Paranoia

Сколько Уильямс жила, ровно столько ей и говорили: девчонка в полиции — горе всей государственной системе. Типичная мужлатость была везде и весьма мешала работать. Особенно когда психотерапевт со стажем. Люди не выносят того, что им не под силу. Больше половина не знали на самом деле кто такой Юнг, чем знаменит Фрейд и от чего Малевич нарисовал черный квадрат. Узкость ума разоблачала грехи общества с тем же успехом, с каким Алиса становилась патологоанатом для психики своих клиентов. Жить под их натиском было то еще удовольствием. Но она справлялась. Правда. Это подтверждается, когда Санрайз спускает на первый этаж к служителям закона. Уильям по-прежнему стоит в плаще, который уже почти высох от дождя. Ей жарко, и еще больше — скучно. «Но скука не порок и я могу ее сыграть» Ее подручные хотят его скрутить, но она тут же окрикивает их: — Его не трогать. Я сама справляюсь. Это ее охотничьи псы, выращенные по самым запутанным следам. И они всегда слушаются хозяина, который мнимо был вожаком. Статус, который она оторвала копотью прошлого и жестокостью будущего. Её стая. Её служители закона. Санрайз идёт двухметровой тенью, с мягким, отстранённым взглядом. Напуганным. Загнанным в угол. Алиса все никак не может привыкнуть к тому, что у него образ человека, а не персонажа сказки. И чувствует себя его покровителем, потому что такой взгляд она видела только у детей, чьё детство закончилось слишком рано. Стены стоят на месте, и кажутся перегородками в кукольном домике. Протяни палец и они упадут, а на тебя вставится тысячи глаз извне. Уильямс с этим ощущением сосуществовали, в отличии от робота, для которого его работа и его жизнь строилась здесь, в пиццерии. Она была частью изнанки маленького детского сада, всегда под вспышками камер журналистов, трупов, микрофонов, опасных заявлений и стопками заключений дел. Медэксперт-психотерапевт с образованием оперативника. Ее разрывали на куски с такими знаниями, там уже было не до полового признака. Наверное, именно это ее и спасало. Жизнь заставит тебя крутится. Флетчер смотрит удивлённо на аниматроника, словно видит своего покойного родственника. Он слишком зеленый, чтобы понимать воды психики и еще больше глуп, чтобы управлять ими. Такие игрушки Уильямс пока не готова давать ему в руки. Главный помощник после Августа Саймон второпях и бездумно открывает дверь допросной. Они все слишком привыкли к этому, чтобы пустить по ветру даже мысль об этом действии. Все здесь учились шить по живой психике и ловить преступников на лживом слове, а не быть дворецкими. Свет такой же, слегка мигает левая лампа, но это не столь значительно. Стрелки часов отмеряют без десяти восемь. Пластиковая вставка в них отражает всю комнату и отдалённо напоминает рамку для фотографий. Интересно, как много она запечатлит сейчас? Наручники сверкают трусливо, переливаясь недоверием Санрайза. — Вы обещали, что меня не тронут. — И я свое обещание держу. Чего я не смогу сказать об Мундропе, если что-то пойдёт не так. А вы? Стул скрипит, а вместе с ним и суставы Уильямс. Они сидят напротив, полностью видят лица друг друга, словно на семейном чаепитие. Словно он человек. Он дышит ее ложью, но продолжает ей верить и тянет свои запястья. Саймон застегивает замок, будто вяжет тройной морской узел, а затем проверяет прочность крепления к столу. Профессиональное чутье подкидывает где-то на глубине мандраж. Не может все быть так просто. Ведь это не сказка, а Алиса вовсе не бравый спасатель других. Она работает на зарплату, а это уже корысть в каком-то смысле. И ей это нравится. Диктофон щёлкает в своей привычной манере и шарманка завелась: — Вы слишком спокойны, мистер Санрайз, — Алиса озвучивает давно варившееся на медленном огне верткое ощущение неполноты. — Меня уверяли, что вы достаточно… активный и справляетесь с полсотней детей только благодаря своей очаровательности. Простите, но сейчас я этого не вижу, без обид. — Так и есть, — он говорит настолько сухо, что это даже проглатывать не хочется. — Мои личностные характеристики снижены, чтобы вам было легче с мной общаться. — Что?! — а вот это уже порез об стекло. Такая важная деталь, как про нее вообще удумали умолчать?! — Кто отдал приказ?! — Ванесса Окдей, начальница охраны, — чеканит слова, словно жуёт кость. Просто факты, ничего личного, вдох на жизнь взаймы. Просто давайте закончим с этим пораньше. Просто я чужак среди вас. Вы вытащили меня из детского сада, но не вытащили его из меня, чего ещё ждёте? — Вы не в курсе? Алиса яростно делает заметку и обводит ее на пол страницы. Она, если не убьет эту овечку, то хотя бы слегка вспорит ей брюхо. Чтобы больше не путалась и не лезла в трущобу леса, путая следы зайцев со своими. Ты только погоди. — Увы, мне не доложили. Не волнуйтесь, с этой минуты вы под моей личной опекой, так что теперь никто не посмеет вас трогать без моего ведома, — Уильямс нервно обводит пациента взглядом. Калейдоскоп начал крутится, а это значит, что её ждут новые узоры. — Я бы не был так в этом уверен. Насмехается, смотрит испытывающе, провокационно. Будто это она в наручниках, а не он. Будто он всё ещё играется с детьми, а она лишь гость в его мирке. Такой взгляд был у отца Алисы. За который она его возненавидела. — Вы ведь не местная, мисс Уильямс? Глупо улыбается одной стороной, вторая такая всегда неизменна. — К чему этот вопрос? — И все же, ответьте. Уильямс жмёт губы и горячо думает. Пытается понять ее отношение к нему? Или просто блефует? У него же все-таки поведение запрограммировано на ребенка. Ребенку дай конфетку и он отстанет. Но Санрайз… Все же в нем что-то другое. Подростковое. Глаза слишком осмысленные, чтобы просто считать звёзды на небе и ловить радуги ладонями. И она решает. — Это правда. Моя настоящая… родина славянская, Россия. Это вам об чем-нибудь говорит? — уже скорее этикет, с двумя ложками сахара и тремя с дёктем. Меду хотелось дико, но достать его можно было только в речах у оппонента. — Ваше мнение о нас так низко? — ухмыляется, и, кажется, объясняет что-то очевидное, само собой разумеющееся. Дико хочется ему вмазать, но собственная категория из университета не позволяет. — К вашему сведению, все аниматроники оснащены собственным входом в сеть. Разумеется, я знаю об главном враге Соединённых штатов. Алиса в осадке, словно серные породы в грудах полезных ископаемых. Какого черта?! Зачем Воспитателю вообще нужен интернет? Отвечать на вопросы мелких про 2×2=4? Это просто бред. Допрос превращался в какую-то вакханалию. Блядски плохо, другими словами. — В любом случае, вам-то какое дело до моего происхождения? Санрайз играет глазами. Алиса стоит посреди этого моря и не знает, куда подступиться. Он — робот, не человек. Любая ее попытка работать с ним по старым методикам один большой провал. Осинение происходит не сразу, но трезвым импульсом. Он не человек. И именно поэтому она держала не те ниточки. Он не того боится, не то чувствует, не тем восхищается и не то любит, в его значении этого слова. — В том, что вы другая по своей нации, мисс, сколь бы вы это не отрицали. А значит, и взгляды у вас не американские, сами мысли не такие, — Алиса без понятия что он несёт. Это как идти дорожкой через терновый лес. Вроде вытоптана, но куда она приведет, черт ее знает. — У вас хищный взгляд психотерапевта. Вы думаете, что сейчас вы хозяйка положения, хотя здесь впервые. И с чем я сейчас же готов поспорить. Вы другая прежде всего, потому что чужая среди нас. И теперь стоит лучше подумать, кто из нас добыча для охотника. Уильямс хлопает глазами, и понять не может, как быстро он вывел ее из состояния покоя. Метафизика сейчас не в ее системе координат, но считается точкой отсчёта по сути. Закон Ньютона бьёт по продолговатому мозгу. Хочешь, получить силу, ударь по предмету. Это она хорошо выучила ещё в академии полиции. — Думаете, что вывели меня на чистую воду, Санрайз? — спокойна как город в самую темную полночь. Не подкрасться. — Думаете, что я пытаюсь вас закопать глубже? В таком случае, у меня для вас новости. Да, вы правы, я — не такая, как большинство американок. Я жила не в самых лучших условия для детей, и выбралась из них черт пойми как. А это значит, что мне важно выиграть это дело, потому что обратно я не вернусь. Не пойдете мне на встречу — вас просто выключат, а меня отправят на посылки к какому-нибудь чиновнику. Я слишком долго добивалась своей роли, чтобы потерять ее из-за вас. Откровенность за откровенность. Отбил колкость, не жди, что я ее приму. Его лицо вытянулось, насколько ему позволяла его конструкция движения. Блевотно лаймовый цвет потолка и стен выделял его среди остатков пыли. Ребенок, что захотел поиграть во взрослый мир. Мальчик, ты ещё не знаешь, с кем связался, и уж тем более не ведаешь, куда тебя столкнут уже через несколько минут. В безумие. — Мисс Уильямс, скажите откровенно, зачем я здесь? — не меняет позы, осмотрительно соблюдает дистанцию, но не сходит с нее. Не готов проиграть, а девушка ещё не наигрались. Нащупать правильные нити так приятно. — Вы помните, что произошло прошлым вечером? — ее глаза теряются в бликах металлического стола. Санрайз нервно отводит взгляд. Сдается. — Значит, помните. — Это не я, э-это Мун… Вы думаете, что я псих? — вторая стадия по Фрейду. А может по собственной шкале. Отслеживать собственное превосходство и чужое ничтожество сложно, да и не очень хочется. От перестановки мест слагаемых сумма не меняется, даже если сильно хочется сделать наоборот. — Психи не моя определяющая специальность, хоть и преобладающая в наших-то реалиях. Я судебный медэксперт. Особенно… В лице аниматроников, — ладони произвольно сжимают края папки с делом. Как подбросить кубик. Чистый рандом, но что-то внутри подсказывает, что выпадет шесть. — Вы знали о нас раньше? — Я работала с вашими предшественниками, — Алиса внутренне смеётся, когда видит свое собственное отражение в его глазах. В конце концов, он допустил ошибку. Забыл, кто из них двоих крутит калейдоскоп. — Как?! — Вот так вот просто, — разводит руками, мысленно передавая ответственность за свои деяния ему. Не по своему непрофессионализму, а по чувству в том, чтобы дать ему выбор. Сунешься в чащу с волками, скорее всего они тебя поймают. Но если останешься на открытой местности, явно ничего не получишь для пропитания. Святой дух заключен в мясную оболочку, как не крути. — Когда я была обычной студенткой, приходилось подрабатывать. У компании не было тогда много денег, но мои услуги они потянули. Я была психологом-консультантом на этапе создания программ. Показывала то, чего бы дети не боялись бы в вашем исполнении. Безусловно, прошло много лет, но… К слову, именно из-за этого я курирую ваше дело. Санрайз словно пластиковый, гарнитурный, с неисправностями. Алиса уже не обращала внимание на его руки, эмоции, минутные тени сомнения в его искусственных глазах. Просто садистское наслаждение от победы над ослабленным. — Что вы от меня хотите? — Правды мистер Санрайз, правды, — Цой уже пятый раз переворачивается в гробу. У Уильямс извращенное понятие этого слова, в этом покойник ее винить не может, да и вряд ли сможет. Ведь, по логике, все они тут крутятся в собственных гробах. — И, желательно, содействие следствию. — Конкретнее, — Алиса одного не понимает. Как ему удаётся убеждать на некоторые доли секунды, что он человек, из плоти и крови, хотя следы от шурупов все так же были видны за тонким силиконом. Да, она немного соврала. Она была причастна к созданию третьего поколения роботов Фредди Фазбера. Но ее работа заключалась лишь в том, чтобы наблюдать, что лишняя мимика на их лице не испугало детей. Ни о каких личностных черт характера не шло речи. Но такова ее работа. — Я задам вам парочку вопросов, вы ответите на них под запись диктофона. На этом мы с вами закончим. Только и всего, — мигрень Алисы бесится в судорогах. С ним-то ты закончишь, а что насчет другого? Как его вытаскивать? — Я согласен. Бросает камень в океан. А она четвертую ложку сахара. — Отлично, — листает пару страниц ежедневника и читает знакомые буквы. — Что последние вы помнили, перед тем как выключился свет? — Я играл с девочкой её братом. Помогал строить замок из кубиков. Вокруг ребятня играла в прятки, так что у меня было время. Когда выключился свет, слышал крики. После этого, мое место занял Мун, — лампа мигает, и в какой-то момент Алиса ловит мысль, что возможно они сейчас играют в прятки. Кто из них двоих водит, пока не ясно. — Вы знаете имена этих детей? — Кажется… Малышку звали Долорес, а ее брата Оскар, — Алиса покрывается гусиной кожей. Прячет глаза в заметке рядом с вопросом. — Как это относится к делу, мисс? — Вы в курсе имен детей, которых травмировал Мун? — Нет. — Их имена Долорес и Оскар Миллер. Его глаза мгновенно меняются. Ещё одна его грань поворачивается в ее руках. Кровавая четверка. Осознание. Что он виноват. Осознание того, кому причинил он боль. Даже если он ни при чем. Какая к черту разница, если это сделали его руки? — Вы ощущаете свою личность, когда контроль берет Мундроп? — тянет его из бездны отчаяния, сама не знает зачем. Это уже не скука. Сострадание ближнему. — Да, — Односложно. Неброско. Гарью по хрусталю. Скрывает свои глаза в челке от искусственных волос. Золотистый луг с раскатом грома. — Какие ощущения? — Ощущения, что ты в клетке. Что тебя закрыли в одиночестве. Что ты обесточен. Брошен. — выдает и гремит цепями по столу. Не затекли, но отвлечь внимание медэксперта ему явно надо. Алиса бросает пристальный взгляд, и тут же заметка. Красным по белому. Кровь на снегу. И она не её. Его. Девушка вечно забывает, что она здесь не охотник, кого бы из себя она не строила. А пациенты не добыча. Её научный интерес и только. И она раз за разом отодвигает своё прагматичное эго, чтобы зализать их раны после операции. Потому что она такая же, как они. — Вы страдаете паническими атаками? В вас чувствуется пассивная агрессия, — напрягается еще сильнее. Но она-то доктор. Это ее работа резать поперек, вычищать органы и зашивать. Уильямс слишком много сидела в их мире жестокости, что Санрайз для неё как раскрытая книга на понятном только ей языке. — Нет, вы ошибаетесь, — еще одна маленькая ложь. Дрянной мальчишка, ты правда думаешь что способен лгать так же искусно, как и я? Глубоки твои заблуждения, что еще сказать… — Беспорядок в вашей комнате говорит иначе. Санрайз, — хватает его за руку и сжимает своей. Психологическая уловка, которая вышла произвольно даже для Алисы. — Если вы продолжите сопротивляться мне, нас с вами ждет провал. Ни вы, ни я этого не хотим. В какой-то момент она опускает его в произвольное движение. В конце концов, стихией нельзя повелевать, только управлять Недоверие тает под ее внимательным тёплым взглядом. Видна паутина его мыслей, и Уильямс понимает, что для робота он слишком человечен. Подтверждение об полном создании осознанного искусственного интеллекта никогда не было, но может она сможет доказать обратное? Это тешет тонкой пластинкой ее самолюбие. — Я часто не понимаю, что со мной происходит. Ловлю себя на том, что могу причинить вред ребёнку. После этого я стараюсь как можно скорее занять детей и уйти в свою комнату, — уводит опять взгляд, но забывает что он у нее на коротком толстом поводке. Из них двоих он жертва, однако Алиса не его хищник. Скорее хозяин, который должен спасти чужую собаку от волков. Поэтому овечка так осуждающе смотрела. — В это время вы оставляете детей без присмотра? — английский щёлкает на собственных губах не так, как раньше. Акцент проскальзывает тонкой дорожкой капли. Все как раньше, Уильямс, а что ты хотела? — После глюков Луны в детский сад поставили смотрителей. Они присматривают за ними, пока я отсутствую. — Это живые люди? — Да. — Раньше такое было? Вы замечали какие-то изменения? Возможно, после очередного обновления программы или системы? Или хотя бы при базовых осмотрах? — копать совочком из песочницы гору не очень удобно, да и не очень приятно. Алиса приезжая, чужак здесь, а значит Санрайз относится к ней исключительно так же, как к родителям его посетителей. Только вот встроено ли это в его программу, или всё же нечто другое? — Я не помню. Правда. — не лжет. Девушка видит это в его радужках с притушенным светом. Она цепляется за ручку и судорожно ставит ещё одну заметку. Метка. Одна из тысячи, которых ей ещё предстоит записать. — Однако это обострилось после последних обновлений. — Вы говорите об своем… Новом образе? — Именно, — Санрайз кивает, перебирая в пальцах колечки от наручников. Подсознательная реакция или программа? Чирк ручкой, заметка, значение которой знает только медэксперт. — Директория пиццерии решила, что детям будет легче общаться со мной, если во мне будут какие-то человеческие черты. — Вашей программе это как-то отразилось? — Подозреваю, что да. На мимику нужны новые коды, поэтому скорее всего добавляли что-то новое. «Поговорить с механиками на тему обновления» блестит свежими чернилами и утренним кофе. Уильямс с рассеянности пролила половину своего Американо, и некоторые пятна умудрились попасть на открытый ежедневник. — С механиками не говорите открыто, — наставление, предостережение. Санрайз смотрит отстранённо на страницы ее собственности, и все же с долей волнения за ее судьбу. Даже в какой-то степени уникальный случай. Раньше ее пациенты лишь говорили о том, как они могли бы ее зарезать, изнасиловать, напоить, избить, не будь они обездвижены. И поэтому первые секунды его голос отображается в перепонках лишь эхом. — Они проинструктированы на ваш приход и просто так чего-то сверхсекретного вряд ли расскажут. — Им придется, — на языке горчит собственная гордость и чужое смирение перед ситуацией. — Я представитель закона, и если надо, я выпотрошу у них информацию. — Я бы на это посмотрел. Его ирония застревает в надгортаннике толстым комом. Снова эта снисходительность, эта мерзость. Нет, в Санрайзе прежде всего присутствуют повадки, именно повадки поведения мужчин. И поэтому Алиса спускает себя с тормозов. Задуманное, которое раньше казалось сущим сумасшествием, сейчас лишь способ вернуть его на место. Он не понимает, что сейчас не она крольчонок, а он. Хочет увидеть ее методы? Пускай потом не жалуется на последствия. Это уже не скука. Это презрение с мятным запахом предвкушения. — Мистер Санрайз, с вами мы закончили. Саймон! — Я свободен? — нотки его голоса уже скачут в радостном диапазоне, когда помощник скрипит дверью, держа в руках фонарик. — Не совсем, — В ладони помещается ее металлическое спасение. Робот чувствует подвох, когда его не освобождают, лишь укорачивают наручники по грудь. Уильямс получает от этого дозу наслаждения, открывая вместе с тем конфету в тонкой шуршащей упаковке и кладет в рот. Приятный вкус детства дешёвого чупа-чупса проникает на тонком уровне в обоняние, и это немного расслабляюще действует на ее тело. — Что это все значит? — Видите ли, в вас сидит и второй свидетель происшествия, и я по закону должна его опросить. — Вы с ума сошли! — Санрайз истерично поднимает голос, растеряно смотря на медэксперта, пока Саймон удовлетворительно крепит цепи. — Он убьет вас! — Для этого мы и надели наручники на вас. За этой дверью кучу оперативников с оружием. Как-нибудь, да успокоим вашего соседа, — Алиса ядовито улыбается, посасывая конфету. — Вы обещали мне! — И я свое слово держу. Вас не тронут, но это не касается Мундропа… Саймон, если вы услышите подозрительные звуки или крики, врывайтесь в комнату без распоряжений, — Алиса встаёт со стула разминаясь. Она не нервничает. Ее смерть всегда при ней, но не этому роботу впускать ее в тело. Уильямс смотрела на нее много раз, и знает все уловки. Пёс верно кивает и выходит из допросной. — С чего вы взяли, что он будет с вами разговаривать? — Потому что после того, что он сделал, просто прятаться и молчать как минимум глупо, — Алиса мнет ключицы массажными движениями, позвоночник хрустит скопившимися солями. Ей надо больше двигаться. На неделе она точно запишется в спортзал или будет ходить на тренировки новичков… Фонарик щелкает и освещает некоторые предметы дополнительным светом. — Прошу вас! Алиса не надо! Я-я… Я не хочу! — Санрайз визжит, скулит, воет диким ревом, словно раненый зверь. Наручники бьются об края стола, и Уильямс на секунду останавливается, оборачиваясь. — П-пожалуйста… Не надо… Противоядие на жалость к своим пациентам Алиса выработала ещё давно, как иммунитет. Но что-то было в его взгляде, что-то необъяснимо тянущее ко дну подбитой птицей, что девушка на секунду хочет все это прекратить и успокоить его. Извращение материнского инстинкта. Щелчок от выключателя звенит в ушах, как и скрежет металла за спиной и тяжёлое дыхание. Пятно света расплывается по стене мыльными разводами в абсолютной темноте. — Здравствуйте, Алиса Уильямс. Спасибо, что помогли мне выбраться. Голос хриплый, с глюками и помехами, от которых кровь застывает в жилах. Но воды трогаются, оперативница лишь плывет по их течению и именно поэтому оборачивается. Луч света пронзает сумрак, дополнительно освещая пластину луны и лицо с сверкающими как рубины, зрачками. Только совершенно наплевать уже ли вам — Уже не важно, про таких все говорят «Cherchez la femme»…