Как продать весну

      Йоаке знакомится с Шисуи сразу после выпуска Итачи из академии.       Итачи подкарауливает Йоаке в кроне дерева и, когда уроки заканчиваются, ловко утаскивает ее за собой. Йоаке не спрашивает, куда он ее ведет. Йоаке Итачи доверяет, наверное, поэтому и молчит. Его ладонь крепко, но аккуратно сжимает запястье, когда они заходят в лес.       — Мы договаривались на вечер, ворон, — говорит Йоаке, ступая за ним по лесной тропе.       — Планы поменялись, — отвечает Итачи. Он не поворачивается, но Йоаке знает — улыбается.       — И что же стало причиной? Ты же так любишь строить планы и терпеть не можешь, когда они рушатся, — подначивает Йоаке, пытаясь запомнить путь. Но тщетно — всё вокруг выглядит слишком одинаково, нет ориентиров… Только шаринган сможет запомнить такую дорогу.       — Мой друг не часто появляется в деревне. А я давно хотел вас познакомить, утренняя звезда, — Итачи поворачивается к ней всего на секунду, озаряя своей улыбкой все вокруг. Итачи редко улыбался. Итачи редко светился. Этот друг действительно ему дорог, и Йоаке не смела это все нарушать. Рад Итачи — рада Йоаке.       Деревья сменяются одно за другим, Итачи любезно придерживает хлесткие ветви кустов и обходит колючки, чтобы Йоаке не было больно. Йоаке такое отношение приятно. Немногие относились к ней так. Как к хрупкому цветку, как к человеку, о котором хочется заботиться…       — Пришли, — замирает Итачи на поляне, и Йоаке, ушедшая в свои мысли, замечает это не сразу и немного выходит вперед.       Поляну часто использовали. Это видно по зазубринам на могучих стволах, по развешанных то тут, то там самодельных мишенях с множеством выбоин от кунаев. Это видно по немного прожженным от огненных дзюцу ветвях, по темной от сажи земли на месте импровизированного костра. Это видно по примятому мху на бревнах — на них точно часто сидели. Видно по лежащим на траве щепкам, разлетевшихся по земле от ударов по дереву…       — Привет, Итачи! — раздаётся откуда-то сверху задорный голос, и Йоаке тотчас же задирает голову. — Воу, а ты не один.       У друга Итачи копна кудрявых иссиня-черных волос, прикрывающих начищенный до зеркального блеска хитай-ате. У друга Итачи темные, типично учиховские глаза с веселыми искрами на радужке. У друга Итачи спокойный, размеренный пульс, бесшумная поступь и полная уверенность в завтрашнем дне. У друга Итачи над головой кружат вороны и мерцают глаза.       — Здравствуй, Шисуи, — отзывается Итачи, в улыбке щуря глаза. — Это моя подруга Йоаке. Йоаке, это тот самый друг, из-за которого поменялись планы.       Йоаке кивает и слегка приподнимает ладонь в приветствии. Друг Итачи внимательно всматривается в ее лицо, а затем растягивает губы в широкой улыбке.       — Постой… Так ты та самая утренняя звезда, которой он прожужжал мне все уши, — хохочет Шисуи, спрыгивая с дерева.       — Болтаешь обо мне, ворон? — Йоаке хитро смотрит на Итачи. Именно он предлагал скрываться ото всех. Йоаке смотрит на Итачи, а он смущённо отводит взгляд.       — Еще как! — подхватывает игру Йоаке Шисуи. Они смеются, когда Итачи заливается краской и отворачивается, надеясь скрыть красноту лица.       — И много он говорил, каппа? — лукаво прищурив глаза, спрашивает Йоаке. Шисуи громко хохочет, едва не падая с ветки.       — Каппа?! — он тянет губы в улыбке. — А знаешь, утренняя звезда, мне нравится!..

***

      Мама всегда жила войной. Война была её жизнью, её правдой, её сутью… Даже в мирное время, даже в тиши и спокойствии для мамы существовала только война. Она рассказывала Йоаке о битвах, о резне, о том, что союзник в один момент может стать твоим врагом и наоборот. Мама рассказывала о допросах и пытках, о расправах над дезертирами, о диверсиях, трупах и братских могилах. Она говорила о пилюлях вместо обеда, о кунае под подушкой, о запахе палёной плоти, остающимся после Учих, об обглоданных костях после псов Инузук и жуках Абураме, о спальном мешке на всю команду и одном котле на всю роту. Мама рассказывала об азарте боя, об адреналине, бурлящем в крови кипятком, о трофеях и мертвых врагах… Мама говорила о войне с каким-то диким восторгом, показывая Йоаке свои боевые шрамы. «Мои ордена!» — гордо говорила она и позволяла Йоаке провести по ним пальцем. Её темные глаза сверкали лихорадочным огнем, губы горячо шептали в ночи очередную историю, а в кроваво-красных прядях блестел металл сенбонов. Мама войну любила всем своим сердцем и ждала, как люди ждали салютов на фестивале…       Шисуи и Итачи войну ненавидели. С горечью они рассказывали о полных телами ямах, о криках и стонах раненых в палатках, об удушливом запахе крови, пропитывающим абсолютно все. Они говорили о бродящих по выжженным по раскуроченным полям сиротах, зовущих отцов и матерей, о леденящем ужасе и оторванных конечностях среди цветов. Перебивая друг друга, они шептали о вырезанных деревнях гражданских, о лежащих вплотную людях, что пару мгновений назад бились, а теперь остывают на влажной от крови земле, о запахах дыма, гари и жженой плоти после взрывных печатей…       — Мы хотим мира, Йоаке…       — Чтобы никакой войны… Чтобы не было напрасных смертей…       — Ты понимаешь, Йоаке?..       Йоаке понимает. Понимает, но что-то внутри не согласно. «Ты шиноби, Аке, — говорит мама, хмуря брови, — а шиноби без войны — ничто…» Йоаке поджимает губы, зубами кусая щеку изнутри. «Нет войны — нет жизни, Аке!» — мама скрещивает руки на груди и смотрит сурово. Йоаке считает до десяти и старается думать о Цветочке. «Без войны ты никто! — кричит мама, рассерженно сверкая глазами. — Нужно выжечь поле, чтобы вырос хороший урожай. Война — это спасительный огонь! Как ты не понимаешь, Йоаке Узумаки?!»       Йоаке зажимает уши ладонями и тяжело дышит, упираясь лбом в колени.       «Шиноби без войны — никто…»

      Цветочек…

      «Нет войны — нет жизни.»

Цветочек.

      «Война необходима!»

Цветочек!

      «Как ты не понимаешь, Йоаке Узумаки?!»

ЦВЕТОЧЕК!

      Йоаке тихо воет, хватается за волосы и тянет, впиваясь ногтями в кожу. Йоаке тяжело дышит и глухо рычит. Мама кричит и неистово бьется об стенки черепа. Йоаке больно-больно-больно… Йоаке разрывает на части. Йоаке хочется кричать во все горло от этой боли.       Ц в е т о ч е к…       Йоаке рычит, сжимает голову руками… и соединяется. Мама безвольной куклой падает и замолкает. Сердце в груди колотится, как ненормальное.       — Хей, Йоаке, ты чего зависла? — Шисуи щелкает пальцами перед её глазами, и Йоаке встряхивает головой. Они втроем сидят у костра возле реки, жаря пойманную ими рыбу. Йоаке медленно моргает, возвращаясь в реальность.       — Так ты с нами, утренняя звезда?       — Хоть на край света…

***

      — Я принесла данго.       — Да хранит тебя Ками, о великая!       — Да ну тебя, каппа… Будешь так себя вести — отдам всё Итачи!       — Как ты жестока…

***

      — А у меня для тебя кое-что есть! — Шисуи весело улыбается, пряча за спиной сверток.       — Что же это? — Йоаке шутливо надувает губы и прикладывает к ним палец. — «Рецепты данго со всего света»?       Шисуи притворно обижается.       — Вот какого ты обо мне мнения… А я возьму и не покажу!       — Ворон, угомони его уже…       — Ах так?! Итачи, твоя подружка меня обижает!       Итачи фыркает, не отрываясь от свитка.       — Как дети малые… Шисуи, не дразни её.       Шисуи театрально прикладывает руку ко лбу, бурчит себе что-то под нос и вытаскивает сверток.       — Держи!       Йоаке аккуратно разворачивает бумагу, обнажая маленькую резную шкатулку и открывает.       — Это нефрит?! — в неверии вскрикивает Йоаке, рассматривая маленькую, вырезанную из камня черепашку.       — Почти, — улыбается Шисуи, щелкнув Йоаке по носу. — Малахит. Это на день рождения. Я знаю, что немного припозднился…       Шисуи смущённо трет затылок, а Йоаке… Йоаке бросается к нему, сжимая в объятиях.       — Спасибо! — говорит Йоаке ему куда-то в плечо, сжимая в руке шкатулку. Шисуи расплывается в улыбке, а Итачи только весело фыркает.

***

      — Так какой у нас план по изменению мира? — Йоаке сидит на ветке, болтая ногой.       — Сначала усадим Итачи в кресло Хокаге, — отзывается Шисуи снизу, затачивая свой клинок. Итачи возмущённо поднимает голову.       — Почему я?!       Шисуи вздыхает и убирает клинок в ножны.       — А ты хочешь стать капитаном АНБУ? Прости, дружище, не знал…       — Что?! Нет… Почему я не могу быть просто Главой полиции?       — Потому что тебя это угнетает. И роль Хокаге тебе больше пойдет.       — А ты сам? — Йоаке задумчиво роняет Шисуи на голову листочек.       — АНБУ, — коротко отвечает он. — Но я планирую изменить их профиль.       — Интересно… — тянет Йоаке. — А я?       — Что ты?       — У меня какая роль? — спрашивает Йоаке, запуская второй листочек на голову Шисуи.       — Пока не придумал. Советник, скорее… Или директором в Академии…       Йоаке вздыхает. Итачи вздыхает вместе с ней, обратно ложась на траву. Недалеко от них журчит маленькая речушка, а вокруг шелестят листья. Йоаке тянет носом лесной воздух, нежась в пробивающихся сквозь листву солнечных лучах и атмосфере спокойствия.

***

      Йоаке трясущимися руками сжимает в кармане малахитовую черепашку и выходит из подземелий Корня. Её мутит, её лихорадит, её шатает.       «Ты должна заманить Шисуи Учиху, Йоаке…»       Йоаке шумно сглатывает и идет к своему общежитию.       «Ты же не подведешь меня, Йоаке?..»       Йоаке, словно в бреду, движется вперед, качаясь из стороны в сторону. Йоаке зябко. Йоаке холодно. Йоаке трясёт.       «Ты же не хочешь, чтобы твоя маленькая сестренка пострадала?..»       Йоаке страшно. Йоаке в ужасе. Йоаке обхватывает плечи руками и стучит зубами. На улице жарко и душно. По спине и лицу стекает ледяной пот.       — О! Йоаке, давно не виделись! — Шисуи появляется перед ней из ниоткуда, ослепляя яркой улыбкой.       Йоаке испуганно застывает на месте, не в силах пошевелиться.       — Что с тобой, утренняя звезда? — Шисуи обеспокоено вглядывается в её лицо. Йоаке поднимает голову и смотрит ему в глаза. Алое зарево шарингана она заметить не успевает.       Залитый стеклом цветок сакуры звонко ударяется об маленькую черепашку.