Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня. Я не могу говорить с женой, она слушает только стены. © Рэй Брэдбери
— Ванесса, что конкретно вы знаете про программы Воспитателя? Першение в горле раздражает само нутро. Наорать на Флетчера за маленькую проделку уже стало ритуалом. Он клоун, которому не хватает внимания, а Алиса с радостью срывает на нем свой гнев. Охранница спотыкается на вопросе, свеча фонариком в темноту. Видимо, она не ожидала, что ее личный допрос начнётся именно сейчас, а не в специальной изготовленной для этого комнате. Уловка неожиданности. А может спонтанное решение, Уильямс еще не определилась, да и не в этом суть. Она чувствует концами фаланг пальцев, как дует сквозняк под плотные занавеси, как капает вода, как скрипит штукатурка под ногами и как нервно Ванесса вскидывает фонарик. Алиса мнет ее, греет в руках, готовясь делать свою работу: лепить макет ее внутренностей и доставать прошлое. — Мисс, мне казалось, что мой допрос начнётся в другом месте. — Ванесса, я просидела там уже с тремя людьми. Поверьте, это не самое приятное для этого место. К тому же, мое основное занятие состоит в выведении истинного положения дел с аниматроником, а времени у меня не так много. Поэтому, прошу, давайте начнем именно с этого вопроса. Алиса беззлобно улыбается, словно успокаивает свою жертву. Не бойся, милая, я овечка, такая же, как и ты, я не причиню тебе вреда. На самом деле Уильямс мясник, и Ванесса четко ощущает это на подсознании, но пока толком не понимает. Ментальная игра в догонялки на опережение. — Протоколы его двух программ не менялись с начала его создания, так как в этом не было необходимости. За ним четко следили, потому что дети для нашей компании превыше всего. Говорит между строк, печатным текстом на белом листе, а в пробелах скачет фальшь. Алиса прежде всего психотерапевт, ее слух режет ложь и ожоги концов предложений. — Настолько, что знали о его проблеме неуравновешенности и ничего не сделали? — Уильямс позволяет себе дерзость, но упускает с ладоней иронию и это ясная помарка. Начальница охраны хмурится, животный инстинкт срабатывает безоговорочно. — Я не отрицаю это. Мы знали про Мундропа, но считали, что датчик света хороший регулятор для него, — Ванесса не смотрит прямо, двигая ключицами в смирении. Уильямс понимает ее мантру с первого взляда — не мой ребенок, не мои проблемы. И не осуждает, потому что сама такая же. — Простите за откровенность, Ванесса, но все же я задам вам этот вопрос, — Алиса ударяет кулаком, прокладывая четвёртую стену. Она не понимает, как ей следует вести с этой личностью, поэтому решает пойти в обход обычным практикам понимания. — Вы бы пустили своего ребенка поиграть с психом-маньяком, если бы знали, что ему введены нейролептики? Девушка хмурится, сжевывая губу, и молчит. Топтоп-топ-топтоптоп-топ. Алиса сжмуривается от технического звука одобрения и резкого скрипа двери. Ванесса невозмутима, но глядит так, будто уже забыла все. Уильямс смотрит ожидающе, не входит в проход. Охранница топит их обеих в дожде понедельника и тишине, отчаянно думая. Алиса же расставляет зубья капканов, в которые Ванесса должна попасть в скором времени. — Нет, госпожа Уильямс. Но у меня нет детей и моя задача следить за персоналом и за тем, чтобы гости не заходили в запрещённые места. — ответ максимально туманный и в обтяжку. Молодец, Ванесса, пока не попалась. Зубья схлопываются, но овечка быстрее. Именно от этого охота еще притягательнее. — Такие наводящие вопросы можете задать моему начальству, а не мне. И они обе знают одну простую истину. Нет, она не может. По крайней мере ей нужен ордер на такое и, как минимум, государственный. На интуитивном уровне веет «дух коррупции, алчности и беззакония.» Уильямс чётко знала его еще с своей родины. Картонная коробка по сути, с переработанным асфальтом. Уильямс смотрит на лестницу и чувствует себя хомячком, которому предложили новую потеху. По виду, такие ступени чуть повыше, чем в кинотеатрах и чуть натуральнее, чем сама пиццерия. Но также немного отвратительно. — На самом верху находится комната Санрайза. Уговорите его провести допрос в нормальном секторе. Честно говоря, мы все удивлены его настырностью, обычно он не такой, — протягивает ключ-карту, словно талон на еду бездомному. Уильямс чистит свои чумные перья, потому что ее работа — ломать хребты психики и вычищать из них всю гниль. Алиса берет, и все же не уходит. — Что вы знаете по делу мистера Афтона? Бьёт прямо в ребра, выбивая весь кислород. Ванесса лишена ума на доли секунды, обескуражена. Лакмус окрашивается в красный, а значит среда щелочная, корявая, замазана белым маркером и жадностью. — К-как…как это относится к Санрайзу? — мигрень медэксперта улыбается, а это значит овечка сделала если не полный провал, то хотя бы подскольз в капкан. — Хотя бы тем, что, насколько мне известно, программы у всех аниматроников основаны на прошлых прототипах франшизы. Неужели вы думали, что следствие не вспомнит про предыдущие происшествия только потому, что официально вы не имеете к «Пицца Фредди Фазбера» никакого отношения? — Уильямс наблюдает за потерей контроля над эмоциями у Ванессы, немного удивляюсь. Она хотела попасть всего лишь в 50, но, похоже, попала в самое яблочко. Не улыбается, только потому что она вспорола свой костюм овцы только на спине. — Ничего не знаю, — сипит, но собирается с духом. Малышка Сьюзи решила поиграть в смелую, а внутренний альфа стаи Уильямс скалит пасть. Она тоже ничего не знает про жалость. — Вернее то же, что и остальные. Афтон — убийца и давно мёртв. Причем тут он, я вообще мало понимаю, а причем тут я — тем более. Алиса смотрит из-под черных ресниц и улыбается, делая больно своей мигрени. Внезапное решение, но все же пора оставить ее в покое. Пока. Пусть бежит себе в лес, на опушке и приведёт ее к стае вкусных сочных овец. — Ванесса, я и не думала, что вы что-то можете скрывать, — хохочет Уильямс, делая первый шаг на ступень. — Просто я хочу сказать, что вы всегда можете сказать мне все, что знаете и узнаете в пользу для следствия. Это поможет нам быстрее сделать нашу работу. Я глубоко уважаю вас и прежде всего хочу сказать, что я вам не враг. Зашивая свой костюм глубокой ночью, волк воет своим сородичами и вылизывает с когтей все еще вкусную горячую кровь маленькой бяшки. И загривком чувствует, что барашка на опушке дрожит, но все же сгорает от любопытства. И что их встреча не последняя. — Хорошо, мисс Уильямс, я поняла вас. Начальник охраны сейчас похожа на блудшую тень Эвелин Робертс. Дежавю проскакивает в мозжечке и Алиса на автомате делает щелчок несуществующей ручкой. Аж до боли в ладони. — Мы еще вернёмся к этому разговору. Прошу прощения, но мне пора. Алиса дальше скачет резво, пробуждая в себе ту, кто отчаянно боится свихнуться. И тут же прячет назад, потому что за дверью не пыльные страхи детства, ни круги Ада, ни питомцы Аида. Всего лишь робот, который призван служить и выслуживать. — Будьте осторожны. Ванесса бросает это ее в спину если не баскетбольным, то хотя бы теннисный мячом. Больно, но не смертельно, призвано на повышение внимания и увертовости. Уильямс уже наверху, оборачивается с заготовленной дежурной улыбкой, как замирает, царапая себя за пястье. Ванесса дышит презрением, злостью, потаенной ненавистью. Глаза наполнены каплей черноты, которую она видит у убийц каждый божий раз в своей профессии. Воображение рисует собственную картинку, и глаза охранницы на доли секунды вспыхивают ярким фиолетовым цветом, но тут же скрываются в пролёте двери. С такими глазами разрезывают на отдельные органы, а не защищают других. И от этого на секунду выбрасывается досрочно адреналин. Алиса моргает, и понять не может, что произошло. Стены все же схлопываются, а она тонет в Неве под флирт Флетча. Так и стоит, как дура, в рассеянном свете и еле-еле вздыхает. Что это, мать вашу, было? Анекдот с времен СССР, если не раньше. Психотерапевт спятил. Буратино утонул. Колобок повесился. Только вот на самом деле нихуя не смешно. Уильямс не может просто так стоять. Она, мать вашу, дипломированный специалист, она видела психов с страстью вышивания, маньяков, которые оставляли рисунки цветов топором на телах, убийц, которые убивали людей ручками и карандашами. И все же сейчас она похожа на Робертс. Такая же напуганная крольчиха. А еще замахнулась на барашка. Ключ прислоняет по касательной и девушка быстро заходит внутрь, потому что в какой-то момент появляется ощущение, что внутри с чокнутым роботом надёжнее, чем снаружи. Фиолетовые глаза, которые после ее ухода выглядывают из угла, тому подтверждение…***
Дверь закрывается с громким писком. Отдышка, будто она пробежала от Смоленска до самого Нью-Йорка вплавь через Атлантический океан, без всякой подстраховки. Взъерошенная, по-петербуржски напуганная, по-взрослому жалкая. Настолько, что эго в зеркале напротив отражается омерзением от самой себя. Подходит к нему и одергивает пиджак, поправляя белый воротник рубашки. Она должна быть эталоном, примером спокойствия, не только в глазах Флетчера и своих подопечных, но прежде всего для пациентов. Пуговицы ровные, поблескивают дневным светом из проема в виде трубы. Видимо она не в основной комнате. Только сейчас Уильямс осматривает комнату и отчётливо понимает, что уже работает. Детские игрушки были в жутком беспорядке, вещи были либо разбиты, либо сброшены на пол весьма намерено. Краска отпечатывались разноцветными мазками на стенах, и Алисе показалось это несколько лаконичным, потому что от детовщины этой шарашки хотелось уже блевать. Колорит картонных коробок убивал, потому что напоминал об переезде в другой город.