Моё солнце

Если знаешь, когда это закончится, то всегда становится легче это пережить. А неизвестное ожидание беспощадно убивает.

Всё разрушенное в ходе вторжения Академия обязалась восстановить из своего бюджета, туда же отнесли разнесённый Чонгуком холл. Досталось ли ему за безрассудное ввязывание в опасную битву, да ещё и с Сущим? Директор, Ладо Вардан, от души отчитал прямиком после боя, чудилось, что тот в миллиметровой грани, чтобы по-отечески надавать несколько добротных подзатыльников подряд; взял обещание впредь убегать сломя голову от противников, которые заведомо сильнее, а не испытывать судьбу; и наконец поблагодарил, ведь Чонгук пресёк проникновение и не дал Сущему беспрепятственно перемещаться по зданию, какой бы умысел ни преследовался. – Чонгук! – к ним подбежала Лим Невена. Её короткие волосы все взлохмачены и испачканы в земле. Ей досталось. Чонгук же вылез сухим из воды, точнее, без ранений. За исключением украденного первого поцелуя — пусть и такого никакого — и простреливающей вдоль позвоночника спины от знатного прикладывания об стену, но и то, и то, в целом, заслуга его толком необдуманной, экстренно-сотворённой комбинации. – Ты в порядке? – без церемоний касается его лица, обхватив за щёки. – В порядке, – уверяет. – Это не моя кровь, – поспешно, нервно, будто кто-то догадается о неловкой нелепости, высвобождается и вытирает рукавом под носом, губы, подбородок. Оглядывает на себе испорченные рубашку и брюки, жалко. – Зачем они напали? – Могу предположить, – вздыхает Ладо Вардан, – они узнали о кристалле Академии. – Вы уверены, что мальчику стоит рассказывать? – предостерегает другой преподаватель. Все столпились вокруг Чонгука а-ля он здесь главное звено бойни и теперь решают, как с ним поступить. Чонгука же столпотворением не пронять, откровенно выдохся, раздавлен. – Это и не является секретом, – беспечно отзывается директор. – Чонгук, ты же знаешь про селениты? – риторически. – … – незамедлительно кивает. Пальцы рефлекторно трогают левую руку, мягкую область под сгибом локтя, неровность продолговатого шрама. Селенит, он же Лунный камень, – редкий кристалл, волокнистая разновидность гипса, образующаяся по трещинам горных пород. Имеет природное свойство притягивать потоки магии, поэтому селениты вживляют каждому ученику под кожу стандартной операцией при поступлении в Академию. Потоки магии не распространены равномерно, где-то их больше, меньше, где-то толще, тоньше, где-то вообще безмагические прорехи. И если не скапливать потоки в одном месте, то их проблематично призвать, потока просто может быть недостаточно для сотворения какой-либо комбинации. Селенит же облегчает задачу, кучкуя потоки у себя, своего рода магнит для магии. Кристаллы под кожей есть у каждого мага любой ступени, это необходимость во избежание осложнений. Без кристаллов призывать потоки было бы практически неосуществимой задачей, граничащей с удачей. – У Академии есть собственный кристалл, ни в кого не вживлённый, естественно. Он помогает концентрировать магию в Академии, в этой местности, чтобы её здесь было всегда достаточно для обучения студентов, ведь вы расходуете магию колоссально. Думаю, Сущий наведался найти кристалл и уничтожить. И ему помешал ты. Битва на улице фальшивка, подстроилась для отвода глаз, ключевое должно было по-тихому свершиться внутри. – Ого, – сил хватило на хиленькое выражение восторга. В общей неразберихе даже Юнги не вычислил отсутствие друга в точке эвакуации, обошлось без расспросов и сопутствующего вранья. Следующие дни Чонгук ждал официального заявления от директора, его так и не поступило, не беря во внимание речь о нападении неизвестных после возвращения всех студентов в здание. Ни слова о Сущем, о похищениях и отрубленных руках, о гнусных помыслах… Чонгук не одобрял, что никому ничего не объяснили, тем не менее не возникал. Видимо, Ладо Вардан до сих пор не счёл ситуацию опасной для учеников. Подумать – и, действительно, интерес Сущего представлял кристалл, не покушение на жизни учащихся; он не покалечил Чонгука, хотя мог устроить это взмахом меча и двинуться себе на поиски. Зато покалечил Чонгук. Финальная комбинация, ударившая в спину — не аль'герия, конечно,.. — похоже, славно припечатала Сущего не только в Чонгука, но и лицом об стену. Честно, Чонгук гордился собой. Он разбил лицо! Сущему! Да, непреднамеренно – и оно второстепенно, ибо разбил же? Разбил. Полным разгромом не величать, однако повод для ликования в свою скромную честь в наличии. К тому же мужчина вовсе не воспринимал за достойного противника, потому, наверное, не атаковал в ответ. Чонгук доказал, что зря, ведь тогда, вероятно, лицо бы уцелело. Значит победа Чонгука? Ликование ликованием – суровая правда впилась до болючего в груди. Чонгук выглядел букашкой, бросающей вызов великану: букашка, пища, стукалась об величавые ступни снизу, стукалась, стукалась,.. великан едва заметил, не шелохнулся. Так бы и было, если бы не стечение обстоятельств с последней комбинацией, исход которой Чонгук не загадывал. Рухнувшая часть стены огласила точку – присутствие Сущего вылезло наружу и в прямом, и в переносном смыслах, долго продолжать бой на улице было ни к чему, Сущий и его приспешники скрылись, затерявшись в лесу. Можно ли утверждать победу Чонгука, когда с ним толком не сражались? Да, он молодец. Это не отменяет факт его убогой слабости, захоти Сущий – раздавил бы вполоборота, потому разъедает некая нечестность через чужие поддавки и банальную случайность. С другой стороны, принципиально ли быть сильнее врага, дабы его побеждать? Сам Сущий человек – и его боятся, и он побеждает. Загружаться всем этим Чон жутко устал. Восприятие раскололось надвое: периодами горд и доволен собой, периодами ни на грамм, самокритичность и стремление к лучшему результату – его личная паранойя. В любом случае эпизод с разбитым лицом всегда вызывает зловредное хихиканье, ещё прерывает нытьё из-за редких покалываний в спине, Сущему-то влететь в камень было явно неприятнее, а Чонгук вот попросил мазь у главного врача, и боль уже почти не беспокоит. Наинелепейший поцелуй же омега жаждет забыть настолько, что вспоминает его периодично и бесится от бессилия. Не верится в достоверность этого абсурда. Как?! Как угораздило?! Глупостью. Обидно за себя, Сущий – не тот альфа, с кем Чонгук предпочёл бы поцелуя, пусть даже такого поцелуя-не поцелуя, такого мимолётного и лишённого всякой осознанности. Смирение и агрессия – единственно-доступное,.. ну и воспоминание разбитого лица. Отлично отвлекали пары и самостоятельное «расследование» касательно оружия мужчины, меча. Чонгук практически безвылазно поселился в библиотеке, Сокджин с Юнги шутили, мол, ты скоро не откинешься, а от-«книги»-нешься. Перерыв с тысячу материальных страниц и обшарив интернет, оно не принесло ни прока, ни наводки. Чонгук не знал, в каком направлении копать, чтобы хоть до чего-то дорыть, метался от стеллажа до стеллажа впустую. Пока не столкнулся с экономкой Академии, выходя с пары по зоологии; миниатюрная старушка перехватила его и попросила помочь со складыванием постиранного постельного белья, всучив набитую доверху тележку. Они общаются более чем, Чонгук любит её наравне с родной бабушкой и никогда не отказывает в помощи. Тётя Юймин орудовала утюгом, с наработанным мастерством идеально разглаживая мятую ткань, Чонгук же принимал отглаженную наволочку, пододеяльник или простынь и складывал без особых ухищрений, запихивая в шкаф. До потолочных полок тётя Юймин не дотягивается, часто обзаводясь помощником по пути в складское помещение. Чон тоже великим ростом не блещет, приставал на стул для выполнения своей хозяйственной миссии. – Я тут размышлял на досуге, – неуверенно бормочет, усевшись на тот самый стул, – есть ли что-то, способное нейтрализовать магию. – С чего вдруг? – … – Я наслышана о нападении пять дней назад, – произносит под шипение утюга, обдавшего паром наволочку. – Кое-кто поучаствовал в нём, и мне сказали за ним приглядывать, мало ли, – не намёком, наижирнейшим шрифтом. – … – хмурится, припоминая. Старушка часто мелькала на периферии все эти пять дней. – Не переживайте, со мной всё хорошо. И будет хорошо. Я Су- – осекается, – я им не сдался, всего-то студент без высокой ступени. – Сущему? – Вы знаете про него, – выпрямляется от удивления. – Я знаю обо всём в Академии, – тоном пожилого человека, от которого ничего не удержишь за пазухой в тайне. – И знаю: ты сейчас возьмёшь эту наволочку, сложишь и уберёшь вон туда, – кивает на шкаф позади Чонгука. – … – хохочет, исполняет; спустя заминку таки делится с близким снедающим: – Я думал о селенитах. Они способны притягивать потоки магии. Возможно, есть и то, что наоборот способно поглощать? Или вроде. У Сущего меч, он им, м-м, – жуёт губы, подбирая верную формулировку, – рассеивал магию. Нам об этом ни разу не рассказывали. – Ты правильно мыслишь, Чонгук. У каждой действующей силы есть сила противодействия. Если селениты притягивают магию, то есть вещества, отторгающие её. Меч Сущего выкован с примесью такого вещества или нескольких таких веществ, – аккуратно меняет отглаженный угол на не отглаженный. – Все эти вещества, как притягивающие, так и отторгающие – конфиденциальная тема, поэтому вам об этом не рассказывают и об этом нет в интернете, в книгах, нигде. Распространять информацию о них запрещено Верховным Законом и карается наказанием. – … – в принципе он догадывался, его теорию подтвердили. – Ох, – внезапно дёргается женщина; Чонгук аж вздрогнул от испуга, – негодник! Запудрил меня загадками – я и не заметила твою измятую блузку. Быстро снимай! Я поглажу! Не строй глазки, быстро снимай, сказала! – для устрашения стукает ладонью по гладильной доске. – … – смеётся скромно. – Сюда не зайдут? – Не должны, но ты накинь, – выуживает из тележки рандомно подвернувшийся пододеяльник. – … – выправляет низ блузки из-под приталенного пояса брюк, стягивает через голову, отдаёт и обматывается тканью, превращаясь в кулёк с чёрной макушкой. – Я похож на наследника Халазара? – глядит зазывающе да поигрывает бровями, чертёнок. Национальная одежда в Халазаре представляет многослойный наряд по глаза, вот и дурачится. – Обойдётся Халазар, – вполне серьёзно; выворачивает белую блузку наизнанку. – Ты наш наследник, Академии. Наследник основ. – … – расцветает широкая улыбка, щёки розовеют. До глубины души отзывается, что в него верят и ждут свершений. Это поддерживает, одухотворяет, толкает вперёд. Когда-нибудь Чонгук сдаст экзамены на высшие ступени, станет уважаемым сильным магом и никакие Сущие не усомнятся и не посмеют покушаться на самое дорогое. Чонгук всех разнесёт без заминок. Всё достигнется со временем. А пока… он милый несъедобный рулетик. Будет ли у него время? Опасность уже не за горами. – Ещё и красивый вон какой, – не унимается старушка, с похвалы огорошивая замечанием: – А блузку привести в пристойный вид ума не хватило, ужас. Не носят деловые, благородные вещи мятыми, Чонгук. Сразу портит весь внешний образ. – Простите, тётя Юймин, – канючит слезливо. – Замотался утром, не успел. – Да-да, – отмахивается. – Я сделаю из тебя человека. – Сделайте, – соглашается, спорить себе во вред. – Тётя Юймин, вы видели его? Сущего? – Видела. – Вы были не на эвакуации! – На эвакуации. В отличие от тебя, – пронзает укором. – Я видела его задолго до. – Вм… – теряется, выдавая невнятное. – Сущий- Не понял. – Я давно знаю Сущего. Достаточно кто, он известен… в определённых кругах. – Не понимаю, – выпаливает. – Сущий же только-только появился. Иначе почему я не слышал о нём раньше? В моём окружении знать не знают. В Академии о нём ни слуху. – Сущий не с нашего края. Его много где знают, не удивляйся. – … – куксится. Чем дальше, тем запутаннее. – Почему Сущий вообще осведомлён о веществах, притягивающих или отталкивающих магию, если информация о них конфиденциальна? И он не маг, – загружается новыми задачками без написанных кем-то другим верных решений в конце. Ни одной свободной, спокойной минутки – это про него, жажда добраться до истины мучает мозг. – … – ему пожимают плечами; расправляются с рукавом блузки и вручают ту обратно владельцу. – Хм, – гудит, выпутывается из пододеяльника и просовывается в широкий ворот. – А как веществам удаётся проделывать эти «фокусы» с магией? – Ты такие вопросы начал задавать, – посмеивается старушка. – Я, честно, в замешательстве, – эмоционально взмахивает утюгом, из отверстий брызгает вода. – Их свойства необъяснимы, так заложено, Чонгук. Возможно, дело даже не в самих веществах. Возможно, именно магии что-то нравится, что-то не нравится. Конкретнее не знаю, ты у нас тут всё-таки маг, а не я. Дослужишься – и всё-всё узнаешь, и мне не расскажешь. – Спасибо, тётя Юймин. – За кофту? – И за кофту, – заправляет оную, стараясь распределить ткань без складок. – Я уверен, никто из педагогов не поговорил бы со мной о запретном. – А я ничего такого и не сказала, – подмигивает. – Об охраняемом правительством нельзя упоминать даже вскользь, поэтому, само собой, педагоги не сказали бы ни слова. А я старая бабушка, мне немного поболтать, посплетничать для здоровья полезно. По сравнению с материковыми странами по соседству, БарДо – маленькое островное государство. В прошлом веке — восемьдесят четыре года назад — оно находилось за чертой бедности, люди страдали от голода и болезней, аппарат власти был неразработан, слаб, не обладая подвластными структурами и авторитетом, дабы исправить положение. Страна не жила, а выживала. Для целой нации – тяжело, но терпимо; для конкретного человека – мучительное бремя, верная гибель. Всё изменилось с открытием утерянной тысячелетиями магии на этих землях, вернее, способа её призыва и укрощения – хитросплетённых комбинаций; на остров градом повалили из-за границы скептики и учёные – узреть лично, обосновать несостоятельность, подтвердить, изучить. Ошеломляющее, неопровержимое со скоростью света разлетелось по миру. На БарДо хлынули обычные туристы… Условия потихоньку улучшались, появились средства для качественных преобразований. Тогда-то переворотом правительство захватили первые маги, взяв под контроль абсолютно все сферы. Остров разделили на части магической Завесой: на западе совсем нет магов, на востоке смешанное население. Оно сделалось для ограничения распространения знаний о магии – снизить ареал использования. С ходу ввели Закон о Нераспространении, дабы не выпустить ту за пределы острова, удержать, прославить и запечатлеть достоянием БарДо. И спустя парочку десятилетий БарДо расцвёл. В покинутом прошлом магия являлась неотъемлемой составляющей бытия, об этом свидетельствуют многие древние находки, об этом слагают легенды во всех закоулках света. Слагают, что со временем магия начала иссякать, утончаться и на заре Драконий эпохи померкла, люди утратили дар управляться с нею и зажили в отрыве от прежнего, приспособились, забыли напрочь. Канули знания, не дойдя до настоящего. Неоспоримым свидетельством остались животные: нынешний мир всё так же населяют причудливые звери. Спустя несметное количество лет магия вновь была «обнаружена» на клочке земли. Сенсационная весть, поколебавшая закореневший миропорядок. Сейчас БарДо известен повсеместно, магия обеспечивает незабвенную востребованность. Приезжих океан с тележкой круглый год, с помаркой, что на въезд не одобряют сплошь всех, поток чётко отслеживается и пускается порционно. Оль – столица со смешанным населением, маги – меньшинство. Обычным гражданам в целях самозащиты разрешили иметь в домах и при себе различное оружие, от огнестрельного до холодного, хотя до сих пор не было зарегистрировано нападений магов на обычных граждан. Подобная мера принята для успокоения и некоего баланса сил, поскольку есть опасающиеся жить с магами бок о бок без маломальского средства защиты. Академия «Трёх основ» – единственное заведение — и на БарДо, и в мире, — обучающее владению непревзойдённому искусству. Поступает туда крохотная доля, никто не ведает, по каким факторам происходит отбор, и Чонгуку повезло, он выдался из редких счастливчиков. Вопреки гуляющему стереотипу, маги – не привилегированный слой, но до небывалого уважаемый; работа в правительстве гарантируется, это не обязательно, можно устроиться в сферу развлечений, заняться исследованиями, податься в правоохранительные структуры на уровне обороны страны, попробовать себя в преподавательских рядах Академии… Выбор предостаточный. Не без ограничений, увы. При поступлении дети подписывают бессрочные Договор о Невыезде из государства и Договор о Неразглашении. На третьем курсе студенты подписывают Договор о Нераспространении знаний о магии, подкреплённый Законом о Нераспространении, сроком на всю жизнь. Будучи студентом, нарушение грозит отчислением и воспитательными практиками; будучи квалифицированным специалистом, тюрьмой. Академия – не колония строго режима, однако правила в ней прописаны жёсткие. Например, общение с родными регламентируется, урезаясь до минимума, поездки домой практически запрещены; Академия неизбежно предстаёт вторым домом, бескомпромиссно главнее первого, где ученикам с детства прививают первостепенные истины для их соблюдения в уже самостоятельной деятельности после выпуска. Оно введено ради всё той же задачи – не распространить магию вне, сберечь её тайны сугубо внутри БарДо в руках тех, кому выпало это благословение, и тем самым обогащать остров в недалёком и далёком будущем. Отсюда же исходят меч Сущего и селениты. Какая-то информация не доступна студентам в процессе обучения, информация повышенного ранга, ибо закладывает в себе знания о том, откуда магию реально приобрести – в случае с селенитами; как магии противоборствовать – веществами в оружии Сущего. Просочись за пределы – и это горазды употребить другие страны, либо заполучив себе, либо подавив в БарДо, который лишится изюминки, основного источника доходов… Поэтому особые знания конфиденциальны, носителей по пальцам пересчитать. До таких знаний надо дослужиться и беречь, беречь, беречь,.. Целый мир не заслуживает магии. О селенитах учащиеся знают — вскользь, — поскольку их вживляют под кожу. Приходится поверхностно, завуалированно пояснять во избежание истерик от родителей и их отпрысков. Чонгуку о конкретном свойстве селенитов притягивать магию рассказала тётя Юймин ещё на раннем курсе, а он в свою очередь случайно взболтнул директору. Шумихи не было, Ладо Вардан попросил не говорить никому, Чонгук же, учась в столь требовательном месте на столь сокрытую специализацию, воспринял самим собой разумеющимся, долгом о нераспространении. Магам необходимо уметь молчать. Касательно меча, Чон не дороется до составляющих сплава при всём рвении, вместо несбыточного он поумерит фонтанирующее любопытство и займётся более реализуемым. *** Более реализуемым?.. Относительно. Чонгук порой в танке, норовя переть напропалую, и слеп на меру. – Ты не маг, ты псих, – выносит вердикт Юнги. – С какого хрена я удостоен быть свидетелем твоей смерти? – Кто, если не ты? – косится с щенячьим блеском в радужке. – Сокджин. – … – дуется. – Ты мой лучший друг, не Сокджин. – Вот именно, мне сложнее всех выносить твои бзики. – Не бузи, – отнекивается белым флагом. – Я ещ- Бл! – спотыкается об ветвистую корягу, вальяжно раскинувшуюся из-под земли поперёк слабо протоптанной тропинки, по коей они держат путь вглубь. – Аккуратнее. – Я позвоню Сокджину, – предупреждающе. – … – одаривает взглядом, под завязку набитым насмешкой. – Здесь не ловит сеть и нет интернета. Мы в лесу, не очень-то близко к Академии. Твои крики никто не услышит, – от безобидного до маньячного. Мин не ведётся, но спорить прекращает, с твердолобым Чонгуком бесперспективное занятие. Тот заманил в лес обманным манёвром, мол, попрактиковаться. Подлец. Юнги пошёл, дабы не расстраивать отказом, минувшая неделя выдалась сумасшедшей, Чонгук наверняка грустит и изводится, не афишируя наглядно. И нате, выяснилось неладное, этот твердолоб удумал несусветное, не иначе. Возникла гениальная чушь в подверженной потрясением голове, называется. Юнги покорно плетётся, сминая кроссовками траву; противный комар создаёт фоновый шум, в носу застревает холод лесного воздуха, в вышине кряхтят покачивающиеся от ветра пышные кроны. Они направляются в их излюбленное «убежище», небольшой участок, вырубленный от деревьев не пойми кем, когда, зачем. Телефон здесь действительно не сподручнее камня – ни связи, ни интернета, ни шалаш им соорудить, ни костёр разжечь… В чём Чонгук прав, так это то, что крики заглохнут об стволы деревьев. Смотрит на виновника прогулки и попадает на неопознанное действо: Чон резко сводит брови и резко пакостно улыбается, кряду, без перерывов. – Ты чего? – Ничего, – стирает то выражение, аки компрометирующую улику. На самом-то у него болюче кольнуло в пояснице, последствия падения на расколовшиеся булыжники не излечились, вот Чонгук и съёжился, а потом вспомнил разбитое лицо и расплылся в гаденьком ехидстве. По прошествии факт разбитого лица занравился ему значительнее. Это же вау – он разбил лицо! Прежде эдакого достижения в копилке не значилось, потому приятно кроет. Тем более не абы кому разбил – аморальному человеку, заслуженно. Возгордиться собой никогда не поздно. – Я переживаю за Лохмуса. – Тётя Юймин говорила мне, что видела его после нападения. И вынудила мыть миски, в них было вылизано подчистую, на минуточку. Всё с ним супер. И Пак Анха с пятого видела эту переросшую крысу. Он в полном порядке, Юнги. – Верю-верю. Точно успокоюсь, когда сам увижу. – Лохмус же вечно куда-то пропадает, бывало на несколько дней. Он дикое существо, пусть и ошивается в Академии, не забывай об этом. До «убежища» добираются скоро. Становится не до Лохмуса, не до разбитого лица и прочего. Встали порознь, сверля друг друга накаляющейся злостью. – Чонгук, харэ баловаться. Уже не смешно. – Я не балуюсь. – Ты, блять, ты… Тут разнесёт и тебя, и меня, и радиус в километр! Угробить нас решил? – сверлит омегу плещущимся негодованием. – Ты под впечатлением от прошедших событий, ты расстроен, я понимаю, – пытается сгладить повышенный тон. – На тебя всё это повлияло… Мозги-то тебе это не расквасило! – проваливается в попытке, срываясь. – Я хочу быть готов, – отчеканивает ровно, с желваками по напряжённой челюсти. Если Юнги в период бурного, не положительного пробирается на крик, то Чонгук весь закрывается, леденеет и снижает тон до тихого, проникновенного. – … – ругается под нос и разворачивается затылком, протаптывает землю, усыпанную иголками с ели, да крутится обратно в подходящий момент, упрямец уже вскинул ладони перед грудью, складывая комбинацию. – Нет! – предстаёт около вихрем, перехватывает чужие руки, прежде чем те опустились бы в призыве. – Я выучил одну из самых элементарных комбинаций. Не паникуй, – на выдохе, обманчиво спокойно, наигранно. Не вырывается, милостиво сносит. – Втираешь мне про одну из самых элементарных комбинаций в чёртовой аль'герии. В ней нет элементарных комбинаций! В ней все – дробительные трёхметровые списища! Очнись! – скользнул к локтям, слабо тряхнув за них. Оно приносит эффект: Чонова суровая маска сползает в прямом эфире, обнажая разбитость. – Выучить – мало. – Я попробую, надо же когда-то пробовать, – шелестит отстранённо. Воинственный настрой рухнул. – А ты подстрахуешь. – Я не подстрахую, для подстраховки нужно несколько профессиональных магов. Я не профессиональный и я не несколько. Рано пробовать, не дури, ботан, – миролюбиво стукает щелбан и отпускает. Цирк вроде бы исчерпал себя. – К чему ты хочешь быть готов? Думаешь, будет что-то ещё? Данный вопрос вдруг озадачивает. Настолько погрузился в самобичевания о своей слабости, что буквально засыпал над книгами – учил новое, учил, учил, учил,.. словно оградит, придаст уверенности. По итогу придало недосып и паранойю, приведшим к нынешнему. Будет ли что-то ещё? Вернётся ли Сущий? – Я-я, – тянет пришибленно, – не знаю, – его не посвящают в урегулирование проблемы. – Я хочу стать сильнее, независимо будет что-то или нет. Хочу быть готовым к чему угодно и когда угодно. Если не случится – замечательно, я буду готов. Если случится – я тоже буду готов, предотвращу, не позволю зайти далеко, – вываливает искренние мотивы. Юнги способен покричать, но и выслушать, подбодрить. До текущего диалога Чонгук не подозревал, как нервничал, как зациклился и изводился до идеи фикс обуздать треклятую магию высшей ступени. – Угробленным от аль'герии ты сильнее не сделаешься. – Только угробленным, – прыскает вяло, подковыривает носком лофера въевшийся в землю камушек. – Да, – Мин ненавязчиво заключает в объятия. – Попрактикуемся просто, ум? – предлагает с надеждой. – Угу, – нежится, прильнув на плечо друга. Был бы тот не коротышкой, цены бы ему не было. – Какой же ты у меня всё-таки- – Я не глупый, – с восстающим напором. – Ты не глупый, ты тупой, – утешающе похлопывает типа я тебя и не-глупо-тупым люблю. – Синонимы, тц. Цок поражается раскатистым птичьим рёвом где-то в облачном небе. Этому не придалась весомость, пока голый участок средь деревьев не погряз под густой тенью, будто выключили и включили свет. Будто на секунду солнце погасло. Нечто громадное пролетело прямо над ними. Чонгук с Юнги отшвыриваются друг от друга, задирают подбородки, судорожно впериваются наверх. Опять раздаётся рёв. – Орёл? – шепчет Мин. Ответ не томит: в воздухе, из-за верхушек деревьев, возник громадный зверь и, рассекая отливающими золотом крыльями пространство, запикировал к ним. Грифон. Полуорёл, полулев. Сковало оцепенение, не поддаваясь разумному звонку, верещащему набатом, удирать со всех ног. Когда такая махина несётся на тебя, полосуя широким разлётом массивных, титанических крыльев, раскрыв клюв и растопырив передние лапы с длинными когтями, прийти в себя выходит с трудом, реакция «не двигаюсь – не заметят». Не смелые отступы назад потихоньку приводят в чувства, перерастают в заплетающиеся шаги, и они срываются в сторону Академии. – Откуда?! – орёт Юнги, деря глотку. – Здесь не водятся грифоны! – оборачивается — Чонгуку боковым ракурсом померещилось, что тот едва не переломал себе шею, — зверь не в поле досягаемости, вбежали под деревья, напрочь перекрывающие обзор. – С гор прилетел?! – отзывается для проформы. Не до того, откуда грифон взялся, до того – как им добраться живыми до Академии. Бредбредбредбред… Грифоны обитают на острове, не наобум, в специально отслеживаемых зонах, помеченных на картах, дабы туда не рыпались. Они проходили их по зоологии; эти животные вполне дружелюбные, кроткие, кучкующиеся маленькими группами, без провокации или исходящей опасности не нападают. Горы не область расселения, но в качестве «привала» в период кочевания пригодны. Грифон отбился от группы и проголодался? По мнению некоторых, никого хуже человека на планете нет, человеку следует бояться человека, ведь ни одно животное не сотворит с тобой того же. Продираясь сквозь лес от намеревающегося разорвать на клочки существа, Чонгук бы поспорил. С человеком можно договориться, убедить, достучаться,.. с животным нельзя, они чисты в своих замыслах, их не купить и не задобрить. Грифон собрался их съесть, значит он их съест, не поддаваясь на мольбу, деньги,.. Любое животное честнее человека. Верхушки над головами редеют. Грифон вновь накрывает их хищной тенью, нависает, гонит, преследует по пятам. Пробует рвануться вниз, прорехи узкие, крылья не позволяют. С каждым неосторожным шагом шанс не быть растерзанными увеличивается. Глаза не разбирают дороги, ведёт подсознание. Пятки в кровь – мизерная плата за жизнь, у Чонгука, Юнги-то в кроссовках. Знай омега об участи линять от грифона, обязательно бы подготовился, обул свою единственную спортивную пару. И рубашку — снова белую, ну что за напасть! Волна покушений на белизну Чоновых рубашек?! — с брюками променял бы на футболку и спортивки. А так… весь элегантный неэлегантно убегает от грифона, хах. Рассмеяться охота, истерично, до слёз, да некогда. Уже выяснили, что грифон на слёзы не подобреет. Тот опять рвётся продраться сквозь ветви деревьев. Забивает уши протяжным криком. У Чонгука на задворках памяти вспыхнула программа, которую он смотрел; в ней говорилось, что в фильмах орлов озвучивают ястребы, ибо в реальности у орлов не очень внушающий крик. И тут бы он поспорил. Ого-го внушающий – мурашки штурмуют кожу забегами не хуже, чем у них с Юнги. Наверное, потому что не совсем орёл. Грифон… Превосходящий обыкновенного орла хотя бы тем, что лев в придачу, и размером, безусловно. Два подростка – пустяк, на закуску. – Давай?! Чонгук глядит на него, на сведённые ладони и, подорвавшись в бок, бьёт по ним с: – Не смей! Использовать атакующую магию — даже в целях самообороны — против обычных и необычных животных категорически запрещено, это нерушимый эдикт Верховного Закона. Нарушение подлежит наказанию: исключение из Академии и либо воспитательные практики, либо срок в тюрьме. Маги, на самом деле, крайне ограничены в правах. Предполагается, что человек, маг или не маг, не окажется рядом с представляющим угрозу животным случайно, поскольку зоны популяций, распространения обозначены на картах и являются территориями охраняемых заповедников, не пересекающихся с цивилизацией. Соответственно, оказаться рядом можно исключительно с низменным умыслом – браконьерство. Плюсом пресекается использование магии с противником, пусть и животным, заведомо не способным противостоять ей. Животные честны, маги тоже пытаются, введя этот закон; их ремесло должно использоваться честно. Дыхание путается, лёгкие не резиновые. – Ещё чуть-чуть! – для приободрения. У Чона жгут мышцы, и какая же это мелочь, если они уцелеют. Условная тропинка расширяется, они выбежали на освоенную территорию, отсюда несколько метров до безлесной полосы перед парадной аркой-воротами Академии. От скорости мелькают стёртыми пятнами фонари и лавочки, присесть бы, перевести дух… Почему сумасшествие нельзя поставить на паузу? Деревья прилично расступились, предоставляя простор, оно не к добру. Юнги и Чонгук оборачиваются, увиденное не вдохновляет: грифон стрелой мчится к низу и, перебирая львиными лапами, приземляется, без остановки кидаясь в погоню не по небу. Юнги матерится, Чонгук не в здравости распознать – это у него грохочет под рёбрами или это грохочут крупными лапами по грунту. Зверь сминает собой подлесок, ревёт на всю округу — наверняка доносится до Академии, — точно глумится в хрупкие для заточенного клюва спины. К слову о спине,.. Они таки выбегают из леса. Со внутреннего двора, просвечивающего через ту же арку, их замечают студенты. Совершенно не стыдно, что привели грифона и по сути подвергли всех опасности, не умирать же им там следовало в гуще зелени. Спина! В спине гадски прокололо, парализуя на жалкое, но ответственное мгновение. Чонгук бухается грудой, сдирая ладони. При отличных обстоятельствах бы заревел, руки – самое-самое для мага; перевёртывается на задницу, поверженно наблюдая. Второй раз он проигрывает. Грифон настигает вмиг, тормозится лапами. Кстати применить комбинацию, предназначенную для щита, оградившего бы от разбушевавшегося зверя – и Чонгуку укрытие, и грифону не во вред. И безукоризненно страшно, омега с горечью понимает, что ничего не помнит, переклинило, накопленные знания под беспощадным гнётом запечатались. Отвратительнее встречи с Сущим, Сущему Чонгук мог дать отпор, а распластавшись под грифоном он беспомощен. На фоне невесть орущий Юнги. Грифон бодает ногу, разевает пасть, чтобы подтащить к себе поудобнее, и получает телефоном по морде. Да, ни интернета, ни костёр им разжечь,.. хоть для чего-то сгодился. Грифон отвлекается на посмевшего его задеть. Чонгук же под приступом безумного адреналина пулей сметается прочь. Прочь, прочь, прочь. Кто-то из заставших зрелище учеников додумался произвести комбинацию щита: грифон ринулся за добычей, но врезался в возникшее красно-оранжевое полотно. Щит продержался кроху, рассыпаясь оседающей пылью. Фора с лихвой оправдалась – ребята вваливаются в арку по ступеням и оба обрушиваются на рычаг. Железные ворота с толстыми перекладинами захлопываются перед вздыбившимся животным, тот ревёт и балансирует взмахами крыльев. Академия тонет под накрывшим её магическим куполом, из старших узнали о напасти. Грифон взмывает ввысь, недовольно дёргая хвостом, и ни с чем покидает пределы Академии. Юнги и Чонгук падают на плиточный пол выжатыми и предмёртвыми, жадно надыхиваются кислородом. *** Ужин был вкусным. Чонгук подкрепился всласть, отделавшись от друзей побрёл в свою комнату. Терпения не хватает, все, кому не лень, просят подробностей вчерашнего. И за ужином к ним снова пристали, потому бесстыдно кинул Юнги отдуваться, тому в радость, заядлая болтушка. А Чонгуку надоело, устал. Трещать о грифоне направо-налево не горит. Когда-нибудь оно будет вспоминаться с задорным хохотом под чашку чая и будет рассказываться внукам на манер увлекательной сказки, сейчас же до этого заоблачно. Неслыханно свезло удрать в сохранности. Размеренно поднимаясь на жилой этаж, смотрит на свои ладони, под бинтом жирно намазанные лекарственной смесью, незажившие, со сползшим участками слоем кожи. Благо пальцы не сломал. Колени пострадали чуть разительнее, но доставляют проблем меньше, руки-то задействованы повсеместно; Чонгук старается их не беспокоить, не бередить, что, конечно же, весьма сложно. Его отстранили от практических занятий, на теории разрешено слушать, записывать под табу. Тлен. Он ограничен в учёбе, в своём главном детище. Удручает не критично, ибо ныть как-то неблагодарно, отделались действительно малой кровью, руками и телефоном. Последний нашёлся валяющимся, запыленным частичками земли, с небольшой царапиной в углу, исправно работающим. Юнги ака гордый отец всем его показывает, холит и лелеет. Чонгук закатывает глаза, в душе готовый расцеловать Юнги, впрочем, это он осуществил прямо на вымощенном полу арки на обозрение присутствующим, когда они отдышались после марафона. – Ой, фу-фу, отвали, ботан, – отпихивался-отпинывался, пытаясь отцепить омегу от уже обслюнявленной щеки. – Отвали, говорю. – Я за тебя выйду, – оповестил, притёршись к шее. – Ну уж нет, не надо такого счастья, – обнял в противовес угрюмому тону. – Сокджин меня не простит. Оба тряхнулись от смешка. – Спасибо, Юнги, – разящей искренностью. – Пожалуйста. С тебя новый телефон. – Умеешь испортить. Чонгук зарёкся связаться с родителями, объяснить, попросить денег на телефон, да Юнги наотрез отказался. Со старым он теперь сюсюкается и бережёт трофеем со смертельной битвы, Чонгук его вполне понимает. Нападение грифона заключили беспрецедентным недоразумением и сообщили в соответствующие инстанции. Превентивной мерой ученикам запретили на время покидать пределы территории Академии. Чонгука настораживало иное, грифон грифоном, а Сущий? Вопрос Мина выбил из колеи логичностью. Будет ли что-то ещё? Вернётся ли Сущий? Всё не могло закончиться на той ноте неделю с лишним назад. Буря минула, и не предоставлялись гарантии, что она не разразится вновь. Семеня к своей комнате Чонгук был настороже, досконально прочёсывая обстановку в коридорах. Бдительность не помешает. Ожидание боли хуже, чем сама боль. Отпирает комнату ключом — ослепляют окутавшие потёмки, его окна устремлены на задний двор, усыпанный проседью деревьев, за которым раскинулся полотном лес, — нашаривает включатель. Проходит, скованными повязками пальцами силится расцепить булавку броши. В планах в кои-то веки не числится учёба. Чонгук мог бы почитать учебник, позубрить, это же ему разрешено, да не тянет совсем. Вечер нарекается вечером отдыха и залипания в социальные сети. Брошь с ремня подтяжки кое-как снял. Он сегодня разоделся в серые брюки, строгую белую рубашку, застёгнутую до последней пуговички поверх ключиц, и вдобавок раскрасил образ подтяжками, сходящимися у позвоночника. Переоденет всё это добро на пижаму и завалится в кровать. К сожалению, его планы не учли. Не слышит поступь за спиной вплоть до того, как к спине не прижимается чужое тело, а нос не закрывается пропитанной чем-то тканью. Брошь угождает к ногам. Чонгук судорожно соображает, но ничего не может сделать – остриё лезвия, призрачно касающееся кадыка, не располагает к сопротивлению. Ему перережут горло быстрее, чем он сложит столпы комбинаций. – Тш-ш, – вязкой патокой льют в ухо, опаляя дыханием, покрывающим жаром раковину. – Это всего лишь я. Ты же меня не боишься, – отсылкой. Утопающе хватается за руки: за ту, что плотно прижимает ткань, и ту, что удерживает на уровне рукоять, надёжно сковывая любые потуги на волю. Чонгук не самоубийца. Единственное – увиливает на толику вперёд, не сдвигая шею, дабы не впритык друг к другу, сравнимо с предсмертным желанием; ему позволяют данную привилегию. Не дышать долго не получается, проигрышный вариант. Залпом вдыхает глубоко-глубоко, восполняя недостающее из-за жалкой попытки, воздух сквозь ткань проникает с натяжкой, колет слизистую отдушкой, ударяя по рецепторам и верно плавя разум. – Дыши как следует. Не сомневайся, я удостоверюсь, что ты точно потерял сознание. Туже стискивает чужие запястья. Бинты продавливают больные ладони. Слёзы кидаются из глаз, впитываясь в ткань. Ждал бури и дождался, правда та подоспела тише и грознее предыдущего. Ожидание бури порождает саму бурю. На усладу монстру за спиной дышит и дышит, и дышит… Так нечестно, сокрушается омега, смаргивает подоспевшие слёзы. Нечестно. Зачем настоящий бой, если допустимо столь грязно подкрасться и повалить каким-то химическим средством? На войне все средства хороши. Разительно ли этот метод расходится с комбинацией, разбившей лицо? Погодите. Война уже началась? И Чонгук непосредственный участник? Издаёт невнятное, содрогнувшись в плечах. Грифона было не умаслить слезами. Сущий тоже не реагирует. Собственное состояние толком не определить, оно странно скакнуло, он почему-то не уловил протекание перемены: вот чувствовалась бешеная паника, а вот паника теснится всепоглощающим умиротворением, даже биение сердца не сотрясает изнутри. Картинка медленно подтирается, на ней появляются блики и провалы с пеленой. Чон снова задерживает дыхание, без толку. Не может не дышать. Ему мерещится относительная стабильность, ключевое – мерещится, на деле же полностью привалился на мужчину, напрочь не улавливая потерю добытого ранее промежутка меж ними, затылком облокотился о плечо, хватку ослабил; в голове перемкнуло, забилось вязкой ватой, наточенный клинок уже не шибко страшный. Чонгук всего этого перечня не признаёт. Удивляется действию Сущего с задержкой, тот отнял меч от шеи и всунул в ножны под неубедительный протестующий писк. Просто Чонгук воспалённо посудил, что его обнимают, и спустя паузу понял, что рука, опоясавшая поперёк живота, тянулась к ножнам. Сущий убрал меч. Подноготная и этого воспринялась не сразу. Самое оно сложить комбинацию… А собственные руки не поддаются контролю. Пока Чонгук тужится разобраться с очередной напастью, его действительно обнимают – так же перехватывают через живот и надёжно смыкают талию. Предостерегая падение. С горем удаётся зашевелить подводящими конечностями, однако. – Тш! – кратко шикают. – Не буянь, – заключают омежью ладошку в своей, отводя вниз, пресекая строптивую недоборьбу за свободу. Пришлось прервать и недообъятие. – За нашу разлуку умудрился искалечиться? – спрашивают ради спроса, имея в виду бинт. Заново кольцуют корпус. Одной рукой комбинацию не сотворить. А вторую Чонгук уже никак не поднимет. Плевать. Его отключает. Перед этим чудится, словно безжалостно выдрали пол из-под ног, и он провалился. В реальности Сущий не допустил падения. Пробуждение выходит не с первого раза. Чон продирал веки, везде царил мрак, и уснул, не успев опомниться. Второй раз будит шум – шаги и голоса, плавно пропадающие. Положение тела горизонтальное, под – мягкое, над – укрывающее. Тормознуто повозившись, таки выпутывается наружу, пьяно полусадится. Внимание неминуемо приковывают тяжёлые металлические наручники, связавшие вместе запястья. Паника окутывает по щелчку, Чонгук суматошно вдыхает и не выдыхает. В пошатанном сознании воскрешается постигшее. Чонгук весь подбирается, индевеет и внутренне, и снаружи. Лихорадочно складывает комбинацию призыва и ничего. Ничего. Магия не призывается. Натурально задыхается. Фантомное ощущение прижимаемой к носу и губам тряпки слишком правдивое; трогает эту область, щупает… Нет. Никакой тряпки. Выдыхает, резко вдыхает, ступорится,.. выдыхает, вдыхает, выдыхает,.. Голова закружилась. Столп за столпом… Ну, ну же, пожалуйста. Не получается. Наручники блокируют? Или с ним что-то натворили? Или- От запустившихся догадок отвлёк шорох сбоку. Еле различимый, непримечательный. Поворачивается, взвизгивает на всю катушку, тут же зажимая рот не издать боле звуков, отползает, комкуя ступнями — в неснятых ботинках — покрывало. В паре метров от него разлёгся, хах, грифон, уложивший орлиную морду на львиные лапы и наблюдающий за Чоном глазом, лениво метёт хвостом из стороны в сторону. Тот грифон? Хах. Не смешно. Видимо, он должен был оказаться здесь ещё вчера. Здесь – это где? Правильность дыхания снова сбивается. Чонгук со всей мочи давит пятками в матрас?, упирая себя в твёрдое позади, якобы тогда твёрдое сломается и он окажется не в замкнутом пространстве, на улице, в точности как при бое с Сущим. Пространство. Да, пространство. Беспорядочно шарит по нему: голый камень повсюду, несколько балочных перекрытий, за грифоном туннельный сворачивающий проход, свечи источником света зажжены на самодельном из досок и фанеры столике; сам Чонгук находится на спальном островке в закутке этой пещеры? из какого-то настила, подушек и одеял. Кромешная неизвестность. Из-за угла стремительно преодолевает дистанцию некто. Чонгуку хочется смяться до песчинки — тело застывает в глыбу от колоссального перенапряжения, — не отнимает руки ото рта, иначе заорёт, в дичайшем страхе смотрит на приобрётшего очертания, затем и облик, незнакомого мужчину. Тот произносит на подходе: – Чёрт, проснулся. Сущего нет, – бормотанием, навряд ли адресованным Чонгуку. А вот следующим явно обратились к нему: – Мы думали, ты проспишь до утра, – мужчина останавливается подле грифона, служащего мнимым барьером. – … – Чонгука прорывает, всхлипывает. Он сейчас обычный человек. – Ты не бойся, тебе ничего не грозит. Он не защитится. Не прислушивается, потому что не верит. Эмоции завоёвывают триумф – зарыдал в голос. – Эй-эй, – огибают грифона. – … – а Чонгук списывает на плохое: продевает колени через кольцо рук, жмёт их к груди и зарывается в них лицом. Спрятался. Без магии ему доступна лишь такая защита. Плачет, плачет, плачет,.. содрогаясь от невозможности нормально вздохнуть. Открещивается вылезать из «домика» — кошмар-то в разгаре, — даже когда остаётся наедине с животным, некто ушёл. Сколько так проводится времени, не вычленить из общего потока неадекватного состояния. Тот мужчина заявлялся ещё, но, не застав вразумительной реакции, скрылся вспять за поворотом. Кидаться напролом грифону Чон не рискнёт. О побеге не заикается. Его максимум – обнимать самого себя и покачиваться туда-сюда пародией утешения. Он не боец. Он всего-то ученик Академии среднего курса. Ему не преподавали, как собраться и выбраться при похищении. Чонгук не в силах уняться. Некто упёрто объявляется спустя неопознанный отрезок. К этому моменту успокоение не снизошло, зато нервы расшатались до предела, глаза покраснели, рукава рубашки щедро измазались в слезах и соплях. Наверное, терпение преодолело черту, мужчина захлопал по карманам — Чонгук аж интуитивно замолк, навострился, притаившись в своём углу, — выудил рацию. – Чаро, слышишь меня? – отпустил кнопку. [– Да. Мальчишка?] – отзываются с запинкой, искажённо помехами. – Прости, отвлекаю. Он плачет без перерывов уже третий час подряд. Вернись и успокой. Я пытался, он меня не воспринимает, подхожу – забивается в истерике. [– Скоро буду.] – Договорились, давай, чаро. Переговоры прекращаются. Чонгук их проворонил; подглядывает: некто нагибается и гладит безучастного грифона, распушившего перья на холке. – Где я? – сипит под диковинным наваждением. Если и поражены, то не кажут: – В горах.

– Я была в горах… разок. Не суйся туда, Чонгук, и, возможно, всё останется для тебя прежним.

Его предупреждали не соваться в горы. Он и не совался. Его притащили сюда насильно. Утыкается в колени. Затёкшие ноги, попа и руки не побуждают поменять позу. Диалог исчерпался, некто удаляется в темноту. Чонгук, тайно проводив спину, ломано тянется за одеялом, неуклюже укутывается, не то обмёрз весь. Сдавливает кулаки, представляя в них ворочающуюся магию, это его персональное успокоение, пусть не помогает совсем. Глаза своенравно затапливаются влагой. Чонгук до безумия хочет домой. В Академию. Время не поддаётся исчислению, неосязается чутьём, перекрывается убитым самочувствием, изводящим организм. Долбящая височная боль в комплекте. Очередные приближающиеся шаги не взбудораживают, Чон не горит желанием разговаривать с некто. Будет сидеть до изнеможения, только бы не позволили себе лишнего, не обидели… Наивно? Глупо? По-детски? А кто заявлял, что Чонгук взрослый? Он ребёнок, угодивший в очень омерзительную ситуацию, и ведёт себя в соответствии с тем, на что у него хватает сил. Слёзы и шаткая закрытость от внешнего – не осуждаемы в подобных условиях, естественные охранные функции. Шаги прерываются рядом. Чонгук трёт лоб об пики коленей под одеялом. Мутит. Глаза с носом безбожно понатёрты, чешутся, а слёзы идут и идут… Для галочки всё-таки соскабливает голову от ног, упирает в них уже заложенный нос, перед тем шумно шмыгнув им, и задирает глаза на Сущего. Его появление не отрезвляет, не приносит ни облегчения, ни отягощения. Тем не менее Чонгук не стремится запрятаться в «домик», глядит исподлобья за знакомым-незнакомцем. Сущий же возвышается над доведённым пленником, ставит мощный фонарь на столик, направляя луч в потолок, ярчает. – Ты так отомстил? Я выдернул тебя практически ночью из дома. Теперь ты выдернул меня этой же ночью из дома, – не агрессией, пробой пера зачать диалог. – … – не поддерживает; не сдались разговоры, сдалось освобождение. Принимается отрешённо отмечать внешность, раньше на то не располагали многие причины, хотя бы плащ, к примеру. Сейчас плаща нет, сейчас на обозрение. Разбитое лицо не приободряет и не умасливает. Жёлтая гематома на лбу, синеватая – на переносице, на нижней губе заживающая тёмная корочка. Всплывает вкус посторонней крови на собственных губах, Чонгук отгоняет прочь этот глюк, ему и без того не ахти. Светлые волосы — выбритые по бокам и сзади под ёжик, сверху неаккуратно уложены — отлично подчёркивают краски травмированного лица. И шрам – толстый, впалый, под левым глазом, уводится под висок сузившейся линией, оттуда в выбритые волосы не зарастающей бороздой. – Не реви, – выдают без отголоска сожалений, стоило на всё пространство шмыгнуть соплями. Даже задремавший зверь потревоженно встряхнулся да зашебуршил хвостом. Слёзы, будто по команде, полились обильнее. Чонгук игнорирует и их, и чёрствое повеление, продолжая бесстрастное. Пялится – и ему не стыдно, он криминального не совершает, чего не скажешь о Сущем, который вырубил его какой-то дрянью и приволок в горы. Сущий же с завидной невозмутимостью не препятствует заплаканному изучению. Жилистые руки не прикрыты чёрной майкой, заправленной в облегающие чёрные джинсы. Чёрный – цвет злодея по канону, не впечатляет. Из стандарта выделяется обувь, короткие не то валенки, не то схожее с меховым утеплением. В целом Чон понимает, если бы не одеяла и, вероятно, термонастил, он бы заледенел давным-давно. Его аки читают насквозь: – Не замёрз? – … – Проголодался? В туалет? – … – … – опускается на корточки, добровольно сдав возвышающееся положение, на уровень скомковавшегося запуганного человечка, таращащегося высунутыми из псевдоукрытия глазёнками. – Это нам сегодня не пригодится, – уверяет про убранный в ножны меч, который положил рядом с собой под ноги, заметив въевшийся в предмет взгляд. – Знаешь, достать тебя было гораздо муторнее, чем рассчитывалось. Мы отправили за тобой грифона, – оборачивается на спящую махину, – он вернулся ни с чем. Либо не нашёл, либо ты выдался проворнее, Чонгук. Пришлось идти за тобой лично. – … – опять хлюпает носом. Сущему удаётся скрасть заинтересованности, Чонгук встрепенулся на своё произнесённое имя, сконцентрировался и сопоставил очевидное, поверхностное: грифон олицетворял идеальное средство похищения, Чонгук должен был быть схвачен крючковатыми орлиными пальцами и доставлен без людской составляющей, с опорой на закон о неприменимости магии к животным. Карта выпала неожиданно для всех, от грифона спаслись везением. И телефоном Юнги. Юнги. Чонгук хочет к нему. Чтобы друг снова защитил, вытащил отсюда. Но его здесь нет. Есть грифон и Сущий. И напрасные слёзы. – Не реви, – на выдохе. Раздражённее предыдущего? – … – Чонгуку показалось, что да, раздражённее; жмурится до пятен, сгоняя влагу. Ему и самому уже невмоготу плакать, истощился до дна. – Руки почему перебинтованы? – те под одеялом не различить, мужчина зорко запомнил. – Наручники не натирают? – … – в помине не задаётся, зачем его так упорно допытываются. Традиционно шмыгает. – А ты уже не такой смелый, как был при нашем знакомстве, – не превосходство, не осуждение. – А ты очень, – приглушённо из-за ног. Язык заработал отдельно от всего Чонгука, отреагировав на затравочку. Не отрубили бы его, как преподавателям руки. – Похитил маленького омегу и гордишься? – шея невыносимо затекла согнутой, облокачивается затылком о природную кладку. Тело в несменяемой позе засохло, разминка чудится роскошью. Альфа перекладывает вес с ноги на ногу и говорит с тенью улыбки: – Маленького омегу никто не похищал. Я похищал лучшего ученика Академии, Наследника основ, Чон Чонгука. Не ты ли хвалился мне? Наследник основ – прозвище, которым наградили первокурсники в этом году, когда Чонгук, назначенный им куратором в проектном задании, бдил процесс от разработок до сдачи. Сущий не может ведать об этом прозвище. – … – хмурится. – Не хвалился, констатировал факт, – опровергает с прорезающейся твёрдостью. Похоже, разговор выводит в приемлемое состояние. Даже слёзы прекратили литься, застыв мокротой по слизистой. – И этот факт не отменяет другого факта, что я маленький омега. – Так, – кивают в контексте «согласен». – И что же мне сделать для тебя как для маленького омеги? – вопрошают без издёвки. – Сними наручники, – кривится в преддверии нового града слёз. Дошёптывает: – Мне страшно. Просить отпустить – идиотизм, просить снять наручники туда же. – Маленький ома, для тебя как для лучшего ученика Академии я этого не сделаю. А я обязан учитывать все твои характеристики, не исключительно одну. – Мне страшно, – давит сквозь зубы. Мягкая непоколебимость мужчины, его мирный тон не внушают доверия, наоборот, вызывают тонну подозрений. – Я это уже слышал. – Ты отрубаешь руки… – Это единственный способ. – И мои отрубишь? – Твои пока нет. Ты мне ещё нужен. С руками.