Атцахлин

      — Что, несчастная любовь, Узумаки? Спиваемся с горя?       Наруто замер, глядя на размытые линии бревенчатых стен и темный прямоугольник входной двери, пытаясь уловить среди этой разливающейся мути фигуру Саске.       То собираясь в единое целое, то вновь расплываясь мокрыми акварельными мазками, снег, валивший с неба хлопьями, превращал реальность в мутный клочковатый туман. Саске стоял в самом его центре — прямо на ступенях обитой деревом лестницы, припорошенной снежной пылью, одетый в уже знакомую белую футболку и домашние штаны, и, словно не замечая колючего холода, курил.       В нездоровом желтом свете фонаря дым, срывавшийся с его губ, стремительно таял в ночном воздухе, как и его силуэт, превращаясь на глазах Наруто в нечеткую тень. Но он знал, что этот Саске — живой, настоящий — не мог ему чудиться, и силился уловить смысл сказанного.       Разум, уставший от алкоголя, сплел звуки в многоголосую паутину: слова доходили до него сквозь пьяное, путанное. Почему-то казалось, что это как-то связано с Кибой, и в голове вспыхнуло что-то недавно им сказанное: беспокойное и возмущенное, как крик огромной хищной птицы.       Саске выбросил сигарету в сугроб. Сверкнув искрой, та потухла, оставив в ночном воздухе призрачную дымную ленту.       — Пьем, страдаем? — спокойно продолжил Саске. — Сакура не дает?       Его голос звучал устало, он утомленно и прямо посмотрел в глаза Наруто. И без того безжалостно отточенные черты лица Саске заострились, стали еще выразительнее: в темных волосах, падающих на лоб и скулы неровными прядками, затерялись серебристые снежинки, у губ залегли напряженные складки. Наруто закусил губу.       — Я не из-за этого, — огрызнулся он. — Тебе какое дело?       Он уже хотел было развернуться, прервав этот странный, долгий и нежелательный зрительный контакт, и поскорее убраться подальше от Саске, его дома и собственных мыслей, заскребших когтями душу, — куда угодно, лишь бы не продолжать этот диалог, как Саске вполголоса произнес:       — Подожди.       Наруто замер, завороженный, околдованный его просьбой, не в силах сдвинуться с места. Внутри возник упругий воздушный шарик — тронь, и вот-вот с коротким свистом просочится воздух, и тонкая резина хлестнет по ребрам, разлетится в клочья.       Легкие наполнились хрупким ожиданием, и Наруто не смог успокоиться: понял, что дрожит от неясного, переполнявшего все его тело предчувствия. Словно воздушная яма, оно накапливало внутри пустоту и грозило треснуть по швам.       Спину обдало ледяным потом, дрожь волнами прошлась по коже.       Саске повернулся спиной и, открыв дверь, достал из глубины коридора что-то большое и черное. Наруто непроизвольно отступил назад — объятый внезапным ужасом, мгновенно нарисовавшим языки черного пламени, слепленные из дикой горячей тьмы, бесформенным потоком хлынувшей из дверного проема, — оступился и упал спиной в пухлый снег.       Саске набросил на плечи темное нечто и развернулся на звук, с легким удивлением уставившись на лежащего на земле Наруто. Тот увидел: куртка. Всего лишь обычная черная зимняя куртка. Привидится же…       — Нажрался и ноги не держат? — снисходительно сдержанная полуулыбка, полуукол. — Живой?       — Я не пьяный, — отозвался Наруто. — Я просто не понял, что это.       Саске только покачал головой, спустился с лестницы и протянул Наруто руку.       — Вставай, несчастный, — выдохнул он негромко, помогая подняться с земли.       По телу понеслась распаляющая дрожь. Голос прозвучал слишком знакомо, слишком доверительно-интимно. Наруто с трудом встал на ноги, держась за ладонь Саске, качнулся и на миг прижался к нему всем телом — в нос ударил теплый запах его кожи, перемешанный с сигаретным дымом и еще чем-то смутно уловимым.       Наруто тут же отшатнулся, словно обожженный.       — Пойдем. Избавлю тебя от чувства долга, — сказал Саске, выпуская его ладонь, и с равнодушным видом направился прочь от своего дома вдоль улицы.       — О чем ты? — опешил Наруто. — Куда?       — К тебе, — коротко ответил Саске. — Не подскажешь, чью жену ты убедил, что она жила не с тем человеком?       Саске зашагал вперед, в неуютную темноту, тускло подсвеченную бледными фонарями где-то вдали, тревожа хрустом уверенного шага мягкий свежий, юный снег, усыпанный сверкающей алмазной крошкой. Наруто неуверенно побрел следом, не сводя настороженного взгляда с его прямой спины.       — Я ничего ей… — начал он, сбитый с толку прямотой Саске, но его словно не слышали.       — Внушил несчастной дуре, что покажешь ей настоящую любовь, а теперь не знаешь, что с ней делать и куда ее девать. Или что ты ей наобещал, а, Наруто? Саске, приподняв одну бровь, смерил его взглядом через плечо и, вынув из кармана телефон, показал экран.       — Я ничего ей не обещал, — ответил Наруто. Прищурился, пытаясь разглядеть, что именно показывал Саске, но не успел — тот снова убрал телефон в карман. — Я ей помочь хотел…       — Нужно было адекватно оценивать свои силы, — холодно продолжил Саске. — Кто мне рассказывал про дружбу, любовь, помощь, веру во все лучшее и светлое? Не припомнишь?       — Я от своих слов не отказываюсь, — уже тверже сказал Наруто. — И я адекватно оцениваю.       — Ты переоцениваешь, — отрезал Саске. — И лезешь в чужую жизнь. Туда, куда тебя лезть точно не просили. Человек — не игрушка.       — Не игрушка? — вскипел Наруто. — Это ты мне сейчас говоришь — не игрушка?       В груди взорвалось страшное — невысказанное, затаенное. Наруто крепко сцепил зубы и умолк, силясь не закричать, не выплюнуть в лицо Саске все самое горькое и болезненное, успокоить рвущееся наружу липкое уродливое чудовище. Оно, все в гниющих струпьях, забилось в бешеном припадке, цепляясь кривыми когтями за плоть, потерлось изнутри голой, сморщенной, шершавой шкурой, заскреблось и завыло. Мысли смешались, превратившись в невнятную жидкую кашу, язык отяжелел. Разум замкнулся вокруг одной-единственной мысли, стал неповоротливым, налился свинцом.       — Тогда объясни мне, — низким от гнева голосом выговорил Наруто.       Огни из окон превратились в ревущие пламенем костры. Ветер взвился поземкой, пробираясь под одежду ледяными пальцами, доставая до самого сердца. Саске поежился.       — Хочешь сказать, тогда, в лесу, ты ко мне по-человечески отнесся? — Наруто тяжело дышал. Пронзительно-голубые глаза засветились яростью.       Саске в ответ закрыл свои.       Под веками вспыхивали, загорались крошечные искры — целая вселенная маленьких, бесконечно вращающихся черных дыр. Где-то взвыло чудовище — Саске слышал, как оно скребется и ревет, вырываясь наружу из чьей-то глотки, раненое и злое.       — Я тебя вообще об этом ни разу не спрашивал, — быстро заговорили рядом. — И думал — никогда не спрошу. Даже решил, что мстить не буду — нет в этом смысла. И я больше не буду себя жалеть. Думал, что ты слабый, поэтому так поступил. И все же… зачем? Я же… — Наруто шумно выдохнул.       Саске слышал, как чудовище скрипит зубами, сжимает челюсти, сдерживается, стараясь унять бешеный стук сердца. Душевного, незримого не спрячешь, когда больно; мучительного, кровоточащего, разверстого в глубине под ребрами не скроешь. Все равно вырвется.       Саске знал, как это бывает. Знал и чувствовал, как Наруто хотелось прокричать — я же живой, зачем, зачем ты так поступил, это же не исправить больше, не изменить, не вырвать и не выбросить из памяти. Но вместо этого услышал:       — Я бы сказал: я постоянно думаю о том, что тогда произошло. О тебе думаю. И я не знаю, зачем тебе это было нужно. Не понимаю…       Саске открыл глаза. Повел плечом, доставая из кармана сигарету, чиркнул зажигалкой — в ладонях вспыхнул теплый оранжевый огонек. Закурил, прислушался к свисту ветра в ушах.       Ветер ревел, рыданием тревожа бездонную мглу, приглушенную снежными вихрями, вплетая серую рвань подсвеченных месяцем облаков в чистое полотно, усыпанное звездами. Вдали, выбиваясь из линии горизонта, светились лунным светом вершины гор — исполосованные, острые, они торчали из земли, словно пальцы огромного великана, и его тело, обращенное в камни, огромное, как сама луна, спало, беззвучным рокотом оглушая тишину.       Кто знает, какие кошмары снились Атцахлину?..       Саске посмотрел на Наруто. Шапка сбилась набок, обнажая растрепанные прядки золотистых волос, взгляд — обреченный, растерянный, — битое голубое стекло по краю радужки, раскрошенное каймой тупого отчаяния. Выбило, растерло в мучительной горечи аквамариновую синь, губы дрожат — натянутая, обветренная тонкая кожа с треснувшими алыми складочками. И сам — оголенный до горечи, будто придавлен чем-то страшным, неподъемным. Короткие просительные импульсы застряли в горле стальными спицами, воплем молчания.       Саске сжал губы и отвернулся, не выдержав его взгляд.       — Ты пьяный. — Он выпустил из легких дым. — Заканчивай ломать трагедию.       — Просто сказать можешь — зачем? — раздалось из-за спины.       — Да ни за чем. Сделал это с тобой просто потому, что могу. — Саске повернулся к Наруто лицом. — Захотел.       Горячий дым обжег легкие. Прокуренный ветер вырвал сигарету из рук Саске, понес в чернеющую глубь ночи тлеющим угольком. Саске увидел, как он раскачивает ледяными порывами сосны — их обглоданные еловые лапы тянулись вниз, словно под весом трупов, оголяя обгорелые черные стволы. Природа — ночная, темная — вызывала цепенящее чувство страха, но Саске знал: она пасует перед другими демонами, куда более изощренными, и на короткий миг сам почувствовал себя бесплотным духом, усаженным в инвалидную коляску.       — Я докажу, — услышал Саске голос Наруто. — Я докажу тебе, что не слабак.       — Делай что хочешь, — потерял терпение Саске. — Хочешь — самоутверждайся на Сакуре. Мне все равно.       Подумал, к черту все, и уверенным шагом направился в сторону своего дома, оставляя Наруто одного в свистящей ночным ветром тиши.       Внутри тревожно заскреблось смутное: Сакура рано сбежала. Неприятно. Но рано или поздно это должно было кончиться. Слишком смелая стала, решила, что имеет право что-то требовать для себя. Внутренний же демон питался слабостью — этим его подкармливала Сакура, наивная дура с неиссякаемой бездной выдуманной любви: слабые духом всегда смотрят на жизнь через темную вуаль беспросветного отчаяния —       Саске отлично знал, как им пользоваться. Им, женственно-слабым, необязательно что-то отдавать взамен — сами придумают оправдания, начнут за тебя бороться, спасать, бесконечно пытаясь что-то доказать. То была честная сделка с совестью. Верно, мама?       Так подкармливал демона Сай, благодарная и падкая на секс проститутка. Саске вытащил его из прокуренных, пропахших потной вонью разложения борделей — послушного бледного мальчика с молочной кожей, с готовностью отсасывающего по первому зову. Саю ничего не нужно объяснять, Саю не нужно лгать — и то был равноценный обмен, не требующий отдачи. Верно, папа?       Саске снова достал из кармана сигареты. Не курил давно ни электронные, ни обычные, но внутри ерзало жадное, изматывающее, зудящее чувство — его хотелось утолить горячим дымом, заполнить голодную пустоту внутри.       Пламя на миг осветило лицо, искрой зажглось на кончике сигареты красноватым угольком. Саске медленно выпустил дым, посмотрел в набрякшее чернотой небо. Когда-то очень давно, возможно, в прошлой жизни, он смотрел в окно своей комнаты на алый мост, растянутый тонким плетением реек и балок между двумя берегами реки, каждую ночь мерцающей стальным грубым блеском. Этот мост раскинулся под темным полотном неба в брызгах негаснущих звезд: серебрился месяц, прозрачные облака расходились в стороны, и Саске находил среди них его — луна сияла сквозь пройму стальных изгибов, освещая мягким светом металлическую паутину.       Его когда-то показал брат — в далеком детстве мост мерцал хрустальным блеском, будто покрытый сияющей звездной глазурью, — таким он запомнился Саске в прошлом.       Тогда сердце еще умело замирать с искренним, теплым трепетом, и тем громче — с жалобным, отчаянным хрустом — позже ломалась его душа: наливалась ржавчиной, словно запекшейся кровью, надламывалась сталь, скрипела шарнирами, рушилась под гнетом грейферов; Саске давным-давно про нее забыл, кажется, сразу после гибели родителей — тогда и чужие души перестали казаться важными, хрупкими, значимыми. Все верно, Итачи?       Саске затянулся тяжелым дымом, сжимая фильтр губами: с торжествующим, ледяным безумием хотелось чувствовать себя живым — тогда он и ломал, и втаптывал, и ощущал на языке след чужой свежей крови, опьяненный очередной победой… Главное, чтобы у этой победы не было разрушительного вкуса — того самого, болезненно-мягкого, с отупляющей ранимостью, что возводил любые опоры, и Саске не знал, но чувствовал — это может все погубить: внутренний демон уже растревожен, воет и предупредительно скребет когтями по ребрам.       Тлеющий алый пепел обжег пальцы. Саске нахмурился, выбросил окурок в сугроб и сунул руки в карманы. Ветер продувал насквозь, пробивался сырым мокро-снежным вихрем под тонкую одежду, под кожу.       Саске по старой привычке посмотрел за горизонт и поискал глазами тот самый яркий алый блеск. Черный небесный купол Атцахлина спал, безжалостно безмолвный: звезды мелькали на нем светлячками, прячась за рваными, полными снега тучами, — и гасли, словно крохотные фитили.

***

      Блестящая от ледяных капель входная дверь закрылась, запирая снаружи звонкий зимний холод. Деревянные панели на стенах сдавили Наруто под тусклым светом ламп, расплескавших по комнате кривые тени.       Заглянул в спальню; комната встретила его упругой пустотой и тугой тишиной. Сакуры нигде не было.       Наруто взглянул на одинокую, аккуратно заправленную кровать. Ровно подоткнутое покрывало, стройный ряд подушек, выправленный заботливой женской рукой. Румяный зефир искусственных пионов в вазе с резными узорами, выглядывающей из-за плотных штор на подоконнике: Наруто спрятал эту безвкусицу сразу, когда только приехал, Сакура нашла и выставила на видное место.       В спальне царил идеальный порядок, и его по линеечке выстроенную картину разрушал лишь разбитый вид самого Наруто: в груди бушевала горечь, помешанная с невыносимым бессилием. Думал: зачем сказал ему, зачем спрашивал… И без Саске сам все понимал и знал: не может быть насилию ни оправдания, ни причины, и не было никакого смысла искать ответы там, где их быть не может.       Только вот признаваться себе в этом не хотелось.       Наруто упал на кровать, прижался щекой к невесомому ворсу хлопковой наволочки.       В висках гулко стучала кровь, и он слушал пульс, вместе с его ударами считая собственное дыхание. Думал о том, где Сакура. Снова ушла к Саске, и они разминулись?       Саске показал ему телефон. Что там было? Может быть, она звонила ему…       Стало противно от собственной беспомощности и трусливого молчания. Мог же помочь, обещал ведь.       Из коридора в спальню дохнуло стужей — резко и гулко открылась дверь, впуская в дом вместе с холодным белым паром оживленные громкие голоса. Наруто поднялся с кровати и выглянул в коридор.       — Нашелся, — устало выдохнул Какаши, завидев Наруто, взлохмаченного, ошеломленно показавшегося из дверного проема.       Какаши, пропуская вперед Сакуру, ступил на порог — за его спиной Наруто заметил водителя, который вез их на базу. Котецу, что ли?.. Он стоял у входа и опирающегося спиной о деревянные перила: курил, странно задумчивый и подавленный. Наруто успел разглядеть белый пластырь — длинной лентой тот пересекал лицо водителя поперек, под глазами, и заходил за уши. Интересно, где он постоянно ранится?..       — Цунаде уже хотела за тобой поисковую группу отправлять, — задумчиво добавил Какаши, взглянув на Наруто с едва заметной укоризной.       — Ты ушел в магазин без телефона и не вернулся. Я начала беспокоиться, — виновато добавила Сакура. — Вдруг ты опять на склоны, а тебе еще нельзя…       — Вы меня искали? — удивленно произнес Наруто и растерянно улыбнулся, взлохматив пятерней затылок. — Зачем?       — Извини, она звонила раз двадцать. — Сакура протянула телефон. Наруто заметил красные иконки пропущенных вызовов на экране. — Пришлось взять трубку. Она сказала мне искать инструктора Какаши. Мы уже собирались за ехать искать тебя…       — Раз ты нашелся, я тогда пойду, — перебил ее Какаши и взялся за ручку двери. — Удачи, Наруто. Не теряйся больше.       Стоило двери за ним захлопнуться, Наруто обдало жгучим раздражением. Цунаде и ее гиперконтролю явно нестрашны ни десять тысяч километров от дома, ни разница в часовых поясах, ни практически полное отсутствие связи на острове. Не смогла повлиять на его выбор — так обязательно выставит его в глазах окружающих глупым, безответственным дураком, ищущим проблем себе и окружающим на голову. Опасных проблем.       — Это правда, кстати? — нарушила молчание Сакура. — Ты действительно хочешь… с «Девятихвостого»? Какаши мне сказал.       — Да, — твердо ответил Наруто, внутренне готовый отразить любую словесную атаку, призванную разубедить его в этой затее.       — Для этого нужен опыт, — неожиданно сказала Сакура, пожав плечами. — Не самая простая трасса.       Она прошла на кухню, и Наруто взглянул на нее с каким-то новым, незнакомым внутренним ощущением. На мгновение — только лишь на мгновение — она показалась совсем другой. Сильной и упрямой — той, кто мог бы невозмутимо подняться и идти вперед, и этот жизненный стержень, хрупкий стебелек, прочно удерживал нежные ростки уверенности те несколько секунд, пока взгляд Сакуры не упал на безмолвный темный экран телефона.       Ее рука дрогнула, плечи опустились, и она, с уже знакомой глубокой печатью грусти на лице, повернулась к Наруто.       — Кстати, Цунаде твоя родственница? Она такая… — спросила Сакура, доставая из холодильника мороженое.       Она отрешенно повертела упаковку в руках, подбирая правильные слова, затем ткнула в густую сливочную массу ложкой, недолго подумала, прижала ее ко рту, оставив на мягкой коже губ белый сладкий след, и чуть улыбнулась, глядя Наруто в глаза.       — Крутая? — догадался он, смутившись и отводя взгляд. — Хочешь, познакомлю, когда улетим отсюда?       — Конечно. — Она слегка покраснела, плавным движением стерла пальцем мороженое с губ и нервно хихикнула в кулак. — Знаешь, мы с ней созванивались, пока тебя искали. Она сказала, что прибьет тебя к чертовой матери, если ты еще раз забудешь свой телефон. Тебе лучше позвонить ей. Сейчас.       Наруто уже готов был взвыть и смиренно набрать номер Цунаде, как замер, кое-что вспомнив.       — Ты звонила Саске? — осторожно спросил он Сакуру, пытаясь побороть внезапно возникшее напряжение в голосе. — Я встретил его по пути сюда. Если хочешь к нему вернуться, тебе лучше сказать мне об этом сейчас.       Взгляд Сакуры стал затравленным и опустошенным. Она прикрыла глаза, будто то, что она собиралась сказать, причиняло ей невыносимую боль.       — Нет, — наконец, негромко ответила Сакура. — Я хотела взять борд и вещи. Больше ничего.