***
Солнце припекало все настойчивее. Посетителей принимали под веселую чечетку капели. Один из них, владелец типографии, покуда Чарли разбирал его документы, засмотрелся на «Закат над озером». — Вы не знаете, кто художник? Чарли пожал плечами. — Увы, не имею представления. Я купил этот рисунок месяц назад, у какой-то девочки на Королевской площади. Владелец типографии потер толстый сизый подбородок. — Я хотел наладить выпуск открыток, но мне нужен подходящий художник… Хотя ладно. Не вы же будете нас сводить. Он ушел, но по рассеянности оставил вместе с документами визитную карточку. Чарли повертел ее в руках. Для девочки, если это ее рисунки, конечно, устроиться в типографию было бы большой удачей. Но чтобы передать ей эту визитную карточку, придется идти на Королевскую площадь, и может быть, снова видеться с любовником Эстер. В желудке появилось неприятное ощущение от одной мысли об этом. «Разве я боюсь его?» Чарли боялся не самого Джонса, конечно, а горестных воспоминаний, которые неизбежно нахлынут. «Но я и так не смог забыть Эстер, хотя скоро три года, как ее нет. Разве имеет значение, что заставит меня в очередной раз о ней вспомнить?» Чарли долго обдумывал, что же скажет художнице, но все-таки, когда в субботу — еще к обеду время не подошло — вышел на Королевскую площадь, колени чуть ослабели. Он редко уверенно себя чувствовал, разговаривая с людьми. «Может, поэтому я и не смог полюбиться Эстер, она ведь всегда была сильной и храброй». Он предпочел не развивать эту мысль. Джонс был на месте, но Чарли сделал вид, что не замечает его. Зато в шаге от него он разглядел знакомые веселые краски на новых рисунках: художница, видимо, еще не успела укрыть их циновкой. Теперь он присмотрелся к ней внимательнее. Высокая, выше Эстер, тоненькая даже в теплом пальто. Круглое лицо разрумянилось, маленький носик покраснел, но ей это шло. Из-под шапочки падал на лоб темный завиток. Большие голубые глаза смотрели вперед смело, с детским любопытством и будто предвкушая что-то радостное. Чарли подошел и поздоровался с ней. Она на секунду воззрилась на него, как на неслыханное чудо, и не сразу смогла выдавить: — З-зд-дравствуйте. — Извините за беспокойство, я вот что хотел спросить: вы ведь сами рисуете? Она кивнула. Чарли протянул ей визитную карточку. — Попробуйте позвонить по этому номеру. Там требуется художник. Только не говорите, кто вам ее дал. Понимаете, я чиновник, так что не знаю, что скажет мое начальство, если узнают… — Я скажу, что нашла ее на улице, хорошо? — девушка пуще покраснела. — И позвонила наудачу. — Отлично! Правда, мне очень жаль, что вам придется лгать. И еще… Вы тут стоите каждый день или только в выходные? — В выходные. — И сколько рисунков покупают у вас за два дня? — Хорошо, если два, — девушка беззаботно рассмеялась. — Тогда я куплю у вас два рисунка, и эти выходные вы проведете дома, хорошо? А то простудитесь еще, и место уйдет другому. Девушка растерялась. — Но я стою тут каждые выходные и еще не простужалась. — Соглашайся, Шеби, — подал голос Джонс. — Тебе дело говорят. Девушка махнула рукой, показывая рисунки — она так и не успела их прикрыть. Чарли выбрал букет незабудок и чаепитие пушистых кошек. — Значит, вас зовут Батшеба? — Да. Батшеба Соул. А вы? — Чарльз Кросс. Мисс Соул, позвоните мне, взяли ли вас, хорошо? Я вам сейчас запишу номер. Чарли, в сущности, редко удавалось сделать что-то полезное. Ему было любопытно, получится ли на сей раз.Глава 10
4 февраля 2022 г. в 12:40
Приближение весны почувствовалось с начала февраля и с каждым днем ощущалось сильнее — в солнце, блестевшем все ярче, во влажном ветре и прозрачных сумерках. Конечно, немного досадно наблюдать, как проходит день, только из окна рабочего кабинета, но Чарли не унывал. Они с сослуживцами при первой возможности открывали фрамугу и вдыхали прохладный воздух, а солнце било прямо в висевший на стене «Закат над озером», делая розоватый тон картины еще ярче.
Сперва Чарли чуть не избавился от обоих рисунков. При одном взгляде на них охватывал тот же стыд, то же отвращение, та же боль, как в ту минуту, когда он снова увидел любовника Эстер. Но как Чарли не смог заставить себя не класть в чемодан ее фотографию, так не сумел и теперь выбросить рисунки. В конце концов, у него не было причин злиться на девушек и так неуважительно обращаться с их трудом. А поработали они хорошо — «Закат» был очарователен со своими чистыми красками, а у мрачного ворона прорисовано каждое перышко. Итак, «Закат» отправился в кабинет в департаменте, чтобы там было немного уютнее, а к ворону Чарли так привык, что порой разговаривал с ним. Тот косил блестящим глазом и многозначительно молчал. И Эстер в траурной рамке молчала, победительно улыбаясь, запрокинув гордую головку в огромной шляпе. Светлый костюм ловко облегал ее тонкую фигурку, в которой ощущалось стремление ввысь, к солнцу, как у цветов.
Она всегда напоминала Чарльзу белую розу — белокожая, с короной пепельных шелковистых волос, с горделивой осанкой. Они были знакомы с детства, но общались редко — только иногда, случайно встречаясь в гостях, Чарли любовался ею. Отец как-то поймал его взгляд и полушутя полусерьезно шепнул:
— Потерпи. Твое от тебя не уйдет, — и добавил, когда сын посмотрел с недоумением. — Мы обо всем уже договорились с ее родителями. Это твоя будущая жена.
Тогда-то впервые екнуло сердце. Эстер, получается, не была недоступной звездой, а предназначалась ему и однажды будет принадлежать? Чарли почувствовал себя нищим, на которого свалилось миллионное наследство. Или нет, пожалуй… Это было куда лучше. Такой упоенный восторг никакие деньги не подарят.
Отец сказал это, когда Чарли было девятнадцать, а Эстер — четырнадцать. Когда ей исполнилось семнадцать, их помолвку огласили, и за ней стало можно ухаживать. И Чарли постарался каждую свободную минуту проводить рядом с ней, но по правде говоря, страшно смущался. Близость Эстер буквально лишала его дара речи, у него немели руки и ноги, не было ни единой мысли в голове. Он злился на себя, но с трудом преодолевал робость.
Тогда он думал, что Эстер тоже смущается. По крайней мере, так ему говорили, и это объясняло, почему в его присутствии она, обычно непосредственная, острая на язык, становилась молчаливой, скованной, грустной.
Но он ни о чем не подозревал до того момента, как однажды, летним вечером, придя со службы, нашел в кабинете письмо от нее. Эстер объясняла, что никогда не любила его, но молчала из-за родных, которые хотели их брака; теперь она встретила человека, которого действительно полюбила, и сегодня сбежит с ним. «Когда ты получишь это письмо, в городе меня уже не будет». Убедительно просила не выдавать ее семье и не искать самому.
Сказать, что Чарли был убит этим известием — значит не сказать ничего. Ему хотелось немедленно найти Эстер, кричать ей, что он любит ее, молить, чтобы остановилась, требовать ответ, что она нашла в том, другом, чем он оказался лучше. Потом его поразила другая мысль: ведь он никогда и не думал о том, любит ли его Эстер. Он радовался ей, как подаренной игрушке, а у нее были свои чувства. Он сам виноват и не вправе сердиться на нее. «Да и кто бы смог тебя полюбить, такого косноязычного дурака…» Постыдная слабость — но тогда он разрыдался над ее письмом, как ребенок. Между тем настоящее горе ему только предстояло.
Чарли решил, что должен выполнить просьбу Эстер, и ничего никому не сказал. Вечером оставался в комнате, сославшись на головную боль, утром пораньше ушел на службу. А сам, как смертного приговора, ждал приглашения от родителей Эстер — ему страшно было представлять, как придется лгать им. Хотя он бы мог прояснить немногое.
Он почти пропустил мимо ушей новость о крушении поезда, которую обсуждали в буфете. И был уже поздний вечер, когда к ним прибежала мать Эстер с телеграммой от какого-то Уилла Джонса, о котором никто из них ничего не знал. «Эстер погибла в крушении, она в Клейфорде».
…Чарли отправился в Клейфорд забирать тело. Нашел невесту в городском морге. Сначала он даже не узнал ее, прикрытую только клеенкой, с восковой кожей и какими-то погрубевшими волосами, свесившимися до пола. В отличие от многих погибших, она не была изуродована.
Почему — ему объяснил Уилл Джонс, ее любовник. Чарли зашел к нему в палату после того, как договорился с работниками морга. И сам не знал, зачем — что хотел увидеть? Услышать? Перед ним оказался самый обычный парень, каких полно среди прохожих. Может, в обычное время он вел себя развязно, но сейчас выглядел больным и подавленным. Недоумение и какое-то разочарование даже подавили на время в Чарли злость и гнев.
— Как умерла Эстер? — только и смог он спросить. Джонс стал рассказывать, как их выбросило из окна, она неудачно упала и сломала шею. В какой-то момент, забыв про манеры, Чарли поднялся, не в силах больше слушать, кинул на прикроватную тумбочку две купюры, буркнул: «Это тебе на лечение» и выбежал вон. Джонс запротестовал, пытался догнать и вернуть деньги, но медсестра перехватила его и затолкала обратно в палату.
А дальше… Из жизни вынули стержень. Не на чем стало держаться, пропал всякий смысл. Чарли заставлял себя не раскисать, топил в работе, но кончилось тем, что от пустякового выговора схлопотал нервную горячку. После этого родители настояли, чтобы он уехал путешествовать.
Не то, чтобы смена мест помогла развеяться — и в других городах, и даже в других странах Чарли ничего не замечал вокруг себя. Должно быть, родители это слишком хорошо понимали, потому что из их последних писем он понял, что они подыскивают ему новую невесту.
О чем-то таком он и подумать не мог теперь без отвращения, так что стал малодушно искать пути отступления. Списался с дядей — гордостью семьи, главой столичного департамента — и вскоре после возвращения из путешествия отправился к нему под крыло, делать карьеру.