Я вижу солнце

      Чэньмо не отмечал дат и течение времени видел лишь по тому, насколько закрылась та или иная рана на теле его возлюбленного. О том, что миновал год с того дня, как он открыл глаза в обители, ему сообщил братец Синчэнь. Как и о том, что Баошань-шеньсянь позволила ему написать короткое письмо, одно для всех — и для его брата, и для кровных родичей Вэй Ина. Рука дрожала, и почерк вышел далеко не безупречным, а слова и вовсе не шли на ум. Все, что он сумел из себя выжать — это заверение в добром своем здравии и немногим более пространное описание улучшений, что произошли с Вэй Ином. Приписал для Цин-цзе, что и с ее братом все хорошо, пусть не волнуется — он нашел себе друзей, тренируется и учится целительству. В итоге вышло так, что о Вэнь Нине он написал больше, чем о себе и Усяне. Но переписывать было некогда: Синчэнь выразительно мялся у входа в учебный класс и протянутый ему свиток выхватил из рук, мигом умчавшись наружу. О том, чтобы получить ответ, Чэньмо даже не заикался.       Второй год пролетел для него еще незаметнее.       Он настолько втянулся в рутину, привык к распорядку, к незнакомой пище, к чужим лицам, что ему стало казаться: это прошлая жизнь была сном. Единственным, что доказывало реальность этого «сна», был Вэй Ин и его раны. Увы, даже через два года его тело все еще хранило одну, но самую ужасную рану: незаживающий, истекающий сукровицей, а иногда и кровящий глубокий ожог поперек лица. Так как часть его пришлась на переносицу, и рана мешала дышать, Баошань-шеньсянь потратила много времени на то, чтобы восстановить ткани и хрящи, нарастить кожу. Чэньмо казалось — форма носа слегка изменилась, но разве это было важно? Важно было то, что Вэй Ин мог дышать и не задыхаться при этом кровью и ошметками тканей, перекрывающих дыхательные пути.       Но остались выжженные глазницы, касаться которых шицзунь Баошань запретила категорически. Хотя сама же сетовала, что после пробуждения эти раны будут доставлять Вэй Ину изрядные страдания, ведь, в отличие от обычных ожогов, когда чувствительность падает, здесь все так, как было в первый момент после удара. Так сильна была ненависть ударившего, таково было его желание, и начать исцеление именно глаз станет возможно только тогда, когда Вэй Ин восстановит свое золотое ядро и самостоятельно справится с ци ненависти, пропитавшей раны.       

***

      Несмотря на то, что жизнь в обители была совершенна и безмятежна, давая возможность постигать Дао во всем его многообразии и нюансах, не заботясь о мирском более, чем то требуется, некоторые воспитанники все же выбирали добровольный уход. На третий год от появления здесь новичка и двух гостей сразу два воспитанника уведомили шицзунь об уходе. Это были взрослые, давно уже достигшие совершеннолетия и перешагнувшие его мужчина и женщина. Одним из запретов в обители были браки между воспитанниками и чувства, более глубокие нежели братская привязанность. Эти же двое давно любили друг друга, безуспешно пытались отрешиться от чувства, но оно прошло проверку временем и запретами. Отговаривать влюбленных Баошань-шеньсянь не стала, наоборот, благословила и пожелала счастья, одарив на дорогу внушительным кошелем и без единого слова возражения отдав им духовное оружие, которое получали все ее воспитанники из ее рук лично. И это были далеко не средней руки мечи!       Хотя шицзунь и говорила, что высшей добродетелью ее воспитанника будет достижение бессмертия, Луянь и Кухэю она сказала иное:       — Бессмертие бывает разным, и даже если вы останетесь простыми смертными, все равно обретете его, продолжаясь в потомках, в том, чему научите их, какие идеалы привьете.       И Луянь, и Кухэй своих родных не знали и не помнили, попав в обитель один — слишком сильно израненным, а вторая — совсем еще крохой. Но оба решили принять фамилию в честь шицзунь — Бао. А три поклона совершить в ближайшем же храме, на который только повезет наткнуться.       С ними Чэньмо отправил второе письмо - заранее написанное, а потому более продуманное и полное. Ничего конкретного о быте обители и ее воспитанниках - на это он не имел права, но о себе, о том, чему научился, о Вэй Ине и его постепенном выздоровлении, о Вэнь Нине и его успехах в обучении. Он был уверен, что брата и остальных порадует хоть такая весточка.       Вернуться на гору было нельзя, но у каждого воспитанника было право единожды попросить шицзунь о помощи без долгого моления на перекрестках, правда, за эту помощь требовалось расплатиться так, как и остальным смертным обитателям. Все воспитанники это знали, но это ничуть не мешало им живо интересоваться тем, как живет дольний мир. Баошань-шеньсянь была мудра, запретив Чэньмо говорить, а читать пространные ответы на сотни вопросов было куда дольше и не так интересно. Сама шицзунь рассказывала о дольнем мире мало, с неприкрытой горечью, и такие уроки как тот, что шел сейчас, были редкостью.              — Среди заклинателей дольнего мира бытует твердое убеждение, что золотое ядро можно развить лишь один раз в жизни, и если его потерять — это будет крах всего.       «А разве не так?» — чуть более экспрессивно, чем следовало, не следя за размахом жестов, поинтересовался Чэньмо, прежде подняв руку.       — Собственно, для дольнего мира это практически всегда верно, — кивнула шицзунь. — Но есть несколько условий, которые нужно соблюсти, чтобы стать исключением.       Ученики обратились в слух.       — Итак, требуются некоторые трудновыполнимые условия, чтобы снова взрастить в своем теле золотое ядро. Первое — это исправить все повреждения меридианов, что чаще всего случается при распаде золотого ядра вследствие перенапряжения сил, использовании запретных техник, отравлении ци ненависти. Сделать это, увы, не так просто, как кажется. Требуется помощь очень сильного и очень искусного целителя, и здесь наш раненый встретится с первой трудностью: высокомерием. Да, вы не ослышались. Целителей в цзянху немало, и выдающихся среди них отыскать можно. Вот только очень мало кто из них будет готов предоставить свои услуги калеке, который то ли будет еще заклинателем, то ли нет — но бесполезен уже сейчас.       Рука Чэньмо снова взвилась в воздух, но шицзунь лишь покачала головой:       — Я знаю, что ты хочешь сказать, дитя. И все же не торопись отрицать, подумай: так ли я не права?       Опустив руку, он задумался, не переставая слушать шицзунь.       — Допустим, Чэньмо прав, наш калека сумел отыскать целителя, и тот справился с задачей. Следующим, что должно сделать — отыскать место, что было бы полно чистой янской ци. И он сталкивается со вторым пороком: жадностью. Все эти места уже заняты, заняты теми, кто отыскал их первым, построил храм, основал свой клан. Вкупе с высокомерием бедняге отвечает жадность: уходи, мы не пустим никчемного человека в наш источник, к нашей скале, к нашему озеру, поляне... Есть у него лишь два пути: смириться с потерей или попытаться купить то, что ему так нужно. Однако даже если он отдаст все, что имеет — а много ли у калеки ценностей? — он столкнется с третьим пороком. И это — неверие. Чтобы восстановить ток ци, снова сконцентрировать ее в даньтяне, требуется недюжинная сила воли и вера в себя. Требуется много времени, много сил, решимость идти до конца. Годы могут уйти на то, чтобы в даньтяне вновь запульсировало слабое подобие золотого ядра, и еще годы на его укрепление тренировками и медитациями. Человек, обычный смертный человек слаб. В первую очередь — слаб духом, а редкостные герои, дух которых силен, при потере золотого ядра ломаются сильнее и скорее тех, кто был слаб изначально и осознавал свое несовершенство.       Чэньмо до хруста стиснул пальцы и зубы, сдерживая эмоции. Разумом он понимал правоту Баошань-шеньсянь, но душа противилась. Вэй Ин был силен. Он не сломался, даже потеряв все! Он сможет восстановиться, даже если для этого ему, Лань Ванцзи, придется взять меч и отвоевать для него один из тайных источников янской ци в Облачных Глубинах!       Шицзунь вдруг засмеялась, и глядела она при этом прямо на него.       — Нашему гостю не придется никуда уходить из обители. Он будет исцеляться на Солнечном пике, тренироваться с младшими, постепенно возвращая себе все утерянное. Тебе незачем волноваться, дитя. Несмотря ни на что, Вэй Усянь — мой тусунь. Цансэ я отпустила с горечью в сердце, но тем радостнее для меня, что ее неукротимый дух продолжился в ее сыне. Вот оно — то бессмертие, что доступно всем.       Чэньмо выскользнул из-за столика и встал на колени, поклонился, касаясь пола простертыми руками.       — В моей душе нет трех пороков, что закрыли бы путь к совершенствованию для того, кто достоин.