«Ты провинился, Саске»
— в голосе Какаши звучали ледяные нотки, которых тот, к кому он обращался, по отношению к себе от него никогда не слышал. — «Почему ты пропустил последнюю миссию?» — Моë дело, — огрызнулся Учиха, стараясь замаскировать волнение грубостью. — У меня было, чем заняться. Я что, перед Вами отчитываться должен?! — Ну, я, на минуточку, всë ещё твой сенсей, если у тебя резкий приступ амнезии; так что пока должен. Саске скрестил руки на груди, бросая колкие взгляды на сокомандников, которые уже заинтересованно поглядывали на них с сенсеем. — Повторюсь, это моë дело. Между прочим, в день начала миссии праздник был. — Да? — саркастично вздохнул Какаши. — Интересно, с каких это пор ты празднуешь День Семьи? Когда в живых, разве что, брат твой, да и того ты, вроде бы, презираешь, не так ли? Саске едва подавил шумный вздох, и его горло сковал тугой ком волнения. Сердце заходилось, ладони задрожали и вспотели, а на задворках сознания маячил один-единственный вопрос:«Неужели он знает?»
— Какаши-сенсей, зачем же Вы так про семью? — вступился за сокомандника Узумаки, давно отвлëкшийся от тренировки. — За что Вы на меня так взъелись?! — вспылил Саске, явно задетый словами сенсея. — За то, что безропотно Вас не слушаю? За то что я, скотина эдакая, не хочу подчиняться Вам? А, может, за то, что я вижу все «прелести» нашей деревушки? За то, что не хочу идти по Вашему пути? Едва мальчишка закончил свою гневную речь, как почувствовал, что его руки заломили за спину и держат мëртвой хваткой. Никогда прежде он не видел, как его театрально равнодушный ко всему сенсей, так выходил из себя. — Какаши-сенсей! Не трогайте Саске-куна! — взвизгнула Сакура, подходя к ним. — Я-то ничего ему не сделаю. Так, просто помогу место своë узнать. Не заступайся за него, Сакура, и ты, Наруто. Вы оба ничего не знаете. Паника накрыла Саске с головой, неприятно царапая своими костлявыми пальцами каждый потаëнный уголочек его сознания. «Он всë знает! Он знает, что Итачи мой отец, что я с ним вижусь!» — эти, едва ли не параноидальные мысли заполонили его разум, но к ним вскоре примешалось ещё одно — гнев. «Неужели, он считает в праве меня разлучить с отцом?! Думает, что таким позором сможет заставить меня от этого отвернуться?! Ошибаешься…» — неведомая сила, возникшая в теле, позволила юному шиноби вырваться из рук сенсея. — Какими бы делами ты не был занят, они не должны стоять превыше твоего долга шиноби, той ответственности, что ты на себя взял! — Долг шиноби… Сколько раз о нëм говорили эти пафосные речи! Только вот всë это — наказание для нас, калечащее наши судьбы, заставляющее забыть своих близких и свою семью! Плевать я хотел на это, если на кон будут поставлены жизни моих близких! Я должен только им и самому себе, а не этому местечку, что всë у меня забрало! Саске стоял чуть поодаль от своей команды, сверля гневным взглядом сенсея, вернувшего каким-то чудом своë былое спокойствие, а в его глазах он уловил…Усмешку?
Он попросту втихомолку над ним смеëтся?!
Мальчишка невольно сжал кулаки, едва ли не впиваясь ногтями в ладони. Хотелось хорошенько врезать самонадеянному сенсею, выбить из него эту противную насмешку над ним, это мерзкое его чувство превосходства. Лишь какие-то жалкие крупицы самообладания сдерживали Саске от бессмысленных порывов, которые всë равно ни к чему бы не привели. Внутри всë просто кипело, расскаляясь до предела, вызывая крупную дрожь в конечностях и рвущую в клочья грудь гремучую смесь негатива, одним лишь усилием воли удерживаемую внутри. Саске бросил короткий взгляд на своих сокомандников: Сакура притихла и со страхом на него поглядывала, а Наруто смотрел на него скорее с понимаем и даже неким сочувствием, будто понял, чем был вызван такой приступ агрессии.Неужели и он всë понял?!
Учиха чувствовал, что просто не может больше здесь находиться, оттого развернулся и направился прочь от своей команды. — Наруто, что же ты стоишь? Останови его! Приведи его в себя! — позади послышался голос Сакуры. — Я сам пока не могу его понять, — ответил Узумаки необычно серьëзным для себя тоном. — Он изменился и так себя ведëт, будто хочет скрыть что-то важное для него, но вот только что… — Отброс, — вынес ему вердикт Какаши.***
Все последующие дни Саске начала мучать самая настоящая паранойя. Он старался как можно меньше выходить из дома, поскольку стоило ему это сделать, как тут же у него возникало чувство, будто все, абсолютно любой человек в деревне знает его тайны и его в любую минуту готовы забрать АНБУ для допроса. Поэтому затворничество, с которым он не так давно попрощался, вновь захватило его в свои цепкие объятия. Каждый день, каждую минуту Саске жил в ожидании чего-то ужасного. Ему казалось, будто сама судьба стоит позади него, обдавая душу ледяным холодом и приставляя к сердцу кунай: одно неосторожное движение — и тот непременно вонзится ему в грудь. Ничто не могло отвлечь его и успокоить, и сейчас Саске со страхом ожидал следующей встречи с отцом: вдруг произойдëт что-то непоправимое? Вдруг то хрупкое счастье, что только-только дало благие ростки в его душе, просто рухнет?Судьба…
Сколько ты ещё будешь издеваться?
Временами, особенно в вечернее время, Саске подолгу рассматривал фотографию Изуми после его рождения, вставленную в треснувшую рамку, и в сознании вновь и вновь крутились одни и те же назойливые мысли: «Почему так? Почему у меня просто не может быть нормальной семьи? Почему теперь даже мой отец под угрозой?» Долгие размышления неизменно упирались в одно и то же: виновата деревня, если бы не еë конфликт с кланом, ничего этого бы не было. Всë больше и больше в его душе росла ненависть к этому месту и людям, проживающим в ней. Если раньше Коноха казалась ему едва ли не самым прекрасным местом на земле, то перед глазами почему-то постоянно маячили местные хулиганы, равнодушные джоунины, полуразрушенные здания, так и не восстановленные после прошлых потрясений и прочие прелести, вылезшие, казалось, из неоткуда. После недолгого глотка счастья Саске его жизнь явилась ему совершенно неприглядной, серой, грязной и совсем бессмысленной, на которой виднелось сейчас одно-единственное светлое пятно:Его папа,
Человек, потерять которого он боялся больше смерти.
Ночи стали долгими и невыносимыми. Казалось, что из укромных уголков вылезало самое мерзкое, жуткое, заставляющее и без того расшатанное создание искажаться до такой степени, что оно пугало самого его обладателя. Одна ночь прошла особенно ужасно. Сон никак не шëл к Саске, заставляя его ворочиться, всë больше кутаясь в совсем не греющее одеяло. Ветер зловеще завывал снаружи, заставляя печально дребезжать стëкла. И в какой-то момент порыв был настолько сильным, что окно настежь распахнулось, пропуская ледяной воздух в комнату. Саске резко сел на постели, услышав, как что-то упало на пол. Повернувшись, он заметил, что это была рамка с фотографией Изуми, разбившаяся ещё больше, судя по нескольким осколкам, лежащим невдалеке. Не придав этому значения, Учиха вернул сломанную вещицу и поспешил закрыть окно. В какой-то момент сон всë же смог его сморить, но и тот больше походил на неспокойное забытье. Ему снился странный кошмар, в котором он задушил птицу, а после ослеп и был вынужден всю оставшуюся жизнь блуждать в темноте. Проснулся мальчишка на рассвете, и первые несколько мгновений после пробуждения пытался более-менее привести мысли в порядок. В комнате стояла звенящая тишина: ветер стих к утру. Поднявшись с кровати, Учиха устремил взор на закрытое окно из-под которого выглядывала какая-то бумажка. «Странно», — подумал он, сглотнув ком в горле, подходя к окну. Вытащив небольшой лист, Саске прочитал написанные на нëм слова, заставившие его сердце наполниться холодящей тревогой.Я приду навестить тебя сегодня, очень сильно скучал.
Поверь, мне очень важно тебя увидеть.
Буду ждать тебя на нашем старом месте в четыре часа дня.
— Твой О.И.
«Папа… Зачем сейчас…?» — вздохнул Саске, прикрывая глаза от протяжно, тоскливо занывшего от самой страшной боли сердца. То была тревога за жизнь родного человека.***
Эти несколько часов до встречи стали для мальчишки сущим кошмаром. Его сознание рисовало самые разнообразные жуткие картины того, что могут сделать с его отцом, если их обнаружат. Всë это довело Саске едва ли не до панической атаки. Он, почти не прекращая, шагал по комнате, как неприкаянный, бормоча себе под нос едва ли не бред, дабы только избавиться от этой давящей на уши тишины. Ему казалось, что он бесконечно долго приближается к неминуемой казни, сходя с ума от неизбежного, но крайне оттянутого конца.Страх.
Слишком безжалостный, всевидящий,
с садистским удовольствием издевающийся над ним.
«Что я могу сделать, если что-то пойдëт не так?» — неожиданно спросил себя Саске, ненадолго вынырнув из этого удушающего болота. В полумраке ванной, он бросил взгляд на грязное зеркало, видя своë мокрое от холодной воды, казавшееся каким-то серым, лицо. Перебрав все варианты: от самого худшего, до самого ему лестного — он понял, что не сможет сделать толком ничего. Простое, как мир, обыкновенное ни-че-го.Бессилие.
Какой же он до отвращения слабый!
Внезапно воспылав к себе жгучей яростью, Саске до скрежета стиснул зубы и, широко размахнувшись, ударил по зеркалу, что тут же покрылось паутиной трещин, с характерным звуком разбиваясь в нескольких местах, впиваясь осколками ему в ладони, с лëгкостью распарывая плоть. Не обращая внимания на полоснувшую руки боль, отодвигаемую его сознанием на задним план, мальчишка вновь поднял взор на окривевшее отражение, саркастично усмехнувшись самому себе. Перевязал ладони он только тогда, когда заметил кровавые следы на всëм, чего он касался. «Как символично, однако, — полубезумно вздохнул Саске, обматывая руки бинтами. — Я всем доставляю только проблемы, от меня нет никакой пользы, только разрушение». Юному шиноби казалось, что прошла вечность, прежде чем настало время пойти на встречу с отцом. От волнения ничего не складывалось, всë вываливались из рук, и даже закрыть дом удалось далеко не с первого раза. Саске брëл по почти полностью пустым улицам Конохи, с каждым новым шагом ощущая, какими тяжëлыми, будто налитыми свинцом, сделались ноги. Было душно — солнце палило так, будто старалось расплавить всë живое, превратив его в дурно пахнущую лужицу. Голова кружилась, а глаза слезились от ослепительного до рези света, и мальчишке казалось, будто он вот-вот лишиться сознания.Лишь бы только бы видеть,
Не находится здесь.
Не здесь, не сейчас, только не с этим отвратительным
предчувствием..
Знакомый лес встретил его долгожданной прохладой. В тени раскидистых деревьев было комфортнее, даже, казалось, легче дышалось. Немного придя в себя, Саске направился к полянке, где они встречались с отцом. Подходя к старому извилистому дереву, Учиха почувствовал, как у него внутри всë перевернулось. На противоположной стороне он заметил высокую фигуру отца. Чувствуя, как сжимается сердце, Саске поспешил подойти к Итачи, и, поддавшись внезапному порыву, заключил того в крепкие объятия. — Привет, Саске, я рад тебя видеть, — хрипловато произнëс мужчина, обнимая сына в ответ. — Папа… Всë ведь в порядке? Ты живой? — произнëс Саске, почувствовав некоторое облегчение от того, что ничего страшного не произошло. — Живой пока, — с какой-то непонятной усмешкой ответил Итачи. — Папа, можно мы ещё немного постоим так? — смущаясь собственных слов, попросил мальчишка, уткнувшись носом в плечо отца. В его объятиях было так тепло, что грудь сразу же наполнялась спокойствием и умиротворëнностью. Сейчас ему совсем не хотелось никуда отпускать его; Саске, позабывший свои, порою напускные, холодность и безразличие, так бы и стоял, прижавшись к своему родному человеку, наслаждаясь их уютным маленьким мирком. — Конечно, сын, как ты хочешь, — ласково сказал Итачи, погладив того по голове, прежде чем неловко пошатнуться на месте. — Ты у меня стал уже таким взрослым. Саске не знал, сколько времени он стоял так, прижавшись к груди отца, но избавившись от тяжëлых оков тревоги, он всë же отстанился от него. — Давай-ка присядем, — предложил Итачи, опускаясь на траву возле могучего дерева. Мальчишка присел рядом, и взглянув на мужчину отметил, что сегодня тот был необычно бледным. — А почему у тебя замотаны руки? — поинтересовался старший, касаясь сухой ладонью края бинта, обводя тот пальцами, будто стараясь понять текстуру. — Я что-то так себе стал противен и со злости разбил зеркало, об него и порезался, — сознался Саске. — Сын, не делай так больше. Я прекрасно понимаю, каково это — жить с отвращением к самому себе, и я не хочу, чтобы ты повторил мои ошибки. Ты не сделал ещё ничего такого, из-за чего можно было бы начать себя корить, у тебя вся жизнь впереди, чтобы исправить в себе то, что не устраивает. Запомни: ты у себя один, не стоит себя калечить. — Я постараюсь… Просто иногда бывает такое, что у меня случается какая-то паника. Я боюсь за тебя, и ничего не могу с собой поделать. Мне очень трудно выйти из этого состояния. Саске, вымотанный схлынувшим всплеском эмоций, устало прикрыл глаза и откинул голову назад, упëршись ею в ствол дерева. Но из состояния полудрëмы его вытащил тихий лязг чего-то металлического. Юный Учиха раскрыл глаза, повернув голову в сторону источника звука. Итачи улыбался ему грустной улыбкой, протягивая руку, где блестело его ожерелье с тремя колечками. — Зачем это? — спросил Саске, смотря на вещицу в руке отца. — Это ожерелье мне подарила Изуми незадолго до свадьбы. И оно стало для меня счастливым — каждый раз, когда я ходил на миссии с ним, никому не удавалось нанести мне серьёзных ранений или взять в плен. Оно словно хранило меня, и теперь я хочу подарить его тебе, чтобы то защищало тебя от всех тревог и в будущем на миссиях. Любовь Изуми будет хранить тебя. Давай я застегну тебе его? — Папа, зачем же ты отдаëшь мне такую важную вещь? — насторожился Саске. — Тебе ведь тоже пригодится удача на миссиях, тем более сейчас, когда тебе угрожает опасность из-за встреч со мной! — Нет, сынок. Тебе она будет нужнее. Возьми еë, это мой подарок, я настаиваю. — Если только ты так хочешь… Поведение Итачи показалось юному Учихе странным. В голове упрямо вертелась мысль, что он упускает что-то важное, что-то ключевое, что никак не даëт ему покоя. Нукенин накинул ему на шею заставившее вздрогнуть от своего холода ожерелье и попытался его застегнуть. В какой-то момент Саске вывело из своих мыслей то, насколько холодными были руки мужчины и то, как крупно они дрожали. — Папа, всë в порядке? — тихо спросил юный шиноби, заметив, как отец долго возится с этим простым делом. — Извини, Саске, сделай это сам, я просто не вижу… — Итачи глубоко вздохнул и глухо закашлялся, схватившись за сердце и прикрыв рот. Расправившись с упрямой застëжкой, мальчишка перевëл взор на фигуру отца, согнувшегося почти пополам, казавшегося сейчас таким хрупким и больным, что было почти невозможно узнать в нëм опасного преступника, коим он являлся. Когда приступ слегка ослабел, Итачи медленно, слишком медленно выпрямился, убирая окровавленную руку ото рта. Он повернул голову в сторону сына, смотря на него печально-смирившимся взглядом, а Саске не мог поверить, как его отец, ещё буквально пару месяцев назад казавшийся таким всесильным, теперь походил на жуткую тень самого себя.Быть может, он просто не замечал?
совсем как отец, не видел
столь плачевного состояния?
Итачи казался разбитой куклой: мертвенно-бледный, с подтëками бурой крови на обескровленных губах, со свалявшимися, некогда блестящими волосами, — из него будто выкачали жизнь, и лишь неведомая сила ещё держала его на этой планете… Любовь, которую он так и не успел в полной мере подарить сыну. — Папа, тебе нужно к ирьëнину! Ты болен! — поражëнный жутким открытием, Саске пытался взять себя в руки и не дать свершится роковому. — Не нужно, сын, я хочу побыть с тобой, — хрипло произнëс он, сморгнув с длинных ресниц несколько капелек слëз, выглядящих чужеродно на лишëнном жизни лице. Сердце щемило, а всë сознание захватили невероятная воющая боль и паника. Разум мальчишки отказывался смириться с этой ситуацией, он отчаянно искал выходы, бился, словно бабочка, угодившая в пруд, из которого уже никогда не выберется из-за намокших крыльев.Пожалуйста, только не он!
У меня больше нет… Никого.
Ничего…
— Я даже не знаю, что тебе сказать, — горько усмехнулся Итачи. — Я сам не понял, как счастливо прожить эту жизнь. Прости меня за всё, правда, прости дурака. Извини, что не стал ни хорошим отцом, ни хорошим братом. Ты заслужил лучшего. Но, пожалуй, одно всë же скажу: если на душе станет плохо, вспомни, к чему ты стремился, когда был счастлив: зачастую эти желания и бывают самыми верными. Не дай тьме нашего клана заполнить твоë сердце. И помни:что бы ни случилось, тебя я любил больше всего на свете…
Саске опустил взор, за боли закусывая губу, чтобы не дать волю слезам, подступившим к горлу. Душа разрывалась в клочья от этих слов, от этого больного голоса родного человека.Папа, зачем эти слова?
Неужели нет надежды?
Папа…
Тысяча вопросов кружили в сознании, создавая противный шум, но абсолютно все были бессмысленными, недостойными быть произнесëнными в данный момент. Саске попросту не знал, что ему делать и куда себя деть, просто не знал, как избежать этого кошмара. — Почему же… — по крупицам собрав остатки сил, чтобы прошептать слова, начал мальчишка, но вдруг чей-то громкий голос заставил его вздрогнуть и обернуться. — Учиха Итачи! Сдавайтесь в плен добровольно, и тогда АНБУ деревни Скрытого Листа предложит Вам сотрудничество! — на узкую поляну со всех сторон вышли многочисленные члены отряда в масках.В сердце Саске вонзилось острое лезвие, стоило им появиться здесь.
— Кого вы стараетесь обмануть сотрудничеством? — усмехнулся Итачи. — Будто я пару лет назад не был в ваших рядах. — Отойдите от Саске Учиха, мы не позволим убить последнего из клана! — Нет! Вы всегда не так поняли! — закричал Саске, вскочив на ноги. Паника вонзала ему в грудь всë новые и новые колья — вот, о чëм кричала его интуиция! Их много, справится ли отец с ними в таком состоянии? Почему так?! Как они смогли их найти? Саске чувствовал, как вся его несправедливо короткая счастливая жизнь рушится, осыпается в руках прахом. Всë происходящее казалось ему нереальным, нелепым, но до ужаса жестоким спектаклем, в котором он вынужден участвовать, который, будто тяжëлым молотом, с искренним удовольствием разбивает его и без того хрупкие надежды. Один из АНБУ двинулся в сторону Итачи, и Саске, мгновенно среагировавший на это, хотел было броситься туда, но почувствовал, как его руки крепко схватили, заломив за спину.Ты…
Подстроил это?!
— Учиха Итачи. Так приятно снова увидеть тебя, хоть мы и встречались недавно, — юный Учиха услышал холодный голос сенсея за своей спиной и едва смог подавить в себе не нашедшие выхода гнев и отвращение к нему. Мальчишка видел, как двое АНБУ повязали отца, даже не пытавшегося им сопротивляться, ничего не ответившего на слова Какаши. Почему он не сражается? Даже не пытается дать отпор?Неужели это смирение?
С каждой секундой Саске чувствовал, как рвëтся его сердце, а бездействие Итачи убивало его душу быстрее самого сильного яда. Звенящая боль пульсировала по всему телу, плавила всë его существо. Он умирал, когда видел, как АНБУ куда-то уводят его единственного родного человека. Его единственную надежду на счастье. — Ворон выдал тебя, гений клана, ты просчитался! — голос Какаши доходил до юного шиноби, словно через слой ваты. — Какаши-сенсей, я Вас умоляю! Пожалуйста, велите отпустить его, я сделаю всë, что Вы захотите! Он мой папа… — в безумном отчаянии закричал Саске, вкладывая в эту мольбу все свои жизненные силы. — Он преступник, — отрезал Какаши. Мальчишка навзрыд заплакал, крупно содрогаясь всем телом, уже не пытаясь вырваться. Словно в замедленной съёмке он увидел, как Итачи обернулся, в последний раз бросив на него взгляд, прежде чем скрылся среди деревьев с другими шиноби. Саске отказался уходить домой в тот день, и до самой ночи остался на той небольшой полянке, где у они с отцом провели несколько дней, полных счастья; в месте, где их жизни нашли свои бесславные завершения.