***
Осень наступает как-то внезапно. Йоаке не успевает отследить. Йоаке смотрит на желтые-оранжевые-красные листья, перепрыгивает через лужи и внимательно осматривает то, что привозят люди на ярмарки. Все вокруг красное-оранжевое-желтое. Йоаке начинает тошнить от этих цветов — кроме красного, конечно же. Йоаке любовно собирает самые красные листья и сушит их между страницами книг. Каждый листочек она перед этим показывает Цветочку и рассказывает, какому растению они принадлежат. Октябрь пахнет почему-то железом. Йоаке не знает в чем дело. Может это из-за нового замка на лавке? Нет. Может ее руки пропахли из-за оружия? Возможно… Йоаке это не нравится. Йоаке хмурит брови и смотрит на всех исподлобья. Она трет руки все тщательнее и тщательнее и упрямо носит подсумок с оружием. Йоаке почему-то страшно. Не за себя. За Цветочек. «Идёт что-то страшное,» — понимает Йоаке. «Оно хочет навредить Цветочку,» — осознает она. «Я не позволю ее тронуть!» — решает Йоаке и ночью спит на полу у детской кроватки, сжимая в руке кунай. Мебуки на нее ругается. Папа на нее злится и запирает в комнате. Йоаке упрямо лезет к Цветочку в комнату через окно. В начале октября Мебуки с отцом уезжают по каким-то делам на другой конец страны. Йоаке на их наставления кивает и аккуратно прижимает Цветочек к себе. «Если что, иди к соседке, — говорит Мебуки. — Я с ней договорилась…» Йоаке кивает. «Будь осторожна!» — говорит папа. Йоаке соглашается и обещает. «Береги Сакуру!» — говорят они вдвоём. Йоаке клянётся умереть за нее. Они уезжают прочь. Йоаке смотрит им в спины, покачивая Сакуру. Железом пахнет все сильнее. Йоаке крепче сжимает кунай.***
Первые дни проходят спокойно. Слишком тихо. Слишком спокойно. Слишком-слишком-слишком... Йоаке встревоженно оглядывается по сторонам, кладет кунай под подушку и почти не спит – лежит в полудрёме, вскакивая от каждого шороха. Железом пахнет всё сильнее. Опасность летает в воздухе вместе с иссушенными листьями. Бежать-бежать-бежать... Йоаке панически оглядывается на улицах, носит с собой весь свой немногочисленный арсенал и закрывает все окна тяжёлыми ставнями, будто готовится к тайфуну. Йоаке закупает стратегический запас еды-воды-медикаментов, собирает сумку с необходимыми вещами и готовится бежать прочь, схватив Цветочек. Йоаке боится-боится-боится-боится неизвестно кого, неизвестно что и хохочет хрипло, горько, истерично, молясь в храме. Соседи-гражданские-люди смотрят на нее, как на сумасшедшую, и крутят пальцами у висков. — Странная у Харуно девочка, — шепчет кто-то из них на торговой площади. Йоаке делает вид, что не слышит ни слова. Будто бы оглохла в мгновение ока. — Не то слово, — поддакивает лысый мужчина в глупой шляпе. — Хорошо у них вторая есть. Хоть одну нормальной воспитают… Йоаке показательно заинтересованно рассматривает выложенную на прилавке рыбу. Глаза у нее чёрные, пустые и мёртвые — Йоаке впервые чувствует такое единодушие с рыбой. — Конечно, странная! Она ж Мебуки неродная, — продолжает пухлая женщина с сопливым мальчишкой на прицепе. Тот шумно шмыгает носом — Йоаке брезгливо морщит нос. Тухлая рыба? Сопли? Сплетни..? Йоаке пока не знает, что претит больше. — Была б родной, так нормальной бы выросла! Цветочек тихо хнычет в своей переноске — Йоаке, честно, не сразу научилась правильно вязать ткань — и ворочается. Йоаке тут же отбрасывает яблоки в сторону, укачивая малышку. — А вы что хотели!? Такие нормальными не бывают! — подхватывает усатый торговец. Йоаке решает больше никогда не покупать у него. — Мамка та ее из шиноби была. Все по миссиям бегала. Такая разве нормального ребёнка воспитает!? Йоаке равнодушно встряхивает головой, скидывая чёлку со лба. Взгляд исподлобья — и она представляет, как кровь сплетников заливает площадь. Йоаке впервые так сильно хочет услышать запах железа. Втянуть металл через ноздри и широко улыбнуться, размазывая тягучую, еще тёплую кровь по губам. — Верно-верно! Ее даже свои не любили, — заговорщицки шепчет торговка в цветастом платке. Йоаке помнит, как мило она улыбалась маме, когда они выбирались на рынок вдвоём. — Помните, как ее называли? «Бракованная Узумаки»… Йоаке прячет полные гнева глаза за малиновыми прядями. Дайкон в ее пальцах чуть ли не трещит. Интересно, казнят ли ее за массовое убийство гражданских? Йоаке склоняет голову набок. «Казнят,» — шепчет внутренний голос, глухо смеясь. — Слышала, она из «медовых» была, — мерзко хихикает пухлая женщина. Едкое, полное яда выражение лица сменяется сочувствующей —***
Йоаке ночью подскакивает с футона, чувствуя ужасающую, тяжёлую, как могильный камень, чакру. Железо крепко обхватывает горло и зажимает нос. Цветочек надрывно плачет в своей кроватке, и Йоаке понимает: Началось…