Счастье…
Для мальчишки, что за свою короткую жизнь успел пережить целый океан из боли, это состояние переживалось особенно чутко. Оно наполняло грудь невыразимой нежностью, буквально окрыляло и заставляло "взлететь" над всеми жизненными неурядицами, что теперь казались сущими мелочами, не стоящими внимания. На душе, как никогда было легко и спокойно, и, отвышкий от подобного, Саске порой даже боялся себе признаться, что всë в его жизни наладилось, чтобы только не спугнуть это крохотное, хрупкое создание под названием счастье. Относительно спокойные миссии, товарищи-сокомандники, теперь не кажущиеся такими раздражающими, как прежде, и даже любящий отец, — жизнь молодого шиноби, как никогда, была приближена к обычной, к той, что долгое время ему недоставало. Настолько мягкой и беззаботной она была, разве что, в далëком детстве, и Саске очень надеялся, что нынешнее спокойствие не станет краткосрочным наваждением. Но, естественно, самыми яркими моментами являлись встречи с отцом. Юный Учиха буквально жил ими, каждое утро ожидая увидеть у окна заветного ворона с письмом. А в те моменты, когда он просыпался от карканья этой птицы, мгновенно заставляли сердце застучать чаще, а в груди растекалось что-то неизменно волнительное и тëплое.***
После долгих лет разлуки было немного трудно возобновить обычное, без взаимных неловкостей, общение. За то огромное количество времени, что утекло с той роковой ночи, они оба неизбежно изменились, и сейчас им пришлось практически заново узнавать друг друга. Тем не менее, общее горе и взаимная друг к другу склонность и любовь сделали своë дело. За очень небольшой промежуток времени Итачи и Саске снова стали полноценными близкими родственниками, не от того, что так, видите ли, получилось по крови, что, к несчастью, является для многих семей единственным, что их связывает; а из-за взаимного доверия и какой-то особой душевной близости, обретение которой является едва ли не главным составляющим счастливой жизни. И теперь каждая их встреча, каждое мгновение проведëнное вместе согревали их, заставляя боль, хранившуюся в душе, отступиться. Если не знать всей запутанной истории с их родственными отношениями и тот факт, что Итачи являлся международным преступлеником, в те моменты их нельзя было отличить от обычных отца и сына.***
— Знаешь, пап, на меня наши встречи очень странно влияют, — произнëс Саске, — Я потом ещё дня два-три хожу в каком-то невменяемом состоянии. Даже Наруто уже стал меня расспрашивать, не подменил ли меня какой-то более общительный и улыбчивый клон. — Разве ж это плохо? Лучше было что ли, когда ты был погружëн в вечные невесëлые мысли? Знаешь, я так и обидеться могу, — мягко сказал Итачи, усмехнувшись. — Нет, мне-то хорошо, только вот иногда моим состоянием нагло пользуются! — возмутился Саске. — Кто? — А вот! После прошлой встречи например… Честно, не знаю: в каком состоянии я тогда был и чем думал, но я согласился гулять с Сакурой. Это было фатальной ошибкой… Когда до меня наконец дошло, на что я подписался, было уже поздно: я ведь дал ей слово, пообещал. А какой я тогда парень и шиноби, если моë слово ничего не значит? А то это как-то не по-мужски: слово дал, слово взял… Пришлось идти. Ками-сама, тот день я, видимо, до конца жизни не забуду. Эту исповедь прервал громкий сухой кашель Итачи. Мужчина схватился рукой за грудь так, что казалось, он испытывал огромную боль где-то внутри, а второй — прикрыл рот. Став свидетелем этого, Саске почувствовал волнение и тревогу за отца, грозившиеся превратиться в панику. «Папа, тебе плохо? Скажи, пожалуйста, что с тобой?» — обеспокоенно произнëс мальчишка, подойдя к нему ближе. Рука Саске застыла над плечом мужчины. Пальцы то сжимались, то разжимались, но прикоснуться к нему он не решился: какая-то неведомая сила сковала его, не позволяя сделать этого. — Всë… В порядке. Я просто немного не ожидал этого, — сипло произнëс Итачи, но по его лицу было заметно, что он чем-то обеспокоен. — Сын… Скажи честно только, а что было на прогулке? — Да… На самом деле, ничего совсем сверхъестественного, — ответил Саске, растерявшийся былой запал из-за странного инцидента. — Просто Сакура меня здорово достала. Я не знаю как ей это удалось, но она одновременно была настойчивой и стеснительной, я буквально не знал, чего ждать от неë в следующую минуту! Если сама прогулка была ещё более-менее сносной: так, побродили по деревне, естественно, встретили всех, кого только можно было, потом поели в каком-то кафе. Но самое неприятное случилось, когда мне пришлось еë провожать до дома. Мало того, что она так и порывалась схватить меня за руку, так ещё и, когда еë мама открыла дверь, Сакура представила меня, как еë парня! И теперь пол деревни, в том числе и сама она, думают, что мы встречаемся! Я просто не знаю, как теперь от этого избавиться! Саске услышал облечëнный вздох со стороны отца. — Ну, это далеко не самое страшное, что могло произойти, — произнëс Итачи, устремив взгляд куда-то вдаль, словно был захвачен в омут воспоминаний. — Не самое страшное? А как теперь мне быть? Я с ней, как с человеком, объясниться пытался, а она ничего слышать не хочет! — Просто никак не реагируй на эти слова, а тем более сплетни. Неприятно, конечно, получилось с ней, но лучше сразу ей сказать правду, не играя с чувствами, — сказал Итачи, а после несколько неловко добавил: «Я, правда, далеко не эксперт в этой области жизни, но я думаю, что это наилучший вариант». — Не эксперт? — воскликнул Саске. — Ты же с мамой почти десять лет встречался! — Да, просто я с такими проблемами не сталкивался, — на губах мужчины расцвела непринуждëнная улыбка. — У нас как-то всë проще получилось: мы нравились друг другу, и в какой-то момент признались, что хотим быть вместе. Кстати, если тебе когда-нибудь понравится девочка, то обязательно расскажи мне, чтобы не возникло никаких сложных ситуаций, а то иногда прогулки могут весьма неожиданно окончиться…***
На следующую их встречу Саске явился в крайне возмущëнном расположении духа. Он был сам с собой в разладе, и лишь какая-то неведомая сила удерживала его от того, чтобы начать рвать и метать. — Что произошло, Саске? — спокойно поинтересовался Итачи, замечая настроение сына. — Я больше не могу у него учиться! — пожаловался мальчишка. — Ками-сама, если так и дальше продолжится, то я отправлюсь на поиски нового сенсея, и пусть они делают, что хотят, я терпеть просто так это отношение к себе не собираюсь! — Что же он такое тебе сделал? — Когда я только начал у него учиться, всë было неплохо, я бы даже сказал хорошо.Честно, я тогда очень доверял ему настолько, что даже поделился своими переживаниями, когда нашëл подлинный документ о своëм рождении… Ослеплëнный своими эмоциями и негодованием, Саске не заметил, как после этих слов его отец негромко закашлился, а затем — на мгновение застыл и его взор сделался стеклянным. ...Когда все остальные сдавали этот дурацкий экзамен, а я в это время пытался в себе разобраться и смириться с тем, что другие люди являются моими родителями, он достаточно часто ко мне заходил. Сначала эти встречи проходили ещё более-менее нормально, но потом начался какой-то ад. Я помню, как Какаши говорил о том, что с таким подходом как у меня, я никогда не смогу стать настоящим шиноби, что нельзя так убиваться из-за пустых переживаний, и вообще я сдался перед трудностями, когда отказался от третьего этапа! И что даже Наруто более достоин звания шиноби, чем я! Мне и так в тот момент было несладко, ещё и он подливал масла в огонь! Ненадолго Саске прервал свой рассказ, прикусив губу. В тот момент он был невероятно зол на себя. Слова Хатаке тогда глубоко ранили его, уколов в те мысли, которые мальчишка старательно от себя гнал. Это убеждение, что он слабый и делает недостаточно преследовало его всю сознательную жизнь, иногда уходя на второй план под влиянием более сильный переживаний. Тогда Какаши, казалось, специально задел его больное место, ещё больше убедив Саске в правдивости этих мыслей. И сейчас юный Учиха не знал, стоит ли дальше рассказывать о своей обиде на сенсея, стоит ли ещё больше проявлять слабость, жалуясь на горькую правду? Глубоко вздохнув, он всë же продолжил: «Это ещё ладно: что было — то прошло. Но сейчас какой-то новый виток этих замечаний! Недавно он взялся обучать меня его авторской технике — чидори. И… за две недели я не смог окончательно овладеть ею». Саске понуро опустил взор, будто бы признался в чëм-то невероятно стыдном. — И на это он мне сказал: «Я не знаю другого человека, кто так же мастерски, как и ты, сумел бы попусту растратить свой огромный потенциал!» Юный Учиха саркастично усмехнулся, хлопнув себя по коленке. — «Вот Наруто, который вообще почти ничего раньше не умел, которого никто в детстве не обучал, за неделю смог освоить технику такого же уровня!», — передавал он слова Какаши. — Мне повезло, что он не знает, что я твой сын, иначе бы совсем смотрел бы на меня, как на отсталого… Саске снова стих, поддавшись власти неприятных, кусающих его больные места, дум настолько назойливых, что начинала шуметь голова. Отчего же так происходит, что он вечно не может себя найти, собраться с мыслями, да и сделать качественно… что-то, в чëм он уверен. Но как тут быть, если жизнь периодически с корнем вырывает все его уверенности и убеждения? А, может, это очередные его отговорки и «на детях гениев, действительно, природа отдыхает»? Холодная отцовская рука, несильно похлопывающая по плечу, вернула мальчишку из его размышлений. Юный Учиха повернул голову в ту сторону, посмотрев на Итачи. Мужчина, чьи уголки губ едва тронула улыбка, несколько расфокусированно глядел на него. — Не слушай его, сын, — мягко сказал он. — Он просто такой человек. У него давно уже нет семьи, он один с малолетства, оттого и не может понять твоих переживаний. Он из другого поколения, в раннем возрасте повидавшего войну и всё еë ужасы. Я думаю, не сойти с ума ему помогло в том числе и безропотное подчинение правилам шиноби, твой Сенсей просто превратил их в основу своей жизни, поэтому и выдвигает тебе претензии, что ты их не соблюдаешь. А с такой настойчивостью, скорее всего, потому, что в какой-то момент он увидел в тебе себя, и захотел тебя направить на тот путь, который помог ему выбраться из тяжелейших испытаний. Вероятно, этими словами он хочет не столько тебя обидеть, сколько заставить себя послушать, так что не обращай на них внимания. Развивайся в своëм темпе и никого не слушай. Быть может, это будет даже лучше для тебя, позже столкнëшься с жестокими миссиями. Техник-то выучить сколько угодно можно и всегда побеждать на спаррингах, а столкнувшись с реальной опасностью, можно потерять себя. С каждым новым словом, что произносил отец, Саске чувствовал, как его переживания разрушаются, распадаясь в прах, а на их место приходит покой и умиротворение. Наверное, не столь важными для него были сами слова, сколько человек, говоривший их, так точно сумевший понять его тревоги, так деликатно сумевший их излечить.Волшебство?
Пожалуй, именно так и воспринимало их особую связь
Испещренное шрамами юное сердце,
Получившее долгожданную любовь.
Закончив свой монолог, Итачи хрипло вздохнул и накрыл руку сына своею. — Если хочешь, я могу помочь тебе научиться использовать гендзюцу, — предложил он. — Было бы неплохо, — с напускным безразличием ответил Саске, хотя глаза его загорелись от таких слов. Итачи лишь по-доброму усмехнулся.***
— Пожалуй, тебе стоит сделать перерыв, — произнëс мужчина, положив руку на плечо сына. Тяжело дышащий Саске, до этого несколько ссутулившийся, тут же постарался придать себе как можно более свежий и невозмутимый вид. — Совсем не нужно. Я не устал и готов продолжить! — собрав всю свою холодность, заявил мальчишка, чувствуя, как по лбу стекают капельки пота. — Давай-давай, всë равно в таком состоянии от этого будет мало прока, — настоял Итачи, подойдя к дереву, где лежали их вещи. Он низко наклонился, чересчур тщательно дотрагиваясь до их сумок. Повозившись так с полминуты, мужчина поднял одну из них близко-близко к лицу, и Саске наконец услышал звук расстегивающейся молнии. Он достал оттуда небольшую фляжку, с которой вернулся к сыну. — Держи, это вода. Ты ведь, как всегда, от волнения и спешки всë позабыл? — тихо произнëс Итачи, протягивая посеребрëнный сосуд.Интересно, как ты так быстро вновь научился меня читать?
Лаконично поблагодарив отца, Саске жадно припал губами к фляге и опëрся спиной об извилистый ствол дерева. — Я, конечно, знал, что гендзюцу — далеко не простое направление, но я даже представить не мог, насколько много в нëм всевозможных тонкостей! Чтобы эффективно использовать его, нужно не только грамотно и незаметно погрузить в него соперника, но и тщательно представлять то, что ты хочешь воплотить, — вздохнул Саске, но тут же, видимо, посчитал, что чересчур расклеился, и попытался всë исправить фразой, сказанной с напускным безразличием: «Ну так-то если разобраться, то всë посильно, я вот, думаю, что мне почти удалось всë это понять». — А ты всë такой же, как в детстве, — усмехнулся Итачи. — Что-то в людях останется вечным. Я не жду, что у тебя всë получится с первого раза. Как бы ты не думал обо мне, в своë время у меня тоже в этой области не всë сразу получалось: приходилось всë время оттачивать своë мастерство. Я тоже не в одиночку это осваивал: в своë время Шисуи терпеливо помогал мне… — Ага, — заслушавшись, кивнул Саске, но стоило ему понять до конца смысл фразы, как он тут же встрепенулся и в недоумении взглянул на отца. — Подожди, а когда это было? Вы же с Шисуи-саном начали общаться, когда мне уже было сколько-то лет, я даже помню это: в тот вечер вы вдвое вернулись то ли с задания, то ли ещё откуда-то смертельно уставшие и какие-то замученные. Ты сразу ушëл домой, толком ничего мне не сказав, а вот он как-то смог успокоить меня. Я очень хорошо помню этот момент, тогда Шисуи-сан начал называть меня воронëнком… — Воронëнком? — переспросил Итачи. — Да. Я тогда совсем не понимал, с чего вдруг он меня так называет, — подтвердил Саске, но неожиданно, спустя много лет, до него наконец дошëл смысл этого прозвища. Воронëнок — дитя ворона… Неужели, Шисуи знал? «Да их отношения с папой едва ли не запутанней моих родственных связей», — подумал мальчишка и всë же решился узнать об этом из первых уст. — Папа, я не совсем понял… Разве Шисуи-сан знал о том, что я твой сын? Видимо, я, как всегда, чего-то не знаю… Итачи немного резко вздохнул, закашлившись, а после выждал несколько мгновений, настраиваясь на долгий рассказ. — Да, он знал об этом ещё с тех самых пор, как Изуми была беременна тобой. Итачи поведал ему об их близкой дружбе в юности и о том, как одна ссора послужила причиной их разлада, о которой читателю уже известно, и нет смысла пересказывать еë здесь. Гораздо любопытнее будет обратиться к событиям, что помогли им зарыть топор безразличия и холодности. – ...Очень долгое время мы с Шисуи никак не общались, я даже привык к этому и не собирался возвращать былое, если бы не внешние обстоятельства, что настигли наш клан. После нападения Кьюби на Коноху по деревне поползли слухи о том, что именно Учиха виновны в этом. Постепенно нас всë больше стали отстранять от дел правительства, и это вызвало бурное недовольство среди наших людей, причём с каждым днём ситуация медленно, но верно накалялась всë больше. И я что помню, как на собрании клана (это было спустя два года после тех событий) впервые была озвучена мысль о восстании против деревни. Если сначала это были какие-то единичные идеи, то со временем сторонников этих идеи становилось всё больше и больше. Я… Понимал, что мятеж повлечëт за собой множество бессмысленных жертв с обоих сторон. Я искренне любил Коноху и не хотел, чтобы конфликт с деревней разгорелся ещё больше. Тогда я пытался высказать свои идеи, но люди восприняли их в штыки: один раз даже хотели выгнать меня с собрания. И каково же было моë удивление, когда Шисуи открыто высказался в мою поддержку и защиту. С того дня наши отношения стали несколько теплее, но неизменно оставались скорее товарищескими, так как нас связывали исключительно общие и идеи. Естественно, не было и речи о том, чтобы всë просто было как раньше. Нет, мы провели раздельно почти четыре года и уже мало походили на себя прежних. Стена, что возникла между нами, всë ещё была крепкой и не давала ни сблизиться чуть больше, ни просто доверять друг другу. Но, как известно, пережив вместе какую-то острое, трудное жизненное испытание, люди невольно проникаются симпатией к тому, кто разделил его вместе с ними. Это и произошло с нами. Тогда он ещё подался в АНБУ, и нас впервые за долгое время направили на совместную миссию. В тот раз я… Честно, не знаю, как я тогда мог ошибиться, но я сильно истощил свой запас чакры, использовав технику, которая оказалась бесполезной. И, как сейчас, помню: мою ловушку раскрыли, и я почувствовал присутствие врага за спиной. У меня вся жизнь пронеслась перед глазами: я понимал, что в таком состоянии не смогу отразить его атаку, и хотел было уже готовиться к смерти, но Шисуи… Он успел вовремя и спас меня от неминуемой гибели. Сперва я подумал, что он сделал это исключительно из чувства долга, всë же он всегда был ответственным и благородным человеком; но, когда мы возвращались домой, он пожурил меня за безрассудство и признался, что жутко испугался за меня. Мы разговорились, и в тот раз я снова почувствовал отголоски той дружбы, которую по своей глупости разрушил. Шисуи вновь напомнил мне того юношу, любившего подколоть людей и в открытую говорившего то, что он думает, но, тем не менее, невероятно доброго и в некотором роде заботливого, что я знал. С того случая в наших отношениях настала оттепель. Конечно, сперва было нелегко отпустить окончательно былые обиды, приходилось практически заново узнавать друг друга. Но мы справились — общие идеи очень помогли нам сделать это и объединиться против соклановцев, поддерживающих восстание… Рассказ Итачи оборвался на полуслове, он прислонился к ближайшему дереву и за озирался вокруг. Саске, встревоженный таким поведением отца, не мог понять этой внезапной перемены в нëм. — Оглянись, — почти приказал Итачи, и мальчишка не мог не подчиниться ему. Он увидел лишь извилистые стволы деревьев, их раскидистые ветви, и ему показалось на мгновение, что что-то, металлически отливающее серебристым, мелькнуло вдалеке. — Что ты видишь? — поинтересовался Итачи, чей голос был пропитан напряжением. — Ничего. Тебе, показалось, наверное. Это блики солнца. Мужчина остекляневшим взором неотрывно глядел в одному ему понятную точку, словно что-то обдумывая, а потом уголки его губ едва тронула грустная улыбка. — В следующий раз нам нужно встретиться в другом месте, — сказал он. — Несмотря ни на что, я рад, что мы с Шисуи помирились, пусть и за четыре года до его смерти. Я считаю… лучше уж провести хоть немного времени и потом с ностальгией, с некоторой скорбью его вспоминать, чем изменить свою мнение о человеке, когда того уже нет в живых. Знаешь, когда я начал общаться с ним во второй раз, он всë же изменился — вся его жизнь теперь тоже была подчинена его долгу шиноби перед кланом и деревней. Он буквально жил ради разрешения этого конфликта. А когда соклановцы пытали его, Шисуи потерял надежду на восстановление отношений Учихам с Конохой. Он потерял цель жизни, оттого и не желал бороться за неё. Саске слушал и невольно поражался тому, какими сильными людьми являлись его отец и Шисуи-сан, какими понимающими свою роль шиноби, как были переданы свои деревне. И невольно у него всплывал один и тот же вопрос: «А я остался бы верен Конохе, в случае всех этих жертв, что пришлось им сделать? А люблю ли я свою деревню сейчас, зная эту неприглядную правду?» Саске пытался обратиться к себе, но не видел в душе отголосков тех чувств, что были в нëм ранее, когда он желал стать достойным шиноби Конохи…***
Их новая встреча состоялась в день семьи. Она должна была стать особенной не только по этой причине: сегодня Саске хотел показать Итачи отдалëнное кладбище, где после падения клана были похоронены все Учихи, в том числе и она. Взяв с собой предварительно купленные белые цветы, юный шиноби направился к их месту встречи; и совсем скоро они с отцом стояли у стройных рядов скромных, неухоженных могил, окружëнных высокими, чьи стволы в темноте напоминали пляшущих чертей, деревьями. Саске повëл отца к серому надгробию, с лаконичной надписью «Изуми Учиха». Робко положив цветы на прилежащую ему землю, мальчишка непроизвольно устремил взор на безмолвные слова — единственное, что осталось от его матери –чувствуя, как начинает щемить сердце от нахлынувших воспоминаний и от крайне неблагодарных, мучивших его вопросов: «А что, если бы она была рядом?» — Спасибо, сын, — тихий голос мужчины прервал его тяжелые думы, заставив обратить на отца внимание. Итачи, не отрываясь, смотрел на камень надгробия, положив на него руку, будто так он старался дотронуться до покойницы. Саске опустил взгляд немного ниже, заметив простой букет полевых цветов, от которого веяло такой теплотой и душевностью, что тот казался прекраснее дорогих цветов, принесëнных им. — За что? — хрипло поинтересовался мальчишка. — За то, что провёл меня сюда. Мне нужно было побывать здесь и теперь… — Итачи не договорил и подошёл к сыну, приобнимая того одной рукой, очевидно, чувствуя, как они сейчас нуждаются друг в друге.Необычно тëплый, приятный ветерок трепал их волосы, разнося особый летний аромат.
Чудесный вечер, пробуждающий воспоминания.
— Красивый закат, — произнëс Саске, подняв взор на красновато-розовые разводы на небе. — Алый… Так всегда перед ветреной погодой, — горько прошептал Итачи.