвышающегося над ним Чона. – Ну да, – невинно и наивно, не вскрыв похабную подоплёку – и правильно, нервы целее. – Вот эту хрень разную, – чуть потряс ёмкостью и захлебал густую жидкость с кусочками вишни. – Ты любишь сладкое. – Ну да, – столь же невинно и наивно. До поры. В сей раз неладное вычленяется. – Откуда..? – настораживается. – Угадал? – Нашептали. Чонгук кривится в едком отвращении. В Академии крыса, не новость, и это не про Лохмуса. Кто, кроме близких, ведает о безграничной любви Чонгука к сладостям? Преподаватели и директор исключаются, и Сокджин с Юнги. Знакомые, одногруппники? – Что ещё тебе обо мне нашептали? – М-м, что у тебя есть парень, которому ты периодически отказываешь, – с интересом стреляет вверх глазами. – Какой парень? – выпучивается, теряя грозность в искреннем удивлении. Всё-таки невинен и наивен, чем отлично пользуются. – Нет у меня никакого парня. Твой информатор – фуфло, предоставляет ошибочную информацию, – фыркает уничижительно, не подозревая. – Которому я отказываю?.. Сокджин?! – орёт в догадке. – Он не мой парень, не был и не будет. Друг. У нас фишка: он предлагает мне отношения почти каждый день, я ему отказываю. Завуалированное «привет». – А Юнги? – Юнги? Лучший друг. Первые два курса мы совершенно друг друга не замечали, потом он обозвал меня «ботаном», я в него шмальнул комбинацией, мы огребли наказание и среди этого успели подружиться. – Значит, нет парня? – Нет, – треплется, так сказать, от души. – Фуфло твой информатор, – не унимается, мнит себя победителем – и правильно, нервы целее. – … – Сущий состраивает не шибко натуральную гримасу поражения, через проступает улыбка. – Будешь? – мостится рядом на бревне и великодушно протягивает варенье. – В качестве утешения? – Как тебе угодно. Поплачь, если совсем невмоготу. – У тебя на плече? – провокацией. Флиртом. – Как тебе угодно, – отбривает, не стушевавшись. Самолично озвучивает их несуразицу ночи: – Я же спал на твоём плече. Ты на моём поплачешь. Честный обмен. – Обмен плечами. Оба кратко хохочут. – На, – всучает-таки варенье. – Маленький ома уступает большому и страшному альфе, интереснее и интереснее, – подносит ко рту. Такой уж большой и страшный? Или притворяется, умасливает, входит в доверие. Невозможно судить, отделить белое от чёрного. Сущий просил шанс. Сегодня решение, и не бушует яростная дилемма, Чонгук решил. – Я увижу их ещё когда-нибудь? Юнги, Сокджина,.. – проглатывает «папу, маму, брата,..». – Увидишь. – Мне тебе верить? – Клянусь, увидишь. Так вот незатейливо и непринуждённо клянётся. Не угрожает, наоборот, сулит возвращение домой и, наверное, безопасность. Оно производит впечатление разительно мощнее, чем если бы угрожал. Невыносимо. Воцаряется молчание. Сущий заберендил палкой в золе, Чонгук упёрся взором в наручники с вывернутыми под них рукавами нижнего свитера, дабы металл не елозил по запястьям. Быть обычным человеком сложно, Чонгук отвык, удостоившись звания мага. Отучился быть им, приучаемый к новой ипостаси. Наручники словно отмотали на семь лет назад, в беззаботное детство, когда бабушка не отвела его на «собеседование» по выявлению магов из числа детей для поступления в Академию. Без магии – и ему не нравится. Кромешная беспомощность. Не одолел Сущего с магией, без – не одолеет подавно. Убожество. Без магии он никто? А с – кто-то? Магия – инструмент, но не его личность. На магии воздвигнута вся осознанная жизнь, магия – фундамент. Выдерни фундамент – всё неизбежно разрушится. Наручники не выдернули. Сущий велел учиться жить без магии. Маскирует ли это, что рано или поздно выдернет иное? Ответы, ответы, нужны ответы. Чон устал ходить без ответов и просто устал ходить – тоже, всё равно водружает рюкзак на плечи и плетётся за своим компаньоном. Они наконец доберутся до столицы, можно будет сбежать и найти полицию. Можно-то можно, не до того, неугомонная натура жаждет хоть каких-то от-ве-тов. – Давай блиц-опрос, – констатацией. Не дожидаясь реакции: – Сколько тебе лет? – … – на него бросают ухмылку через плечо. – Маленький ома- – Блиц-опрос подразумевает ответы сразу же, без рассуждений, перескакиваний с темы на тему и самокопаний, вдруг ты не знал. Сначала. Сколько тебе лет? – Меньше, но и одновременно больше, чем кажется, – поддаются правилам маленького омы. Впрочем, без конкретики. Оба не кристально честны: один роет под шкуру выведать личную подноготную, другой разоблачает плутоватость мотивов и потому кроет не чётким, расплывчатым. – Чего? Ребус? – опешил. – Нет. – А цифрами не? – Не. – … – Чонгук закатывает глаза. – Любишь сладкое? – Да. – Ездил на пони? – ляпает ради отвлечения бдительности. – Нет. – На грифоне? – … – мычат. – Были удачные дубли, в остальном Гора меня скидывала как щенка. – Имя? – Гора. – Твоё имя, – цокает. Эффект неожиданности упущен! – Заканчивается на «нг». – Превосходно, пять баллов. – Маленький ома злится? – Обойдёшься, – слабым рявканьем. Чонгук не злится, он бесится и расстраивается. Конечно, мужчина просёк и развести его на существенное не выйдет. Попытка не пытка, терять уже нечего, пускается во все тяжкие, авось свезёт: – Тип в горах- Как его? -называл тебя «чаро». Это твоё имя? – Моё имя заканчивается на «нг». «Чаро» – не имя. – Тогда что? – Обращение. Чонгук мысленно бомбит затылок альфы снарядами. – Оно имеет какой-то смысл? – Да, используется между близкими людьми. Чонгук такого обращения отродясь не слышал. С Сущего не убудет обманывать. С него и не убудет говорить искренне. – Я могу тебя так называть? – Маленький ома считает нас близкими людьми? – Безусловно, – не то сарказмом, не то горькой правдой. – Ты буквально писал при мне. – … – мужчина взрывается в басовитом смехе и попутно останавливается, дабы поравняться. – Также я в курсе, что ты какал в лесу. – Не напоминай, – испускает полумольбой а-ля огласилась жучайшая тайна, о коей строжайше запрещено молвить вслух. Настигает Сущего, и они зашагали нога об ногу. – Мы спали вместе, ели из общей посуды, слонялись с фонарями ночью, пробирались через овраг, ещё ты отравил меня дрянью и выкрал из дома – мизерная часть из случившегося. Мы колоссально близки, – паузится, пробует на вкус, – чаро. Я ни с кем так близок до тебя не был. – Это радует, – с заискивающими, довольными нотками; не установить, к чему относится. – Кто бы, помимо меня, привнёс в твою повседневность столько увлекательного разнообразия? И столько снедающей боли. Благо Чонгук не ступорится на этом, сообразив следующий вопрос. – Откуда шрам? – заглядывает в по-холодному голубые глаза, уточнение излишне, речь о выделяющейся борозде прямо под левым, над яблочком скулы и дальше, к виску и в ёжик подстриженных волос. – Падать с небес было больно. – Пф, – изрекает глубочайшее, не сумев пресечься. – На ангела ты не похож, – не причисляет к чему-то важному, но ему дополняют серьёзнее некуда: – Я возомнил себя богом, и меня за это покарали. Шрам получил оттуда, в процессе… наказания. Чонгук хохлится, пытаясь переварить хоть толику из узнанного. Не выходит. Какое падение с небес на землю? Метафорично? Возомнил себя богом? Сущий занимал какое-то высокое положение, откуда его сместили? В правительстве, поэтому безупречно осведомлён в магии? Нет, где-то не стыкуется… Имя заканчивается на «нг»? Для чего отметил эту деталь? Чтобы отвязаться или она заключает подсказку? Возраст меньше-больше. Супер, ошеломительно доходчиво, спасибо. Всё насмарку! Ни черта не ясно. Чонгуку дают ответы. Кто виноват, что он их не понимает? – Ты плох в блиц-опросах. – Ты плох в роли интервьюера. – А ты просто плох. – А ты просто прекрасен. – А? – оторопел. – Я писать. – … – натурально теряется во сто крат хлеще, хлопает ресницами, уставившись в широкую спину не удосужившегося отойти Сущего. Брякает пряжка ремня. Диалоговые виражи заносят на обочину и не учитывают педаль для снижения скорости. Чона из шока швыряет в скептицизм. – Ха, ха. Оригинальная шутка, я оценил, – вжик молнии ширинки. – Только-только говорили, что ты писал при мне, и приколоться- – умолкает, услыхав характерные пикантные звуки. Плащи не надевали, струя меж ног переливается максимально смущающе. Для одного из них. – Дикарь! – сметается прочь на добротные метры, упёрто вперивается в зелёные заросли, игнорирует чужое хихиканье. Прежде этот урод так не фокусничал! Отходил, когда обозначилось – омегу весь туалетный аспект задевает. Решил подразнить? Ну урод ну! Ворчит: – Писать надо ему, а отходить надо мне… Фоновое птичье чириканье сглаживает перчинку промежутка. – Прости, не удержался, – примирительно произносит мужчина, расправившись со своим «грязным» делом. – Не удержал в себе, имеешь в виду? – парирует, повернувшись к весёлой физиономии. – И это. Ты забавно реагируешь, оно того стоило. – Иди нахрен, – безобидно посылает, но идёт сам — не нахрен, — возобновив путь. – Нам правее, Чонгук. – … – корректирует траекторию. За ним шуршат поступью следом. – Как самочувствие? – Не прочь превратиться в камень, чтобы лечь и лежать. – И зарасти мхом? – В точку,.. чаро. – Будь ты камнем со мхом, я был бы не прочь сесть на тебя. – … – одаривает косым взглядом. – Странником в путешествии. Есть доля романтики. – Я бы, наверное, не был против, сядь ты на меня, – невозмутимостью, пока внутри возгораются сомнения, ибо двояко, особенно в отрыве от контекста. Романтика..? Предпочитает не зарекаться, у альфы точно таких глупостей не мелькало. – Камни не умеют возмущаться, камни же. Сколько примерно времени, кстати? Я вот не умею определять время по солнцу или звёздам. По чему там ещё определяют? – По телефону, как все нормальные люди, – эффектно выуживает из кармана джинс. – Десять сорок-восемь, – прячет обратно, задрав свитер. – У тебя телефон?! – орёт на окрестности. – Всегда был. – Офигеть, – негодованием. – Мой валяется в Академии. – Будь он при тебе, я бы конфисковал, чтобы ты никому не звонил. – Логично. Позвоню, когда мы придём в Оль, – гаденько ухмыляется. Оповещать об эдаком своего похитителя не страшно, причём похититель перенимает ухмылку, не комментируя. Они друг друга поняли. – А я думал, ты пещерный человек без телефона и- – И живу в пещере? – Да. – И тут есть доля одичалой романтики, но разочарую – телефон при мне и я живу в среднестатистическом домишке, не в пещере. Диалог затухает. Разочаровался ли Чонгук? Отнюдь. Сущий не рассекречивает информацию о себе, однако находиться с ним стало гораздо проще, не с этой беседы, спокойствие кропотливо накрапывалось в течение вынужденного знакомства, оно ощутимо объяло сейчас, словно проклюнулось из недр и распространилось теплом по венам, уберегая от нервных срывов впечатлительное, ранимое сердце. По фактам, по опыту: Сущий не причиняет ему, Чонгуку, какой бы то ни было вред. Квалифицирует ли Сущего в хорошего? Спорно. Чонгук не доверяет – неизменно, но присматривается, примеряется к мужчине, боле не стараясь спровоцировать на нечто ужасное. Меч, приставленный к горлу, модифицирует из реального страха, караулящего за углом, в разряд глупых сказок. Сущий не тронет. Чонгук почти в это верит. Болтать же с Сущим, с чаро, приятно. Местами загадочно, забавно, непонятно; местами Чон не отказался бы пнуть, послать, в последнем он себя не ущемил; местами их общение схоже с потасовкой, кто кого задавит словесно. На странных репликах омега не зацикливается, с учётом, что странных в принципе завались, одна пригожее другой. Многогранно, насыщенно. Приятно, да. Кроме того, оба идут на контакт, не ограничиваясь конструктивом, сухостью и чёрствостью их общение также не блещет, напротив. У Чонгука даже вполне сносное настроение. Убиваться по поводу несправедливости не охота. Несомненно, обуревает тоска по дому и близким,.. с ней можно управиться. Начинает принимать невзгодные вехи судьбы и мало-мальски приспосабливаться к текущему положению. Чонгук вон к тому же обзавёлся новым близким человеком, как они выяснили. Хах. Мда. Ирония. Возможно, оптимизм медленно воскрешает из оцепенения. Солнце выглядывает из-за туч. Не конец. До финала очень и очень далеко. Чонгук ещё даст бой. Кстати, о бое. – Давай честный бой? – восклицает на энтузиазме, боднув Сущего локтем. – Честно мы не дрались: в Академии ты мне поддавался, потом выкрал без шанса за себя постоять. – К чему клонишь? – щурятся на взбудораженного мальчишку. – Я тут нечестно. Сними наручники – и мы честно сразимся. – Дискуссионно, ведь какой бой нарекать честным – когда мы оба обычные люди или когда у тебя магия, у меня меч? – Без разницы, – голос порядком мрачнеет. – И так, и так ты меня уделаешь, чаро. Чонгук не зазнайка и у него достаточно ума оценить чужую силу и перспективы победы. С Сущим перспектив ноль. В той же Академии Чонгука кличут лучшим не потому, что он сильнее всех, на старших курсах полно ребят, превосходящих мастерством, навыками. Потому, что Чонгук штурмует упорством, зубрит от корки до корки, участвует в инициативах, обращается к преподавателям за советами, схватывает на лету и применяет раньше; неотвратимо затмевает всех, кто рядом, кто ниже и до кого доберётся в будущем. Вершина за вершиной. Порхает к знаниям, аки мотылёк на свет. Лишь бы не сгорел. Сущий… прославился бы великим магом, владей он магией. Голову не покидает идеальная техника складывания комбинаций. Завидовать – не про Чона. Вдохновляться – про него. Когда удастся выбраться из этой заварушки, непременно засядет оттачивать столпы. Появилось, на кого равняться. На Сущего. Ударьте Чонгука уже кто-нибудь! Может, прозреет… – Тогда к чему ты предлагаешь бой? – заинтригованно; мужчина глядит на профиль удивляющего маленького омы. – Я обязан был попытаться, прежде чем- – клацает зубами, вздёргивает подбородок, схлёстывая взгляды. – Прежде чем, – не прерванной мыслью. И Сущий понимает. – Ты же всё равно не согласился бы на бой? – спрашивает со скошенностью в риторическое. – Не согласился. – Ну вот. Хотя кое-что не логично, – мямлит, кусает губы. – Поведай. – Раз я не угроза для тебя и без магии, и с, то почему не снимешь наручники? – Не угроза? Будь ты с магией, я бы не поворачивался спиной и не смыкал по ночам глаз. Чонгук затаивает дыхание и пялится, аж сбавив интенсивность ходьбы. – Неужели большой и страшный альфа боится маленького ому? – задаёт ради ничего, наигранным равнодушием, подколом, который должны были по всем канонам опровергнуть. Совершенно не загадывал услышать обескураживающее: – Боится. Не честный бой – так честность здесь. – … – утыкается в преодолеваемую шаг за шагом растительность под массивной рифлёной подошвой. Улыбка сводит мышцы лица. Сосульки грязных смольных волос занавесили по бокам, их длины не хватает скрыть главное. – Ты заслуженный маг и внушительно покалечишь, независимо от сильнее или слабее меня. Наручники для подстраховки. Чонгук ликует. Широкая улыбка ни в какую не складывается в невозмутимость или хотя бы не убавляется в развязности для мнимого приличия. Распирает от навалившегося счастья. Его боятся! Сущий боится! Его, Чонгука! Типа что? Типа вау! Преисполняется, будто сказали роскошный комплимент. В системе ценностей Чонгука оно и попадает в категорию комплиментов, настроение улучшается с лихвой. Сущий видит в нём достойного мага, противника, пусть оба наперёд уверены за кем будет победа в честном бою. За будни плена успел вдоволь напредаваться ничтожности и жалкости, в каком-то роде усомниться в себе. Внезапное откровение мужчины возрождает из пепла. Прям внезапное? До он же всегда говорил откровенно. Сущий вообще врал ему? Снова врёт? Чонгук не запаривается, эти слова не хочется приписывать ни туда, ни туда, ими хочется насладиться. Вместе с тем злорадствует: Сущий, составляющий конкуренцию магам высших ступеней, не такой уж и всемогущий, ибо остерегается непрофессионального ученика, сковав наручниками. Трусость? Нет. Злорадство иссякает по мановению: нерезонно подвергать опасности себя, когда можно пленника. Сам поступил бы так же, поменяйся они ролями. Отсюда в минусе именно Чонгук, пребывая скованным без магии, а Сущий в плюсе, то бишь с мечом и обезвреженным Чонгуком. Улыбка наперекор не пропадает. Её трудно не приметить, как бы ни прятали – и Сущий приметил, дозволяя купаться в лучах крошечного триумфа. Чем бы маленький ома ни тешился. Шли, шли и дошли. Не до столицы. До реки. Черёд купаться в воде, не в эфемерном. Сущий стаскивает рюкзак с мечом и принимается за ботинки. Чонгук бренно вздыхает и озабочивается идентичным, согнувшись в три погибели — в позвоночнике не критично защемило-расщемило и напоследок кольнуло, — его тормозят самим собой разумеющимся: – Не надо, я перенесу тебя. Опа, заявочка. – И сам в состоянии, не сахарный. – Зачем обоим, если могу только я? Аргумент. Чонгук не зачинает жаркие дебаты. Чем бы большой и страшный альфа ни тешился, да и шнуровку развязывать умучаешься, вода наверняка ледяная, ноги мочить, противное дно с живностью… Бр-р! Перенесёт так перенесёт, Чонгук не сахарный и в данном, тем более Сущий уже таскал его, не актуально переживать из-за этого. Сущий ступает с поросшего травой необхоженного мыса — прозрачная гладь встряхивается и мутнеет поднявшимися песчинками, — бороздит поперёк с вещами, сгружает на противоположной суше и возвращается к своей самой бесценной ноше в походе за уничтожением кристалла. Та покорно маялась оставленной ждать, заскучала небось; мужчина чуть зачерпывает воды, выбирается на землю и стряхивает в чужое насупленное лицо, побуждая зажмуриться. – Сдурел? – сердится, утирая попавшие капли горчичным рукавом свитера. – Берега попутал? – усмехается остроумности. На его неубедительный гонор не реагируют, опускаясь на корточки. – Залезай, – командуют. Чон хмыкает, подобравшись к тылу. Вот Сущий и предстал спиной; в отместку за обрызгивание смачно хлопает ладонью под лопатками, вырывая подавленное рычание. – Я б тебе сюда бахнул аль'герией. – Поэтому ты в наручниках. – Так да. – Залезай, а не болтай. – Я многозадачная личность, – с задвинутой в дебри толикой неловкости таки прижимается грудью к — избитой им секундами ранее! — спине, – могу параллельно. Приходится раздвинуть колени, прижаться к альфе… пахом. Тут-то неловкость отнимает бразды правления и затмевает ясное виденье. Чонгук фигурально давится ею, обхватывает за шею и позволяет безобразию вершиться, когда его поднимают, взяв под… раздвинутыми коленями. Для юного неискушённого организма шок и гамма потрясений. Благо у Сущего нет глаз на затылке, дабы засечь. Чонгук аж прозёвывает спуск мужчины в воду, очухавшись на: – Не задуши меня. – … – ослабляет руки, обвившие удавкой. Он и не заметил. – Я не прочь, – надменно; вскрикивает, вновь стиснув, стоило едва не шлёпнуться в воду: Сущий в поучительных целях сыграл постановку, что роняет. – Не смешно! – специально верещит тому в ухо. Улыбается. – Меньше болтать будешь, – заражается улыбкой. – Надейся. Однако Чонгук действительно утихомиривается, застыв детёнышем на спине чудовища. Река без яростного течения, со слабым, неспешным. Лента стихии расстилается среди непробудных зарослей и исчезает в них же. Чонгук любопытно вертится то туда, то сюда, запечатлевая картинки. Всё-таки для него в диковинку находиться посередине реки верхом на практически незнакомом бугае: обзор годный, ветерок дует, ножки не мочатся, обжимания всем приличным и неприличным не занимают. Благодать. У хорошего свойство молниеносно заканчиваться; речка пройдена, на берегу Чон съезжает на твёрдую-родимую а-ля по рельсам. Зудит сказать- – Спасибо, – Чонгук и сказал. Наклоняется к воде, бултыхает пальцами. С горем пополам добрались не до столицы – до благодарности. – Пожалуйста. Обсохну- – брызги капель в лицо. – Добавляешь, чтобы я обсыхал дольше, – скалится. – Мстительный маленький ома. – О да, за все твои мерзкие делишки отомщу, чаро. За всё нужно платить, – дублирует укоренившееся в их диалогах. – Сначала уличи меня хоть в одном. Чонгук бросал Сущему вызовы, и Сущий те принимал, по итогам оказываясь победителем. Теперь Сущий бросает вызов. Победа вновь неминуемо за ним? Губы плотно смыкаются до ниточки. Сверлит приворожённым взглядом берег, тот, где они минутой погодя были. Уже пройден грандиозный по протяжённости участок дороги. Чонгуку кажется, что он дальше и дальше от дома. Путь обратно рискует кануть в Лету. Дорога же пролегает по лесу, по ту сторону реки. Лес заманчивее лабиринтов мрачных туннелей в горах, кощунственно ныть. Примерно к обеду доковыляют до цивилизации, оно и предвкушающе, и страшно в равных пропорциях. Неизвестно, что стережёт в столице, как всё изменится и к чему подведёт. Столица – новый рубеж. Вдруг вывернется наизнанку и не станет прежним? Чего Чон вообще намерен доказать? Гадостность натуры Сущего. Кому? Себе. Пока не получается. Когда всю твою жизнь ставят под сомнение, – ты будешь сопротивляться до последнего. Зато получается буравить спину. Чонгук уже ударял в неё комбинацией в первую встречу. Зря переживают: будь магия, не ударил бы снова, по крайней мере пока не дают повод. От речки отошли на километры, когда почва замелькала лужами и сделалась рыхлой, влажной. Подошва вязла и проваливалась, налипла грязь. Обычная ходьба превратилась в подготовленную кем-то полосу препятствий и завзыскала космические усилия. И без того было не сладко, хоть Сущий и удобрял сладостями. Чонгук умаянно, сдуру высказывает: – Похоже на болото. – … – на него резко разворачиваются с озадаченностью, пристально обводят взором местность. Чонгук натолкнул на мысль. Это напрягает. – Здесь может быть- – исправляется, удостаиваясь внимания: – Здесь есть болото? – Нет. Но есть. Так же, как зима осенью. Скрупулёзно улавливается частичка сути – болота здесь быть не должно, но оно есть. Что делать с этой информацией? Куда её впихнуть? У Чонгука для неё ещё не нашлось угла, она не складывается в паззл. Нечто за гранью. И с какой милости сюда приплетается Сущий – загадка. Чонгук л ю б и т загадки. Загадай – не отстанет, не докопав до полноценного ответа. Механизм давно и успешно запущен. – А река? – Река естественна, снег и болото не естественны, – с крепления поставленного на относительно сухой островок рюкзака отцепляет смотанный торс-верёвку. – Что это значит? – Что придётся всё-таки нам обоим намочить ножки. По возможности не утонуть. Не шутка. Чонгуку и некогда смеяться, озабочен трактовкой. – Объясни, – пыжится. Его воинственность пропускают мимо: встают впритык и вдруг обнимают за пояс. Не обнимают – обматывают верёвкой за талию. Теряется незначительно, уставившись в щетинистый подбородок альфы. – Я не заслуживаю объяснений? – леденеет, недовольный раскладом, в коем он ни с чем; обхватывает за бугристые бицепсы, оттолкнёт? Отводит взгляд, спасаясь от близости. Не отталкивает. – Заслуживаешь, – успокаивающе. Вяжут спереди узел. – Ну и? Объясни мне. – … – одаривают ощутимой порцией снисходительности. Восполняют приемлемую дистанцию, принявшись накручивать верёвку вокруг себя. – Рано. – … – цокает. – Я не пойду без объяснений, – заявляет неиспробованной тактикой. Сущий зарёкся предоставить объяснения на многое после – после того, как Чонгук пойдёт с ним. Чонгук же качает права, мол, без объяснений уже сейчас не шелохнусь вовсе. – … – на него вздёргивают бровь, расправившись с верёвкой. Теперь они скреплены в угоду безопасности. – На буксире потащишь? – наматывает проседающую меж ними часть и слабо дёргает, отправляя колебания. Мужчина не пасует: тоже дёргает, толком не приложив натуги; Чонгука сносит рывком на внушительный метр. Стой они ближе, впечатался бы аккурат в вытворяющего проделки Сущего. – Иногда мне хочется… – тот не договаривает с разящей чертовщиной. Так и удерживает верёвку, словно предупреждает – дёрнет опять, продолжи маленький омега строптивиться. Однако этот омега частенько не различает предел, коснись ситуация знаний. В данном обоснованно. Чонгук тут умереть в болоте рискует! Блуждает с антиправительственным негодяем сквозь сраный лес! Он заслуживает объяснений! – Без понятия, чего ты там хочешь, а вот я хочу объяснений. Сущий ухмыляется, проводит кончиком языка по губе, настаивая пряную паузу. – Восхищаюсь. Тебя бы – да в правильные, надёжные, нежные руки. – … – Впрочем, ты уже в моих руках. – … – сглатывает напавший ступор от неоднозначных высказываний, опровергает с характерным для него инеем: – Временно. – Кто сказал, Чонгук, что я тебя отпущу? – таки дёргает ещё разок, силком привлекая: мальчишка стукается в грудь — его предусмотрительно придержали, — мигом увиливая обратно. Не смешно, сравнивая с дурачеством на речке. Атмосфера накаляется и плавится. Зреет конфликт. – Я уйду сам. – Разве ты планируешь уйти? – вкидывает очевидное и вдруг: – Прости, не собирался пугать, переборщил, признаю. Чонгук самопроизвольно расслабляется, верит. Он правда насторожился от нахальства и демонстрации силы(?). Сущий различил и извинился. События увеличивают размах и реконструируются со скоростью света. Чонгук к тому же настроился ораться, однако извинения возымели и здесь – оба замялись, присмирели. – … – кивает. – Объяснения, я жду, – вспоминает про первостепенное. Неисправимый. Мужчина заключает это же, продеваясь в лямки рюкзака. Упрямство похвально в меру. Чонгук напрочь ту не взвешивает, из-за чего в частности они чуть не поддались грызне, вина не исключительно на Сущем, в конфликте всегда участвуют двое – и у кого-то хватает здравомыслия прекратить, у кого-то ни в одном глазу. – Какую функцию выполняет кристалл Академии? – якобы невзначай интересуется и попутно прекращает затянувшийся привал. За ним покорно следуют не за счёт привязи, а ликования – удалось растормошить злодея на объяснения! – Концентрирует магию в Академии, ведь потоки магии не распределены равномерно, – протараторил на автопилоте, аки зазубренную скороговорку. Оптимизм заструился, подначивая бунтарское и неугомонное. Месиво под подошвой обороняет важность, хотя ходьба изрядно истощает выносливость. – Так вам талдычат. Закономерен вопрос: почему кристалл не в Академии? Если концентрирует магию в ней. Он за несколько городов, на противоположном берегу острова. Где логика? – М-м, – щека изнутри подвергается покусыванию, оправдание взбредает по щелчку: – Уберечь от тебя, твоей банды. Факт требует оправдание – звоночек в его несостоятельности. – Притянуто за уши, – отнекивается; отдирает от кустистого дерева толстую ветку, передаёт. – Для опоры, – поясняет между. – Кристалл помещён к вулкану до того, как мы стали угрозой для Академии. – Допустим, – Чонгук подражает альфе: втыкать палку в почву при каждом шаге солидно подсобляет. – И к чему ты? – К обману. У кристалла другая функция, вернее, она шире. Мы сами догадались лишь после твоей «исповеди» в горах, думали-то, кристалл в Академии. Нет. Вот сюрприз был, ух. Не стыкуется кристалл с болотом и снегом. Оно путает и затмевает. Схема стара с порождения планеты – банальный перевод стрелок. Кристалл – отдельная тема, приманка отвадить от болота и снега. – Н- То- Кристалл- Объясняй, – сдаётся в попытках, промаргивая: хочет объяснений к постороннему, променивая изначальное. Вывод: на схему-приманку клюнул. – Не торопись, – осаждает за нетерпеливость. – Что тебе известно о магической Завесе? – Разделила остров на части по тридцать девятой параллели. На западе древнее искусство недоступно, подобно всему прочему миру, на востоке же оно познаётся и преподаётся, здесь расположены здания правительства, резиденции для магов, разномастные специализированные центры. Правительство не раскололось и не распалось на противоборствующие фракции, долями острова незыблемо управляют только маги, распределяя доход на развитие в преимущественно одинаковом соотношении, потому население ни с права, ни слева не бунтует. Переезжать разрешено без всяких ограничений, поскольку не влияет на распространение знаний о магии, исключение – сами маги, «осуждённые» на пожизненное в родных четырёх стенах. Чонгук бывал у Завесы в рамках ознакомительной поездки от Академии. Видел издалека, приближаться к основанию запрещено регламентом, установлено расстояние. Завеса – не туристическая развлекательная достопримечательность, к ней не заведено ездить; Завеса – правительственный объект, охраняемый армией, по периметру круглосуточно дежурят уполномоченные маги. Завеса... поражает воображение: циркулирующие потоки магии, контролируемые заданными комбинациями, устремляются уже в небесную завесу, стеля тень и на запад, и на восток. Окрашивая в мертвенно-багровый. Если смотреть на солнце сквозь призму потоков, то бело-жёлтый цвет наливается кроваво-красным, такое солнце Чонгуку не понравилось. По земле простираются воронки сотворённых комбинаций, воронки испускаются вверх столбами, схожими с обузданными в клетки вихрями – потоками магии. Комбинации Завесы не вечны, их обновляют — раз в несколько лет — ответственные за это маги. Существует единственная брешь, через кою совершаются переезды. Слагается уйма дискуссий, объективна ли Завеса, ибо её можно было сделать условной, не настоящей; можно не растрачивать магию на громадную стену, полосующую БарДо. Коллегии магов, чьи голоса решающие, перманентно выступают против «снесения». Чонгук очарован могуществом и мощью, источаемыми этим «изобретением». Оно демонстрирует непревзойдённую силу магической прослойки, и Чонгук скорее за поддержание подобного достояния, пусть то и не содержит ошеломительного практического вклада, нежели за обнуление. Не все объекты обязаны нести реальную пользу, какие-то должны быть для восхваляемого попусту величия. – На острове проводилось голосование, которое ты не застал, – степенно развивает мужчина. – Будто ты застал. Голосование за возведение Завесы, да. И оно было семьдесят шесть лет назад. Ты, чаро, за старика не прокатишь. – Благодарю. – Не комплимент. – Так вот, – особо громко с подписью «ля-ля, не слышу», – не лично, я знаком с теми, кто застал. Легитимность голосования спорна, в подполье сплетни о сфабрикованности данных. Маги хотели Завесу любым способом, лучшим был официальный – и он сработал, изощряться не пригодилось. Моё мнение, голосование было честным, народ, еле-еле выкарабкивающийся из нищеты, будет голосовать под предлогом счастливого денежного богатства, какую бы пургу ему не плели. – Маги выполнили свои обязательства – БарДо цветёт. – Бывал на западе? – Нет, мне нельзя. – Точно-точно, золотая клетка для маленького омы, – едким уколом; перешагивает водяной участок и предлагает руку. Ею пренебрегают в знак пассивной агрессии на шпильку. – На западе всё… печально. – В каком отношении? Условия на западе ничем не уступают условиям у нас, на востоке. Всё идентично. – Верно. Загвоздка в Завесе. Комбинации, непосредственно обеспечивающие Завесу, конфиденциальны. – И ты, конечно же, знаешь их, – навостряется пуще прежнего. – Завеса сотворена по факту из одной комбинации, которую многократно воспроизвели по линии тридцать девятой параллели. Она принадлежит восьмой ступени саль'ги и она не имитационная, она вспомогательная. Это комбинация примагничивания магии. Комбинации, помимо ступеней, подразделяются на сферы применения, то бишь атакующие и защитные – преимущественно предназначены для боя; имитационные – для создания из магии нематериальных образов каких-то вещей или для сокрытия того, что надлежит спрятать, замаскировав под иной предмет; вспомогательные – для, собственно, помощи, они восполняют запасы магии, усиливают урон других комбинаций, в целом выступают в качестве дополнения, сюда, к примеру, относится комбинация призыва, так как помогает призвать магию – стержневое, но условно второстепенное действие. Если Завеса из вспомогательной комбинации, то для чего? – … – Чонгук страдальчески взвыл. Не формируется общая картинка из в достатке произнесённого. Белиберда белибердой. Мужчина пудрит мозги разрозненным – от кристалла Академии до Завесы. – Комбинация вбирает в себя магию. – Как селениты? – Селениты мощнее, они не вбирают в себя, они влекут и кучкуют рядом с собой; селениты – природа, комбинация – зов человека к природе. Селениты очень редки, государственных запасов бы не хватило для закладывания по всей разграничительной линии, а ключевое в Завесе вытягивание магии. Вытягивают же не из пустоты... Расходный материал, обеспечивающий постоянный приток магии, нашли быстро и беспощадно. И без представлений о грядущих последствиях. – Запад… – шепчет. – Магия циркулирует по всему живому, своего рода энергия, необходимая миру. Она бесполезна именно в корыстных замыслах людей. Насильственное выкачивание магии с запада в большом объёме ведёт к дисбалансу, это мировая катастрофа. Западная часть острова буквально медленно умирает, пока ей не дают восполнить жизненный ресурс. Кристалл Академии играет тут свою роль – он приманивает магию с Завесы, тем самым распределяя её по восточной части. Без кристалла Академии магия с Завесы распространялась бы за пределы БарДо или возвращалась на запад, поскольку такого притока на восток в избыток, восток не выдерживает такого объёма, из-за чего так же следует катастрофа. Понимали ли всё это маги, затеявшие Завесу семьдесят шесть лет назад, – нет. Понимают ли маги, перенявшие их наследие, – нет. У Чонгука язык присох к нёбу и сердце вместо пляски предпочло замереть зашуганным комочком. – Откуда это известно тебе? – скрежещет надрывно, аки изведённый жаждой. – Самопровозглашённые маги влезли туда, куда влезать запрещено; наши предки не случайно утратили способность использовать магию. Они мнят себя богами. На моём опыте не усвоили – стать богом не выйдет. Они не понимают, что магия на самом деле из себя представляет. – Откуда это известно тебе? – настойчиво вторит, испускает клубы жара. Сущий удостаивает лицом, лишая белого затылка. – Не скажешь. И ладно, Чонгука и так погребло по макушку, не вывозит. – … – ему непроницаемо кивают. – Давай минутку постоим. Чон отворачивается, дышит-дышит-дышит… Оседает поверженно на корточки — верёвка впивается в живот, — роняет палку, портфель, закрывается руками. Состояние раздавленное, шокированное.

– На защиту родины, к примеру. От таких, как вы. – В принципе используя магию, ты уже идёшь против родины, Чонгук.

Град слёз хлынул буйным тихим потопом. Вопит не рот, вопит душа. Дыхание сбивается изменником. Больно. Почему больно? Сущий всё-таки причинил- Не Сущий? Боль сродни пронзившему мечу. Лучше бы пронзил Сущий. Тот застыл покровителем за хрупкой фигуркой, образ – грозный, вид – растерянный; мнётся за плачущим омегой, порывается подойти, стопорится. Срывается на жёсткое, отрепетированное за прошлые прецеденты: – Не реви. Ему гудят протяжное: – Отста-ань, – и прибавляют более внятное: – Отвали. – … – мужчина таки подбирается и зарывается в чёрное гнездо. – Грязные волосы, – разбито. – Угу. Это пофигистичное «угу»… приободряет. Сущий проявляет непрошенную небрезгливую поддержку. На периферии мозга Чонгук оценивает по достоинству. Сущий же не напирает своей поддержкой, боясь спровоцировать и ухудшить; поглаживает ещё немного и устраняется восвояси для свободных личных границ. Горе всегда требует пространство. Однако болото пространством не славится. – Чонгук. – … – не внимает, всхлипывает. – Чонгук, – настойчивее. – … – внимает, игнорирует намеренно. Ему тут как бы плохо, алло. – Чонгук. Да блин! Даже не пореветь нормально! Ну козлина ну! Глядит через плечо с кислой миной. Чего бы там Сущий ни хотел,.. Выпучивает покрасневшие глаза с трещинками лопнувших сосудов. .., Чонгуку не до этого. Вычёркиваем. Чонгук отпружинивает а-ля смахнули защёлку, мечется, завопив уже ртом: – Не смей здесь подыхать! Не бросай меня здесь одного! – Стой! – тормозят, и он столбится в паре метрах от провалившегося по колени в трясинную жижу Сущего. – Не угоди ко мне, аккуратней, Чонгук, – наставляют поучительной строгостью. – Не умирай здесь! – откровенно паникует. Не поспевает за наваливающимся безумством. – Не умру, – уверяют спокойно снизу вверх. Чон сжимает по привычке кулаки. Будь магия… И? Будь магия – и ничего. Магия не помогла бы. Эта мысль прошивает иглой. Неряшливым жестом утирает разводы слёз. Не до горя. Не позволит Сущему сгинуть здесь. Сгинь он – рассеется всё безумство махом, нет? Вопящая душа знает – нет. Магия бесполезна, наручники в любом случае блокируют доступ. Пофиг. Чонгук справится без неё. – Что делать? – произносит собраннее, подчёркивая оглушительным шмыгом. Слёзы не израсходовались, их перебили. – Я сам не вылезу, – отстёгивает с пояса меч, отбрасывает, туда же рюкзак; пытает удачу, возюкаясь в субстанции. Не сигануть бы глубже. – Верёвка, – указывает. Да-да, верёвка! Чонгук подбирает оную с земли и наматывает со рвением и готовностью повоевать, словно он угодил в трясину, а не заклятый враг. Его бы вытащили, уверенность на миллион. И Чонгук вытащит Сущего. Ежели этому уроду и суждено сдохнуть, то от аль'герии в спину за враньё-правду. Сущий дёргал. Настал час Чонгука подёргать Сущего. Карма. Тянет за верёвку, кряхтит от прилагаемых потуг; ботинки скользят, кожа ладоней фантомно горит. Кабан стотонный! По скромным ощущениям, тащит не человека – поезд минимум. Сам мужчина упирается палкой в твёрдую землю, потягиваясь на руках. Совместной заслугой в заторможенной съемке высвобождается левая нога, послужившая новой точкой опоры. Краткое уделяется на глоток воздуха – и вновь за дело. Со второй ногой легче, Сущий почти выбирается, одновременно поднимаясь. Чонгук-то не видит, щедро дёргает финальным рывком… Чем сносит не абы куда – на себя: сталкиваются, нескладно грохаются, кое-как подстраховавшись и смягчив. Чонгук под, Сущий на. Поза маслом. Им всё равно. – Спасибо, – удивлённо-нелепо, уставившись на отдыхивающегося омегу. – Ага, – привстаёт на локтях, едва не мазнув носом по носу. Проводит по лбу, стирая образовавшиеся крупинки пота. – Не застревай так больше. – Договорились. – Ага. Глазеют истуканами. Внутренности в кавардак, устаканиваются от приключившегося. Куда-то в укромную щёлку между ними втискивается неловкость, для Чонгука, Сущему явно хоть бы хны. – Что-то мне это напоминает. – … Да. И мне. – Недостаёт поцелуя, не кажется? – глаза по наитию устремляются с чужих глаз до губ. – Попробуй, – шипит ядовитой гадюкой теми самыми губами. Вот она, плата за спасение? Подоспела. Вытаскивать врага из болота – себе во вред. – Ты ручался, не тронешь в этом плане. – Я и не трогаю. По крайней мере нарочно. Дабы улизнуть от щипающей щёки неловкости, по собственной неосторожности сыплет ей дрожжи: – Проваливай. У меня жопа мокнет. – … – Не в том смысле! Аут. Хнычет, затолкав — неубедительно — здоровенного альфу. А альфа? Вообще ни при чём, Чонгук сам себя закопал. Альфа лишь снова мимолётно проезжается от ореховых глаз к обветренным губам, усмехается и милосердно убирается. На фееричной ноте предстают в вертикали. Жопа-то без врак промокла! Синяя ткань напиталась с земли, блистая тёмными пятнами с разводами грязи, и горчичный свитер уляпался. У Сущего похлеще: джинсы угажены по колени. Берцы у обоих на выливание, не резиновые же сапоги, не предназначены для болотной местности. В подобном непрезентабельном виде поковыляли в столицу, испорченная одежда – не повод плакаться и разворачиваться к горам. А вот повод плакать в наличии. Не плачется, слёзы свернулись приступом слабости. В занудной ходьбе есть плюс – времени предаться размышлениям завались. Чонгук устал и от ходьбы, и от размышлений; и то, и то высасывает силы литрами; и то, и то за неимением выбора. Ко всему корректен критический подход, нельзя воспринимать к сердцу и миндальничать с преступником. Чонгук уже прокалывается по столь примитивным пунктам. Падок на умных людей, не на разыскиваемых преступников. Сущий умный. А вот заслуженно ли преступник? Вопрос на повестке дня. Засомневался – звоночек. Сомнений быть не должно. Магия – энергия? Отродясь не слышал. В Академии провозглашено константой: магия – непостижимое звено бытия, никто не ведает, откуда берётся, каковы компоненты. Не конфиденциальная информация, эти тонкости действительно не даны ныне живущим. БарДо познало использование, не структуру магии. Сущий предъявляет свою осведомлённость и тут. Что он знает ещё? Чонгук обязан знать всё, знаваемое им. Натура помыкает. Суть не в достоверности. Азарт – узнать, верить или нет – другой аспект. Разум вопит не верить, душа вопит от боли, поверив не мешкая и не сомневаясь. О борьбе с Сущим не идёт речи, ибо Чонгук борется сам с собой. Если Завеса качает магию с запада, мучительно его истощая и подводя к глобальным катаклизмам, то… То Чонгук не сможет смириться с этим знанием. Оно перечеркнёт всё. Так заведено: одна «мелочь» горазда порушить десятилетия и надлежаще скопленные истины. Крах солнца не случился. Он впереди – с каждым шагом, словом, взглядом. Ходьба, кроме размышлений, также преподносит препятствия, затмевающие мозговые штурмы на попозже. На болоте снисхождения не выловить, как рыбку из пруда, разве что самому стать рыбкой и погрязнуть в трясине. Смерть с консервированием трупа, который всё равно навряд ли найдут. Поглотить в пучину – прерогатива болота. Бревно поперёк забродивших сгустков луж, соединённых «мостиками»-переливами. Чон с мольбой глазеет на бревно, на затылок, на бревно, на затылок. – Нет-нет-нет-нет, – залепетал цепочкой. – Давай обойдём. – Мы не обойдём, – отрешённо. – Вероятно, протяжённость участка огромна, в несколько километров. Идиотизм на острие ножа — на поверхности бревна, — не иначе. Рюкзак оставлен ненужным балластом, с палкой ступают на бревно, примиряясь. Чонгук наблюдает с искренним беспокойством, вцепившись в верёвку. Ту предварительно отвязали с пояса омеги, дабы, при падении, не потащить в болото за собой, омега же удерживает её, настроенный вызволять. Пробные, предельно выверенные шаги по стволу. Кто сосредоточен сильнее – спорно, оба на пределе. – Осторожно, – писклявит затаившийся Чонгук. Будто пошевелись – распространятся микроколыхания, и Сущий ухнет в «заплесневевшую» воду с пузырящимся торфом. – Очень скользко, – ему демонстрируют, водя подошвой по прогнившей коре туда-сюда. – У тебя хорошо с координацией, вестибуляркой? – Наверное, – до посинения робко. До середины Сущий добирается без происшествий и вдруг наклоняется: погружает палку практически до кончика. – Она не коснулась дна, – резюмирует. Длина палки превосходит рост Сущего. Чонгуку и до Сущего-то, аки до луны. Перспектива захлебнуться дурманит трезвость сознания и возбуждает инстинкт самосохранения. Сущий спасёт. Эдакий аргумент врывается бесцеремонно и капельку усыпляет разбушевавшееся воображение, рисующее мрачный расклад. И Чонгук спасёт, спасал уже. Здесь и сейчас только они друг у друга. Этим не стоит пренебрегать. Понятие «враг» размывается перед определёнными обстоятельствами. Второй отрезок бревна преодолевается не менее кропотливо, чем предшествующий. Чонгук «перекуривает», когда Сущий оказывается на противоположном островке, и моментом цепенеет, этот же неплёвый акробатический трюк с-хождением-по-канату-над-бездной теперь необходимо героически совершить ему. В сей раз на спине не перенесут. Очешуенно. Мечтал утонуть молодым. Где наскрести смелости? Подмога поспевает в виде страха. Страх быть отдельно — в эпицентре неблагосклонной и жаждущей сожрать природы — от единственного спутника перевешивает страх искать равновесие на бревне, потому Чонгук швыряет альфе рюкзаки, обвязывается верёвкой — альфа не развязывает ту на себе для дополнительной гарантии, в отличие от мальчишки, непременно повалившегося бы прицепом — и ступает на склизкий путь… навстречу к своему ориентиру. Поджилки трясутся, ногам категорически не рекомендуется. Чонгук делает шаги, дышит громко во всю ширь лёгких, родит как минимум. Сдавливает кулаки. Середина минуется под каким-то аффектом, шаги механические, оттого сосредоточенные. Шаг, шаг, шаг,.. – Умница, молодец, – мягко подбадривает Сущий. – Какая глубина у болота? Примерная. – Не вникай, иди ко мне. – Какая? – допытывается. Вопиющая настойчивость получать знания проклёвывается даже в неуместных условиях. Бытуют байки, – у болот нет дна. – Навскидку от трёх до двадцати метров. Знания не всегда сила, Чонгуку ли, хах, не знать? В реальности ступает по бревну, а фигурально наступает на те же грабли. Знание о глубине послужило спусковым к неисчерпанной панике. Он же точно свалится. Сва-лит-ся. И не всплывёт. Сущий спасёт? Ответ «да» не охота проверять на практике. Чонгук маг, а не циркач. Уберите его с бревна! Балансбалансбаланс… Расшатанные нервы расщедриваются ещё на миллиметровый сдвиг, всё. По закону жанра кто-то искупается, и Чонгук не нанимался на эту бесславную партию! До земли, до Сущего, всего ничего, но мизер наверняка и будет фатальным. – Иди ко мне. Чонгук. Слышишь? – … – отрицательно гудит. Не-а, нет, ни за какие коврижки. Гипнотизирует ничтожность оставшегося в сравнении с пройденным. Ни вперёд, ни назад. Застрял. – Не можешь? – Не могу. Сущий не выражает ни проблеска негатива. Молча сканирует и оглашает: – Просто прыгни на меня, оттолкнись от сучка. Расстояние маленькое, ты перепрыгнешь. – Не- – Я тебя поймаю. Давай. Прыгай. – … – Прыгай. Чонгук настраивается. Не доверяет касающимся Академии словам – доверяет словам вот такого характера. Дисбаланс не на бревне – у разума и у души. Откидывает палку, та выныривает и зависает на поверхности. – Почему её не засасывает? – косится с подозрениями. В болотах не шарит. – Маленький вес и не оказывает сопротивление, из-за чего болото ведёт себя как твёрдое тело, – мужчина пускается в терпеливые разъяснения. – И в обратку: если должные вес и сопротивление, причём сопротивление – это любые движения, вплоть до движений груди при дыхании, то болото проявляет свойства вязкой жидкости – попавшее в него тонет. Чонгук кивает. Ремарка отвлекает от предстоящего и заполняет любопытный ум, теснив бестолковую панику, благодаря чему удаётся подсобраться в кучу для рывка. Всё же знания не всегда сулят гибель. – Поймаешь? – упирается в сучок. – Поймаю. Лучше бы Сущему словить с той же уверенностью, с которой он говорит. Чонгук зарекается, что если этот урод подведёт, не словит, то Чонгук, блять, ни в жизнь ему больше не доверится и в столице обратится в правоохранительные органы. С доверием не шутят, копят годами, а Чонгук доверяется почти задаром. Таки прыгает,.. .., попадая в оковы объятий, оттаскиваемый подальше. Податливо обмякает в надёжных — правильных, нежных? — руках и усмиряет дребезжащие стёклами эмоции. – Когда это дебильное болото закончится? – бухтит у уха, зарывшись покусанным комаром лбом в изгиб шеи; не спешит отпускать, да и его не отпускают, жмут к себе. – Без понятия. – Обнадёживает. Смутный интервал на моральное худо-бедное восстановление, и омега помышляет отстраниться, как вдруг с ним странно закачались из стороны в сторону. На недоумённый взгляд поясняют: – Я думал, мы танцуем. Чон засмеялся и высвободился. Танцуют… Увлекательные у них, однако, «танцы». Ни на эти, ни на тот не спросили разрешение. *** Бред. Всё, вещаемое убедительными отрепетированными речами, – бред. Человек, осведомлённый в магии, включая засекреченное. Маги, подчищающие общество и комплектующие армию для войны. Завеса, убивающая запад. Мировая катастрофа. Бред. Чонгук понял, что пойдёт с Сущим добровольно ещё вчера. Побег выдался следствием этого осознания, под порывом испуга, отрицания, принятия.

– Тогда к чему ты предлагаешь бой? – Я обязан был попытаться, прежде чем- Прежде чем.

Побег для галочки перед самим собой и дорогими людьми – Чонгук никого не предаёт, и он обязан был попытаться, прежде чем согласится отправиться за кристаллом добровольно – доказать бредовость суждений Сущего. Бред – тоже знания, но подверженные порицанию.

Чонгук за знаниями и с обрыва сиганёт, и библиотеку вдоль-поперёк перероет, и с Сущим добровольно пойдёт, и… И миллион «и».

Ради знаний на многое подпишется, они оба в курсе, потому сегодня активно контактировали, настраивая волну общения. Получалось сносно, вопреки вражде. Ибо быть врагами и не получалось. Тогда кем им быть? А время неотвратимо тикало, отсчитывая к знаменательному в маршруте по лесу. Столица Оль назревала на горизонте, они опоздали к обеду – танец на болоте закончился, болото нет. Оно основательно задержало и заставило попотеть. На терзания и анализы минуток не перепадало, буквально выкарабкивались из вязких гнилых лапищ. Благо и не надо было, Чонгук уже всё решил. Сообщить спутнику – формальный штрих. Проклятое болото оборвалось по незримой полосе в точности как снег. На окраине леса поредели деревья, наткнулись на вытоптанные тропинки, по одной из Сущий свернул — Чон выяснил — в какую-то гостиницу. Неудивительно, если все эти тропинки сам альфа и протаранил на все случаи жизни: в гостиницу, домой, в секретный бункер, в магазин, в кузницу, на сконструированную лежанку и подобное. Сущий тормозит их спустя непродолжительное, подходит и развязывает узел на горчичном свитере. Шли с верёвкой до сей поры. Возможно, ту не убирали специально, предостерегая, что Чонгук ломанётся на волю раньше положенного. Сейчас же самое оно. Чонгуку завуалированно дают выбор. И выбери он возвратиться в Академию, помешают? Навряд ли. Омега вскидывает подбородок — позволяет стоять так близко, хозяйничать. Позволяет трогать, — устало-философски изучает глаза мужчины, словно сжульничает – прочтёт ответы, и всё прекратится. Ответов в них не видно, видно голубую синеву – прямо-таки насыщенное дневное небо без солнца. Чонгук любит и небо, и солнце. Особенно солнце. Решение принято, а его солнце всё равно будто на распутье. – Ну, маленький ома, – проникновенно заглядывают в ореховые глаза Чонгука, – ход за тобой. Ни к чему не принуждают. – Мы же не в шахматы играем. – Да? – притворно. – А я думал, играем. – Танцуем, в шахматы играем. Чем ещё мы занимаемся сугубо в твоей голове, чаро? Непреднамеренно. Само вырвалось. – … – вскидывают брови. – Ещё в моей голове ты камень, и я на тебе посидел. Фу-ух! Конечно, о всякой двусмысленности запаривается Чонгук. У Сущего и в мыслях не было. Невинен и наивен. Ч.т.д. – … – фыркает весело, двусмысленность отметает, разговор о серьёзном. – Я могу вернуться в Академию и обо всём расспросить. Обо всём, что ты мне наплёл, – хочет, чтобы его финально поуговаривали. – Всё, что я наплёл, – спокойно парирует альфа, развязывая узел уже на себе, – относится к конфиденциальному. Тебе никто ничего не скажет. Разве только я сам. К тому же, выдай ты им свою осведомлённость, – что с тобой сделают? – Что? – не улавливает. – Я говорил, – с зачатками суровости. – Что? – Что делают с очень умными мальчиками, Чонгук? – … – теряется в намешанном, столько всего произошло! – Убивают. Я говорил. Запомни это. И не трепи даже перед теми, в ком уверен. Ты знаешь то, что тебе знать не положено, – маги такое не любят. Сущий угрожает. Но ведь нет, по крайней мере он не заявляет о себе как об угрозе; наоборот, чётко заявляет угрозой тех, в ком Чонгук вот именно – уверен. Бред. Ну кто Чонгука убьёт? Кто? Директор, из педагогов? Они его вырастили! Они – семья! И теперь убьют. Сюжет дешёвой телевизионной драмы, не реального будущего. – А ты способствуешь, чтобы я знал то, что не положено. – Да, – с проклёвывающейся горечью. – Вопрос в том, чья по итогу ответственность – твоя или моя. – Моя. Соглашусь идти с тобой – и тем более моя. Сущий улыбается — уклончиво, уворачиваясь спорить, — крепит смотанный верёвку-торс на крючок. Согласие Чонгука для него не новость, то просвечивалось заочно. – Маленький ома составит мне компанию до кристалла Академии? – Это ничегошеньки не значит, – свирепо восклицает мальчишка, уткнув указательный в грудь мужчины. – Я не вступаю к вам в шайку, не поддерживаю ваши идеи и прочее. Уяснил? – Уяснил. – … – щурится в распознавании издёвки или подвоха, безрезультатно, убирает палец. Тропинка обещает быть недолгой и в завершение показать цивилизацию. Ботинки хлюпают. Холод из-за испорченной «экипировки» пробирает до костей. Ни Сущий, ни Чонгук не жалуются, последний рывок перед отдыхом. Чонгук нарушает тишину всё о том же: – Я теперь, получается, коллаборационист? – О, самый страшный и опасный, – сарказмом от альфы. – Скорее маргинал. – Кто это? – не против похвастаться умом, вместе с тем не стыдится демонстрировать противоположное. – Хм, – Сущий подбирает верное. – Тот, кто способен выйти за рамки и привести общество к чему-то новому. Тропинка петляет, петляет,.. и в конце таки выводит в город: лесные дебри прекращаются перед грунтовой дорогой, по другую обочину деревянные дома, ухоженные клумбы в цветах, столбы фонарей, антуражные заборы, припаркованные легковые автомобили. Толком не осмотреться, да и не тянет, улечься бы в клумбу камнем – весь спектр желаемого. Сельская окраина, асфальт вон не проложен. Этого скудного анализа хватило покинуть лес, аки дикари, и, озираясь, переметнуться к дверям гостиницы с пестрящими краской буквами «Три булочки». Ситуация странная: двое с громоздкой поклажей и в изгаженной одежде «вывалились» из кустов и ни в чём не бывало прокурсировали в помещение. Застали бы их случайные прохожие – подозрений ноль, пф. Внутри тепло и уютно, как в старом семейном гнёздышке. Чонгуку для собственного семейного гнёздышка рано, а в родительском бывает урезанными программами каникул, поэтому сравнить не с чем, в фильмах подсмотрел. Повсюду снуют люди, раздаются разговоры, режущие отвыкший слух. Затёсывается иностранная речь, то бишь орава заселённых туристов. На окраине их битком, в центре яблоку не упасть. Многие ждут очередь для приезда на БарДо годами. Прознай они, что Чонгук маг, накинутся и разорвут с потрохами, щёлкая вспышками телефонов. Сущий направляется к стойке регистрации, где парень в безупречном костюме, в очках квадратной оправы и с волосами, выкрашенными в радугу. – Какие гости, – трубит тот… прокуренным голосом. Возможно, он тоже целый мужик, как и Сущий. И тоже альфа. Цветные волосы обманчиво сбавляют возраст. Чон застывает тенью, пораскинув – юркает под бок. Свой злодей – это всё-таки свой злодей, знакомый, исследованный, не чужой. Тип в очках – неизведанный злодей-экземпляр. – Чимин, – Сущий приветствует, обмениваясь с названным рукопожатием. – Есть номер? – Для тебя всегда припасаю, – интонация а-ля отмахивается от мухи, красноречиво переводит взор на волком затаившегося омегу, затем вновь на собеседника. – Сорок шестой свободен, – ныряет под столешницу, отворяя шкафчик с ключами. – Стой, – неожиданностью; Чимин разведчиски высовывается по нос и задирает очки. – Есть номер с личной уборной? Чонгук вспыхивает, снаружи никак не афишируя. Сражён. Приятно. Смущён и признателен. Щепотку возмущён. Сюда же опрокинуть ведро смертельной усталости. Варево, короче. С какого хрена, вселенная? – М, есть. Тебе же не принципиально было. – Я не один. – Вижу. Представишь? – Позже. – Семьдесят седьмой. Кровать общая, вам придётся спать вместе. – Нам не привыкать, – выставляет ладонь, куда вкладывают ключ и выпрямляются. Чонгук вспыхивает от прилива новой волны, но уже иного содержания. Косится с туманным предположением на Сущего, это предположение не обличается в конкретное, вертится на языке. Некий Чимин нетактично вперивается в Чона, Чон на Сущего, Сущий на Чимина. У них треугольник по гляделкам. – Занятно, – подытоживает Чимин, и гляделки обоюдно пресекаются. – Поможешь прикупить на него одежду? – … – подтягивается вверх из-за стойки, дабы пробежаться по комплекции. – Ну, он толстенький, альфью на крайняк можно раздобыть. Чонгук вспыхивает от негодования, куксится. Его обозвали толстым? Хамло. Тупое преступное хамло. – Он? – искренне недоумевает Сущий. – Худой, как глист. На нём одежда не по размеру. Да они задрали! – Сам глист, – гаркает на своего злодея. Обращается к чужому: – И я не толстый. Упитанный. В меру, – снова к своему: – Пошли в номер уже, – командует. Довели. Чонгук и так измотанный в хлам, им ещё приспичило пообсуждать его! Сущий не осаждает за гонор, напротив, перенимает у омеги портфель, который тот спустил с плеч, едва не волоча по полу, и умещает руку меж лопаток, в поглаживающем жесте мазнув к пояснице и мягко подтолкнув к лестнице. Напоследок адресует другу строгим тоном: – Булки не смей приносить. – Я не виноват, что такая концепция, – чеканит Чимин. – Не виноват? Ты буквально владелец. – Концепция выбирает тебя, а не ты её, – причитает нравоучительно для проформы, ибо Сущий с мальчишкой исчезли за углом. Водружает очки на переносицу, записывает в планер — профессиональный заскок — «одежда для омеги». Мальчишка тем временем грузно топал по деревянным ступенькам и сокрушался: – Стандартный я. В меру. Не колышет ваше мнение. Неотёсанные мужланы. – Для меня ты тростинка, маленький ома. – … – оглядывается мельком да мысленно соглашается: для Чонгука Сущий как альфа по габаритам внушает, соответственно, наверное, и Чонгук для него выглядит… хрупко? Переломает – не заметит. Открыв номер, пропускают вперёд со словами: – Ладно, может для меня ты не совсем уж тростинка, а… в самый раз. Чонгука простреливает; стаскивает пропитанные болотным смрадом берцы вместе с носками. Вся двусмысленность из сегодняшнего дня окутывает поволокой. Предположение, вертящееся на языке, обретает ясность – Сущий в курсе всей нахальной двусмысленности, он её, бывает, инициирует. Чон удирает от этого обнаружения: – Где ванная? Я забаррикадируюсь в ней до следующего солнцестояния, – на носочках, аки везде заложены мины, крадётся из коридора в единственную комнату. – Нет, – доносится сзади. – … – подбоченивается. – Я первый, быстрее вымоюсь. Дай мне десять минут. – Даю одиннадцать, отсчёт запущен. Стучат. – Ты воплощение щедрости, – усмехается Сущий, попутно отворяя дверь. – Я знаю, – флегматичное от Чимина, который всучает спортивную сумку и тарелку с булочками и уходит восвояси, постукивая каблуками ботинок. Сущий ретируется в ванную, впихнув несчастные булочки: «Поешь пока». Чонгук пристраивается сиротливо на полу — не запачкать мебель — и разламывает сладость в пудровой обсыпке: с джемом, с фасолью и пустая. За поеданием коротается установленный «срок». Сущий выходит; на красноречивое недоумение Чон не удосуживается объяснять предпочтённое место посиделок, заместо – окидывает взглядом: босой, в халате и с мокрыми волосами. Скажи кто-нибудь пару суток назад, что Чонгук увидит своего злодея в подобном виде, – не поверил бы. Впрочем, в пылу вражды и не такое увидишь. Вскакивает и несётся на всех парах мимо Сущего в обитель чистоты. – Там всё вот это, да? Шампунь, в смысле, и вот это, да? – уточняет по ходу, проглотив слова. – Да, – его отлично понимают и так. В оббитом плиткой пространстве душновато, гудит вытяжка. Про «забаррикадироваться» не хохмил: щёлкает замком, задвигает щеколду, припирает оперативно схваченным из комнаты стулом. Дверь открывается наружу – стул бесполезен. Плевать. Со стулом спокойнее. Не то чтобы Чонгук беспокоится, просто впрок. Не мнительный, он здесь раздеваться собирается. И раздевается: вылезает из двух свитеров, с коими почти сросся, и по теории подлости чертыхается, напяливает их обратно и разбаррикадируется, распахивая две- Запахивая дверь! Тут же запахивая! Божебожебоже… – Прости! – орёт. Хлоп! И дверь таки захлопнулась, и нервы лопнули. Божебожебоже… – Я ничего не видел! – орёт. Не видел полностью обнажённого Сущего, стоящего полубоком у кровати над спортивной сумкой. Обнажённого Сущего, повернувшегося к нему. Не видел. Видел. В пылу вражды и не такое увидишь. Божебожебоже… Чуточку, малость приоткрывает. – У меня сменной одежды нет, – пищит. Аккуратно затворяет. Ждёт незнамо чего, уничтоженно впечатавшись лбом. Трогает щёки, ударяет а-ля и без того прилившей к ним крови недостаточно. Видел. Он видел. Божебожебоже… Стереть из памяти. Сте-реть. Голый альфа во весь не хилый рост. Плечи. Торс. И ниже. Не спереди! Попа… Бёдра. В совокупности – видел, по отдельности – видел. Божебожебоже… Потуги забыть — похоже на вспомнить и запомнить — прерывает тук-тук. Снова приоткрывает, ему в щёлку передают стопку вещей. – Спасибо, – пищит. Затворяет и, выдохнув всего себя до сморщенной обёртки, вновь принимается за баррикадирование. Хотя это не ему бы… Боже! Брысь, кыш, прочь! Первый, но не последний голый мужик у Чонгука в жизни, пф! То ли будет. Потому зашвыривает ситуацию нахрен, а грязное шмотьё в стиралку, где покоится шмотьё Сущего. На цветовую палитру, шерсть-не шерсть забивает, тётя Юймин бы накостыляла; Чонгук тут не в типичных тепличных условиях, никаких тёть не предвидится. С трусами сложнее; поразмыслив, – не гордый, постирает по старинке. В зеркале над раковиной отражается взбудораженным. Конечно, врага голым углядел. Помимо: сальные волосы, естественные синячки под глазами, покраснения в ложбинках носа, комариная блямба от укуса, прыщ на виске. Покоцанный — не сломленный! — суровостью будней, куда без этого. В общем нормальный. Отмыться – ещё путнее будет. Не били, не истязали, не калечили. Кормили, поили по расписанию. Действительно, с какой стати не быть нормальным? Под душем Чонгук с остервенением оттирается от похищения, гор, леса, снега и болота. Вода брызгает за бортики ванны, на плитку, ведь не выдвинул складную перегородку из соображений той же предприимчивости – дверь на обозрении. У Сущего был океан с морем возможностей сделать что-либо непоправимое, необоснованно опасаться за запертой дверью. А вдруг он отомстит! Ага, Сущему же пять лет. А Чонгук не знает, сколько ему лет! Вообще ничего про него не знает. Стук. По запертой двери. Напрягается, убавляя напор струй. – Чонгук, я уйду, хорошо? – приглушённо раздаётся. – Хорошо. Уйдёт так уйдёт. Чон отгоняет паранойю и вновь намыливается. Использует мочалку, использованную Сущим, другую не нашёл. Ой, да пофиг, они ели из одной миски, спали впритирку, спасались от животных, обморожения, темноты и болотной слизи и целовались по нелепости, в копилку – Чонгук засёк Сущего голым. Ещё ни с кем столь близок не был. Вдоволь отмывшись, набирает воды, погружаясь в обволакивающее тепло. В Академии ванн нет, потому поддался соблазну. Наручники вычурны на фоне всего остального тела без одежды. После признания Сущего — о том, что остерегается омегу — наручники кажутся свидетельством силы. Безусловно, предпочёл бы избавиться от них, чем тешиться сомнительным. С железяк взгляд скользит на ладони – зажили, и не смекнул. Отмотать назад – нападение грифона и изодранные руки были удручающим, теперь же ого-го, размах колоссальный – Чонгук в столице, прогуливает уроки с антиправительственным преступником. Добровольные «танцы». Чонгук намеревается добраться до правды, она элементарна – Сущий ошибается. В душе раздрай. Свербит. Как перед великим и неотвратимым. Как перед неправильным. То, что Чонгук здесь – уже неправильно. Не должен быть здесь. Неправильно. Не то. Нужно поспать, это стресс и физическая нагрузка; тело ноет, тарахтящие ноги не вытянуть, ванна для карликов? Грех жаловаться, любая сейчас – дар не хуже магии. Пальцы невольно ведут по рубцам, испещряющим бедро; перемещаются на рубцы на животе. Вода немного искажает, иллюзорно сглаживает дефекты. Магия – дар. Её укрощение требует массы умений и имеет побочные последствия. Призывая и контролируя потоки, какая-то крохотная доля всегда вырывается и проникает в ткани, струясь по телу и потом покидая, растворяясь в окружающем. Оно не больно и совершенно не чувствуется, тем не менее пагубно воздействует на кожу, которая не выдерживает давление – «рвётся», образуя растяжки. Ни для кого не секрет, с этим сталкиваются многие маги, в особенности те, у кого предрасположенность по генетике. Чонгуку не свезло: под коленями, бёдра, ягодицы, живот, руки. Тело испорчено, давно смирился. Жалеет? Нет. Грустит и плачет по ночам? Да. Он любит себя, слишком долго учился этому — а этому в Академии не учат, — и тупые обсуждения тупых альф по барабану, чтобы пошатнуть кропотливо взращенную уверенность. В самый раз, хах. Чего у Сущего в голове? О чём только думает… Опять эти его всякие, как в горах. Не то флирт, не то издевательства, шутки, манера позлить, напугать. И чёрт с ним, пускай думает, что думается. Чонгуку посрать. Посрать, в точку. Туалет – белый, глянцевый, ну конфетка, ну манит. Вот Чонгук нарефлексирует в водичке – и от всей вопящей души на нём посидит, пока Сущий куда-то учалил. И в ванне, и на туалете сидит не вечность. Вода разморила, спать поклонило жуть. Из выданных Сущим вещей надевает всё — потонул не в болоте, в водолазке и штанах, — кроме белья. Они без сомнений близки, но не настолько. Своё постиранным положил на батарею к полотенцам. Расхаживать без трусов некомфортно, никуда не деться. Надо будет замолвиться об этом Сущему, Чонгуку же суждено то и дело сгорать от стыда перед ним. Солнечные лучи освещают комнату со среднестатистическим укладом: шкафы, полки, кровать, стол, кресло, декорная дребедень. Терпкий древесный запах навевает тоску, в некоторых залах Академии пахнет так же. Из любопытства дёргает ручку входной двери, заперто. Хмыкает. Большой и страшный альфа переживает, что маленький ома всё-таки уйдёт? Грохот в окно побуждает примкнуть к раме. Чон цокает, наблюдая за растворяющейся оранжево-красной дымкой. От этих пуляющихся искрами магии жуков-паразитов никакой защиты, в частности когда они попадают по тебе, а не по окну. Почему люди в древности утратили способность управляться с магией, а некоторые букашки и животные – нет? Уф! Вечереет. Солнце, словно по склону, скатывается к низу. Солнце Чонгука уставшее. Уже был по траектории к кровати, приметив поднос с едой на журнальном столике. Сущий озаботился? Чонгуку приятно, и он неблагодарно заедает эту дежурную вопиющую неправильность с не заварным, не полуфабрикатным! супом с бобовыми ростками, затем запивает неправильность с апельсиновым соком и тремя булочками вприкуску. Еда переварится, неправильность – недостоверно, Чонгук не уверен, желудок вряд ли приспособлен. Касается подушки и отключается по щелчку. Говорят, спать под закат солнца нельзя, плохо будет, не к добру. Наперекор суеверию спит крепко-накрепко, тревожится лишь единожды, продрав веки на секунды, уличив шебуршащегося по комнате Сущего. Спит вплоть до ночи и ночью, не отреагировав на пристроившегося на соседней половине альфу. У Чонгука в принципе со сном проблем не возникает, вон в чаще леса на брёвнах дрых влитым, на матрасе подавно. Неувязочка: спал-спал – и выспался, посреди ночи. Поэтому спать под закат солнца плохо? Елозит под одеялом, перевёртывается на спину, потолок – чёрная бездна, пока зрение адаптируется. Черепушка какая-то чугунная и с опилками. Промаргивается. Смотрит направо, где Сущий тоже на спине: спит, сопя в плечо закинутой над макушкой руки; белые волосы растрёпаны, прядями ниспадают на выбритую под ёжик часть, на подушку, на скулу; шрам не видно, и взор цепляется за колючую щетину, губы. Впервые, когда именно Чонгук застаёт его спящим. Не смотрит – рассматривает, без цели, не из-за чего. Устраивается на бок для удобства. Они так спокойно спят друг при друге. Не как враги. Заслуга наручников? Сущий же признался, что не смыкал бы глаз, будь Чонгук без них. Однако и Чонгук спит при Сущем отлично. Беспечность? Аукнется? Придвигается. Если Чонгук аукнет Сущему раньше, чем Сущий ему? Даже в наручниках, без магии, не ею вовсе. Привстаёт на локте и чуть нависает, высовывает руку из-под одеяла и заносит над мужчиной. Нет, наверное, вот поэтому спать под закат солнца плохо, не к добру.