Я верну тебе прошлое

Вся семья покашивалась на них двоих, но молчала. Кузины и брат с сестрой и вовсе улыбались, видя мужчину и парня вместе. Прошло две недели после того, как Камило вернулся с дядей из прошлого. Неловкость между ними медленно спадала, как с цветка лепестки. В их душах отцветала весна. И обещала жаркое, долгое лето, полное совместной, радостной жизни… — Камило, погуляй, пожалуйста. Пепа мялась у входа в сад, где они обжимались. Приходилось не маячить перед глазами родных, зная, что те еще не привыкли. Страшнее всех была бабушка, тут же разгоняющая их в разные уголки города. — Мама? Что-то случилось? — парень взволнованно обнял маму за плечи, но та щекотно выдохнула ему в ухо: — Кыш-кыш-кыш, всего брата у меня отобрал, travieso!.. Камило тут же выдохнул, оставил смазанный поцелуй в волосах женщины и побежал в Каситу, желая найти Антонио. В последнее время они увлеклись скачками, почему бы не сейчас? — Братец. — Сестрёнка. Бруно ласково улыбнулся. В душе Пепы каждый раз теперь сияла радуга, стоило увидеть свободного от всей внутренней боли брата. И его изумруды глаз. Она села на лавочку рядом и, как в детстве, поджала ноги под себя. Мужчина на это лишь хохотнул и сел напротив так же. Они хитро переглянулись. — Mamita не должна знать! — заговорчески проговорила Пепа. — Конечно, hermanita! Ноги с лавки прочь! — Ноги с лавки прочь! Давняя, детская забава ностальгической иглой прошила два сердца. Они рассмеялись. Как же часто они получали укоров от Абуэлы за то, что сидят с ногами на лавке. «Неприлично, не позорьтесь! Ноги с лавки прочь!» Злобное наказание мамы стало их любимой фразой, иногда — шифром, а иногда и спасительным знаком. — Бруно, я… хотела бы кое-что у тебя попросить. Мужчина собрался и заглянул в слегка взволнованные глаза сестры. — Что угодно. Кроме сына. Его не отдам, прости. Пепа запнулась. Шутливые, даже несколько неуместные слова братца были оплетены в броню, которая явно давала понять: малейший повод — и Бруно спрячет своего любимого мальчика ото всех, кто попытается отобрать его. — Dios mío, Бруно, я вверила тебе его жизнь, тело, сердце и душу, я не посмею сломать это счастье! Её, вроде бы, шуточный ответ был таким же предупреждением для мужчины: если что-то из перечисленного пострадает — она сама лишит его жизни, сердца и души. — Ну так? — Бруно, а ты мог бы… и меня в какое-то прошлое отправить? Сказать, что он удивился — ничего не сказать, глаза пришлось придержать, чтобы из орбит не повыскакивали. — Ч-что? — В прошлое. Меня. — Пепа нервно хохотнула. — Ну, там, в любое, которое ты предсказывал… — Мам, а не получится. Женщина обернулась на голос вновь вернувшегося сына. Антонио забрала Мирабель в город, и он решил, что заберёт мужчину себе, как только мама от него отстанет. — Почему? — расстроившись, она встала с лавки. — Да видишь ли, — Бруно неловко усмехнулся, а потом более свободно улыбнулся, когда талии коснулись две юношеские руки. — Этот негодник их все… уронил. — Один стеллаж! — Так они все там и были! Камило стиснул бока дяди, но тот легонько шлёпнул его по рукам. Пепа улыбнулась, отгоняя подальше идею об омоложении. — Hijo, если однажды он тебя выкинет из башни — я не удивлюсь! И она пошла к себе. А Бруно судорожно выдохнул. — Получилось, — шепнул Камило. — Угу. Врать было неприятно. Но почему-то мужчина ни под какими пытками не хотел говорить семье, что все, до единой изумрудной таблички разбил сам, своими руками. Об стены, пол, друг об друга — как получалось. Камило поддержал дядю. Он сам подавал ему картинки из прошлого. «Никакого прошлого. Больше… не хочу. Прочь!» Он швырялся ими, порой, как безумец. Но оно того стоило. Словно так нужно было сделать давно. Словно так… стало меньше боли. Меньше прошлого. Камило улыбался ему, показывая всем видом, шепча: «Я рядом. Я здесь. Не бойся» Бруно не боялся. Больше не боялся. Сердце снова могло биться без опасений, и петь о любви без дрожи. Только разве что приятной, которую вызывал один только вид паренька с самыми прекрасными, почти чёрными глазами и мягкими, густыми, тёмно-русыми кудрями. Его собственный солнечный маяк. — Ничего страшного, видишь, мне даже не влетело! Парень весело улыбнулся и притянул мужчину к себе. Тот обнял его, слегка наваливаясь. — Любишь меня, Camilo? — Люблю тебя, Bruno. — Y te amo… Один чувственный, любовный, крепкий и прекрасный поцелуй расцвёл в саду, под соцветием жасмина… … Одна большая, яркая любовь расцвела под небом Энканто.