Послевкусие. Глава №...

      Укрывшись по самые глаза, я смотрела в деревянный потолок якатабунэ. В темноте опустившейся ночи я улавливала едва доносившийся, мерный плеск воды за бортом, но, казалось, слышала только перестук собственного сердца. А ещё прислушивалась к тишине за соседними сёдзи. После недавнего откровенного разговора и последовавшего за ним поцелуя всё закончилось довольно безобидно. И пусть Аканодзяку уверенно делал вид, что оторваться от меня ему не составило труда, по покрасневшим щекам и чуть потяжелевшему дыханию я всё же видела, что он очень даже хотел продолжить. Но он, к счастью, этого не сделал. Вместо этого, бросив ещё несколько фраз, он поднялся, пожелал спокойной ночи и отправился в свои покои. Всё то время, что мы провели вместе в мире ёкаев, он всегда так делал. Ни разу не переступил черту — как и обещал. Но сегодня ведь произошло нечто из ряда вон… Я смущённо поджала губы, ещё плотнее сжавшись под одеялом. Наверное, он и так уже считает, что дал мне достаточно времени, чтобы привыкнуть, и может требовать большего.       Когда позади сёдзи раздалось шуршание, я застыла, как парализованная. Неужели он и правда… Но шуршание быстро стихло. Должно быть, Аканодзяку просто перевернулся на другой бок. Подождав несколько секунд, сквозь стук забывшегося в лихорадке сердца я натужно выдохнула. Нет, он не придёт сегодня. Какое облегчение…       Чуть расслабившись, я закрыла глаза. Да, облегчение… А ещё какое-то странное разочарование, неприятно скрутившее живот. Неужели я и правда немного раздосадована? Ну, наверное, да, ведь это я первая поцеловала Аканодзяку. Но всё равно — я дёрнула головой по подушке, — хорошо, что он не остался. Как бы я ни прониклась симпатией к своему попутчику, счастливой с ним мне всё равно не стать.       С тех пор прошло несколько дней, мы с Аканодзяку завтракали, когда я решилась кое-что сказать. На самом деле я уже давно об этом думала, но попытаться осмелилась только сейчас. В любом случае, на полноценный успех я не рассчитывала, однако откладывать дальше просто нет смысла.       — Чего в облаках витаешь? — усмехнулся Аканодзяку и подвинул ближе ко мне тарелку с печёной рыбой. — На, попробуй. В этот раз гостиничный повар не схалтурил. Хрустят действительно аппетитно.       — О, да… Спасибо… — рассеянно обронила я.       От проницательных глаз Аканодзяку точно не укрылась моя задумчивость, и я решила не тянуть.       — Аканодзяку, я… — поёрзав, я встревоженно сжала губы, — я хочу ненадолго вернуться в мир людей.       От былого задора моего собеседника осталось лишь воспоминание. Его хитрая улыбка сползла с лица, весело сощуренные веки расширились, обнажив застывший в глазах ступор. Его секунды назад расслабленная поза налилась напряжением, а вмиг загустевшая атмосфера надавила тёмной аурой. Я знаю, что это не по его воле, но с природой демона не поспорить.       — Вернуться? — не дрогнув ни единым мускулом, одними губами медленно повторил Аканодзяку.       — Да, ненадолго, — осторожно кивнула я. — Я хочу увидеться с друзьями из храма. Хочу сказать им, что я в порядке. Не сомневаюсь, что они всё это время волновались, думая, что ты можешь со мной что-то плохое…       Я резко осеклась. Аканодзяку наверняка неприятно, но ведь мои друзья просто не могут знать его так, как смогла за это время узнать я.       — Прости, я просто хотела сказать…       — Я знаю, что ты хотела сказать, — жёстко перебил меня Аканодзяку. — Я всё слышал, повторять не нужно.       Резкая натянутость его тона заставила меня замолчать и невольно насторожиться. Похоже, он действительно обиделся.       — Аканодзяку, я правда…       — Да, хочешь в человеческий мир, я понял. К твоим друзья, к этой нелепой троице. Похоже, твоё намерение остаться со мной утратило силу.       Он сверкнул карминово-красными глазами и, не дождавшись моего ответа, нетерпеливо поднялся из-за стола. Прошуршав несколько хаотичных шагов, он обернулся.       — Почему? — его озлобленный взгляд пробрал меня до костей. — Чего тебе не хватает здесь, со мной?       — Что?.. Но дело не в этом! — взволнованная, я тоже встала на ноги.       — Именно в этом, — Аканодзяку, словно туча, двинулся на меня. — Ты не из тех, кто безропотно смирится с судьбой, мы оба это знаем. Будешь отрицать? Вот, оказывается, каков предел твоей решимости. Так вот, значит, чего ты хочешь на самом деле!       На пути Аканодзяку преграждающе возник стол, и он отшвырнул его прочь. Звон битых тарелок и шлёпанье всё ещё горячей еды на татами неприятно кольнуло уши, и я невольно сжалась, когда услышала напряжённое:       — Неужели… я всё ещё так ужасен, чтобы…       Первое оцепенение от его приступа ярости прошло — я уже видела такое, не страшно, — но эта последняя фраза… И он говорит такое после того, как я сама его поцеловала? Он, что, вообще не берёт это в расчёт?       Мазнув сожалеющим взглядом по загубленному завтраку, я твёрдо повернулась к Аканодзяку.       — Ты спрашиваешь, чего мне не хватает здесь, хотя я ни разу не жаловалась. Но то, как ты ведёшь себя сейчас, будто я твоя наложница… Я не хочу быть рабыней или пленницей!       Похоже, мой отпор чуть остудил пыл Аканодзяку. Или он просто удивился, не знаю.       — Что? — непонимающе нахмурился он. — Пленница? Наложница? Это всё не про тебя, сама же знаешь.       — Я думала, что знаю, но твоя ярость даёт понять, что, похоже, я ошибалась.       Боль от собственных слов неприятно сжала мне сердце, но это нужно было сказать. Иначе он не поймёт.       Аканодзяку хотел ответить — я видела это по всплескам живых эмоций на лице, — когда вдруг в дверь постучали. Осторожно сдвинув сёдзи, на пороге предстала служанка кицунэ и вежливо поклонилась. Заметив перевёрнутый столик с едой, она посмотрела сначала на Аканодзяку, затем на меня и спокойно произнесла:       — Прошу прощения за беспокойство. Мы услышали шум и предположили, что может потребоваться наша помощь. С вашего позволения, я уберу.       Неожиданное появление посторонних глаз смутило меня сильнее, чем я того ожидала. Ещё с детства я усвоила, что семейные неурядицы не стоит выносить на всеобщее обозрение, и сейчас эта установка с новой силой напомнила о себе.       Виновато опустив голову, я проследовала мимо склонившейся над перевёрнутым столиком горничной и, мимоходом скользнув взором по рассерженному лицу Аканодзяку, выскочила из номера. Вдогонку мне устремился несдержанный не то рык, не то выдох, но я не остановилась. Наверное, не стоило просто так сбегать, но сокрушаться об этом уже поздно.       На следующий день, проснувшись, я не нашла Аканодзяку в номере. Он точно ночевал — я знаю это, — но под утро футон оказался уже убран, а в комнате сквозило пустотой. Лишь под вечер, уже затемно, он наконец вернулся и, скупо поприветствовав, отправился спать. Назавтра и ещё через день история повторилась. Не зная, куда себя деть, я заполняла время прогулками по внутреннему двору гостиницы, редкими разговорами с незнакомыми постояльцами и чтением книг, сосредоточиться на которых никак не получалось. Я удивительным образом никуда не могла приткнуть себя, и оставалось только недоумевать, как с отсутствием Аканодзяку исчезла и вся живость. Неужели с тех пор, как я очутилась в мире ёкаев, всё моё время наполнял Аканодзяку? Это простое открытие не могло не поражать, но вместе с ним масло в огонь подливало и другое недоумение.       Почему Аканодзяку так остро среагировал на мою просьбу? Я же объяснила, что хочу просто повидать друзей. Неужели он до сих пор так их ненавидит? А я? Меня он тоже презирает за связь с ними? Даже после всего времени, что мы провели вдвоём? После того, что было? После того, как я его…       В груди что-то сильно сдавило, и я невольно сжала ворот кимоно. Ну… что ж… так мне и надо. А чего ещё стоило ожидать от демона? Хоть Аканодзяку и открылся с новых сторон, его демоническую черноту ничем не изменить. Мне нужно было понимать это сразу, а не строить оправданий.       Едва солнечная полоска от окна доползла до моей головы, нагревая и без того чёрные волосы, я неохотно открыла глаза. Сперва хотелось побыстрее встать, но порыв скоро угас. Куда спешить, если это утро опять встретит пустым номером и тишиной вместо приветствия?       Неспешно выбравшись из футона и приведя себя в порядок, я поплелась в сторону гостевой, и каково же было моё изумление, когда за отодвинутыми створками перед глазами вспыхнуло красное пятно. Огненно-яркие волосы Аканодзяку в обрамлении скучно-аскетичного интерьера жадно захватывали внимание, и я уже не могла смотреть куда-то ещё. Сам он сидел на полу, скрестив ноги, и, облокотившись о мелкий столик с накрытым завтраком, хмуро буравил меня взглядом.       — Аканодзяку! — я не сумела скрыть удивления. — Ты здесь?..       — А ты, похоже, теперь спишь до обеда, — прицыкнув, буркнул он.       — Неправда! Ещё только девять.       — И это слова мико, чья служба начинается на рассвете, — безжалостно обезоружил он. Затем стрельнул взглядом на место напротив себя, неприкрыто говоря, что хочет, чтобы я села, и, едва я выполнила это действие, спокойно заговорил. — Я подумал над твоей недавней просьбой. И, так уж и быть, я разрешаю тебе посетить мир людей.       Столь неожиданное заявление удивило меня не меньше его утреннего появления.       — Правда? Ты согласился?       — Я же сказал, что согласился, — стиснув зубы и тщетно пряча недовольство, процедил Аканодзяку. — Но только в том случае, если мы отправимся туда вместе. У меня нет ни малейшего намерения отпускать тебя одну.       Нежданная победа окрылила меня, вытеснив малейшее чувство предосторожности. Вздёрнув брови, я насмешливо произнесла:       — А говорил ведь, что я не пленница.       В ответ Аканодзяку прищурился, растягивая на губах ядовитую улыбку:       — Мало ли что я говорил. Хозяин словам демона — только сам демон.       Я недовольно фыркнула, но быстро оттаяла. В конце концов, он дал добро, а уж его бравадное самоочернение — не что иное, как попытка защититься. Уж я-то знаю.       Аканодзяку вот-вот должен был открыть портал, а мои руки уже нещадно вспотели. Пальцы подрагивали, сердце ухало в груди, и я ничего не могла с собой поделать. Я знаю, что это не полноценное возвращение домой, что я хочу лишь повидать друзей и унять их тревоги, но всё равно от предстоящего я волновалась как никогда. Жадное предвкушение смешивалось с беспокойством, и я снова и снова задавалась вопросом: всё ли будет в порядке? Когда Аканодзяку встретится с моими друзьями, как они все себя поведут? Смогут ли перебороть себя или опять утроят бой? Полноценного сражения мне бы хотелось меньше всего.       Наконец, перекрываемый волнением, слуха достиг голос Аканодзяку. Ладонь ощутила тепло ладони мужской, и в глаза ударил свет. Когда же портал исчез, взору предстали родной храм и две каменные статуи подле него. Откуда-то с лестницы доносились голоса — видимо, уходившие посетители. Значит, храм вновь стал посещаем. Это здорово!       Я чуть обернулась в поисках знакомых фигур, когда перед взором расплылось поглаживаемое ветром белое одеяние. Синие татуировки, жёсткий блеск глаз — от вида Кагуры сердце забилось чаще. Но не успела я порадоваться встрече с вновь обретённым товарищем, как земля колыхнулась под ногами, меня резко дёрнули и вот уже перед глазами темнело напряжённое плечо Аканодзяку. Воздух отдался хлопком лопнувшего энергетического шара, по ушам резанули яростный крик Кагуры и злобный рык Аканодзяку. Они, что, уже дерутся?!       В ужасе схватившись за выставленную передо мной руку Аканодзяку, я отчаянно пыталась выглянуть из-за его спины, но он снова и снова закрывал меня собой, пряча от Кагуры и не подпуская его ко мне.       Моё тщетное «Постойте!» потонуло в шуме борьбы, но, кажется, на неё уже слетались и остальные. Я резко обернулась на топот быстрых шагов: из шелестящей зелени леса выскочил испуганный Акито, со стороны хондэна, стуча гэта, к нам спешил Сирогицунэ. Кажется, неподалёку я заметила красный всполох хакама Такако. Они все здесь!       — Ова! — выкрикнул Акито, в один прыжок перемахнув через тропу паломников.       — Боже, Ова! — сцепив клыки, Сиро ещё быстрее рванул к нам.       Акито подоспел первым и со всей силы замахнулся Аканодзяку в голову. Я даже вскрикнуть не успела, а Аканодзяку уже увернулся и в ответ ударил Акито в живот. Новый толчок содрогнул меня, ноги засеменили в поисках опоры; Аканодзяку быстро разворачивался, укрывая меня от товарищей, и я с трудом поспевала за ним, то и дело цепляясь за его спину, чтобы не упасть. Когда подскочил Сиро, манёвры стали ещё стремительнее, а мой срывающийся голос в попытках остановить их захлёбывался в сбивчивом топоте шагов, стуке ударов, жужжании энергетических вспышек и криках сражающихся. Несколько раз, не выдержав, я в ужасе жмурилась, ощущая себя солдатом, угодившим под перестрелку, но ни разу случайный удар не задел меня. Но даже так, зажмурившись, я в отчаянии осознавала весь ужас моего прошлого предубеждения. Когда ещё недавно Кагура, Акито и Сиро втроём боролись с Аканодзяку, я всей душой желала, чтоб они одолели его. Но теперь моё сердце мучительно сжималось от одной только мысли, что он вынужден в одиночку отражать напор сразу троих. Это неправильно! Это нечестно… Они не должны сражаться!..       Наконец отчаянно отринув страх, я юркнула под выставленную руку Аканодзяку и, инстинктивно готовясь к худшему, выскочила прямо перед ним. Крепко сжатый кулак Кагуры уже нёсся на меня и лишь в последний момент сумел свернуть. Аканодзяку сдавленно выдохнул, Акито что-то крикнул. Кагура, кое-как выровнявшись, тяжело дышал.       — Остановитесь!.. Прошу вас… — всё ещё выставив в защитном жесте руки перед лицом, испуганно выкрикнула я.       Боясь верить, что подействовало, я аккуратно разлепила веки и сквозь ладони быстро оглядела всех четверых. Все они, включая и Аканодзяку, казались ошарашенными и, чего уж, порядком перепуганными. Не успела я заговорить, как рядом зазвучал встревоженный голос Такако. Придерживая красный подол, она, по-старчески тяжело вздыхая, спешила к нам.       — Боже, Ова, милая!.. — глубоко дыша, она бесстрашно протиснулась между воинственными мужчинами и бросилась ко мне. Заключив меня в объятья, она крепко-крепко, насколько позволяли силы, стиснула иссохшие руки, и я почувствовала на своём плече тёплые слёзы.       — Ова, слава богам, ты жива и здорова… — улыбаясь сквозь слёзы, проронила старушка. — Но почему вы здесь? Что этот демон…       Она осеклась и гневно посмотрела на Аканодзяку. Она, наверное, опасалась, что он нападёт в любой момент, но он оставался недвижим, разве что тяжёлая демоническая аура наполнила пространство да его лицо ответило озлобленностью.       — Нет-нет, всё в порядке! — отчаянно перехватывая всеобщее внимание, выпалила я. — Аканодзяку не враг! По крайней мере, теперь. Он здесь, потому что я попросила навестить вас! Он не хочет сражаться, клянусь!       — Не клянись такими вещами, Ова, — ядовито оскалился Аканодзяку. — Я могу сразиться с этими сошками и ради развлечения.       — Перестань, пожалуйста! — недовольно зыркнула я на него. — Мы здесь не для этого. Пожалуйста, не обостряй.       В ответ Аканодзяку окатил меня надменно-недовольным прищуром и, фыркнув, замолчал.       Так, одного укротила — остались ещё трое. Обернувшись к друзьям, я прижала руки к груди и, не в силах сдержать колотящиеся внутри эмоции, заговорила:       — Я правда в порядке! Аканодзяку не сделал мне ничего плохого. После того, как мы ушли из этого мира, он оберегал меня, так что не вините его. Я знаю, что всё это время вы переживали за меня, но со мной всё в порядке, честно.       — Ова… — как будто устало выдохнул Акито.       — Ова, милая… — Такако ещё раз меня приобняла. — Все эти четыре месяца, что тебя не было, мы не знали что делать. Кагура искал тебя в тех мирах, куда мог попасть, но тщетно. Акито и Сирогицунэ тоже искали, но так и не смогли найти. Мы думали, что этот демон забрал тебя навечно.       — Так и есть, — окатил Такако ледяным взглядом Аканодзяку. — Ова моя навечно, и вам придётся либо умереть, либо смириться с этим.       — Этому не бывать, — угрожающе процедил Кагура. — Теперь, когда вы здесь, я больше не позволю…       — И что ты сделаешь, жалкий божок? — Аканодзяку с вызовом оскалился. — Как я погляжу, проклятье всё ещё действует, да и верующих у тебя не сильно прибавилось. А я уже давно вернул все свои силы и…       — Хватит! — не в состоянии это слушать выкрикнула я.       Как же мучительно наблюдать вражду между теми, кто близок моему сердцу. Они враждуют уже по инерции и никак не хотят понять, что пора перевернуть страницу.       — Хватит, — эхом повторила я. — Прекратите, умоляю. Вы забыли, к каким разрушениям привела ваша прошлая борьба? Незачем всё начинать сначала. Если причиной всему я, то прошу вас остановиться. У вас больше нет причин враждовать, — пылко выдохнув, я оглядела всех собравшихся. Похоже, моя речь чуть остудила их. Воодушевившись, я аккуратно добавила: — Я действительно пошла с Аканодзяку по своей воле. А он, — я зыркнула на Аканодзяку, — в обмен обещал остановиться и больше не мстить. Ваша вражда окончена. Вам незачем её продолжать.       — Но, Ова, — Акито коснулся меня полным сожаления взором, — такие условия… Это же равносильно плену.       От удивления я захлопала глазами. А затем опустила их, не в силах от охватившего меня непонятного смущения смотреть друзьям в лица.       — Это н-не совсем так, — невнятно промямлила я.       И правда, как объяснить им, что если это и был плен, то только в самом начале. Но и то лишь отчасти. Положа руку на сердце, я не могла врать самой себе, будто пошла с Аканодзяку только лишь под гнётом вынужденности. Да, не без него, но не только по этой причине. Жалость, сострадание, понимание и сумасбродное желание поддержать — вот то, что потянуло меня в его сторону. Вот то, что вложило мою ладонь в его. Но если я сейчас попробую объяснить это, друзья не поймут. По крайней мере, не вот так сразу, посреди новой драки, когда ещё минуту назад махали кулаками. Не после четырёх месяцев терзаний и неведения. Нужно убедить их иначе.       Набрав в грудь воздуха, я уверенно произнесла:       — Я говорю правду. Я с Аканодзяку по собственной воле, он не удерживает меня силой. И сюда я пришла, чтобы навестить вас и дать знать, что обо мне не нужно переживать. Сегодня мы с Аканодзяку здесь гости, поэтому, прошу вас, хотя бы на короткое время не относитесь к нему, как к врагу.       — Дорогая, ты уверена, что этого хочешь? — сухенькая ладошка Такако взволнованно опустилась на моё плечо. — Таково твоё желание?       — Да, я действительно этого хочу и прошу вас от всего сердца, — приложив руки к груди, я низко поклонилась.       — Что это ты делаешь? — встрепенувшись, нахмурился Аканодзяку.       — Ова, зачем ты… — ошарашено округлил глаза Кагура.       Быстро выпрямившись, я произнесла:       — Просто я хочу дать понять, что говорю искренне и очень серьёзно. Но если вы не можете принять мои слова, то тогда, пожалуй, нам лучше уйти.       Похоже, новость о том, что я снова вот-вот могу исчезнуть, вмиг подожгла их эмоции, но теперь уже совсем другие. Ещё недавно преисполненные агрессии и сомнений, они наконец поверили мне и, кое-как справившись с собой, приняли правду.       — Вот, значит, как, — мрачно, но покорно откликнулся Кагура.       — Если только таково твоё истинное желание… — развёл руками Акито.       Сиро ничего не ответил. Вместо этого он покосился на Аканодзяку и, прищурившись, проговорил:       — Что ж, Аканодзяку… Полагаю, слова Овы означают, что она доверяет тебе. Не разрушь её веру в тебя, как ты обычно поступаешь с другими.       В ответ Аканодзяку смерил Сиро чуть насмешливым, но спокойным взглядом.       — А ты, дружище, становишься всё смелее. Но мне нет дела ни до тебя, ни до «других». Ова знает, чего стоит моё слово, и только это имеет значение.       Повисло молчание. Все четверо мужчин больше не спешили заговорить, и я решила, что наконец «приветствие» окончено. Неуверенно кашлянув, я по очереди глядела то на одного, то на другого.       — Ну… раз мы, вроде, друг друга поняли, может, пойдём и спокойно поговорим? Если честно, мне многое хочется обсудить.       — Я не пущу этого демона на территорию храма, — жёстко отрезал Кагура.       — Как будто я захочу здесь находиться, — осклабился Аканодзяку.       — Но как тогда? — взволнованная его словами, я развернулась к своему спутнику. — Ты хочешь уйти? И просто оставишь меня без присмотра?       — Ова, чтобы присматривать за тобой, мне даже не обязательно тебя видеть, — он самодовольно улыбнулся. — Я найду тебя повсюду, куда бы ты ни делась, ты же знаешь.       Кагура и Сиро за спиной напряжённо выдохнули, но меня, в отличие от них, слова Аканодзяку совсем не пугали. Вместо этого неуверенно улыбнувшись, я, чуть смущаясь, заправила прядь волос за ухо.       — Тогда куда ты пойдёшь? Где тебя искать?       Аканодзяку лениво пожал плечами:       — Может, поброжу тут неподалёку.       — Такому нечестивому демону нечего делать на священной земле! — тряхнула головой Такако.       — Успокойся, старуха. Я не стану чинить разрушения или как-то вредить вашему священному месту. Я буду здесь до тех пор, пока Ова не отправится обратно. Затем я заберу её, и мы уйдём. Советую вам как можно скорее принять это и не тратить время попусту — моё терпение не безгранично.       Конкретность позиции Аканодзяку подействовала, и по хмурым, но сдержанным выражениям лиц я поняла, что друзья приняли неизбежное. И пусть мне было совестно бросать Аканодзяку одного, я всё же безумно соскучилась по Кагуре, Сиро, Акито и Такако и хотела как можно быстрее отправиться в более тихое место и, спустя долгие месяцы разлуки, наконец поговорить с ними по душам.       За живыми разговорами миновал полдень. Я с интересом расспрашивала о том, как дела в храме, и с удовлетворением слушала, что после инцидента с нападением демонов люди стали больше верить и посетителей у храма прибавилось в десятки раз. Из-за этого на Кагуру навалилось много работы, но — что один просящий, что десятки — он, как и прежде, ответственно относился к каждой мольбе. Сиро и Акито тоже не сидели без дела, помогая и защищая. Недавно одна девочка-старшеклассница напросилась Такако в ученицы, и, раз теперь стало окончательно ясно, что я не смогу вернуться к обязанностям мико, Такако, наверное, согласится обучать её.       Слушая о своих друзьях, я не могла не радоваться, в душе ощущая, как тяжёлый камень, всё это время давивший на сердце, постепенно исчезает. Да, меня всё ещё тяготила совесть из-за всех тех переживаний, что они испытали после моего ошеломляющего ухода, но, рассказывая о наших с Аканодзяку путешествиях в мире ёкаев, я старалась изо всех сил дать понять, что пребывание с ним для меня отнюдь не в тягость. Что мне с ним весело, интересно и даже… приятно. Что, даже со всеми своими недостатками, он не так плох, каким мы его считали. Да, он демон, но у его прежних поступков были причины. И пусть это не оправдывает его ни в чужих, ни даже в моих глазах, я всё же смогла это принять. И это, наверное, самое главное, что я хотела донести до своих друзей.       За такими разговорами утекла и вторая половина дня. Рыжее закатное солнце всё меньше слепило глаза, и, купаясь в его мягком тепле, я задавалась вопросом: есть ли разница между ним и тем, что светит в мире ёкаев? Наверное, если и есть, то её можно описать простым словом «родное». Тепло же, с каким его лучи ласкали мою кожу, было совершенно одинаковым.       — Кажется, у тебя чаинка стоит. Это к удаче, — улыбнулась мне Такако, пока мы, отдыхая на энгаве, пили чай.       — Да, немного удачи мне бы не помешало, — засмеялась я.       Я смеялась, прикрывая глаза от сочащегося сквозь пальцы солнца, и понятия не имела, что вдалеке, на тропе паломников, опершись о дерево, неподвижно стоит Аканодзяку. Зелень скрывала от меня его фигуру, зато он мог беспрепятственно наблюдать за мной издалека. О чём он размышлял в тот момент, я знать не могла.       — Тебе бессмысленно прятаться. Пусть ты и подавил свою удушливую ауру, скрыть её полностью просто невозможно.       По тропе, перестукивая гэта, неспешно вышагивал Сирогицунэ. Аканодзяку не ответил. Он даже не шелохнулся — лишь неохотно повернул голову, когда Сиро поравнялся с ним.       — Какой смысл мне прятаться? — наконец подал голос он. — Я же не добычу выслеживаю. Зато отсюда любопытно наблюдать за вашей маленькой семейкой — такая идиллия, что аж неловко.       Сиро обернулся и посмотрел в ту сторону, куда недавно был устремлён взор Аканодзяку. Сквозь листву он видел, как мы с Такако дружно улыбались, попивая чай. Вскоре к нам подошёл Акито. Его несколько фраз заставили меня рассмеяться, и он сам засмеялся в ответ.       — Я знаю, зачем ты смотришь туда, — медленно протянул Сирогицунэ. — Надеешься убедиться в обратном, хотя и понимаешь в душе, что ошибаешься.       Аканодзяку не ответил, и Сиро продолжил.       — Сам же видишь, ей хорошо здесь. Здесь её дом, её семья. Отпусти её.       — У тебя, похоже, проблемы со слухом, Сирогицунэ. Сама Ова сказала, что я не удерживаю её.       — Может, насильно и не удерживаешь, но ты держишь её духовно. Неужели ты думаешь, — прищурившись, Сиро оскалился, — что я дважды позволю тебе забрать у меня любимую женщину?       — Вот как… — Аканодзяку ответил довольным оскалом. — За всё то время, что вы с ней провели бок о бок, Ова так и не стала твоей. Неужели ты думаешь, что у тебя есть шанс против меня?       — Ты считаешь, что победил, но на самом деле ты проиграл ещё в начале. Я не понимаю, зачем тебе так нужна Ова. Сперва Тиё, теперь она… Ты, что, хочешь ей отомстить за отказ её прабабки?       — Заткнись. Ты ничего не знаешь, — сквозь зубы процедил Аканодзяку.       — Ошибаешься, — злобно усмехнулся Сиро. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Всё, что ты хочешь, — это опорочить, очернить. Испортить и выбросить. Но Ова всегда будет выше этого. Сколько бы ты ни находился рядом, твоя чёрная душа не сможет её запятнать. Она всегда будет недосягаема для тебя. Сколько ни тянись — никогда не дотянешься.       Плотные, непроглядные сумерки окутали храм и его окрестности. Повинуясь полузабытому порыву мико, я медленно обходила территорию, один за другим зажигая каменные фонари торо. Когда я поравнялась с молитвенным залом хайдэном, оттуда вышел Кагура. Заметив моё присутствие, он подошёл ко мне и тихо выдохнул:       — Ова, выслушай меня.       Его серьёзный тон заставлял насторожиться, и, подняв голову, я заглянула в решительные, накрытые тенью, карие глаза.       — Я хочу, чтобы ты поняла правильно мои слова. Я говорю на полном серьёзе, это не отчаяние или бравада.       Удивлённая таким началом, я застыла перед так и не зажжённым торо. Что Кагура имеет в виду?       — Ова, это не только моё мнение, поэтому, прошу, поверь нам. Ты не должна уходить с ним! Ты можешь остаться. Нет, тебе нужно остаться здесь, с нами! Жертва, что ты принесла, была для нас слишком жестокой, но она дала нам время. В этот храм приходит куда больше верующих, а значит, и моя сила возросла. На этот раз мы сможем тебя защитить.       Кагура невольно протянул руку. Наверное, он даже так пытался удержать меня. Моё сердце забилось от жгучей признательности Кагуре за его искренность и доброту. И всё же…       Я протянула руку в ответ, легонько касаясь его запястья. Я лишь хотела дать понять, что ценю его чувства и заботу, что от всей души благодарна за них, но при этом забыла о главном. Прикосновение к коже, пусть даже через ткань, вызвало острый приступ боли, и Кагура, резко вздрогнув, скривился.       — Прости-прости, пожалуйста! — затараторила я, пеняя на свою забывчивость. И как я могла позабыть о столь важном?!       Боясь ещё сильнее навредить Кагуре или что он сам в попытках остановить меня причинит себе боль, я инстинктивно попятилась. Заметив это, Кагура, встрепенулся. Испуг на его лице сменился напряжённостью. Он сделал шаг мне навстречу, когда вдруг раздался оклик Акито. Похоже, даже в такое позднее время зашёл верующий, и Акито предупреждал о госте.       В нерешительности Кагура остановился. Ему явно не нравилась мысль прервать разговор сейчас, но забыть о своих обязанностях бога он тоже никак не мог. Может быть, другой бог и смог бы, но не Кагура. Нахмурившись, он нервно выдохнул и, попрощавшись со мной тяжёлым взором, двинулся обратно в хайдэн.       Этот нежданный разговор впервые за вечер натолкнул меня на мысль об Аканодзяку. После того, как ещё в самом начале тот самовольно исчез, и, позднее пытаясь позвать его поесть, я не смогла его отыскать ни возле храма, ни в лесу, я решила, что он, быть может, захотел наведаться в родную пещеру или просто побродить по округе. Но уже опустилась ночь, а он до сих пор не объявился. Интересно, когда он вообще надумает вернуться?       Понукаемая не то любопытством, не то беспокойством, я направилась к выходу из храма, в сторону торий. Но каково же было моё изумление, когда я разглядела знакомую фигуру прямо на каменной лестнице! Аканодзяку сидел на ступеньках, спиной ко мне, и в его сгорбленной позе читалась не то усталость, не то грусть. Ступая как можно тише, — хотя я не сомневалась, что ему давно известно о моём присутствии, — я неспешно приблизилась и села рядом. Он не обернулся, но я знаю, что он приготовился меня слушать.       — Вот ты где, — улыбнулась я. — А я думала, ты ушёл из храма куда-то в город.       — Даже если и так, это не помешает мне следить за тобой, — глядя куда-то вниз, на прямоугольник красных торий, оскалился себе под нос Аканодзяку.       Я снисходительно вздохнула: он снова в своём репертуаре. Ему явно скучно. И одиноко. Но признать это выше его сил. Однако следующая его фраза заставила меня понять, что дело тут далеко не в скуке.       — Ну что, заманчивый у этого божка план, не так ли?       Аканодзяку не спеша повернулся, и впервые за долгое время я прочла на его лице враждебность.       — Что?.. О чём ты? — не до конца понимая, как реагировать, я растерялась.       — Не притворяйся, что не понимаешь. Ты ведь для этого хотела вернуться? Надеялась, что что-то такое и будет, да?       Аканодзяку улыбнулся, но глаза вьюжили холодом. Да что с ним такое?! Что он надумал себе, пока меня не было?       — Я не понимаю, о чём ты, — я твёрдо качнула головой.       — Серьёзно? — голос Аканодзяку наполнился неприятной издёвкой. — Хочешь сказать, что не рада принять помощь того бога-фермера? Не думаешь же ты, что я слепой или глухой? Твоё желание посетить мир людей, этот недавний разговор — ты ведь просто хочешь разорвать нашу сделку и вернуться домой, не так ли? — Аканодзяку притворно пожал плечами, а затем отвернулся и, уже глядя вниз по лестнице, глухо добавил: — Только не пойму, почему сейчас? Особенно после того, как сама меня поцеловала. Ослабляла бдительность? Ну, как бы это ни было сентиментально, тебе уже не впервой.       Кажется, я задрожала. Этот поток незаслуженных упрёков, этот полуиздевательский тон, за которым по привычке таились настоящие эмоции — всё это настолько резко выбило почву из-под ног, что я не знала, куда себя деть и как справиться с захлестнувшей меня обидой. Почему он говорит всё это? Из нас двоих плохой парень здесь именно он! Так почему он заставляет меня чувствовать себя предательницей?!       Сотрясаемая жгучими эмоциями, я уже набрала в грудь воздуха, чтобы выпалить всё, что так рвётся наружу, когда Аканодзяку неожиданно поднялся на ноги.       — А знаешь что? — он всё ещё не смотрел на меня, и его скалящаяся улыбка отчего-то теперь казалась болезненной. — Похоже, он прав. Сколько ни тянись — всё без толку. Я надеялся, что, если ты узнаешь меня поближе, твоё мнение улучшится, а решение остаться со мной станет более обдуманным. Но, похоже, тут уже ничего не изменить. А жалость или ненависть мне ни к чему. По крайней мере, теперь.       Я всё ещё не понимала, что такое он говорит, но почему-то в душе что-то надорвалось. Непонятный страх, что я вот-вот потеряю нечто важное, холодом облил внутренности и мурашками защекотал затылок. Почему он видит всё в таком свете? Я ведь объяснила, зачем напросилась сюда, и помощь Кагуры я не собиралась принимать, хотя и благодарна за неё. Если бы нас не прервал Акито, я бы сказала, что…       — Не думал, что скажу это, но ты свободна.       Я замерла. Что он только что произнёс? Я свободна? Но я и не считала себя пленницей. Даже тогда, когда обстоятельства меня вынудили покинуть дом и уйти вместе с демоном в неизвестность, я так не думала. Будь оно так, я бы сражалась до последнего, я бы… Или, может, Аканодзяку прав? И я принесла эту жертву, потому что не осталось выбора? Но тогда почему, держа его за руку, я испытывала не отчаяние, а возбуждённость? Да, я боялась, я не была уверена, но я хотела… Да, хотела остаться с…       — Я не хочу провести вечность с той, которая меня ненавидит или жалеет, — голос Аканодзяку, такой тяжёлый и такой пустой, казалось, вырывал куски из моей груди. — Я бы мог проклясть тебя, человека, и уничтожить всех и всё, что ты любишь, но тогда это значило бы, что я врал всё это время. Я не врал, — он пристально посмотрел на меня. — И почему-то впервые в жизни мне хочется показать, насколько я могу быть благороднее жалких людишек.       Аканодзяку повернул ко мне лицо, за хмурой маской которого уже, не скрываясь, полыхали злоба, обида, отчаяние.       — Я не хочу ни подачек, ни ножа в спину. Если тебе настолько неприятно моё присутствие — просто уходи.       И как будто не меня только что прогнал, Аканодзяку отвернулся и зашагал вниз по лестнице. Его чёрная, тяжёлая аура билась вокруг, никак не в силах усмириться, но я уже этого не замечала: в моей собственной груди бушевала буря не меньше. Пульсирующий и плотнеющий ком в животе быстро поднимался и вот уже перекрывал мне горло. Казалось, меня тошнит. Казалось, мне нечем дышать. Не помня себя, я вскочила на ноги и, от ярости стиснув кулаки, закричала:       — Вот, значит, как?! Посмотрите на него, благородный демон нашёлся тут!.. От хохота умереть можно!       Аканодзяку резко обернулся, его лицо исказилось не то от злости, не то от удивления, но мне уже было всё равно. Я буквально задыхалась от душащих меня обиды и несправедливости и, пусть и знала, что крики не помогут, уже не могла сдержаться. А от вида того, как мои слова встряхнули Аканодзяку, злорадное удовольствие ужалило грудь.       — Я не знаю, какая муха тебя укусила, но всё, что ты тут выдал, — это полная чушь! Благородный демон, обидевшийся на то, чего нет!.. Хочу сбежать? Жалею или ненавижу тебя? Да будь это так, я бы… — сквозь мой гнев прорвался первый всхлип, но я отчаянно задавила его. — Конечно, тебе не понять, но я всё чаще мучаюсь оттого, что это не так. Жалей я тебя или ненавидь, всё было бы гораздо проще!.. А вместо этого я, даже зная…       Особо сильный всхлип сотряс моё тело, но даже сквозь подступившие слёзы я видела изумление на лице Аканодзяку. В нерешительности он сделал пару шагов ко мне и остановился.       — О чём ты? — растерянно щурясь, протянул он.       — О чём? — это его непонимание, которого в душе я уже давно страшилась, прорвало последнюю оборону, и несдерживаемые, горячие слёзы хлынули по щекам. — Конечно, ты не можешь понять чувств жалкого человека… Ты же демон, ты же бессердечный!..       Никогда не забуду, как он произнёс это слово. На что я вообще могла надеяться, когда он сам сказал о себе такое? Дура!..       — Ова, успокойся и объясни нормально, — тоже, как и я, волнуясь, но старательно стискивая эмоции в кулаке, Аканодзяку пронзил меня пристальным взглядом. И от этой собранной пристальности стало ещё больнее.       Уже не стесняясь и вовсю размазывая слезы по лицу, всхлипывая, я выпалила:       — Как я могу объяснить, что влюбилась в тебя?       Аканодзяку замер, и, даже сотрясаемая рыданиями, я видела, как исказилось его лицо.       — Я знаю, что тебе нечем ответить, — я вымученно улыбнулась сквозь слёзы. — Ты же демон, вам не знакомо такое чувство. Наверное, бессмысленно хотеть подобного от демона…       — Почему? — тихо проронил Аканодзяку. — Почему ты думаешь, что мы, демоны, не умеем любить?       — А разве это не так? Ты ведь сам всё время твердил, что бессердечен, что жаждешь только обладать. Ты сам преследовал меня, сам хотел забрать меня, но за всё то время, что мы были вместе в мире ёкаев, ты ни разу не сказал, что… — я сглотнула, губы непроизвольно сжались в тонкую, искривлённую нить, — что любишь меня.       Ну вот я и сказала это… Так долго держала в себе, подавляла, пыталась заглушить, мучилась, но в итоге так ничего и не добилась. Ведь даже высказанным, этим чувствам всё равно не суждено получить ответ. Какая же я жалкая… Я зажмурилась, стараясь заглотить остатки слёз. Малодушие брало верх, и всё, чего мне сейчас хотелось, — это слепо жалеть саму себя. Я сама виновата в собственной глупости, и утешить меня некому. Но как же обидно и больно!       Глаза жгло, грудь дёргалась под рваными и судорожными всхлипами, когда вдруг всю эту лихорадку перекрыло что-то крепкое и тёплое. Как опора, которую ноги уже не ощущали, объятья Аканодзяку прервали моё падение в бездну. Мечущиеся, бесконтрольные эмоции вмиг заглохли, разлетевшись пылью, и я в ошеломлении открыла глаза. Но не увидела ничего, кроме нагрудного полумесяца Аканодзяку да сине-жёлтых концов полосатой ленты, прячущихся в его растрёпанных волосах.       — Давай поговорим, — низкий голос согрел мне ухо, и я вздрогнула от пробежавших мурашек.       Наверное, стоило пойти в какое-то более уютное место, но, обессиленная, я рухнула прямо на ступеньки, и Аканодзяку опустился рядом.       — Так ты… — после того, как острота момента чуть спала, неуверенно откликнулся Аканодзяку. — То, что ты только что говорила… Это правда?       Отстранившись, я подняла на него заплаканные, щиплющие глаза. И пусть даже сквозь плывущее зрение я видела румянец на его щеках и неуверенный взгляд, меньше всего на свете мне хотелось вновь обнажать беззащитные чувства, которым, сколько ни старайся, просто не суждено получить взаимности. Я знаю, что не безразлична Аканодзяку, но то, что он может предложить, не нужно мне. Мне нужно… другое.       — Я не жалкая человечишка, и я не стану врать, раз уж сама раскрыла правду, — сгребая со всех концов души остатки гордости, я с силой потёрла щиплющий нос тыльной стороной ладони. — Я действительно имела глупость влюбиться в тебя, хотя ты с самого начала дал понять, что это обреченная затея, — не удержавшись, я всхлипнула, но тут же сжала себя в руках. — Но оно никак не связано с моей просьбой навестить друзей здесь, в мире людей. Я действительно хотела лишь повидаться и прекратить их волнения по поводу моей судьбы. У меня и в мыслях не было сбегать или что-то в том же роде — не знаю, с чего ты это надумал…       Я ожидала, что Аканодзяку удовлетворённо улыбнётся, но он продолжал выглядеть растерянно. Видимо, мои заверения насчёт побега его не убедили.       — Твои слова о том, что «имела глупость влюбиться в меня»…       Я стыдливо отвернулась. Похоже, его заинтересовала отнюдь не тема бегства.       — Что ты имела в виду? Если ты не ненавидишь меня, то почему говоришь об этом так?       Ещё недавно предательски мерцавший румянец Аканодзяку постепенно тускнел, скрываясь под разраставшимся слоем хмурости. Его лицо смурнело, разрез глаз всё заострялся. Должно быть, мои слова его уязвили, но что поделать, если такова истина? Не я решила, что союз человека и демона невозможен.       — Почему говорю об этом так? — я отчаянно стиснула кулаки. Если он уязвлён, то что делать мне с этими мучительными чувствами?! — Да потому что это правда! Потому что ты сам дал понять, что это правда! Ты…       Запал иссяк, и силы резко покинули меня. Сжавшись в комок, я обхватила себя руками и, уткнувшись щекой в плечо, тихо всхлипнула:       — Я хочу отдать тебе свою любовь, но я боюсь… Я всё чаще и чаще вспоминаю тот разговор с Тиё и не могу о нём не думать.       — Что за разговор? — эхом откликнулся Аканодзяку.       — На берегу. Ещё там, в далёком прошлом. Когда я спросила её о тебе, она… Она рассказала, что ты её преследовал, как хищник преследует добычу. Что тебе неинтересна любовь, и что женщина для тебя — это трофей, а не та, кого нужно защищать и ценить. И что единственное, чего ты хочешь, — это опорочить, совратить, — последние слова дались мне с особым трудом, но, проглотив комок в горле, я сумела-таки совладать с голосом. — Тиё сказала, что ты хотел обладать ею, чтобы испортить. И я… я боюсь, что меня тоже постигнет эта участь.       Тяжело произнести такое и тяжело смотреть в глаза своему главному страху. Но всё же озвученными, эти мысли вынести чуточку легче.       — Наверное, — Аканодзяку задумчиво смотрел вниз, туда, куда в темноту убегала серая, каменная, бесконечная лестница, — я и сам тогда не понимал, чего хочу.       Что ж, мне это знакомо. Хотя бы в чём-то мы одинаковые.       — Когда я думаю о тебе… и обо мне… — тихо и спокойно, будто разговариваю сама с собой, я смотрела себе под ноги и слабо улыбалась. — Как бы там ни было, я всё ещё служительница храма, и моя душа — она дорога мне. Я не хочу быть соблазнённой демоном, — я подняла на Аканодзяку захлёбывающийся сожалением взгляд. Губы замерли в нерешительности. Всё, хватит, ты сказала уже достаточно. — Я хочу…       Нет, замолчи! Закрой рот! Это бесполезно!.. Ему просто нечем!.. И всё же…       — …быть соблазнённой мужчиной, который любит меня.       Я знала, что это безнадёжно. И как бы я ни молила взглядом о взаимности, Аканодзяку просто нечем ответить. Мои надежды так болезненны, так жесточайше пусты. Нельзя изменить самую суть, и я думала, что понимаю это, но оказалось, что глупая, слепая надежда всё ещё живёт где-то во мне. Но нужно признать правду. Нужно было сделать это в самом начале, но я, как наивная, цеплялась за сказку до последнего. И всё же…       Так и не сорвавшийся выдох резко замер у меня в груди, окольцованный сильными объятиями, и пронзительно горячий шёпот сотряс всё тело.       — Прости меня, — острый нос Аканодзяку утыкался мне в ухо, пока крепкие, широкие ладони стискивали спину и затылок. — Я не знал, что всё это время тебя терзали такие мысли. А главное — я не могу сказать, что они беспочвенны.       Я чуть высвободилась из объятий Аканодзяку. Знаю, мы так близко, но я просто обязана увидеть его глаза. Что в них таится?       — Так ты… — но продолжить он не дал.       — Я действительно говорил всё это. Тиё не врала. И я не врал. Это было абсолютной правдой. Тогда. Но мои желания, мои цели — всё изменилось после того, как я узнал тебя.       Серьёзный пристальный взор Аканодзяку буквально захватил мой собственный, и я не решалась даже вздохнуть, боясь спугнуть что-то, что и сама пока не понимала.       — Я уже говорил это, но повторю ещё раз: меня очаровала твоя душа. Другой такой не найти, и я был бы полным глупцом, стремясь очернить её. Да, я демон, и ты была права насчёт меня во всём, кроме одного, — красные, как угли, глаза Аканодзяку вспыхнули, и что-то внутри меня задрожало в ответ. — Я умею любить. Потому что если любовь — это не то, что привязало меня к тебе, то тогда её просто не существует.       Я думала, я ослышалась. Я думала, кто-то, пошутив, выключил мой слух, потому что допустить то, в чём Аканодзяку только что признался… Разве такое возможно? Разве так бывает?       — Т-ты… — еле шевеля губами, испуганно выдохнула я.       — Я сказал то, что сказал, и надеюсь, ты поверишь мне, — щёки Аканодзяку вновь покрылись румянцем, и его взгляд, из серьёзного ставший испуганно-беззащитным, пронзал до глубины души.       Из груди вырвался смешок, а из глаз брызнули слёзы. Всё моё нутро содрогалось под напором буйства столь противоречивых, но таких мощных эмоций. Они искали выход, и он был только один.       Не думая больше ни о чём, я потянулась к Аканодзяку и, найдя опору на его плечах, приникла к его тёплой груди.       — Я люблю тебя… — выдохнула я напоследок — прямо перед тем, как прильнуть своими губами к его. И сразу же задохнулась — настолько пылкие объятья и поцелуй послужили ответом.       Он никогда меня так не целовал. Страстно, жадно, неистово — абсолютно по-демонически, но в то же время дорожа. Словно ощущая хрупкость человеческих тела и чувств, он не ломал их, но неутолимо наслаждался. И, казалось, стремился отдать столько, сколько мог.       Вскоре первый порыв откровения стал утихать, уступая место чему-то горячему, тягучему. Поцелуи стали призывнее, соблазнительнее. Дыхание Аканодзяку обжигало мои мокрые губы, и, подводимая кружащейся головой, я искала опору на его широких плечах, прижатая к опаляюще разгорячённой груди.       — Знаешь, — Аканодзяку хищно улыбнулся, чуть прерывая поцелуй, — теперь никогда не забуду твоих слов о том, кем ты хочешь быть соблазнённой. А то, что мы сейчас в храме, только добавляет огоньку.       Хоть и сладко пошлые, эти слова привели-таки меня в чувство. Перебарывая собственный протест, я всё же высвободилась из крепких объятий и, с трудом заглянув Аканодзяку в лицо, вся красная и смущённая, стыдливо пролепетала:       — Ты прав, тут нельзя таким…       — Тогда, если не хочешь тут, ты знаешь, куда можно вернуться, — хитро оскалился Аканодзяку.       Его откровения, всё происходящее — это как сон! Но они не сон, и тёплая ладонь Аканодзяку, сжимающая мою, его довольная ухмылка — они точно реальны. И его слова, его — нет, наши — намерения — они ещё реальней! А если так, я больше не отступлю. Не отступлю и не усомнюсь. Ведь если я сама не поверю в собственное счастье, не поверит никто! А значит, надо действовать!       С кружащейся от собственных желаний головой, я кое-как вскочила на ноги и, крепко стиснув ладонь Аканодзяку, потянула за собой.       — Я только попрощаюсь с ними напоследок, — топая по ступенькам, выдохнула я. Аканодзяку не ответил, но я знала, что он улыбается.       Когда мы добежали до вершины лестницы, нам навстречу выступил Кагура. Только что закончив с молитвой, он явно не ожидал увидеть нас вместе. Когда же его взгляд выцепил из темноты наши соединённые руки, гнев заточил и без того острые черты лица.       — Ах ты, проклятый демон! — закричал он.       Сверкая глазами, он рванул вперёд, но не заметил спрятавшийся в темноте, забытый мною фонарик торо. От неожиданного удара его тело дрогнуло; Кагура скривился, прижимая руку к груди. А синие татуировки, казалось, засияли ярче. На крик Кагуры Сиро, Акито и Такако выскочили из построек и тоже поспешили к нам.       — Что случилось? — подбежав, нахмурился Акито.       — Ты опять?! — зарычал на Аканодзяку Сиро.       Аканодзяку не ответил и, прежде чем обернуться к ним, задержал взгляд на Кагуре, до сих пор щурящемся от пульсирующей боли. Я уже было вскинула руки, стремясь как можно быстрее затушить зажёгшийся конфликт, когда Аканодзяку перебил меня.       — Вообще-то Ова пришла с вами попрощаться. Не знаю, когда вы увидитесь снова, но до тех пор вам придётся подождать.       От удивления я задрала голову, ловя взором его надменно вскинутый подбородок. Он, что, сам говорит о возвращении? Даже без моей просьбы? Похоже, наши недавние откровения много чему придали ясность.       — И ещё, — Аканодзяку обернулся к Кагуре, одаривая его снисходительной усмешкой. — Подарок от меня.       Выставив полураскрытую ладонь, он направил её на Кагуру и, будто поддевает что-то, сомкнул пальцы. Сильный поток демонической энергии всколыхнул мои волосы, и в то же мгновение синие татуировки Кагуры засияли космическим светом. Момент — и они исчезли, оставив после себя обнажённо светлую кожу бога.       Кагура перестал жмуриться; он нерешительно опустил горевшую секунды назад руку. Он не озвучил мои догадки, но я была уверена, что боль прошла.       — Ты… — не то гневно, не то растерянно прошептал Кагура. — Что это значит?       — А ты, видно, слухом повредился, — самодовольно усмехнулся Аканодзяку. — Я же сказал, это подарок от меня. Живи и здравствуй, бог-фермер.       — Что ты… — Кагура, как и мы все, до сих пор не мог поверить. — Если ты опять задумал…       — Не придумывай лишнего. Борьба с тобой больше не интересует меня. Наоборот, я уже давно победил, — Аканодзяку снова усмехнулся, чуть притягивая меня к себе. — Так что считай это утешительным призом для проигравшего.       И, больше не желая тратить время ни на кого лишнего, он быстрым взмахом открыл портал.       — Надеюсь, это зачтётся парой очков в мою пользу? — он подразнил меня хитрым оскалом.       И пусть его вежливость и мягкость по отношению к окружающим оставляют желать лучшего, не возвыситься в моих глазах он просто не мог. И, преисполненная жгучей благодарности, я глубоко кивнула.       Ну вот и всё. За этим порталом меня ждёт незнакомое, столь нежданное будущее, и, если честно, я всей душой хочу познать его. Обернувшись, я улыбнулась друзьям. Расставание на этот раз не казалось таким бездонным, и это грело душу. И пусть я видела по их лицам, что они встревожены, что они не согласны с моим выбором и противятся ему, я уходила с лёгким сердцем. Ещё настанет время, когда я приложу все силы, чтобы их отношение к Аканодзяку чуть потеплело, ну а пока я эгоистично хочу сама побыть счастливой.       Махнув на прощанье, я крепче сжала руку Аканодзяку и шагнула следом в портал. Его белый слепящий свет всё ещё держал в плену моё зрение, но я уже знала: о том, что настанет после, я не пожалею. И гарантом мне служила тёплая ладонь Аканодзяку, всё ещё живой след его поцелуев на моих губах и истошное биение сердца, вот-вот готового выпустить все те чувства наружу, которые — теперь я уверена — взаимны.       Я плохо помню то, что было потом. Воспоминания смазались. Помню только его голую спину, на которой поблёскивал пот. Помню жар собственного тела и крепкие мужские руки, разгонявшие его только сильнее. Ещё помню собственный голос; такой незнакомый и протяжный. Не думала, что я вообще могу так стонать. А ещё его глаза… Их я никогда не забуду. До краёв переполненные водоворотом эмоций: ярких, жарких, противоречивых, беззащитных и нежных. Таких живых глаз я не видела никогда. Но, наверное, мои глаза были такими же. Точно отражение, я жадно глотала его эмоции и, упиваясь ими, возвращала в ответ.       Я плохо помню нашу первую ночь. Но одно я знаю точно: ни один из нас одиноким больше не будет никогда.