Робость и Бертубеждение

      — Схожу, пристрелю Реймунда, — бросил Роб в повисшую тишину и хлопнул за собой дверью, не дожидаясь ответа.       Оставил позади звенящую смесь удивления, радости, ревности. Забрал отчаяние и злость за то, что ничего не сделал, а просто молча сбежал. Трус. Хотя что он вообще мог? Выйти вперед и громко заявить, что это именно он разбудил Берта? Что панацеей стала не любовь Лилит, а его?.. Тарова магия!       К большому сожалению Роба, ни Реймунда дома, ни пистолета в кобуре не оказалось. Хотя проверил он не раз, грязно ругаясь во весь голос. Зато в кармане плаща нашлись пахучий табак и трубка. Вместо кровавой расправы — уничтожение внутренней лошади. Вполне себе альтернатива. Все еще лучше, чем во все горло кричать о чувствах как безумец.       Закурил прямо в доме сбежавшего мерзавца — хоть какая-то месть. Едкий дым заполнил легкие, затуманил сознание, вытравил весь кислород. Но не мысли. И не яблочно-пряный вкус недавнего поцелуя, состоявшегося у всех на глазах. Это ли беспокоило? То, что его странная привязанность к Берту стала достоянием общественности?       Нет. На чужое мнение ему было плевать. Иначе бы он не смог поддерживать репутацию холодного, но справедливого Румпельштильцхена. Он всегда забирал то, что ему принадлежит, не принимая во внимание мнение проигравших. Впрочем, в этот раз заявить свои права на человека он не мог, как не хотелось бы. Выходило, что проиграл он сам. С треском.       Половицы отчаянно скрипели под тяжестью шагов. Дым струился по комнате, ища выход в приоткрытых окнах. Роб гневно пнул невинную тумбочку. Но едва скривился от резкой боли — слишком увлечен был внутренним монологом.       Ответ был прост. Не публичность чувств, а само их наличие пугало его. Делало мягким. Человечным. Слабым. Поцелуй сработал — бескомпромиссное доказательство того, что сердце его заходится в бешеном ритме совсем не от жгучей ненависти, не от старческих недугов. И даже не от плотских желаний, вызванных затянувшимся одиночеством. Погрешность исключена. Пора признать, что он попал. И серьезно.       И с этим осознанием, послать бы к Тару обязательства и принципы, утащить Берта в свои Топи, оберегать от залетных пуль, отравленных яблок, прилипчивых дам и прочей проказы. Огрызаться на его шутки. Слушать смех. Таять от улыбки. Жить. Исполнить посмертное обещание изгоя. Свое обещание:       «В следующий раз все будет иначе».       Если бы…       Но Роб нутром чувствовал, что не здесь. Не время и не место. В голове копошились воспоминания других жизней. Отвлекали так, что его прошлое и настоящее казались лишь беспокойным дурным сном. Но он, как мог, гнал эти мысли, старался не думать о пугающе знакомом мире, что показала ему Нут. Пытался сосредоточиться на текущей жизни. И на том, что ему все еще нужно довести Лилит до Тара, а не себя до белого каления. Проигрывать Румпельштильхцен тоже умел.       Потому надо просто перестать перебирать бесполезные мысли. Перестать бояться. Это все лишь заводит в тупик.       Пора действовать и выполнять обещания. А прежде всего рассказать Берту, кто его разбудил. И будь что будет.

***

      Но легче подумать, чем сделать…       Репетируя признание, Роб бродил по деревне до поздней ночи. Оправдывая себя тем, что чудесно исцелившийся Берт, несомненно, притянул к себе слишком много внимания. К нему не подойти с личным разговором. Тот совершенно точно сейчас сиял, смеялся и благодарил Лилит за спасение.       Когда же преисполненный решимости и до костей промерзший Роб вернулся в дом, все уже спали. Не будить же.       А на следующее утро всей компанией двинулись дальше. Сначала в гнетущей тишине, потом все смелее разбавляли ее разговорами о насущном — о том, как резко холодает, о том, что надо бы поймать себе обед. Им просто необходимо было говорить о любой бессмыслице. Лишь бы не оставаться наедине с мыслями о поджидающих впереди опасностях.       Берт, не изменяя себе, ухитрялся участвовать в каждой беседе. А Роб лишь следил за ним, односложно отвечая на прилетающие вопросы. Каждый — не о том. И все ждал подходящего момента…       Близилась ночь. Высокие ели стали казаться пугающе черными, а тонкий слой снега — нездешне синим от света луны. Впереди — враждебная неизвестность. Позади — километры усталости. А во всем лесу жизнь словно теплилась в одной лишь точке. В месте их долгожданного привала.       Роб сидел у костра, пытаясь не думать о том, чья шуба согревала его сейчас и что стало с ее прошлым хозяином. Чуть поодаль Лилит шепталась с Деймоном. Вокруг же шумели разбойники, пытаясь споить Лиама и Мэри. Роба тоже хотели — сразу отказался.       Его задумчивый взгляд был прикован к Берту, сидевшему напротив. Огонь окрашивал бледное лицо в теплые оттенки, рассыпался искрами в темных радужках, оттенял беспечную улыбку. В перерывах между подходами к фляге с горячительным тот хвастался своими подвигами. Смотреть за ним было тепло. Слышать его голос — уютно. Но быть на расстоянии — мучительно. Потому Роб все ждал шанса…       Вскоре беседа зашла в слишком знакомое русло:       — Яблоко как яблоко. Даже не заподозрил ничего. Откусил кусок. И помню, вкус какой-то странный. Горький что ли. А потом слабость…       Роб внимал каждому слову и все сильнее сжимал кулаки. Берт же отвечал на посыпавшиеся вопросы:       — Что снилось? Да ничего. Только глаза прикрыл, а тут уже поцелуй. Удивился лишь, что был в лесу с Румпельштильцхеном, а через мгновение на столе оказался. И уже не горько, а сладко…       Его смех переворачивал внутренности. Нужно было прекратить эту пытку. Сейчас же. Но Роб лишь отвел взгляд, чтобы ни в коем случае не увидеть, как раскрасневшийся от холода и алкоголя Берт посмотрит на Лилит.       Ревность прожигала грудь. Вдруг этот дамский угодник предпочел бы быть спасенным очаровательной девушкой? А Роб взял и вероломно переиначил заезженный сюжет. Еще и хочет эгоистично вовлечь их обоих в далекое от традиций «долго и счастливо», не зная даже, реальна ли эта жизнь и есть ли у них в наличии хоть какое-то «долго». Да и что он может знать о «счастливо»?       Берт, хмельно улыбаясь, все продолжал браваду:       — Не будь со мной моей харизмы, так бы и проспал все. Наверняка Реймунд на это и рассчитывал. Но хорошо, что его злодейским планам помешал решительный акт истинной любви.       Где же сейчас эта решительность?.. Роб сам не понял, когда в его руках оказалась фляга, а во рту — разъедающая кислота перебродившего винища. Берт же не унимался:       — Давайте выпьем за эту личность с невероятно большим и любящим сердцем, что и сегодня радует нас своим скромным присутствием…       Не заметил, как поднялся и оказался рядом с Бертом. Упустил момент, когда схватил того за плечо и буркнул резкое:       — Пойдем поговорим.       — Бить будешь? — от неожиданности лишь смог икнуть Берт.       Не услышал взрыв пьяного смеха вокруг, сосредоточившись лишь на прохладе чужой ладони, что послушно легла ему в руку. Потянул за собой во тьму деревьев. Вдаль от лишних глаз и ушей. Когда мешающие голоса утихли, остановился, не отпуская.       — Что такое, Роб? — Тихий вопрос прервал тишину. — Решил меня похитить?       С чего начать? Слова растеряли всякий смысл, пока перекручивались в голове. А в непосредственной близости и вовсе смешались в неразличимое месиво. Но откладывать разговор нельзя. Вдали от костра холод уже тянул к ним свои незримые лапы. Сейчас Берт не выдержит и уйдет веселиться дальше. Продолжит свою историю с искаженной правдой, выдернув единственно важный элемент. Оставит замерзать в дремучей тьме в одиночестве.       Спешно стал собирать хворост и разжигать новый костер вдали от шумной компании. Только для них двоих. Берт помогал, не задавая больше вопросов.       Шелест веток. Просыпавшийся порох из бесполезных теперь патронов. Звонкий стук камня о камень. Яркая искра. Треск тлеющей коры, слабое пламя и зарождающая надежда, что теперь Берт останется.       Когда прочие звуки стихли, молчать дальше уже было просто неприлично. Роб вновь встал напротив выжидающего Берта и выдохнул перекипевшее хриплое:       — Это не Лилит.       Решительно посмотрел в удивленную темноту глаз. Застыл в ожидании ответа.       — В смысле? Считаешь, нашу Лилит подменили? — заговорщицки уточнил Берт.       Черт. За сутки весь контекст растерялся в воздухе. Но почему Берт такой непонятливый, когда нужно?       — Нет. — Слова подбирались с трудом. — Не Лилит… спасла тебя.       — Ох, точно! Спасибо, что дотащил мое бренное тельце до дома. Не оставил на съедение белкам, — усмехнулся Берт.       — Не только это, я тебя… — Запнулся.       — Ты меня… что? — В ожидании ответа Берт подался вперед. Роб дрогнул.       Да к черту все. Он человек, а не зверушка безмолвная. У него есть право говорить, браниться, ошибаться. Любить.       Набрал побольше воздуха и…       — Поцелуй, что тебя разбудил — не Лилит. Мой, — прошептал обжигающую губы правду. Уши вспыхнули, а сердце замерло.       — Знаю. — Моментальный ответ.       — Как?!       — Хм… — Берт склонил голову набок и потер подбородок. На его губах заиграла хитрая улыбка.       Мгновение, и он стал ближе. Его тонкие ладони обхватили лицо Роба. Большими пальцами он провел по онемевшим от ветра щекам и объяснил:       — Когда я очнулся, мой подбородок что-то настойчиво царапало. А я не припомню у Лилит настолько колючей щетины.       От нежданных прикосновений у Роба приятно защекотало в затылке. Берт свел на нет оставшуюся между ними дистанцию. Опустил руки на шею, поймал подушечками пальцев ускоряющийся пульс под ухом. Замер. Отсчитал удары и самодовольно улыбнулся. А потом коснулся холодным носом скулы и глубоко вдохнул. По позвоночнику Роба несмело пробежали очнувшиеся мурашки.       — А знаешь, что еще я ощутил? Этот незабываемый вкус табака на своем языке…       Тонкие губы встретились с шершавой щекой. В несколько медленных касаний достигли уголка рта. Задержались в легком поцелуе. От пытки нежностью и предвкушения пальцы Роба задрожали в нетерпении. Едва сдерживая порыв, положил руки Берту на плечи. Сжал, переосмысливая ушедший день и пустые переживания.       Берт знал… И, судя по всему, его все устраивало. Разве важно теперь остальное?       — И неужели ты думаешь, что никто не рассказал мне каким ревнивцем и собственником оказался наш холодный Румпельштильхцен? — продолжал Берт, дразняще выдыхая каждое слово прямо в рот.       Слишком близко. Слишком маняще. Сомнения разлетелись бесполезной шелухой, оставляя вполне конкретное желание.       — Правду говорят… — признался, поддаваясь порыву. Почти поймал желанные губы своими.       Берт же увернулся, не унимаясь:       — И главное, господин Штицхен, магию не обманешь. Я, конечно, весьма хорош собой. Но… Только ты и мог меня пробудить. — Шепот в самое ухо запустил оживляющий разряд по телу: — А я тебя.       Холода Роб уже не чувствовал. Лишь пылающее смущение от признания. Жар дыхания. Тепло тела под ладонями, когда он, забравшись руками под чужую шубу, крепко обнял своего Берта.       Берта, который сейчас так тепло улыбался ему одному.       Берта, которого он был готов пробуждать снова и снова…       — В каждом из миров, — добавил Роб мысленно. Или вслух? Не важно.       Как не важно было и то, кто к кому потянулся первым. Поцелуй мягкий, чувственный, сразу глубокий наполнил ночь смыслом. От безумно нужной взаимности ток шел по венам. Знакомый до дрожи аромат заводил. Неторопливая нежность губ лишала последних сил.       Роб прислонился спиной к стволу дерева, переводя дыхание. С упоением ощущал, как тяжело поднималась грудь Берта, когда тот плотно прижался к нему.       — Я уж решил вчера, что ты сбежал от ответственности, — усмехнулся Берт Робу в шею. — Весь день где-то гулял. А я так хотел тебя отблагодарить…       Неспешно он опускался ниже, его руки забрались под рубашку, лаская грудь и живот. Роб гладил его спину, покрывал короткими поцелуями ускользающие щеки, лоб, макушку. Улыбался тому, как непослушные волосы щекотали его лицо. Мимоходом решился скинуть с себя оставшиеся переживания:       — А я думал, что тебе понравилась мысль быть спасенным прекрасной дамой.       Недавний страх, облаченный в слова, теперь казался глупостью.       — Зря. Быть спасенным тобой — будоражит сильнее. — От бархата голоса подкашивались ноги.       — А еще не хотел привязывать тебя к себе чувством долга, — последняя нелепость сорвалась с губ.       — Поздно. Ты привязал меня к себе своим пристрастием к паршивому кофе.       — А?..       Что-то закопошилось в сознании, пытаясь привлечь к себе внимание. Но мысль потерялась, стоило Берту заняться завязками на штанах Роба. Осознав, о какой именно благодарности шла речь, он попытался остановить:       — Не стоит, холодно.       Последний узел легко сдался уговорам. Через ткань белья Берт выразительно провел пальцем по выступающей длине.       — Еще как стоит, — выдохнул он горячо в область наивысшего натяжения.       Роб шумно сглотнул, что моментально было воспринято за добровольную капитуляцию.       Лишь на мгновение мороз обдал разгоряченную плоть. Потом стало мокро, жарко и безумно приятно. Роб зажмурился и хрипло застонал от движения ласковых рук и юркого языка. Его пальцы запутались в темных волосах, направляя.       Глубже. Ладони Берта переместились к нему на ягодицы. Судорожный выдох вышел облаком пара. Роб откинул голову назад, затылком ощутил отрезвляющую твердость холодной коры.       Медленнее. Чтобы насладиться каждым мгновением. Растянуть секунды в минуты. И не задохнуться от переполняющих ощущений.       Роб еле смог выровнять дыхание и привыкнуть. Но стоило лишь открыть глаза, как все усилия посыпались прахом. Света пламени хватало, чтобы разглядеть крепко обхватившие его покрасневшие губы и жаждущий темный взгляд. Слишком…       С громким стоном согнулся и резко отстранил от себя Берта.       — Не так. Рано, — глухая просьба.       — Как скажешь. — Берт облизнулся.       Роб обессиленно сполз по дереву. Приземлился на снег, мысленно радуясь мягкой толщине одолженной шубы. Потянул Берта за собой. Тот с улыбкой уселся верхом.       — Чем займемся? — спросил лукаво.       Ответ был слишком очевиден и банален, чтобы произносить его вслух.       Не в силах спокойно смотреть в мерцающие желанием глаза, Роб вовлек Берта в очередной поцелуй. Нетерпеливый, почти грубый. Ладони крепко сжали бедра, притягивая ближе. Жесткая ткань больно проехалась по чувствительной коже.       Услышав сдавленное ругательство, Берт поспешил избавиться от штанов.       — Знал бы ты, как они жали. Особенно когда ты рядом, — отметил, вновь располагаясь сверху.       Кожа к коже, горячее к горячему. Больше никаких помех. Лишь манящая близость желанного тела.       — Удивительно помнить каждую деталь и одновременно трепетать в предвкушении первого раза. Кажется, сейчас я должен сказать что-то вроде… — Берт горячо выдохнул в висок: — Пожалуйста, будь со мной нежен.       — Буду, — ухмыльнулся Роб.       Собирая их сочившуюся влагу, он ответственно готовил Берта к тому, чего они оба хотели. Ловил губами тихие стоны. Внимал ладоням, что исследовали его тело. Сходил с ума от предвкушения.       — Роб… — В тихом звучании имени готовность и нетерпеливый приказ, которого нельзя ослушаться.       Да и зачем? Берт вошел в его жизнь внезапно, не постучавшись. С шумом. С улыбкой. Разрушил привычный порядок. Бессрочно поселился в мыслях. А Роб был и рад.       Рад был подчиниться и войти в него.       Стон через сжатые зубы. Роб замер. Поспешил?.. Но Берт рассеял сомнения, самостоятельно продолжив начатое. Облегченный выдох друг другу в губы. Мысли подальше, движения глубже.       Костер из единственной искры разгорелся, расплавляя снег вокруг. Вторил их внутреннему пламени, что из мира в мир заходилось все ярче, сжигая внутренние преграды и сомнения. Озвученные чувства пылали на губах, языками выжигались на соленой коже, эхом раздавались в каждом рывке.       Дыхание сбилось еще на старте. Тягучесть поцелуев растерялась в набранном темпе. Берт в исступлении комкал одежду на спине Роба. Тот в ответ, оттягивая темные пряди, прижимался губами к пульсирующей венке и вдыхал. Жадно вбирал в себя любимый запах. Горячо выдыхал короткое имя в ключицы. Все быстрее двигался сам, и, сжимая бедра, не давал сбиться Берту.       С низким гортанным звуком наклонился вперед, опрокидывая Берта спиной на снег. Навис над ним, не разрывая связи. Одной ладонью уперся в холодную землю, другой обхватил обжигающую тяжесть чужого вожделения. Возобновил движение, с каждой секундой приближая их обоих к неизбежному финалу.       Берт обхватил его шею и потянулся за поцелуем, Роб с готовностью ответил, занятая ладонь непроизвольно сжалась. Судорожно выдохнув, Берт поймал его лицо в ладони, и, не отрывая рассеянного взгляда, задрожал, пульсацией доводя до предела. Ощущая накатывающую волну, Роб сделал несколько финальных рывков.       Его накрыло с головой. Заряд, зародившийся в затылке, прошелся по спине, заставил сильнее вжаться в жар податливого тела, ослепляющей вспышкой раскрылся внизу живота.       Перегруженный ощущениями, Роб упал на уже расслабленного Берта. Запечатал свершенное ленивым поцелуем на пылающих губах.       Их костер ярко горел. Но обстоятельства не давали времени на отдых. Слишком скоро Берт задрожал. Теперь уже, кажется, от холода.       — Роб, давай сбежим, — вдруг прошептал он в щеку. Совсем тихо.       Роб привстал и удивленно посмотрел на него. В темных волосах запутался снег. Рубашка задрана. На коже — бледнеющие следы несдержанных ласк и поцелуев. Впалый живот весь в мурашках и следах их…       Опустил край рубашки Берта. Запахнул на нем шубу. Занялся собственными штанами.       — Давай, — ответил наконец, помогая подняться.       Берт засиял. Роб сжал его в объятиях и продолжил:       — Доведем Лилит до Таролога и сбежим.       Улыбка, украсившая лицо Берта, вдруг потухла, но этого Роб уже не увидел.