***
Весь вечер было гнетущее чувство того, что простым бокалом виски этот день не закончится. И Мари, к глубокому своему сожалению, привыкла чуйке своей верить. Все её называли в клане «ведьмой», потому что обычно, когда Сатсу говорила «нечисто что-то тут» — тут действительно было нечисто, и интуиция «молодого Скорпиона» редко подводила. И вроде встреча прошла хорошо: партнеры сдались и подписали контракт о передаче некоторого «важного» имущества. И сейчас она сидит в лучшем клубе друга, который разливал отменный виски, но в душе погано так, будто кошки царапают, и с каждым разом порезы становятся всё глубже. Дым косяка, обволакивающий запахом расслабления и утопавший в красных волосах, не приносил ничего успокаивающего. Музыка только ударяла по мозгам, доводя до тошноты. «Железное» колено ещё начало ломить. Не конец дня, а адское месиво из всех самых противных ощущений. Врач говорил что-то про эмоциональное истощение, но Мари думала о том, что она конкретно подзаебалась. Неделя какая-то бешенная, и пару стаканчиков крепкого могли бы помочь расслабиться перед выходными, но ничего не выходит. Горящие щеки в итоге обдувает холодный ветер. Ей бы спрятаться сейчас в одном из спальных районов, чтобы не слышать шум ночного веселья, потому что от этого всего она уже устала. Была бы возможность, Сатсу бы позвонила пилоту и отправилась на острова, чтобы просто вдохнуть солоноватый бриз. Но мелкие кланы разбушевались и сыпят угрозами, как пеплом от сигарет. А пепел этот дешевый, потому что угрозы такие же дешевые. Хотя, надо признаться, пару капель пота Мари проронила, пока решала эти неурядицы. Сатсу встряхнула головой, выбираясь из мыслей хоть на минуту. Пищание телефона окончательно снимает оковы затуманенности. Переводит взгляд сначала на часы: время — двенадцать часов ночи. — Кому я понадобилась, ёб... — осекается, когда видит знакомые буквы имени. — Ран? — Мари, ситуация пустяк, конечно, — Сатсу слышит затрудненное дыхание, которое урывками забирает окончание слов. Понимает, что собеседник очень вымотан, но всё ещё лыбиться. Ухмылку она чувствует через телефонные соты. — Но ты не могла бы приехать? — Господи, что произошло? — женские руки, не целясь, направляют окурок в урну. — Нас немного потрепало, но домой мы не можем попасть, — женское ухо опаляет старое знакомое кряхтение и отдышка. — На месте разберемся, — она запрыгивает в машину, которую, кажется, ещё никогда не открывала так быстро. — Назови адрес. — Роппонги, рядом, — парень сглатывает ком в горле — Рядом с «Красным Солнцем». — через трубку слышится как взревел мотор. — Что с тобой? — Ничего серьезного... — вновь можно уловить легкую ухмылку. — А если не врать? Брат с тобой? — Да, я и не вру, — уверенность сыплется вместе с первым кряхтящим кашлем. — Ран, ответь мне, что с вами? Я не смогу помочь, как должно, если ты будешь отмалчиваться... — Нас поджидали около клуба, — опять кашель. — Ну и цепанули меня ножом немного. — Риндо? — По ребрам получил, а так цел. — Скоро буду, смотрите не нарвитесь ещё раз! — Не гони, — заботливое, по-мужски правильное. — Не теряй сознание, — Сатсуджин учтиво улыбнулась, отключая телефон.***
«Вот и объяснение...» — Мари внутри подтверждала свое липко-мерзкое чувство тревоги, которое заставило сжать баранку руля до бледных пятен, из-за этого змеиная голова на пястье перекатывалась с одной косточки на другую, будто играя желваками. Мари и сама играла желваками, медленно вдавливая педаль газа в пол, идя иной раз на рисковые обгоны и почти вылетая на несколько секунд на впереди идущий транспорт. Могла бы она слышать, как её поливали грязью ночные водители, да и даже тогда ей было бы плевать. С недавнего времени она не могла оставить двух очень заядлых поисковиков приключений на свою голову, потому что совесть не позволяет. И знает, что сами бы справились. И знает, что парни давно взрослые и нечему их поучать, но выбора нет: Ран позвонил, а значит сами не справятся, как бы старший не обесценивал их ранения. И когда фарами Сатсу освещает двух бледнолицых с вкраплениями красного на руках, она тяжело вздыхает. Выходит из машины, как можно скорее, оставляя пиджак на переднем сидении и попутно выхватывая из бардачка нетолстую стопку салфеток. — Иди на заднее, — Сатсуджин кивает в сторону Риндо. — А он? — глаза младшего обеспокоенно таращатся на брата. — Иди, — кряхтит Ран. Все-таки Рин сдается: отступает к машине, чуть хромая и придерживаясь за ребра. — В ребра получил?! — иронично изгибает брови Мари, когда дверь закрывается — В следующий раз, когда врать начнешь, ври так, чтобы я банально позвонила дежурному врачу. — Давай, сегодня без врача, — захотев встать, Ран плюхается обратно на лавку, шипя себе под нос. — Ты, — Сатсу поджимает губы, быстро перебираясь на корточки. — Раненным слово не давали! Она аккуратно дотрагивается до исцарапанного запястья, которое подрагивает в легкой судороге, отводя в сторону. Цепанули, как было сказано, поперек бедра, повреждая верхний слой кожи и чуть задевая волокна мышц. — Скажешь «спасибо», что у твоего бандита был тупой нож, — она прикладывает трепыхающиеся в руках бумажные полотенца, от чего над мочкой вновь слышится отчетливое, будто змеиное, шипение. — А теперь честно отвечай, как себя чувствуешь? Ран смотрит на нее так, будто Мари спросила у него закон всемирного тяготения. От слабости в уголках глаз скопились слезы-предатели, которые всё неумолимо пытаются вырваться наружу. Парень отворачивается, прикусывая и так обветренные и кровоточащие от ударов губы. — А сама как думаешь? — злобное рычание, будто бы загнанного в угол зверя. — Я тебя сейчас тут оставлю, — наперерез своим словам, Сатсу ныряет под руку со стороны поврежденного бедра. — Хренового видимо, раз огрызаешься... И Хайтани бездумно расслабляется, ведь сейчас он в надежных руках. Эти руки и в безопасность отправят прямым рейсом, и раны все залечат, и на мгновение подарят миг чего-то беззаботного. Преследователи, по расчетам братьев, следовали за ними прямо от дома, чуть подождали, а теперь вновь ушли по тому же маршруту. Дома родители... Им бы сейчас тоже домой, даже в таком состоянии — черт знает, что у этих ребят в головах. Но сознание на зло отключается, просит остановиться и больше не думать, не просчитывать. Подбрасывая лишь один вариант, оно будто за хозяина шевелит губами: — Мари, у нас дома родители. Они шли за нами оттуда, они знают, где мы живем... — Блядство, — женская рука нервно прикрывает губы, следом запуская эту же пятерню в рыжую копну. Она хватает телефон, почти не смотря, набирает номер. — Якс, у нас есть патруль? — молчание, потом слова, которые слышит только Мари — Поднимай, пусть едут к «Акрополю». Доложить мне потом всё! — «Акрополь»? — сквозь болезненный выдох, Ран улыбается. — Чего же не Парфенон? — Первое, что в голову пришло, был Акрополь, когда мы давали кодовое слово — Сатсу плавно поворачивает руль, наконец-то, где в впереди показываются фонари на территории больницы. Она вновь подносит к уху мобильник. Длинные гудки помогают услышать ускоренный сердечный пульс. — Нами, ты в больнице? — Опять ангина? — врач зевает — На твое счастье, у меня сегодня ночное дежурство. — Отлично! — слышится облегченный выдох — Готовь местную и приемную. У нас ножевое... — Кхм, — на другом конце трубке кто-то давится водой — Об этом надо заранее предупреждать, Мари, черт бы тебя побрал! Если у тебя, то подождешь... — Не у меня... — Опять ты своих беспризорников везешь?! — закрывая динамик, Нами говорит о том, что срочно готовили приемную. — Ну почти, — Сатсу дожимает педаль, чтобы быстрее преодолеть последний километр — И скажи, чтобы ворота открыли, он вряд ли дойдет с парковки. — Я отправлю санитаров, — произносится удрученное врача. — По десятибалльной школе, насколько сильное ножевое? — Как тебе сказать, — голубые глаза оборачиваются на ранение спереди — Нож был тупой, но кровит достаточно, чтобы пачку салфеток превратить в месиво. — Вези, давай, быстрее.***
Рана забрали сразу же, не прошло и пятнадцати секунд. Около ворот дожидались санитары с каталкой. Мари же, пытаясь помочь, следила за тем, как до больницы ковыляет Рин, который так рьяно брыкался, мол «сам дойду». Дошел, правда осел тяжелым камнем на первое же стоящее рядом кресло. Сатсу свалилась с громким зевком рядом, широко раскрывая глаза. Она старалась прикрыть испачканную чужой кровью руку. Иногда поглядывала на рядом сидящего Риндо, у которого немного дрожали пальцы, видимо так сильно пульсировали содранные костяшки. Характерное тяжелое дыхание при перебитых ребрах, с хрипом и редкое. — Может мне всё же помочь тебе дойти до смотровой? — Сатсуджин в неком успокаивающем жесте крутила в руках брелок от машины, поочередно нажимая на кнопку, из-за которой выскакивал ключ, и заталкивала его обратно. — Волнуешься? — Рин первый установил зрительный контакт, заглядываясь на кусочек тату, виднеющийся из-под ворота рубашки. — Если бы его пырнули примерно сантиметров на семь поглубже, тогда бы я волновалась. — Да, артерию бы задели, и всё, — парень двумя пальцами мажет по неаккуратной ссадине на лбу. — Каюк братцу. — Идем в кабинет, — Мари поднимается с места. — Не могу я больше слушать, как ты хрипишь. Сейчас всё равно нет никого, может подремать получиться. — А? — мальчишеские глаза уставились туда, куда недавно увозили брата. — Как только мне передадут, что всё закончили, я обязательно скажу. Он в надежных руках, — её взгляд был на грани с давящим, но оставался всё таким же спокойным и внушающим доверие. Ему отчего-то хотелось повиноваться. Этот взгляд не кричал об опасности, не кричал о том, что вновь надо куда-то бежать. Риндо понял, что ему нужно просто пойти и просто сделать. Во благо для него, сил на пререкания у него больше не осталось, поэтому медленно, хотя всё также самостоятельно, показывая собственную мнимую какую-то независимость, он плелся до самой первой смотровой. Рин изредка озирался назад в поисках красной макушки, которая шла чуть поодаль, но неизменно рядом, готовая подставить в любой момент плечо.***
— Домой вас отвезти, или хотите остаться у друзей? — Мари вставляет ключ зажигания. — Остаться у друзей? — Ран непонимающе смотрит на водителя. — Это я вам отмазу придумала для родителей, чтобы они не высказывали потом, где вы шлялись, — Сатсу понижает громкость голоса, замечая через внутреннее зеркало заднего вида, что младший прикрыл глаза и облокотился головой о стекло. — А, — Хайтани откинул голову назад. — А ты я смотрю прям самурай, тебя и наркоз не берет... — Тревожность не отпускает, — Ран отворачивается. — У меня рядом одна из квартир, так что можете оставаться там, сколько душе угодно, — машина, наконец, выворачивает с главной улицы в глубины тихого райончика с небольшими восьмиэтажками. — Я думал, у тебя большие и просторные квартиры, — Ран скребет кончиком короткого ногтя по стеклу в задумчивой манере. — Разные есть, — Сатсу аккуратно останавливается на пешеходном переходе. — И большие, и маленькие. Даже дом загородом. — Хорошо, наверное?! — вопрос был задан в пустоту, Ран и не ожидал, что на него ответят. — Да, правда одиноко, — машина въезжает во двор. — Ну, это твой выбор. — Да не скажи! — Уедешь? — ему хватает одного слова, чтобы Мари поняла. — У меня завтра выходной, так что будем ютиться втроём, — она подарила уставшую, слегка вялую, но искреннюю улыбку фиолетовым глазам. — Да и не поехала бы я никуда уже сегодня. Мне бы сейчас в душ и спать. — Хах, — Ран тихо бросает смешок, следом чуть закашляв, — Улавливаю твоё желание. — он выждал минутное молчание, чтобы тихо сказать — Спасибо. — За что? — Мари высматривает через лобовое хоть одно свободное парковочное место, будто бы не вовлекаясь в разговор. — За то, что отозвалась, — парень с особым вниманием смотрит на точные движения женских рук, которые будто бы на автомате паркуют машину. — Я-то всегда приеду, меня больше удивляет, что ты никому и не звонил вовсе, — машина глохнет, а вместе с ней пара женских глаз смотрит с неким беспокойством. — А некому звонить, — он горько улыбается, пытаясь вообще скрыть настоящий тон этого диалога. — Ну тогда, — Мари больше разворачивается навстречу к своему пассажиру. — Всегда звони мне... Она легонько движется телом вперед, заглядывая в самую душу своими холодно-голубыми радужками. Заботливо, и как-то совсем по-матерински, улыбается. И в следующее мгновение всё происходит слишком быстро, что Ран не успевает ничего понять, но отчетливо чувствует некую липкость на лбу и на виске. Мари поцеловала: легко может быть, еле касаясь, чтобы не сделать больно, с особыми трепетом и бережностью, прикоснулось к маленькой ссадинке на виске и к пластырю на лбу. И Ран был готов себя по этому же лбу стукнуть, ведь он — дурак — пока она всё это делала, закрыл просто-напросто глаза. Зажмурился, будто ему что-то страшное сейчас сделают. Зажмурился, как будто никогда в жизни ни от кого не получал заветного поцелуя в лобешник. Он получал, но эти... Как только Мари отстранилась, оборачиваясь назад, чтобы разбудить Рина, также бережно и щедяще. Она аккуратно, словно игриво, гладила младшего по коленке, приговаривая «Ринни, просыпайся». И эта вся её искренняя нежность по отношению к ним, будоражило в них что-то новое. Либо они думают, что новое, но на самом деле — это что-то старое. Они, как только-только привезенные звери в заповедник, которые ни света, ни тепла не видели — шипят, огрызаются, дергаются, будто пытаясь напугать, хотя, если говорить на чистоту, Мари они хотели впустить в свой круг и никогда не отпускать. Она — своя, что ли, хоть это и не сразу было понятно. Однако всё её добро они с каким-то трепетом хранили в сердце. Оба. И влюбленный до одури Ран, и настороженный по началу Риндо... Каждый из них хотел, чтобы она оставалась рядом как можно дольше.