Что жизнь всё-таки наладится, что
Всё же он ошибался в своих суждениях
И отец его на самом деле любит;
Что он просто дорог своему родителю.
Такое простое, совсем детское желание, которое Саске старательно пытался игнорировать, дарило ему силы ждать то, чего, возможно, даже не произойдёт. Но, всё равно, он, долгие годы лишённый заботы и тепла, ухватился даже за этот призрачный шанс вновь почувствовать её. Его размышления прервало громкое карканье ворона, заставившее юного шиноби резко вскинуть голову вверх. Птица слетела с ветки и направилась куда-то в сторону. Саске, мгновенно оживлённый этим, тут же вскочил на ноги и последовал за ним, чувствуя как часто забилось сердце. Едва успевая за воронам, Учиха даже не заметил, как очутился на отдалённой поляне, окружённой высокой, не меньше полутора метров, травой. Птица гордо присела в самой середине, и в считанные мгновения откуда-то налетело невероятное количество её собратьев, громко каркающих и странно кружащихся в одном месте. Но за несколько секунд все они исчезли, а на их месте возникла высокая фигура Учихи Итачи. Едва взглянув на него, Саске понял, что флёр этой леденящей кровь холодности и зловещности, исходивший от отца при прошлой встречи, куда-то подевался, а сам он выглядел скорее замученным и глубоко печальным.Он всё же пришёл, он не обманул его.
Удивлённый такой внезапной переменой, юный Учиха даже осмелился посмотреть Итачи в глаза. В его взгляде царила пустота, так знакомая в последние месяцы ему самому. Но стоило старшему взглянуть на него в ответ, как его взор изменился: он перестал быть стеклянным, в нём отразились горечь, усталось и даже чувство вины? Мальчишка не смог понять всего, что было в нём отражено, но в его памяти сразу всплыло воспоминание: Итачи смотрел на него точно также незадолго до свадьбы с Изуми. Саске не знал с чего начать разговор с этим человеком, близким до того, что сейчас вся его душа, казалось, начала пробуждаться; но в то же время бесконечно далёким.Итачи, каким ты будешь сейчас?
Равнодушным преступником, которого он видел недавно?
Или заботливым… Нет, такого уже не будет.
Тогда ты был Саске братом.
— Скажи, ты действительно мой отец? — наконец решившись, поинтересовался юный Учиха. Он и так знал ответ на этот вопрос, но сейчас до боли хотелось услышать ответ Итачи, чтобы окончательно убедиться в правдивости своих домыслов. — Да, это правда. Я и Изуми твои настоящие родители. Давно ты знаешь об этом? — тяжело вздохнув, ответил мужчина. Саске в ответ промолчал. Он не мог разобрать того, что почувствовал, когда Итачи сказал эти ценные слова. Это было что-то очень смешанное, неделимое, отозвавшееся странным волнением в груди. Но из всего этого лёгким флёром выделялись какая-то едва ощутимая теплота и робкая радость. За что — Саске сам до конца не понимал. Быть может оттого, что он наконец услышал правду? Или же потому, что отец хотя бы на словах не отказался от него? — Это неважно, — собравшись с силами, произнёс юный Учиха. Он глубоко вздохнул, прежде чем наконец спросить: «Это ты в ту ночь вырезал наш клан и… убил маму?» Итачи отвёл взгляд в сторону, словно ему тяжело было вспоминать то, о чём упомянул его сын. — Да, это так, — ответил он, прикусив губу. Хрупкое, почти мнимое спокойствие Саске тут же было разбито. От былой, совсем призрачной, радости не осталась и следа. Внезапно вспыхнувший шквал эмоций, хотя до этого ему казалось, что в нём уже ничего не осталось, тут же прорвался наружу. — Зачем ты пришёл сюда? Зачем?! Нукенин! За твою голову здесь заплатят хорошие деньги! Что ты здесь забыл?! Хочешь убить меня — убивай, мне уже всё равно! — закричал юный Учиха, абсолютно не заботясь о том, что их могут услышать. Мальчишка едва смог проглотить ком, образовавшийся в горле. Неужели он вот-вот заплачет? Нельзя показывать слёзы перед этим человеком! А душа горела адским пламенем, протяжно ныла, будто бы просила чего-то, чего он отчаянно не хотел давать. — Я… я пришёл рассказать тебе правду. Ты и так всю жизнь жил в неведении по моей вине. Если не сейчас, то я… то я просто ничего не успею, — дрогнувшим голосом тихо произнёс Итачи, но его слова отчего-то прозвучали оглушительнее, чем крик Саске пару мгновений назад. На языке мальчишка тут же завертелся язвительный комментарий, но он не нашёл в себе силы его произнести. Впервые он видел отца… таким: потерянным, даже слабым. Невероятно похожим на него самого.Правда, неужели ты такая?
— Хорошо, я выслушаю тебя, — сказал Саске, отчаянно пытаясь не выдавать дрожи в голосе. — В чём причина этого преступления? Неужели, ты всё эти годы просто играл, не испытывая никаких чувств к маме? Почему все были убиты тобой, кроме меня? — Это было меньшее из зол в сложившейся тогда ситуации. Наш клан готовился в восстанию против правительства деревни. Им казалось, что нас притесняли и угнетали, но на деле же всё это проявлялось тем больше, чем они предпринимали свои лихорадочные действия. В какой-то момент ситуация стала совсем безнадёжной: я и Шисуи несколько раз пытались всё уладить с помощью переговоров, но всё попытки были провальными. Когда отца сместили с должности главы полиции Конохи, я уже понял, что это начало конца, но… Итачи глубоко и хрипло вздохнул, подняв взгляд в небо и после продолжил. — Окончательно я понял, что наши люди безнадёжны, когда увидел замученного умирающего Шисуи, подвергшегося жестоким пыткам своих же соклановцев просто из-за того, что отказался использовать свои глаза во время восстания. Тогда он погиб и вместе с ним — моя вера в возможное светлое будущее. Воспоминания прошлого, словно кадры кинофильма запестрели перед глазами Саске. Он вспомнил разговор, подслушанный им; тот страх, который он пережил в тогда, и то, как родители успокоили его в тот момент. Тогда Итачи казался ему человеком невероятной силы, освободившим всех от невзгод и впервые за долгое время принёсшим радость в их клан. Сейчас же перед собой он видел мужчину со своими слабостями и переживаниями, пусть и отличавшегося высокими способностями в ремесле шиноби. Не всесильного героя, не зло воплоти, но такого же человека, как и он сам. — Вообще, это преступление было приказом, данным мне сверху. Тогда я служил одному человеку, и он… Так, вскользь предупреждая меня об исходе возможного восстания, сказал, что деревня настроена так же жестоко, как и наш клан. Если бы революция случилась, Коноха бы не гнушалась всем, чтобы подавить её. Особенно он намекнул, про главную семью клана, к которой мы относились. Сказал, что многие нацелены на тебя и в случае чего планирует использовать, чтобы шантажировать нас. А отец, ты помнишь его: его клан сделал слепым и глухим, он не стал бы менять твою жизнь в обмен на прекращение восстания. Я… Не мог допустить этого. С каждым словом Итачи представления Саске о родной деревне всё больше разрушались. Неужели эти люди были настолько враждебны по отношению к их клану? С чего это началось? Откуда в Конохе и его клане столько ненависти друг к другу? А он ведь в какой-то момент жизни планировал стать достойным шиноби своей деревни… Это желание внезапно показалось ему каким-то слепым и неправильным. Есть ли в этом какой-то смысл вообще? Сейчас перед его глазами пример талантливого, даже гениального шиноби, которого это ни разу не сделало счастливым. Даже он оказался бессилен перед внешними обстоятельствами. Решив оставить этот вопрос на потом, Саске осмелился спросить то, что терзало его душу с того самого дня, когда он наведался в родной квартал. «Скажи честно… Любил ли ты маму? Если так, то почему ты её убил? Почему не сохранил ей жизнь?» — горько произнёс мальчишка, неожиданно посмотрев исподлобья на молодого мужчину. На несколько мгновений Итачи застыл, а после, крепко сомкнув руки, отвёл взгляд, словно пытаясь скрыть промелькнувшую в нём боль. — Да, Изуми была и остаётся моей единственной любовью. Это решение далось мне очень тяжело. И наша свадьба… Я очень хотел, чтобы она была по-настоящему счастлива перед смертью. Одно время я действительно думал о том, чтобы проигнорировать приказ и сохранить ей жизнь, как и тебе, но… я понял, что после падения клана её жизнь станет беспросветным кошмаром в любом случае, какой бы путь она не избрала. Жизнь нукенина — хождение по острию ножа: никогда не знаешь, где тебя поджидает смерть, всё время приходится скитаться и скрываться от остальных. Такого и врагу не пожелаешь. Это могло бы сломать её, я не хотел, чтобы Изуми снова мучалась по моей вине. — Так почему… Почему мама не могла бы жить в деревне? Со мной? — Я рассматривал и такой вариант. После падения клана выжившую Изуми заперли бы в тюрьме как соучастницу неслучившегося восстания. У них всё просто… — Но ведь меня не заперли! — Ты ребёнок, Саске. Тебя ждала пощада, выторгованная мной. С Изуми бы такого не случилось. С ней был бы совершенно другой разговор… Саске видел, как тяжело даются эти слова Итачи. В его голосе звучали скорбь, безвыходность и всеобъемлющее, глубочайшее чувство вины. Его рассказ периодически сбивался, было видно, что говорить так откровенно с кем-то нукенину непривычно. Долго сдерживаемые, подавляемые эмоции наконец вырвались наружу и дотронулись до души Саске даже сквозь слой льда, что он тщательно выстраивал годами.Он поверил ему.
Мальчишка чувствовал, что вся его защита рушится, обнажая те эмоции, что он так отчаянно в себе душил, оставляя его абсолютно беззащитным, таким же, каким сейчас был его отец. — Раз ты любил маму… — дрожь в голосе скрыть было уже невозможно, а глаза неприятно щипало, — Почему вы не жили вместе? Почему вы отдали меня другим людям на воспитание, бросили меня? Почему мы не стали семьёй? В душе Саске теплилась робкая надежда, что и в этом вопросе Итачи найдет какое-то объяснение своему поведению, что его мысли о собственной ненужности окажутся ложными. — Это была моя ошибка, наверное, самая большая в жизни, — произнëс Итачи, хрипло вздохнув. Эти слова окатили разгорячëнную, только начавшую открываться юную душу, словно ведро ледяной воды. «На что я мог надеяться…» — горько подумал Саске, чувствуя, как в груди разрастается противное ноющее чувство. Он сам поражался тому, настолько чувствительным стал. Сейчас мальчишка ощущал себя оголëнным нервом, бурно отзывающимся на любой внешний раздражитель. И всë его существо, весь он сам, буквально разрывались от пëстрых, невероятно сильных и противоречивых чувств. — Когда это произошло, я и Изуми были буквально на пару-тройку лет старше, чем ты сейчас, — голос Итачи доносился до него, словно сквозь слой ваты. — Мы были молоды и очень влюблены. Это был единственный случай, когда мои чувства затмили мне рассудок: после того свидания… так получилось, что Изуми забеременела тобой. Тогда мы были даже не то, что не женаты, мы были слишком юны для этого. Я, честно, хотел на ней жениться и взять ответственность за вас, но даже в этом случае никто бы не принял этого. Мой отец предложил вариант того, чтобы он объявил тебя своим сыном, и мы с Изуми согласились на это условие. В нëм было достаточно много плюсов: никто не стал косо смотреть на тебя и Изуми; ведь если бы всё узнали правду, они бы просто затравили вас, и я при всех желании не смог бы полностью вас оградить от этого. Да и к тому же, я и Изуми были очень юны на тот момент, и тогда я сомневался, смогу ли я дать тебе всё то, что дают родители детям… — Всë понятно, — неожиданно перебил Саске. — Так странно осознавать, что я был случайностью, причём, скорее всего, не самой приятной. Ками-сама, я как какой-то противный сорняк для вас: никому не нужный, но поразительно живучий. Просто большая ошибка молодости… Нескрываемая обида и чувство несправедливости разъедали душу мальчишки. Только-только ему показалось, что всё не так ужасно, как он себе нарисовал, как тут же это ощущение рассыпалось в прах. «Я не должен был родиться, — подумал он, отчаянно кусая губы, а мир перед глазами стремительно расплывался. — Мне изначально не было места в мире. Почему они решили меня оставить? Теперь вся жизнь будет выстлана из страданий». В памяти всплыла подпись, оставленная его матерью на обратной стороне их единственной совместной фотографии. «Любила ли она меня? Быть может. Я уже никогда не узнаю. Скорее всего, они с отцом просто по-разному восприняли моë рождение».Правда ли то, что он понял?
— Саске… — произнëс Итачи голосом, необычно для него полным всяческих эмоций. Тот, кого он позвал, даже не посмотрел на него, боясь не совладать с собственными эмоциями. — Ты не знаешь, как я виню себя за то, что причинил тебе столько боли, нарушил своё же обещание, данное тебе. Я… в самом деле ужасный отец, ты заслужил лучшего. Просто знай, что ты никогда не был для нас с Изуми нежеланным ребëнком. Мы, как и другие родители, ждали твоего появления на свет и очень за тебя переживали. Когда ты родился, мы всегда должны были себя контролировать, чтобы никто не узнал правды, но мы, правда, как могли, старались о тебе заботиться, не знаю, замечал ли ты это… Но помни главное: ты никакая не ошибка молодости, Саске. Ты плод нашей любви. И сейчас ты единственный, кто держит меня на этом свете. Мальчишка глубоко вздохнул, не в силах поверить в сказанные слова. Неужели… Всë это не наваждение? Не сон? Неужели у него есть человек, которому он искренне небезразличен? Толстая корка льда, покрывавшая его сердце стремительно таяла, а душа спустя долгое время наполнялась теплом, будто вся встрепенулась и проснулась после долгого сна. «Нет, всë складывается слишком хорошо, так не может быть, такого не бывает!» — разум Саске, за много лет свыкнувшийся с безрадостным существованием, отчаянно пытался найти какой-то подвох, — Скажи… Это правда? Всë то, что ты сказал? — дрожащим голосом спросил юный Учиха, едва не теряя способность говорить от нахлынувших эмоций. — Да. Мне нет смысла врать тебе сейчас, — мягко ответил Итачи. По его виду можно было сказать, что ему хочется сделать что-то, но он не решался на это. — У меня, кроме тебя, нет никого.«У меня тоже… отец. Мы
две искалеченные одинокие души.
Ты понимаешь меня, как никто: у тебя та же боль».
— Но зачем… Ты подверг себя такой опасности: в любой момент нас могут увидеть шиноби Конохи и схватить тебя. Почему ты это сделал? — прошептал Саске, вздрогнув от того, как пара слезинок резко скатилась по его щекам. — Зачем мне безопасное существование, если я знаю, что где-то мой сын страдает в одиночестве по моей вине?Всë. Лëд окончательно треснул.
Едва были произнесены эти слова, как старательно сдерживаемые эмоции мальчика хлынули, словно бурный поток воды сквозь прорванную плотину. Сердце вновь вспыхнуло пламенем любви, озарившем его измученную душу. Горячие капли слëз заскользили по щекам, будто бы растаявший внутри лëд таким образом стремился покинуть его. Саске, крупно содрогаясь от рыданий, отвернулся в сторону, стремясь хотя бы не так ясно показать своë состояние. Но вдруг юный Учиха почувствовал, как чьи-то руки ласково обняли его, нежно прижав к родной груди, где ровно так же, как и раньше, слегка аритмично билось сердце. Как в детстве, его нежно погладили по голове, и он окончательно забылся, наконец давая волю своим чувствам. В объятьях отца впервые за долгое время Саске ощутил, как его мечущаяся душа обретает долгожданный покой. Было так невыразимо уютно и тепло, гораздо лучше, чем во сне, словно это было самое безопасное место в мире. Но один вопрос неизбежно настиг его: что же будет дальше? Неужели отец просто уйдëт, оставив после себя неосязаемый флëр короткой вспышки счастья, и его снова ждут долгие годы одиночества до новой встречи? — Скажи, ты ведь уйдëшь сейчас, да? — срывающимся голосом прошептал Саске, отстраняя мокрое лицо от крепкого плеча мужчины и глядя на него полным надежды взглядом. — Ты… Можешь меня навещать? Хотя бы редко? Только не бросай меня больше, папа… Мальчик почувствовал, как Итачи едва вздрогнул, стоило ему обратиться к нему таким образом. Мужчина мягко улыбнулся, а его взор вмиг сделался нежным-нежным. Он наклонился вперëд, запечатлев лëгкий, словно пëрышко, поцелуй в макушку, и прошептал: «Больше я никогда тебя так не оставлю. Даже когда я буду далеко, я мысленно всегда буду рядом с тобой». Эти слова, словно самый чудодейственный бальзам, заживляли открытые ранки на юном сердце Саске.Больше всего на свете ему хотелось верить в них.