Я вижу солнце

      Люди, даже заклинатели, даже якобы достигшие бессмертия, все равно умирают, и с этим ничего не поделаешь. Главы кланов, даже Великих, такие же люди и так же смертны. Они умирали, умирают и будут умирать, и никаких катаклизмов это вызвать не должно. Но то в обычное время, когда у главы есть преемник, подготовленный наследник. И даже гуй бы с ней, с подготовкой, но наследник хотя бы должен быть.       У Цзян Яньли наследника не было. Никакого. Вопрос с Цзян Чэнмэем даже не стоял: он не был по крови Цзян, его бы не принял ни хранитель клана, ни старейшины. По сути, власть в клане Цзян должна была перейти в руки младшей ветви, но вот беда: мужчины там тоже не были Цзян по крови. Как таковой, клан прекратил свое существование, ведь от него остались всего две семьи, носящие такую фамилию лишь потому, что ее приняли мужчины.       Можно было не сомневаться даже, что на совете из ордена Юньмэн Цзян побегут вассалы. Их тоже можно понять: тех, кому они присягали, больше нет, клан, бывший некогда сильным и богатым, больше не сможет их защитить. Еще через некоторое время разбегутся адепты. Резиденцию продадут, так как содержать ее не хватит ни средств, ни рук. А кто купит? Даже вопроса не стоит.       Если бы не знал всей подоплеки произошедшего, Сичэнь бы точно решил, что к этому моменту все подвел Цзинь Гуанъяо. Именно ему было выгодно окончательное падение Цзян. Земли и резиденцию выкупил бы, к примеру, клан Су. Его глава ковриком стелется под ноги Яо, затаив обиду на Гусу Лань, откуда его изгнали за воровство и предательство. Вот только Су Миншань не был тем, кто смог бы принять на себя обязанности главы нового клана хранителей. Во-первых, являясь дальним родичем Лань, он так же тяготел к Металлу и Воздуху, во-вторых, весь его клан был, строго говоря, не кланом, а сборищем случайных людей, собранным из таких же «обиженок». Ни единства по крови, ни единства по духовной силе.       Следовало искать, перекапывая родословные книги. Но на это не было времени, категорически не хватало этого драгоценного ресурса: все случилось слишком быстро!       Сичэнь в последний раз обвел взглядом ханьши, впитывая в себя покой и уют. В ближайшие дни ему вряд ли выдастся возможность вернуться домой не для того, чтобы упасть в свою постель и уснуть, как камень на дне пруда, на три-четыре сяоши.       — Мянь-Мянь, мне пора.       Супруга отложила в сторону гребень, которым расчесывала его волосы, обняла за плечи:       — Я буду ждать тебя, А-Хуань. Если могу чем-то помочь — только скажи.       Сичэнь обернулся на неё — Ло Цинъян смотрела на него глазами, полными тепла. Да, между ними не было такого же сильного чувства, как между братом и его бедствием, но он всегда мог доверять супруге…       — Можешь. Мянь-Мянь, прошу, перебери родовые книги, которые хоть как-то связаны с кланом Цзян. Мне нужно знать, остались ли у них хотя бы непрямые наследники. — Сичэнь на миг задумался. — Возможно, если получится отследить линию какого-нибудь младшего сына, взявшего фамилию жены, или старшей дочери, удастся даже отстоять Пристань Лотоса.       Супруга понятливо кивнула. Специально в политику она никогда не лезла — в юности уже однажды попыталась, отстаивая Вэй Усяня перед своим кланом. Это чуть не обернулось для неё изгнанием и вполне могло обернуться, если бы не предложение от Главы Лань. Но была достаточно умна, чтобы по его обмолвкам понимать, что творится в Совете. И насколько невыгодно им будет усиление Цзинь Гуанъяо, пускай даже он заберёт себе лишь земли, но не сможет подмять клан.       — Я пришлю адептов с книгами. У нас мало времени, но не нагружай себя, — его рука мягко скользнула на ее живот, еще совершенно не выдающий того, что в нем снова живет дитя. Мянь-Мянь уже подарила ему одно маленькое чудо: впервые за долгие годы — со времени жизни Лань И, если быть точнее, — у главы клана родилась дочь, до этого словно кто-то наложил на главную ветвь Лань проклятье двух сыновей вдобавок к проклятью одной любви.       — А-Хуань, ему идет только третья луна, — она засмеялась, погладив его ладонь. — Вспомни, я носила А-Юнь и почти до шестой луны ходила на ночные охоты вместе с тобой.       Сичэнь помнил, сколько сил ему пришлось приложить, чтобы объяснить дяде и старейшинам, что он не будет запирать беременную супругу в четырёх стенах! И сколько усилий ушло, чтобы не сделать этого самостоятельно. Так что теперь Сичэнь твёрдо вознамерился загрузить супругу безусловно нужной и важной, но абсолютно безопасной бумажной работой. Особенно учитывая будущую напряжённость в совете — не хотелось бы, чтобы кому-то при взгляде на Цинъян пришла в голову какая-то дурацкая идея…       Ему, тем временем, пора было идти — особенно если он хотел успеть отдать распоряжения насчёт книг.              Как и вчера, как и два дня назад, Облачные Глубины походили на растревоженное муравьиное гнездо, но никто со стороны, не вовлеченный в жизнь клана, не смог бы сказать, что это так. Сичэнь же видел и до предела ускоренные шаги, и тревожные взгляды, и все это напоминало ему предвоенный год. Впрочем, если ничего не сделать, то так оно и будет. Передел границ это всегда война, а явная или скрытая — дело уже второе.       Он дошел до покоев дяди, почтительно поздоровался, но сегодня Лань Цижэнь первым позволил себе отодвинуть этикет и говорить прямо:       — Соберись, Хуань-чжи. Что бы ни случилось на совете, сохраняй спокойствие. Я присоединюсь к шествию, но, боюсь, не смогу высидеть после все положенное время.       Дядя, признающий свою слабость! Еще одна незыблемая опора жизни Сичэня летела в Диюй, рассыпаясь мелкими обломками. Сколько ещё этих обломков посыплется на Сичэня? Сердце сопротивлялось, но разум подсказывал — много. Цзянху ждёт немалая встряска, и он может лишь попытаться сдержать её в некоторых рамках, никак не остановить. И сейчас он должен был сделать очередной необходимый шаг — провести шествие и жертвоприношение, и хотя бы внешне сплотить глав.              К шествию всё было готово ещё вчера, и сегодня Сичэнь лишь бегло проверил, не затерялось ли что-то во вчерашней суматохе. Главы уже собирались перед главным залом, лениво переговариваясь и позёвывая — это совет обычно начинался после обеда, шествие же необходимо было провести утром. Сичэнь смотрел на них и видел… стадо. Самое настоящее стадо, а не людей, осененных благодатью Стихий и их Покровителей, не защитников Цзянху. Понимание того, сколько на самом деле предстоит работы, словно кнутом вытянуло его поперек спины. А ведь доверять он может горстке из этих людей: Минцзюэ, его старший названный брат, Ванцзи и его возлюбленный, трое глав союзных кланов и пятеро вассалов — вот и все силы, которыми он располагает. Ну, еще люди Цзюэ-гэ, конечно. А сколько против? Ланьлин Цзинь подмял под себя многих, и даже те, кто против них, предпочтут или сохранить дистанцию, или склониться перед силой. Проклятье, они так долго ничего не делали, что просчитались и позволили Гуанъяо набрать силу и авторитет. Считали, что держат его под контролем, но в итоге ошиблись!       Взяв себя в руки, глава Лань поприветствовал всех присутствующих, внимательно посмотрел на держащихся сплоченной группкой байсюнди, и призвал начать ритуальное шествие к святилищу Бай-Ху. По его знаку тут же зазвучали гуцини и сяо сопровождающих адептов, забили маленькие барабанчики, направляя ритм. Рядом встали дядя и Лань Шуичи — один из мастеров, сейчас несущий знамя с вытканным на нем Белым Тигром в облачном круге. Процессия, возглавляемая ими, двинулась по неширокой, но вымощенной каменными плитами дорожке наверх, к одному из отрогов гор Гусу, на склоне которого и притаилось святилище.       Оно, в отличии от большинства построек Гусу, было каменным. И по-настоящему древним. Даже не так — оно было высечено в теле скалы, неясно даже — руками людей или природой, и лишь облагорожено. Его, со времён постройки, не переделывали, лишь слегка подновляли деревянные стропила и козырёк у входа. Его даже война не затронула — Вэнь не было нужды лезть в горы…       А строил святилище то ли сам Лань Ань, то ли основатель вовсе пришёл, когда святилище уже стояло, и лишь подновил его. Учитывая монашеские корни основателя — вполне возможно.       Сичэнь одним из первых увидел выныривающую из-за поворота тропинки резную тигриную голову, венчающую конёк вместо традиционного дракона. Лань Шуичи остановился у входа и торжественно установил знамя в крепления, специально для того предназначенные. Музыканты смолкли, и только голос ветра и робкое пение потревоженных птиц нарушали торжественную тишину.       — Сегодня, в пятый день байлу, мы приветствуем Покровителя Запада, Великого Бай-Ху, да пребудет с нами его благословение! — возвысив голос, провозгласил Сичэнь, чувствуя себя как-то странно, словно его спину буравил равнодушный, но неотступный взгляд из распахнутых дверей. Повернувшись, он наткнулся на золотистые топазовые блики в глазах статуи и под этим взглядом медленно опустился на колени, отчего-то подумав, что просто поклона не достаточно, чтобы загладить вину долгое время не приходивших в святилище заклинателей клана.       За спиной зашелестели одежды других глав, то ли разделивших его чувство, то ли просто последовавших стадному инстинкту.       Завершив Ци Шоу, Сичэнь поднялся и переступил порог. Духовной силой зажег сразу все свечи и взял из рук дяди большие благовонные палочки, поджигая их так же, без огня, только своей ци. Установил в чаше на алтаре и уперся взглядом в поблескивающий белой, словно первый снег, сталью лежащий там же клинок. Тот был выкован в форме тигриного клыка, и острым у него была только вершина. Нанести себе рану таким должно было быть весьма и весьма болезненно, ведь клинок не разрежет, а разорвет плоть. Но это был его долг.       На алтарь закапала кровь из рассечённой ладони. Сичэнь сжал зубы, чтобы не морщиться — ощущения были примерно как от укуса лютого мертвеца, разве что яд и тёмная ци в рану не попали. Закрыл глаза, вознося краткую хвалу, и отложил нож.       Следом легли свитки. Отстранённо Сичэнь подумал, что стоит на следующий год заранее озадачить адептов их написанием, а не как в этот раз… Несмотря на кровопотерю и боль, его щеки покрылись румянцем, стоило только вынуть из цянькуня три толстеньких книги в обложках, точь-в-точь напоминающих даосские трактаты, и даже названия их не несли и толики фривольности. Но под этими скучными обложками скрывалась самая разнузданная порнография, на его взгляд, которую только можно было вообразить. Это были его личные сборники, до сего дня хранившиеся в тайнике. Он купил их за полгода до свадьбы и изучал все то время, что провел в уединении, как полагалось по ритуалам Лань.       Дядя, скользнув взглядом по книгам, чуть заметно приподнял бровь, но Сичэнь ничего не ответил даже мимолетной гримасой. Развернувшись боком к алтарю, он снова возвысил голос, приглашая глав орденов войти и принести жертвы, если таковые у них есть. К его удивлению, вперед шагнули Не Минцзюэ, Хуайсан и все четверо даочжанов-байсюнди.       Побратим, не колеблясь ни мгновения, полоснул себя по ладони и пролил кровь на алтарь, Сан-ди вынул из рукава точно такую же книжицу и очень лукаво посмотрел в глаза еще более смущенному Сичэню. Не Ванбэй и его братья возложили новенький свиток, и почерк на нем принадлежал явно Ванцзи, а следом легла стопка разноцветных — желтых, алых и черных — талисманов, и Сичэнь дорого бы дал, чтобы сперва ознакомиться с ними.       Кроме них, больше никто из глав ничего не припас, но благовония зажгли все, так что под сводами пещеры вскоре заклубилось облако ароматного дыма. На этом принесение жертв было закончено, и Сичэнь с Лань Цижэнем последними покинули святилище, закрыв двери.       Далее предстоял совет, и Сичэню совсем не помешала бы мудрая поддержка дяди, но он и сам уже видел, что тот едва удерживается от хромоты. И ничуть не удивился, когда Вэнь Нин, отделившись от своих собратьев, с поклоном предложил дяде поддержку и уже внизу повел его не в чжэнфан, на совет, а в его личные покои.       Глубоко вдохнув, Сичэнь прошел на свое место, дождался тишины и объявил совет открытым.