Гусу. Кто первым бросит камень
21 февраля 2022 г. в 12:00
— Если мы не хотим столкнуться с делегацией из Юньмэна, стоит поторопиться, — заметил Ванцзи, глядя в сторону лестницы.
— Ты останешься встретить иму? — спросил Ванбэй Яна, поглубже зарывшегося лицом в его плечо.
— Д-да... Да, я должен.
— Помни, ты не один больше. И не переживай, все будет хорошо.
— Я и не...
— А-Ян, все будет хорошо. Встретимся уже в зале Совета.
Было довольно тяжело отпустить так нехотя разжимавшего руки юношу, сердце словно не на месте билось, а трепыхалось от горла в живот. Сколько бы лет он ни прожил в Пристани Лотоса, оказалось, что Цзян Яньли он совершенно не знает. Знал ли ее вообще хоть кто-то — настоящую? Как говорить с ней? Одно он знал точно — никаких уступок. Меж ними больше ничего нет.
К ним подошли адепты Гусу Лань, предлагая следовать в гостевые павильоны, где можно освежиться и отдохнуть перед приветственным пиром. Ванцзи, кажется, вообще не узнавали, впрочем, адепты были молоденькими, лет по четырнадцати-пятнадцати, так что вряд ли могли знать его в лицо до «ухода в уединение». Что не мешало Ванбэю тихонько посмеиваться: стражи на вратах Ванцзи тоже не узнали, а они были ощутимо постарше.
— А ведь здесь есть моя цзиньши, — задумчиво сказал Ванцзи, поглядывая в сторону нужной тропы.
— Предлагаешь заглянуть туда? Думаю, твой сюнчжан оставил её в неприкосновенности.
Переглянувшись, словно задумавшие шалость подростки, они прыснули разом.
— Чуть позже, хорошо? Вечером.
Ванбэй кивнул, и они все же прошли следом за адептами и младшими к яши. Довольно большой павильон на пять комнат и примыкающую к нему купальню был отведен им явно не просто так: глава Лань не хотел привлекать внимание к тому, что из всех этих комнат занята будет хорошо если пара, и то если Ванцзи не переберется в свои покои вместе с возлюбленным спутником. Но хотя бы вид сделать было нужно, и они поочередно заглянули во все комнаты, чтобы после собраться в центральной.
— Освежиться в самом деле стоит. А-Нин, А-Чэнь, ступайте первыми. Я позабочусь о чистых одеяниях, — приказал Ванбэй. — До приветственного пира у нас шичэнь, так что особо не плещитесь, хорошо?
Младшие, слегка краснея, пообещали, что долго занимать купальню не станут, и улепетнули. Ванбэй знал, что до самого сладкого они пока еще не дошли, но куда им торопиться? Познавать друг друга никогда не поздно. А о том, как сделать хорошо обоим и не причинить боли партнеру, Ванбэй их уже аккуратно просветил. Искренне опасался, что сгорят или кровью из носа изойдут, так краснели, ахаха! Но слушали внимательно. А большего ему и не нужно было.
Приготовив для них и для себя чистые одежды, дождались своей очереди на купальню, привели себя в порядок — вот и время прошло. Усилием воли Ванбэй подавил поднимающуюся панику: не время было для слабости, наоборот, сейчас ему нужно было собрать всю свою силу и волю, чтобы не вспоминать тот первый и последний в его прошлой жизни Большой Совет. Пусть Юншэн Буджичу никак не похож на Цзиньлин Тай, но вряд ли атмосфера в зале будет хоть на каплю отличаться. Хотя он и был-то только на одном, не считая военных советов, но даже там было примерно одинаково.
— А-Ин? — Ванцзи обнял его, прижимая к груди так крепко, как было возможно, чтоб он смог выдохнуть весь воздух и после снова вдохнуть.
— Все... не хорошо, но я справлюсь.
— Мы рядом, помни об этом.
— Всегда помню. Пора?
Чувство времени не подвело Ванбэя и в этот раз: в двери яши постучали, и тот же молоденький адепт, что проводил их сюда, пригласил следовать за ним в чжэнфан, в зал Совета. Ванцзи мог бы и сам их провести, но пока его не опознали, незачем было светить своими знаниями.
Гул множества голосов доносился сквозь распахнутые створки многочисленных дверей, выводивших на террасу, опоясывающую чжэнфан со всех сторон. Следуя за юношей, они взошли по ступеням, прошли сквозь тан-у и вошли в зал.
— Добро пожаловать, даочжаны, — им навстречу шагнул сам глава Лань, а голоса вокруг начали стихать, головы — поворачиваться к ним. Любопытные взгляды так и липли к телу, и не нужны были глаза, чтобы это заметить. Ванбэй остался верен себе и ленту на глаза снова повязал. И если его не узнавали, то Ванцзи все-таки узнали, по толпе прокатился шепот, в котором все яснее звучало его имя и удивление: Лань Ванцзи вышел из затвора? Лань Ванцзи снял лобную ленту? Лань Ванцзи вышел из клана, раз не надел клановые одежды?
— Господа главы, позвольте этому представить наших уважаемых гостей, — шепот перекрыл звучный голос Лань Сичэня. — Братство Уминшань и его глава, Не Ванбэй.
Он учтиво поклонился, перехватив меч перед грудью.
— Этот Не приветствует высокое собрание.
— Не?
— Он сказал — Не?
— Не Ванбэй в самом деле член моего клана, — прогудел Минцзюэ, по голосу было ясно — ухмыляется.
— Глава, — Ванбэй поклонился и ему, безошибочно отыскав по могучей ци.
— Чжэньши, прошу за мной, — Сичэнь пошел впереди, к четырем столикам, никем не занятым, рядом с местами, предназначенными для Великих кланов.
И обращение, и то, куда посадили гостей, вызвали целую волну пересудов, но так как сам глава принимающей стороны, после того как устроил их, отправился к своему месту, все вынужденно расселись и замолчали.
Ванбэй не вслушивался в приветственную речь главы Лань, его ци целенаправленно искала и нашла, наконец, главу Цзян. И это узнавание: изломанность, искореженность, прячущаяся под зыбкой иллюзией благополучия — да как они не видят?! зрячие, сильные, полные ци! — едва не заставила его вскрикнуть от омерзения. О, он хорошо помнил, о чем молил все высшие сущности, умирая в каземате Пристани Лотоса. Наивный ребенок, он был уверен, что они чисты, как лотосы, которых не касается мирская грязь. Может быть, родись дети Цзян Фэнмяня от кого угодно другого, так бы и было — покровитель Ляньхуа об этом бы позаботился, но вместе с Юй Цзыюань в род вошло проклятье, оказавшееся не по зубам даже старому дракону, тем более что и сам он не был из когорты Небесных Зверей, а настоящего Хранителя Севера — Черного государя Сюаньу — уже давно не почитали и не приносили ему жертв. Всего лишь один из лунов-хранителей, что он мог сделать? То, что сделал сейчас, судя по тому, что видела ци Ванбэя: сдержал развитие проклятья, возможно, смягчил всплески агрессии. Но Цзян Яньли носила на пальце Цзыдянь, и уснувшим кольцо-кнут не выглядело.
— Поднимем чаши за благополучие и процветание Цзянху, — завершил свою речь глава Лань, и Ванбэй с трудом подавил желание громко и очень скептически хмыкнуть, но тоже взял в руку крохотную нефритовую чарку с каким-то легким местным вином, но не «Улыбкой Императора».
Стол был накрыт заранее и, конечно же, не гусуланьским пресным рисом и горько-травяным супом-отваром, а достаточно изысканно, чтобы удовлетворить любой вкус. Так что они отдали должное пище, прислушиваясь: никто даже не думал соблюдать правила принимающего ордена, гости переговаривались, едва ли не вслух обсуждая друг друга, новые лица и старые и новые сплетни. Говорили и о них, Братство Уминшань за два месяца успело оказаться на слуху: они с младшими уничтожили целое гнездо даолао в окрестностях Линчуань, усмирили и упокоили около сотни лютых и ходячих мертвецов, привели к покорности и соблюдению древнего договора хулицзин, решившую, что с исчезновением клана Вэнь ничего соблюдать не нужно. Вэнь Нин наглядно показал, как она ошибается. Люди в деревнях и городах близ границ Шеньси именовали их «байсюнди», его же и вовсе зачастую называли Бай-гэ или Ванбэй-бай-гэ, так что понять, что Братство Уминшань и байсюнди — это они и есть, не составило труда. Именно такой славы он и хотел: по делам их.
Прислушиваясь к чужим разговорам, он вычленял главное: главы кланов пока не пришли к единому мнению, кем их считать. Саньжэнь они не были просто потому, что саньжэнь обычно одиночки, они же постоянно путешествовали вчетвером. Назвать их шэнжэнь тоже было нельзя — за свою работу они не гнушались брать достойную плату, шэнжэнь же обычно бессребреники и если что-то принимают — то лишь пищу и кров, не более. Называться орденом они не стали сами, потому что у ордена должен быть устав, правила, резиденция, да много что еще, чего у них не было и быть не могло. Именоваться «братством» предложил Синчэнь, а название Уминшань было взято в честь обители Баошань-шеньсянь. Такие вот странные, ни на кого не похожие заклинатели, неудивительно, что кости им мыли все, кому не лень. Но были и другие темы, и он вслушивался, почти заставляя себя подцеплять палочками хоть что-то — для вида, все внимание было направлено на то, чтобы не упускать ни слова из чужих речей.
Засушливое лето в Хубэе? С каких это пор в Озерном краю лотосы цветут на потрескавшейся сухой грязи? Размыло поля на равнинной части Хэбэя? Сходят сели? Затапливает шахты? Падеж скота и рыба уходит от берегов? Хотелось встать, наорать на всех этих идиотов: а что вы хотите — забыв о Круге, о принесении жертв, о том, что эти ваши сборища были изначально не затем, чтоб чесать языками, а чтобы почтить Небесных Покровителей, поддержать равновесие стихий. Что строго в отведенное время, рассчитывавшееся астрологами, на алтари ложились бескровные или кровавые жертвы, а после лучшие из лучших — стрелки, мечники, конники, борцы — выходили на состязания, и вовсе не для удовлетворения своего, людского тщеславия, а чтобы потешить наблюдающих за ними предков и Покровителей!
Конечно, многое забывается, память истаивает, как свеча в пламени, в горниле человеческих страстей, но он ни за что бы не поверил, что в библиотеке Гусу Лань, пусть и несколько прореженной во время налета Вэнь, не сохранилось никаких записей о том, что еще полсотни лет назад знали не только главы Великих орденов, но и крестьяне в самой захудалой деревушке! Что случилось с памятью тех, кто обязан был поддерживать баланс энергий, чтобы катаклизмы обходили стороной земли Цзянху, благословленные самими небожителями?
Ванбэй очень внимательно слушал Баошань-шицзунь, а она не скупилась на знания. Даже, казалось, была рада тому, что он выспрашивал как можно больше подробностей. Неужели, в самом деле хотела, чтобы он возложил на себя эту неблагодарную миссию по спасению тех, кто после с легкостью отвернется от него? Едва сдержался, чтобы не фыркнуть, выпил залпом чарку, наполненную почти до краев, и тут же устыдился, уловив едва слышное: «Ванбэй?»
— Сил моих нет слушать этот пустопорожний треп, — так же тихо ответил. — В том, что творится в Цзянху, виновны сами, но лишь бы спихнуть на кого-то!
Как же его бесило это — эта привычка заклинателей перекладывать ответственность! Он искренне не понимал: почему люди, самими небожителями назначенные следить за порядком и устранять хаос, настолько зашорились, закоснели, возомнили себя выше богов, забыли о старых порядках. Тут совсем не удивительны будут и братоубийственные войны, и бунты крестьян, и наводнившие Цзянху разбойники, не дающие спокойно проехать ни единому каравану. Что уж говорить о тварях, для которых такое количество энергии ненависти, какое затапливает Цзянху сейчас — пир и оргия одновременно.
Он знал, где в Юншэн Буджичу находится старое святилище Бай-Ху, знал, что именно этому Небесному Зверю угодны жертвы бескровные, возвышающие дух: ему приносили собственноручно написанные свитки с каллиграфией, картины, поэтические сборники и — можно было смеяться — порнографию. Но так же преподносили и оружие, а принося клятвы — проливали на алтарь свою кровь и — иногда — семя. Двойственность символа и Покровителя вполне отражал его клан, в котором под маской благочестия и гуманности таились равнодушие и жестокость в отношении личности.
Размышляя, он пропустил начало чьего-то велеречивого тоста, но вот свое старое имя и предположение, что именно Ушансе-цзунь тринадцать лет назад проклял Цзянху, уловил. Вскинув голову, он послушал повисшую над собранием идиотов тишину, в которой потрескивал на пальце главы Цзян Цзыдянь, неторопливо поднялся, привлекая к себе внимание мерными хлопками.
— Говорите, Ушансе-цзунь? Проклял? Тот мир, ради благополучия которого он отдал все, что имел? Человек, который потерял золотое ядро в самом начале войны, прошел через пытки и смог обрести контроль над Темной ци, который бросал в бой мертвых, чтобы остались целы живые? Именно этот человек — Вэй Усянь, первый ученик ордена Юньмэн Цзян? Душа которого просила у вас покоя? А не вы ли сами виновны во всем, что творится? Не вы ли забыли о приношении жертв Большого Круга, о ежегодном чествовании Покровителей, о том, кому посвящены юношеские состязания и что их должно проводить пять раз в год? Не вы ли, уничтожив опору Юга, не дали Огненному Фениксу Чжу Цяо преемника, даже не стали искать клан, в котором есть предрасположенность к Огню. Конечно, зачем? Впускать кого-то в поредевшие ряды Великих и делиться властью? О равновесии стихий вы уже позабыли, занятые лишь своими человеческими дрязгами. Нынче же и вовсе Небесных Столпов осталось два из пяти, и мне неведомо, исполняют ли уважаемые хозяева Юншен Буджичу полагающиеся по завету предков ритуалы, будут ли принесены в жертву Бай-Ху бесценные каллиграфические свитки или сам глава Лань окропит его алтарь своей кровью, и будет ли Большая охота на Цзюаньшань посвящена Хранителю Запада. Но в Буцзинши чтят Великого Цин-Луна, как и покровителя Цинхэ — Таотэ. Что же до остальных Великих орденов — мне неизвестно.
Опустившись в полной тишине на свое место, он внешне невозмутимо, но внутренне злясь на собственную несдержанность, уделил внимание своей чарке, снова наполненной вином. А потом по ушам ударил шквал голосов, заставив поморщиться и мимолетно коснуться виска кончиками пальцев.
— Ванбэй?
— Чжэньши? — обеспокоенно, на два голоса.
— Слишком громко, — пожаловался он, заставив себя улыбнуться.
Камешек был брошен, и это было все, что он мог и хотел сделать.
Ванбэй чувствовал на себе десятки взглядов, но невозмутимо кривил уголки губ в улыбке и крутил в пальцах палочки. Больше он ничего не собирался говорить или делать на этом пиру. Вот после... После его ждал очень тяжелый разговор с непредсказуемым результатом. Взгляд Цзян Яньли он тоже чувствовал — и был он похож на касание зазубренного ржавого ножа, пока еще не рвущее кожу, но... Он не боялся. Он просто отчаянно не хотел мараться в грязной воде давно заболотившегося озера.