Я вижу солнце

      Вэнь Цин потеряла уже шестерых из своего маленького клана.       Четырех сильных, здоровых мужчин забрали надсмотрщики, никто не говорил ей, куда их уводят, но она знала и так: им выжгут золотое ядро, поставят проклятое тавро с пионом и продадут, как рабов, где-нибудь на побережье. Или отправят в серебряные рудники — там долго никто не выживает, люди нужны постоянно, а бывшие заклинатели покрепче простых людей, тем более крепче того сброда, что обычно попадает на каторгу и в рудничные штреки на цепь.       Двух женщин — Вэнь Яомин и Вэнь Лихань... Об их судьбе Вэнь Цин даже задумываться не хотела, надеясь на то, что обе успели принять яд до того, как над ними надругались. Если же нет — обе должны были найти способ покончить с собой, чтобы не терпеть унижения и боль.       Малыш А-Юань остался сиротой, и она поклялась, что сделает все возможное, чтобы он выжил и смог стать счастливым. Вэнь Цин готовила побег долго, кропотливо и тщательно, как делала все и всегда. Брат уведет подростков и дев, останутся только старики и она — глава клана, которой и придется отвечать за непокорность военнопленных. Хотя какие же они военнопленные? Их не схватили на поле боя, их пригнали сюда как скот, ворвавшись в их мирную деревню, когда война уже закончилась и Вэнь Цин надеялась, что сумела уберечь всех своих людей от смерти. Наивная!       Где-то у ворот зашумели, закричали, она различила свист мечей, направляемых заклинателями. Сердце оборвалось: побег был назначен на сегодняшнюю ночь, если что-то случилось, брат и младшие не смогут уйти! А не смогут сегодня — завтра, она слышала, их погонят как приманку для нечисти на Ночной охоте. Она не позволит, грудью встанет за своих. Пусть убивают — и кто станет лечить их после? Пусть подыхают от срамных болезней, которым все равно, будь ты заклинатель или человек, от язвенного поветрия, от когтей и зубов яо, которых в этой глуши больше чем людей!       Схватив на руки расхныкавшегося малыша, Цин жестом велела молодежи и женщинам убраться к стене полу-землянки, полу-барака, в котором они жили все вместе, старики вышли вперед, прикрывая их собой. Передавать А-Юаня куда-то назад было бесполезно — он не признавал ничьих рук, кроме ее. Сердце билось в горле, в животе трясся стылый кисель. Она почему-то не боялась ничуть на поле боя, хотя ее могли сотни раз убить или ранить так, что не уйти. Но там всегда оставался выбор. Здесь у них выбора не было.       Дырявые дощатые двери барака распахнулись, их целиком загородил огромный силуэт — смутно знакомый. Кажется, когда-то они встречались, но где именно — Цин не смогла припомнить, почти парализованная аурой бешенства, исходящей от этого человека. Казалось, их всех сейчас сомнет, вдавит в стену и превратит в кровавую кашу. Вэнь Цин отшагнула назад, вдохнула со всхлипом спертый воздух, пытаясь расправить плечи, прикрыть рукавом ребенка. Против света она не могла понять, принадлежит этот человек к клану Не или Цзян. Что не Цзинь и не Лань, было очевидно: слишком темные одежды.       — Выходите, — прогрохотал отдаленным обвалом голос, и она, наконец, узнала его, мысленно, на краю сознания фыркнула: надо же, целый глава Не пожаловал. Неужто, тоже опустился до забавы с живыми приманками?       — Мои люди не станут добровольно наживкой для демонов, Не Минцзюэ! Можешь попробовать взять силой, если у тебя хватит совести!       Он все-таки вошел, примял высокий хвост, обвитый косами и едва вместившийся в серебряный гуань, об низкий потолок барака. Светло-карие, соколиные глаза смотрели прямо в ее глаза, хоть для этого ей пришлось запрокинуть голову.       — Смелая, погляди-ка.       — Не трусливей тебя!       — Знаю. Не бойся, Вэнь Цин, я пришел не для того, чтоб чинить разбой, как эти золотошкурые. Клан Не забирает тебя и твоих людей.       Цин подавилась словами, готовыми сорваться с языка. Ей... послышалось. Определенно послышалось!       Нет. Он действительно сделал это — забрал их! Забрал всех, даже Яомин и Лихань — живых, не обесчещенных! Вэнь Цин едва сдержала слезы, поняв, что дев ее клана собирались продать подороже, а потому берегли. У А-Юаня снова была матушка, и старики могли не бояться, что на ночной охоте их разорвут яо. Чем же она будет должна отплатить за столь щедрые дары жизни? Задать этот вопрос главе Не пока не получалось: их всех рассадили по телегам, сняв кандалы, и она наконец смогла обнять перепуганного до полусмерти брата, нашептывая ему успокаивающие сутры, утихомиривая его взбаламученный страхами разум.       — Все будет хорошо, А-Нин. Я очень на это надеюсь.       Только надежда им и оставалась, потому что Цин до сих пор не знала, какой яогуай укусил главу Не, что тот внезапно явился в этот лагерь и увез их всех. А он говорить не торопился, возвышался, как башня, на своем огромном жеребце во главе колонны, больше похожий на демона, чем на небожителя, но все равно — Бог Войны, не иначе.       Куда их везут, выяснилось уже достаточно скоро. В Нечистую Юдоль, всех, от мала до велика. Зачем — оставалось тайной еще несколько дней, воины Не не говорили с ее людьми, сам Не Минцзюэ тоже молчал, осведомляясь только пару раз в день о нуждах ее людей. Их достаточно хорошо кормили, притом, тем же, что ели сами, не позволяли себе грубости. Им дали одеяла, потому что чем дальше, тем холоднее становилось, и к пятому дню их пути на север, а потом на северо-восток дорога свернула в предгорья и запетляла по узким ущельям, прегражденным заставами, мимо многочисленных горных деревушек и пастбищ, потом превратилась в головокружительный серпантин, приведя, наконец в суровую каменистую долину, тремя гигантскими ступенями врезавшуюся меж горных вершин. На нижней ступени расположился Цинхэ, окруженный высокой стеной, а за ним, на последней ступени, высилась неприступная, мрачная даже в солнечный день, крепость Буцзинши.       Караван миновал город, не заходя в него, и вот уже над головой промелькнули своды врат, ощерившиеся острыми пиками решетки, и телеги выстроились рядком на огромном дворе, а воины спешивались, отдавая лошадей подоспевшим слугам и младшим адептам.       Вэнь Цин осторожно слезла с телеги, оправляя грязное, затрепанное ханьфу, потерявшее даже намеки на белый цвет. Алые языки пламени и солнце на подоле и рукавах поблекли, но все равно никто бы не обманулся: перед ними враг. Вэньская псина, достойная лишь унижения и смерти. Цин старательно выпрямила спину и развернула плечи, шагнула к Не Минцзюэ, отдающему приказы. Ни о чем спросить не успела — он сам обернулся к ней.       — Твоих людей сейчас отведут в казарму, ее специально освободили для вас, пока не придумаем, где поселить. Адепты покажут, где купальни, достанут чистую одежду и накормят. Располагайтесь. Ты, Цзучишоу, будешь нужна мне как можно скорее. Поторопись.       Она сглотнула и поклонилась, сложив руки в подобающе уважительном жесте.       Не такого она ждала. Но чего именно теперь ждать и бояться — не знала. И потому страх угас, сменившись пока еще слабым любопытством.              **              Принесенные ей одежды были, конечно же, не бело-алыми. Простое, слегка великоватое ей платье из серого шелка с зеленой и черной вышивкой, шерстяной чаошен, теплые вязаные носки и матерчатые черные люй, на удивление точно севшие по ноге вместе с носками. Вэнь Цин тщательно вычесала чисто отмытые волосы, заплела подобающую ее статусу прическу: как-никак она все еще была главой своего клана, вколола единственную ценность, что у нее осталась — деревянную шпильку с бело-зеленой нефритовой головкой в виде бутона розы, поправила все складки и пояс и вышла из-за тканой плотной занавеси, отделяющей отведенную ей каморку в казарме. Всего их было около трех десятков, таких отдельных комнатушек, так что почти все разместились семьями, и каждому нашлось место. Кроме деревянных топчанов, покрытых тонкими матрасами и немного кусачими одеялами из овечьей шерсти, в казарме больше ничего не было, зато к ней примыкала отдельная купальня, а в ней было вдоволь горячей воды: в неглубокий бассейн был выведен горячий источник, судя по легкому неприятному запаху, так хорошо ей знакомому. В купальню первой запустили ее и еще трех женщин, и Цин управилась первой, раз уж ее просили поторопиться.       Скорее, конечно, приказали, но она была не в том положении, чтоб спорить. Она вышла из казармы, отметив, что охраны не было. Впрочем, зачем охранять то, что и без того находится в самом сердце Буцзинши? Никто из Вэнь не выйдет отсюда незамеченным. Окликнула деловито шагающего куда-то юношу в форме адепта и попросила отвести себя к главе Не. И спустя фэнь уже шагала по мрачным, освещенным факелами коридорам крепости.       Любопытство покусывало все сильнее, и Цин, догадавшись, что нужны ее навыки целителя, гадала, кому же именно они понадобились. Потому ничуть не удивилась, когда ее привели в просторную, неожиданно хорошо освещенную лампами и зеркалами залу, где по стенам были расставлены стеллажи и шкафчики со всевозможным лекарским инструментом, банками и мешочками, в воздухе витал запах крови и трав, а посередине, на широком каменном, отполированном до блеска столе лежал тот, кому требовалась ее помощь.       Очень требовалась. Еще вчера, можно сказать.       Только вот Вэнь Цин замерла, касаясь его истончившегося запястья, не вслушиваясь в редкий пульс: глаза ее прикипели к клочку уцелевшей кожи под ключицей, испятнанной уже побелевшими линиями старого ожога в виде солнечного клейма, а потом метнулись к груди, отыскивая среди рваных ран от кнута аккуратный, ровный шрам от операции.       — В-вэй... Вэй Усянь? О, боги...