Я вижу солнце

      Сердце хотело лететь, но он согласился идти, дать младшим и любимому, да и себе тоже, время врасти в этот мир заново, принять его. И потому они шли пешком, измеряя пыльные колеи начала лета шагами, не торопясь, но и не медля. За день таким темпом отмахали изрядно ли, обгоняя по обочинам повозки и пеших, уступая путь конным и экипажам.       — Дальше Цзяхань, но мы не доберемся до города к ночи, а потом закроют врата, — сказал Вэй Ин и был, конечно, прав. Но здесь, в предгорьях, было и без крова довольно мест, где провести ночь, особенно, если она — летняя, а с собой у них есть все, что требуется для обустройства лагеря.       Отыскать полянку неподалеку от крохотного озерца, спрятанного в ивах и тростниках, нарубить этого тростника на лежанки — двух будет довольно, развести костер и наложить печать от гнуса. И вот уже побулькивает в котелке похлебка из сушеного мяса, проса и кореньев, греется в угольях чайничек, тот самый, чуть кособокий — подарок Су Мэймэй, а в пальцах Ванбэя пляшет и крутится флейта. Но так и не касается губ.       — Выходи. Чэнмэй, голодное урчание твоего живота слышу не только я.       Ванцзи изумленно вскинул голову: у него был не настолько острый слух, впрочем, годы без зрения подарили Вэй Ину эту особенность. И любимый оказался прав: из зашелестевших кустов бочком, опустив голову, выбрался тот самый юный адепт Цзян.       — Я... Простите, даочжаны, — плюхнулся на колени и вскрикнул, напоровшись прямиком на острый камешек.       — Ты, ты. Как тебя называли? Бедствие? — усмехнулся Вэй Ин, в одно движение оказываясь рядом и поднимая.       — Конфетное! — с отзвуком какой-то даже гордости отозвался юноша.       Вэй Ин рассмеялся, кивнул:       — Братец Цюнлинь, поделись с молодым господином миской. Присаживайся к костру, Цзян Чэнмэй, раздели с нами трапезу.       — Да просто Чэнмэй, даочжан. Не мне нос задирать, ну?       Ванцзи смотрел, как Вэй Ин протягивает руку и треплет высоко затянутый алой лентой хвост, и испытывал странное ощущение, что видит его младшего брата... или самого Вэй Ина, каким тот мог бы стать, повернись его звезды иначе. Несомненно, и сам Вэй Ин видел поразительное сходство между собой и этим юношей. Переодень его в черно-красное, дай в руки проклятую флейту... Нет! Не будет этого. Никогда не будет. Он сам поговорит с братом, чтоб каким угодно способом забрал у главы Цзян Чэньцин. Такой инструмент должен быть скрыт от мира или и вовсе уничтожен.       Дождавшись, пока все поедят, пока будет отмыт котелок, нарублена еще охапка тростника для незванного гостя и заварен чай, Вэй Ин ткнул юного нахала в грудь торцом Хосиюэ и приказал:       — Кайся, Чэнмэй. Почему отправился следом, а не домой?       Тот опустил голову и принялся теребить прядку, выбившуюся из хвоста. Молчал, только губы покусывал, но было заметно, что ничего не скажет — нечего ему сказать, а те слова, что есть, лучше никогда не выпускать изо рта.       — Хорошо, я понял, домой возвращаться ты не желаешь. Что же мне делать с тобой, А-Мэй?       — Лучше А-Ян, даочжан, — нахал вскинул голову и улыбнулся бесшабашно, чуточку зло и совсем-совсем по-детски, показывая острые клычки, выдающиеся из ровного ряда зубов.       — А-Ян. Что ж, А-Ян, у меня есть два выхода: привязать тебя к дереву потолще в чаще поглубже...       Юнец немного спал с лица, все еще улыбаясь, вернее, теперь почти скалясь. Ванцзи знал, отчего так: взгляд серых глаз потерял мягкость и тепло озерного тумана, превратившись в острую сталь. И сталь эта упиралась в горло. Вэй Ин не шутил, хоть губы его и улыбались.       — Или взять с собой. Но тогда, боюсь, тебе придется принести один очень строгий обет.       Ванцзи нарушил повисшее молчание, тронул любимого за плечо:       — Зачем, Ванбэй?       — Просто так мальчишка не отвяжется, убивать я не хочу — я навоевался еще тогда.       — Если ты расскажешь, это будет месть.       — Если я не расскажу, а он последует за нами до самого Цинхэ, то правда все равно откроется. Месть мне не нужна, мне ничего от Цзян не нужно.       «Но мальчишку ты хочешь забрать», — взяв его за руку, быстрыми росчерками начертал на ладони Ванцзи. Вэй Ин помедлил и кивнул. «Почему?»       — Потому же, почему не отпустил А-Чэня десять лет назад.       «Чтобы уберечь», — перевел для себя Ванцзи и кивнул.       — А-Ян, тебе лучше согласиться на обет и выслушать брата Ванбэя. И тогда только решать, последуешь ты за нами или вернешься домой.       

***

      Чэнмэй не был совершенно бесстрашным — он же не идиот! Он знал, что такое страх. Но такой ужас он испытал только однажды, когда увидел Повелителя Мертвецов и его орду нежити. Второй раз был сегодня, прямо сейчас. Ужас смотрел на него из светлых серых глаз, улыбался ему мягкой улыбкой матерого убийцы. Ужас и тайна, такая притягательная, что он, как завороженный, сказал «Да» и позволил наложить на себя печать обета хранить в тайне все, что он сейчас услышит.       Даочжан Ванбэй устроился у костра, откинувшись спиной на грудь своего спутника (воспринять как-то двусмысленно услышанные вчера стоны из чужой комнаты было невозможно), снова покрутил в руке флейту и просто, буднично как-то сказал такое, от чего у Яна подкосились бы колени, если бы он стоял:       — Тринадцать лет назад меня называли Вэй Усянь, Повелитель Мертвецов. В начале войны я добровольно отдал свое золотое ядро Цзян Ваньиню, моему кровному брату, который потерял его по вине Вэнь Чжулю. Он был наследником клана, точнее, тогда уже — его главой, и ему было нужнее. Операцию по пересадке ядра провела Вэнь Цин.       — В-вэнь Цин? Цзучишоу? Госпожа Не? — пробормотал Ян, понял, что прервал даочжана и стушевался, извиняясь еще тише.       — О? — удивленно приподнял брови даочжан.       — Сестра все-таки нашла свое счастье! — выпалил почему-то засиявший даочжан помладше, с цепкими зелеными глазами стрелка и повадками воина, не выпускавший из рук второго «младшего», который казался Яну немного не от мира сего.       Только позже до него дошло:       — Сестра?       — Я Вэнь Цюнлинь, — улыбнулся тот. — Младший брат Вэнь Цин.       Голова у Яна закружилась от обилия свалившейся на него информации, но он всегда думал быстро и умел взять себя в руки так же быстро.       — Тогда, полагаю, брат Ванцзи — это сам знаменитый Ханьгуан-цзюнь, Лань Ванцзи, ушедший в уединение Второй Нефрит клана Лань?       — Мгм. Верно, — скупо кивнул золотоглазый даочжан.       — Чтоб меня хулицзин вые... Ой, ну, я, в общем, прошу прощения!       Ян закрыл лицо руками и подышал. Что он мелет, боги? Никогда еще так стыдно за свой язык без узды не было. Да вообще никогда не было, но сейчас почему-то стало.       — Ванцзи, помоги нашему гостю слушать, не перебивая, — с пакостной усмешкой сказал Вэй Усянь.       — Мгм.       Губы словно склеились, Ян возмущенно замычал и сник под понимающими ухмылками младших, строгим взглядом Лань Ванцзи и удовлетворенным — Вэй Усяня.       — С твоего позволения, я продолжу.       Ян состроил самое жалобное выражение лица, но, видимо, жажду мести в глазах погасить не смог, ему никто не поверил. Пришлось терпеть знаменитое ланьское заклятье молчания.       — После операции я должен был встретить Цзян Ваньиня в городке неподалеку, но попал в плен к Вэнь Чао. И был сброшен с высоты полета на мече на Луаньцзан. Там бы и умер, если бы не сумел овладеть темной ци. Точнее, сперва она хотела меня подчинить, но я успел первым. Три месяца я изучал ее и учился поднимать мертвецов и управлять ими. А еще — создавал Стигийскую тигриную печать. Что было на войне — я вчера рассказал. В Безночном Городе я сбросил Печать в вулкан, спрятал Чэньцин под сковывающие талисманы и пытался очистить свое тело от пропитавшей его темной ци. А после войны мы с главой Цзян и твоей матушкой вернулись в Пристань Лотоса. К тому времени мне почти удалось закончить очищение, но я не учел одного: тьма не исцеляет. Все мои раны, которые она закрывала, снова открылись. Несколько недель я провел в лазарете, едва живой, но все-таки смог встать на ноги. Как оказалось, меня лечили по приказу главы только затем, что ему нужна была надежная страшилка: клан Цзян и орден Юньмэн Цзян были в крайне незавидном положении. Любой мог напасть и уничтожить снова то, что с таким трудом восстанавливалось. Я отказался. Мне хотелось жить, а не умирать под воздействием темнейшего артефакта. Эгоистично? Да. Но я был готов уйти из ордена, а в клан за двадцать лет я так и не был принят. Глава Цзян... заставил меня изображать Повелителя Мертвецов силой.       Ян почувствовал, что за последней короткой фразой крылась бездна. Ему хотелось, безумно хотелось знать подробности, но в то же время что-то внутри сжималось, как маленький ребенок, накрывало голову руками и кричало «Не надо!». Он задрожал, обнимая себя, словно уговаривая того, внутреннего кроху-Яна не бояться.       — Без золотого ядра я не мог понять, что у него начинается искажение ци. Оно прогрессировало, Цзян Ваньинь терял над собой контроль. После Совета в Ланьлине, рассердившись на то, что я плохо играл свою роль, он ослепил меня и забил Цзыдянем до смерти. Почти забил. Меня спасли разведчики Не и Лань, посланные моими друзьями проследить — их всех насторожил мой вид на Совете. Только благодаря им, помощи главы Лань и главы Не, его наследника и Цзучишоу, Цюнлиня и Ванцзи, и еще многих людей я смог выжить, вернуть себе золотое ядро и зрение. Но эти тринадцать лет я действительно провел вдали от мира цзянху и ничего не знаю о том, что случилось. Я не хочу возвращаться в Юньмэн — все связи, даже кровные, были оборваны с моей смертью. Мне не нужна месть, не нужны извинения. И я больше не ношу имя, данное мне Цзян Фэнмянем. Сейчас меня зовут Ванбэй, и по крови я Не. Ванцзи, сними заклятье. Пусть спрашивает.       Ян пошевелил разлепившимися губами, покусал нижнюю, но слова не шли на ум. Он вообще не знал, как реагировать. Теперь, после всего услышанного — еще больше не знал, если такое было возможно. Потому что он бы, на месте даочжана, не темную ци из его тела изгонял, а убил бы еще вчера в трактире. Или схватил и передал на суд Совета кланов. И вышла бы отличная месть! Как можно было простить все это и отказаться от мести? Но... матушке? Ведь это была бы месть его матушке? Цзян Яньли!       Он обхватил голову руками и замычал, не понимая, что же ему теперь делать. Что ему делать с услышанным и... самим собой?       Что ему теперь делать?