Как продать весну

      Итачи разбит. Итачи уничтожен, перемолот в мелкую пыль и развеян по ветру прахом.       — Йоаке, — тихо говорит он, пальцами впиваясь в девичьи плечи. Она дрожит, будто от холода, и прячет глаза. Ее кожа лед, волосы — алое зарево рассвета. Ему чудится пепел в малиновых прядях.       Учиха — это жаркое пламя, огонь и клубы ядовитого дыма. Учиха — это пылающие угли, раздуваемые веером. В Итачи больше нет и искры. Все потухло. Нет больше лесных пожаров за решеткой ребер, только пепельные долины и хрупкие потускневшие угольки — прикоснись, и они разлетятся прочь, гонимые ветром. Итачи — не бушующее пламя, и даже не огонек свечи. Он — перегоревшая спичка, оставленная на столе. По венам больше не течет жар, ничто не теплится в груди… Итачи сожжен и ссыпан в урну; ту самую урну Шисуи, что закопали пустой.       — Расскажи мне, — Итачи шепчет на грани слышимости и пытается поймать чужой взгляд. Ему нужны ответы, нужна правда… Шисуи ничего не объяснил. Лишь улыбнулся и отдал кровавое яблоко глаза. А затем прыгнул. Шагнул с обрыва, с которого Итачи и сам когда-то хотел… Итачи н е п о н и м а е т. Итачи нужно хоть что-то, чтобы уцепиться за покатую скалу и перестать падать. Итачи хочет хоть одну маленькую искорку, чтобы загореться…       — Мне нечего тебе сказать, — отвечает Йоаке, смотря на носки сандалий. Багрянец волос взмывает вверх от порыва ветра. Итачи дергает головой, будто от удара. Щека горит фантомной болью, а в груди что-то обрывается. Итачи чувствует привкус пепла на губах, болезненно сжимается сердце… — Мне нечего сказать.       Йоаке мотает головой из стороны в сторону, стряхивает золу с макушки и повторяет-повторяет-повторяет сбивчиво шептать эти слова. Ее трясет, будто в лихорадке. Итачи непонимающе хмурит брови и сильнее сжимает ледяные плечи.       — Вас видели вместе в тот день, — в отчаянии кричит он. Натянутые струны где-то внутри рвутся одна за другой. Над головой гулко каркает ворон и хлопает черными крыльями. Йоаке молчит. Лишь жмурит глаза и до крови прикусывает губы. Алая капля медленно течет по подбородку.       — Почему ты молчишь?! Йоаке! — Итачи встряхивает ее и сильнее впивается пальцами. В пепельных полях дрожит и покрывается трещинами земля.       Йоаке молчит. На темных ресницах собираются капли слез, глаза по-прежнему крепко зажмурены. Итачи растерян. Итачи полон темного, выжигающего все на своем пути гнева. По пеплу растекается чернильная клякса…       — Молчишь?! — рычит он не своим голосом. Глаза загораются алым огнем и кружатся хороводом томоэ. — Тогда я посмотрю сам!       Йоаке вздрагивает и пытается вырваться из хватки. Итачи притягивает ее ближе, меняя хватку. Она бьет ладонями по плечам, вертится, старается оттолкнуть… Итачи шипит и свободной рукой тянется к ее лицу, пытаясь раскрыть веки. У нее холодная кожа, лишенные румянца щеки и темные круги под глазами. У нее мелкие веснушки на переносице, мокрые ресницы… и острые зубы, когда она кусает его за запястье. Итачи дергает рукой, Йоаке вырывается из хватки, выставляя перед собой кунай. С искусанных губ слетает тяжелое дыхание.       — Мне нечего сказать, ворон, — хрипит она, обхватывая металл дрожащими пальцами. По щеке катится капля.       Итачи знает — Йоаке не навредила бы ему. Итачи знает — кунай не для него. Для нее. Итачи знает — она скорее вскроет себе глотку, чем отступит…       Итачи горько. Итачи больно и холодно. Он уходит прочь, сгорбив плечи. Он чувствует пепел глубоко в глотке и пульсирующую боль на запястье. Черная клякса замирает, больше не поглощая его поля…       …потому что теперь они залиты кровью.       Итачи стоит над телами собственных родителей, глотая слезы. За окнами каркают вороны и лежат мертвецы с веерами клана Учиха на спинах. У Итачи дрожат руки и мерзнут пальцы.       Пепельные поля усеяны телами и орошены кровавым дождем. Итачи осматривается, прикрывая глаза. Он не слышит собственного сердца и шума крови в венах.       Потому что Итачи мертв также, как и его клан.       Учиха Итачи пеплом похоронен в урне. В могиле Шисуи.