Руководство по приучению нечисти к молитве, кресту, церкви, в общем, ко всему православному

      Утро внедряется в личное пространство лучами солнца, заставляя Кирилла сначала недовольно зажмуриться, а после открыть глаза. Проснувшись, он осторожно слезает с кровати, надеясь не потревожить Твика. Тот, слава Богу, не просыпается, а лишь сворачивается на кровати комочком, состоящим преимущественно из мохнатых ног. Кирилл засматривается ненадолго, на лице его невольно появляется легкая улыбка, но потом он возвращается к утренним делам.       Утро все еще беспощадно и на сей раз беспокоит своим существованием уже бесенка в виде мягкого пушистого комочка. Когда Твик, сладко потянувшись, просыпается, первым делом он вскакивает, паникует, что за ночь его святошу убили, а труп спрятали в чуть приоткрытом шкафу в том углу комнаты, и если бесенок дотронется до дверцы, то на него свалится заледеневшее тело в церковной одежде. Его трясет некоторое время, он сидит, закутавшись в одеяло и не сводя взгляда со шкафа, пока дверь в комнату не открывается и внутрь не входит Кирилл собственной персоной. — А-а-а ты точно пришел мстить мне с этого света! — вскрикивает Твик первым делом, но потом закрывает рот, облегченно выдыхая, когда видит непонимающий взгляд и вместо ножа безвредную тарелку с едой в руках у выглядящего даже высокодуховнее, чем обычно, Кирилла. — Доброе утро, — запоздало желает он, дергая одним глазом, садится на кровати. — Я принес кашу и воду, тебе нужно это есть? — спрашивает диакон, ставя все на маленький письменный столик и отодвигая единственную табуретку. — Нет, то есть да. Мне нравится вкус! Но человеческая еда меня не насыщает, только, аргх! Я хочу пить!       Кирилл молча протягивает ему стакан воды и наливает себе новый, начиная трапезу. Тишина не длится долго, потому что при первом же глотке Твик отплевывается, кашляя: — Ты где эту воду взял? Ты отравить меня хочешь? Ты снова хочешь меня убить, да?! — его глазки бегают по безэмоциональному лицу парня, а рука, в которой находится стакан, заметно трясется. — Из-под крана набрал. В крещенскую ночь, — поясняет диакон, забирает стакан у Твика. — Крещенская водица?! Ты серьезно, аргх? Да я лучше снега поем, он не так язык жжет! — Твик обиженно отворачивается. — Прости, — говорит Кирилл чуть менее пофигистично, нежели обычно. Бесенок смотрит на него, неверяще распахнув глаза, и немного краснеет, поправляя крыло.       Дальше они сидят в молчании, нарушаемом лишь тихими вскриками Твика и звоном стеклянной кружки Кирилла. Позже диакон удаляется из комнаты вместе с посудой и, возвратившись, серьезно объявляет Твику: — Тебе пора.       Твик вскрикивает. — Ты уходишь? — Мне… нужно обойти дома, — поясняет Кирилл с некоторой неохотой. — Я пойду с тобой! Я не хочу снова торчать на морозе один! — Нет, — говорит Кирилл не резко, очень даже обычно, но Твик все равно вздрагивает, печально опускает голову. Диакону и самому не очень нравится идея снова оставить беса на морозе или в сарае, но что остается? Если дядя Рома увидит его здесь, то мало ему не покажется. Но брать нечистого с собой… — Я доведу тебя до колодца и все.       Твик кивает, улыбается, о чем-то про себя размышляя, а потом оглядывается по сторонам и вскрикивает: — Я забыл шубу в сарае! Сука, я не смогу дойти до туда по такому морозу!       Кирилл хмурится: — Не бранись. И откуда у тебя шуба? — Стащил у сторожихи, — честно признается Твик. — Воровство — большой грех, ты не должен так делать. Я и сам могу от чистого сердца подарить тебе подходящую одежду, — диакон роется в шкафу и находит свою старую, но к счастью, не слишком попорченную молью, кроликовую светло-серую шубку и подбитую беличьим мехом шапку-ушанку. Кладет их на кровать рядом с Твиком и продолжает поиски, в этот раз вытаскивая то, что бес наденет на голое тело.       Несмотря на настойчивые просьбы Кирилла, Твик наотрез отказался надевать рясу, а жаль, так как это решило бы сразу две проблемы; длинный подол легко бы скрыл козлиные ноги и хвост, и у селян не стали бы возникать вопросы касательно того, почему неизвестный юноша ходит по домам вместе с диаконом. Но Кирилл не противится и лишь продолжает поиски чего-то, что хоть отчасти подошло бы на замену.       В итоге, бес, краснея до кончиков ушей под пристальным равнодушным взглядом диакона, примеряет просторные тёмно-серые брюки из плотной ткани, чёрную футболку и вязаный зеленый свитер. Наряд ему нравится, и вот уже Твик удовлетворенно крутится, рассматривая, как на нем сидят обновки, довольно помахивает хвостом. Жаль, что его крылья не очень удобно сложены сзади, дырявить футболку Кирилл отказался наотрез, из-за чего те снова затекут, но с этим приходится мириться. Шапка и вовсе не мешает рогам и греет уши, потому Твик благодарит диакона, и они выдвигаются.       Дорога до колодца оказывается недолгой. Кирилл молча крутит рычаг, цепь протяжно скрипит от этого, и Твика слегка трясет от страха. Механизм кажется страшным и непонятным, а добивает его, заставляя вскрикнуть, отпрыгнув, столь же скрипучий, сколько поржавевшая цепь, возглас какой-то старушки: — Ой, Кирушка, посланник Божий ты наш ненаглядный! Для кого воды набираешь? Небось для Коли? Правильно, милок, правильно, его только водой и поливай, слов уже отродясь не слышит! Ему говоришь, а этому все по боку, тфу! — бабушка недовольно бурчит, а Твик перестает дрожать, облизывается, пробуя грех на вкус. — Здравствуйте, Марья Степановна, как вы? Что-то с Николаем Сергеевичем в последнее время случилось? — уточняет Кирилл безэмоционально. — Жива и Бог со мной, нога правда ноет, но, как говориться, до свадьбы заживет, до второй уж точно, — смеется она. — А Коля, а что с ним нового? Все по-старому — водку хлещет, ему уже всякие бредни мерещатся! То рассказывает, как сапоги по дому сами ходят, то как газ на плите сам собой включается. Как к нему домой не зайду, у него погром, а он уверяет, что вещи сами с полок ему на голову прыгают! Вчера вот снова к нему белочка заходила. Ой-ой-ой… сохрани Господь его грешную душу… — грустно причитает бабуся. — Аминь, — кивает Кирилл.       Берет в руки ведро и протягивает его стоящему в сторонке Твику. Тот вздрагивает, ловя недоверительно прищуренный взгляд старческих глаз, будто допрашивающий его, но отвлекается на питье. Потом неловко отдает ведро обратно. — Вы за водичкой, Марья Степановна? — диакон снова вешает ведро на крючок. — Обещаю, как помогу вам, сразу пойду к Николаю Сергеевичу и побеседую с ним. — Ой, милок, не к чему мне помощь, ты иди с Богом, я и сама воды себе налить могу, не настолько еще старая. А ты иди к Коле и побеседуй, правильно. — Храни вас Господь, Марья Степановна, — говорит на прощание диакон, удаляясь.       Твик, переставая хмуриться — весь вкус греха перебили молитвы — семенит за Кириллом. — Я могу тебе помочь. Судя по тому, что она описала, это все заговор домового!       Кирилл поворачивает голову к серьезно нахмурившемуся бесу, хмыкает: — Не знал, что они существуют, — с другой стороны, до встречи с Твиком он и в бесов особенно не верил, так что стоит ли удивляться расширению бестиария? — Существуют. Я могу сам с ним побеседовать, такая низкая нечисть мне подчиняется, — самодовольно заявляет Твик. — Не зря же ты меня переодел…       Кирилл внимательно смотрит на него еще пару секунд, однако уже понимает, что еще утром сделал выбор. Если есть вероятность того, что Твик сможет ему помочь, то стоит взять его с собой.       Когда Кирилл отворачивается, вновь смотря на дорогу впереди, бесенок улыбается, в спокойном молчании диакона на этот раз услышав согласие. Они вдвоем идут по просёлочной дороге, и Твик крутит головой по сторонам, с лёгким любопытством рассматривая старые деревянные и кирпичные домики, усыпанные снегом кровли и серое пасмурное небо над ними.       Бес засматривается на спину идущего впереди парня, и в нём просыпается чувство благодарности. Если бы не Кирилл, он бы умер вчера от голода, да и вообще, несмотря на свою религиозность, диакон довольно заботливо отнёсся к адскому порождению. Накормил, напоил, одел, пустил переночевать, был добр и даже ласков, пусть для этого и пришлось чуть не умереть. Вообще, если бы Кирилл хотел, он мог бы прикончить беса в первый же день, так что и на том спасибо.       Твик тоскливо вздохнул. О нём ни разу никто так не беспокоился. Всю его жизнь окружающие только запугивали, угрожали и издевались над несчастным, многострадальным бесом, заставляя того ежесекундно вздрагивать от ужаса. А тот, кто был для него опаснее всего, тот, кто должен был возненавидеть его только за его происхождение и уничтожить при первой возможности, проявил к нему доброту.       При мысли о диаконе Твик не смог сдержать смущённой улыбки. Кирилл очень хороший, заботливый, ласковый и… красивый. В памяти тут же всплыл образ переодевающегося диакона; щёки беса против воли порозовели, и он поспешно спрятал их в воротник шубы. Твик в панике принялся сверлить взглядом тёмную шубу перед собой, но потом вспомнил, что люди не умеют читать чужие греховные мысли, чему несказанно обрадовался. Узнай Кирилл о его порочных идеях, точно бы в купели утопил.       Наконец они останавливаются у одного из домов. Кирилл вежливо стучит в дверь, Твик переминается с ноги на ногу в нерешительности. «Кого сюда принесло?» — слышно недовольное старческое ворчание. За ним следуют шаги, дверь открывается, и Твик, выглядывая из-за спины диакона, видит недовольного пожилого человека, скривившегося так, будто он съел лимон. Образ дополняет лысина на лбу и вязаный темно-синий свитер, отчасти создавая ощущение домашнего уюта. — Не разувайтесь, тут и так грязь одна… — впускает старик их в дом, сам идет обратно на кухню, служащую прихожей, и приземляется на стул, наблюдая за парнями все с тем же отлимоненным выражением лица. Видимо, это недружелюбное расположение морщин является его обычным.       Кирилл запоздало понимает, что им повезло, и Твику не придется выкручиваться, когда он продемонстрирует свои копыта в серых носочках, и быстро вешает на крючок свою шубу.       Комната выглядит неухоженно, будто хозяина совершенно не заботит ее убранство. Сор и грязь на давно немытом полу, сваленные в кучу вещи рядом с покосившимся от старости и сырости шкафом, пестрящие пятнами всех цветов облезшие обои и пустые бутылки, которыми в вперемешку с осколками усеян ковёр. На столе несколько грязных тарелок и, виновница торжества, самолично бутылка водки. — Ну, чего пришел, диакон? И ты, не видел тебя раньше, на каникулы приехал что ли? — Сергей как-его-там с прищуром смотрит прямо на Твика, от чего тот испуганно вскрикивает. Сейчас его раскроют! Сейчас его на колбасу пустят! Вынут кишки из еще дергающегося тела и затолкают в них его же мясо!       На плечо бесенка ложится рука Кирилла и, вздрогнув, тот все-таки успокаивается, смущенный. Сам же диакон объясняет: — На вас жильцы снова жалуются, Николай Сергеевич. Что у вас происходит? Как вы? — Все по старому, диакон, все по старому, — старик усмехается. — Ты лучше присядь со мной, выпей, вот, стопочку, за здоровье.       Николай Сергеевич улыбается, его морщинки, неожиданно, разглаживаются, а потом складываются в другой узор, чуть более доброжелательный. Рукой он пододвигает стопку с водочкой к Кириллу, тот игнорирует, продолжая осматривать дом. — Обижаешь, диакон, обижаешь… — снова бурчит старик. — А ты, замерз что-ли, раз в ушанке стоишь? Так согреем, пей!       Твик недоверчиво смотрит на дедушку, но потом садится на стул напротив него и неуверенно берет в руки стакан. «Эх, вздрогнули!» — произносит Николай Сергеевич вместо тоста, залпом выпивая напиток. Твик принюхивается, и вместе с запахом спирта чувствует во рту вкус чужого греха и спокойно выдыхает. Не яд, всего лишь алкоголь. — Ну, парень, ты кто вообще по жизни? — спрашивает его сидящий напротив старик, отчетливо пахнущий потом, спиртом и пресненьким, непитательным вовсе грехом. — Твик, меня зовут Твик, — говорит бесенок несколько неуверенно, не поняв сути вопроса. — Твик значит? Чудно. Для друзей я просто Коля, а друг мне тот, кто со мной выпить садится, — доброжелательно усмехается старик. Потом наливает себе еще стопку и в этот раз ждет, пока они ударятся бокалами, прежде чем выпивать залпом. — Коль… — Твик с опаской смотрит на дедушку, но тот не злится на обращение, — а как ты поживаешь? Почему в доме такая разруха? — слегка дергает глазом. — Ой давно это началось, парень, давно. Ты молодой еще, жизни не повидал, а у меня все было. И молодость лихая, и веселье… — Николай Сергеевич вздыхает, лицо его становится хмуро-печальным, — и любовь… Ох, Ксюшенька, женушка моя, как только ты ушла все и рухнуло, все в жизни рухнуло… И где ты теперь ходишь, душа моя? Совсем одна или нашла кого?.. — он наливает себе еще одну стопку и на этот раз долго и печально смакует напиток. — Мне жаль, что она вас бросила, — сочувствующе говорит Твик, за компанию заливая в себя водку. Все равно он не пьянеет от алкоголя. — И после этого…? — намекает он на продолжение истории о состоянии дома. — А после этого только серость. Когда мы были вместе, вот тогда я и чувствовал себя счастливым, — на миг морщинки вновь меняют узор и Николай Сергеевич улыбается. — Она, знаешь, говорила всегда, что я ей словно солнышко, что ее всегда греет. Она так меня и называла — солнце. Когда мы вот здесь на печке сидели, говорили о чем-то долго, обнимались… И бросила она меня совсем одного теперь. А что я без нее? Парень, ну ты посмотри на меня, ну кто я теперь? — дедушка смотрит прямо на Твика, кажется, его глаза слезятся ужасным горем. Бесенок вздрагивает, паникуя. — Аргх, может все будет хорошо! Я, — он вздрагивает всем телом, Николай Сергеевич не обращает внимание на нервый тик, погруженный в свои мысли, — я думаю, вы еще можете встретиться и, аргх, вернуть ее.       Старик смотрит на Твика исподлобья, тот понимает, что сказал что-то не так. — Парниш, ты мне смерти-то не желай, не хочу я еще к ней на тот свет.       Лицо Твика приобретает очень смущенное выражение, он от нервов мигает глазом и замолкает. Николай Сергеевич молча наливает ему водки, после чего они вместе залпом выпивают. — Так ты чего, на каникулы сюда приехал? — продолжает диалог дедушка. Бесенок кратко вскрикивает и кивает, внутренне радуясь, что грехи нечисти нельзя чуять. — Она, Ксюшенька, красавица моя, тоже переехала сюда, давно еще, в молодости. Ох, помню, увидел ее… — Николай Сергеевич громко вздыхает и замолкает, наливает себе и собеседнику еще водки, комната погружается в тишину, слышно лишь какое-то тихое постукивание, которое, конечно, возможно, лишь галлюцинация Твика, но скорее всего это домовой точит нож, злой из-за непрошеных гостей. Какой стресс!       Бес неловко ерзает на стуле и вновь оглядывается по сторонам, изучая комнату. Вскрикивает, когда видит смотрящего прямо на него Кирилла в дверях соседней комнаты. Тот выглядит осуждающим, сложив руки на груди и, видимо, ждущим прекращения попойки. Бес на это быстро отворачивается и вновь пробует вернуть своего нового самого настоящего дружбана Колю к теме вежливого допроса: — А что у тебя там за печкой скребется? — он вздрагивает всем телам, боясь ответа. — Да короед опять видно разошелся… Бывает, проснусь ночью от холода — дрова все выгорили, а он еще сильнее скребет. А бывает, знаешь, просыпаюсь, — Николай Сергеевич прерывается, наливая себе стопку, — а у меня под боком полено, потом весь день спина болит. Или вообще бревна по всему дому ходят, под вечер опять этот стук, как бы тум-тум, а потом тихо и снова сильнее еще. — Аргх, и так три раза подряд, а потом через минуты две-три снова?! — перебивает его Твик, дрожа. Берет бутылку и впопыхах наливает и себе, из-за стресса пролив немного на стол. — Да, и, знаешь, я по углам смотрю и вижу иногда тени всякие мелькают, ух… И паутина, паутина везде. — А стук тихий снова начинается, да?       Кирилл подходит к сидящим за столом и молча забирает наконец поставленную на стол стеклянную бутылку, убирает ее в кухонный шкаф. Посылает Твику самый осуждающий из своих взглядов, на что тот яростно машет головой. — Ни к чему хорошему вас выпивка не приведет, — комментирует он. — Эх, диакон, опять обижаешь, мы культурно болтали, а ты снова проповеди читаешь. — Вы, Николай Сергеевич, пейте меньше, тогда и в доме чище будет, и бесы не будут мерещиться, — Кирилл отвлекается, дружелюбно хмыкая, но вскоре вновь становится неумолимо серьезным. — Пейте меньше, — кажется, обращается он к обоим собутыльникам, — а нам пора. — Погоди, Кирилл! — окликивает его бесенок, подбегает и хватает чужую руку, заставляя чуть выше, чем он сам, парня наклониться, заговорщечиски щепчет на ухо, — Я не шутил, когда говорил, что это все домовой, поверь мне, я у него все, что нужно, узнал. Видишь, только у печи нет паутины? Там он и живет.       Диакон недоверчиво смотрит в глаза бесенка, пытаясь понять, не очередной ли это психоз. Твик сначала уверенно хмурится, а потом слегка краснеет, отпуская чужую руку и отодвигаясь на приличное расстояние. Кирилл же задумчиво пробегается взглядом по комнате, останавливается на печально нахмурившемся дедушке и решает. — Вы, Николай Сергеевич, с алкоголем совсем о приличии забыли. Даже ничего нам не предложили. — Так я… — Ничего, кроме выпивки, — перебивает Кирилл начавшего было оправдываться старика. — Сладкого чего предложили бы к чаю. А то мы и не завтракали толком. — Ой, диакон, да у меня нет ничего такого- — Значит сходите в магазин наш. Мы подождем, вы не торопитесь, главное, у моего друга тонкий вкус, надеюсь, вы его не огорчите, — говорит Кирилл настолько убедительно и беспрекословно, что даже Твик на миг думает, что действительно хочет, например, тортика. — Ладно, как скажешь, диакон, я же человек добрый, я гостей уважаю, — Николай Сергеевич встает и быстро натягивает куртку.       Когда дверь закрывается, Твик с Кириллом переглядываются. Воцаряется некоторое молчание, но после бес понимающе вздрагивает и откашливается, пытается придать себе максимально строгий и профессиональный вид, вставая у печки. — Сейчас… я знаю, как это делать… — поясняет он для Кирилла, с каждой секундой нервничая все больше, — я. я… сейчас… — Расслабься, — дружелюбно советует парень.       Твик оборачивается и смущается, вздыхает, окончательно берет себя в руки и сосредоточенно хмурится. — Домовой этого дома, низшая нечисть, приказываю тебе явится предо мной!       Кирилл вздрагивает, когда отчетливо слышит шебуршание за печкой. Через пару мгновений он уже наблюдает за изумленным маленьким личиком, выглядывающим из-за угла. Домовой. Ого. Признаться, даже выпроводив Николая Сергеевича за порог, Кирилл верил Твику не до самого конца. Даже скорее не верил почти что, просто хотел дать возможность бесенку самому увидеть несущественность своего страха. Сейчас анализ собственных мотивов не так важен, как существование домовых. Пусть перед ним и так каждый день маячит настоящий бес из преисподней, но Твик стал таким привычным, что ставить его под сомнение уже не имело смысла, однако домовой… Почему?       Сам домовой шустро залезает на постеленное на печи одеяло, чтобы находится примерно на одном уровне с бесом, смотрит, задрав голову, внимательно и недовольно нахмурив яркие брови. Кирилл моргает и протирает глаза. Что ж… и что тут скажешь? Домовой приглаживает свои седые, чуть лохматые волосы, поправляет сшитую, видимо, им самим из лоскутков кофту. — Что надобно, рогатый? — тонким голоском вопрошает он. — Кхм, — Твик кашляет, тоже смотрит на домового, слегка опешив. Он читал о домовых немного и давно, знал о них только в теории, но он не должен был ему навредить. Вроде. Твик очень сильно надеется. — А где у тебя, так сказать, все атрибуты? Бесятиной, конечно, от тебя с порога разило, но сам-то что в одежду закутался, людей боишься? Не думал я, что ваших так зашугают однажды, — домовой цыкает, судя по лицу стремительно теряя интерес к происходящему. — Почему ты пугаешь хозяина дома? — спрашивает принявший реальность Кирилл, лицо которого вновь не выражает ничего. — А, ты же еще… — фыркает домовой, смеряя Кирилла взглядом. — Приходишь вечно и грубишь, недолюбливаю я тебя, откровенно говоря, диакон. Все настроение испортил, не хочу я больше с вами болтать, у меня и своих дел по горло, — с этими словами он быстро изчезает за печкой. — Приказываю тебе явиться предо мной, я сказал! — Твик сурово хмурится, вновь своей потусторонней силой заставляя домового повиноваться.       В этот раз тот стоит на печи еще более недовольный: — Ну чего вам? — Отвечай на вопросы честно и не увиливай! — бес входит в раж, теперь четко понимая, что контролирует ситуацию. Его хвост радостно виляет в левой штанине. — Почему ты пугаешь хозяина дома? — Да никакой он этому дому не хозяин! Был бы хозяином, следил бы за домом, ухаживал, а он… тьфу, — домовой разочарованно качает головой. — Но и вы должны войти в положение, уважаемый домовой, — наставляет его Кирилл. — Николаю Сергеевичу плохо после утраты, он не в силах и себя держать в порядке, не то что дом. — Вечно эти бутылки, вечно этот запах… Я, вообще-то, против алкоголя, но меня кто-то спрашивал? — недовольно бормочет домовой в ответ. — Он и сам понимает, что себе же делает хуже. Но вы не думали, что одна из причин это как раз ваше поведение? С такими пугающими вещами слабый человек легко придет к бутылке, а не к Господу за успокоением, — Кирилл сочувствующе качает головой. — Но я же как лучше хотел! — оправдывается домовой. — Ради дома, честно. Он от страха бы убираться начал, паутину бы смахнул, полы бы помыл… — Аргх, а ты не знаешь, каково это, бояться каждой пылинки? — очень эмоционально встревает молчавший до этого Твик. Его глаза широко открыты, а все тело подрагивает. — Бояться того, что она проклята, и если ты к ней притронешься — превратит тебя самого в кучку пыли или, хуже, будет медленно убивать годами! А тени по углам это жаждущие- — Спокойно, Твик, — Кирилл уверенно кладет руку на плечо бесу, пытаясь внушить успокоение. — Подумайте вот о чём, уважаемый домовой; Николай Сергеевич уже не молод. Он прожил долгую и не самую счастливую жизнь, и сейчас, на старости лет, ему нужны покой и тишина. Ваши проделки могут вконец добить несчастного. — Да! От скачущих по дому горшков и сердце остановиться может, аргх! — Твик вздрагивает, будто одной мысли об этом ему достаточно, чтобы заполучить инфаркт. — А если он помрёт, то о домашнем уюте ты точно можешь и не мечтать. Кому он сдался, этот ветхий дом? Его либо так и забросят бобылём обрастать, либо снесут.       Домовой посмотрел на беса с плохо скрываемым ужасом в маленьких черных слезящихся от старости глазках.       Кириллу становится его жаль, он старается образумить и обнадежить старичка: — Вам и правда стоит помириться с Николаем Сергеевичем, уверен, он найдет в себе силы вновь открыть свое сердце. Я еще раз поговорю с ним насчет выпивки и приду на днях снова, проверить, как у вас дела. — Ты думаешь, он правда начнет заботиться о доме, диакон? — с надеждой спрашивает маленький домовой. — Бог верит в искупление каждого, а я верю в Бога и заветы его, — Кирилл счастливо улыбается, а Твик отходит от него на пару шагов — его сейчас вывернет наизнанку от испускаемой диаконом святости. — Вы это, прости, что погорячился в начале. Хотите калачей отведать? Я сам готовил, — гордо признается домовой.       Твик с Кириллом обмениваются озадаченными взглядами, а тот уже исчезает за печкой, возвращаясь через минутку с подносом, сделанным из стелянного осколка, полным миниатюрных калачиков. Он с добродушной улыбкой протягивает их своим гостям. Те пытаются распробовать вкус и неловко шутят на эту тему, завязывается достаточно умиротворенная беседа, по ходу которой бес с домовым начинают спорить о своем влиянии на людской род. Попробовав угощение, парни вместе с домовым затевают в доме уборку: сметают пыль, убирают мусор, расставляют вещи по местам. Время идет незаметно и Твик с домовым даже одновременно вздрагивают, когда слышат звук открывающейся двери.       Когда Николай Сергеевич с легкой улыбкой на лице здоровается со всеми, домового уже давно и след простыл. — …и я думаю, а может лучше без меда? Вдруг аллергия какая… В общем я купил шоколадный, все же любят шоколадный. Твик, ты же не в обиде, я надеюсь? — заботливо уточняет дедушка, поставив аппетитный кусочище торта в целлофановой упаковке на стол.       Бесенок отрицательно мотает головой и вновь смотрит на аппетитный торт. Еще бы наедаться ими иметь возможность, эх… Но Кириллушка все равно слаще любого торта… В смысле… — Я еще молочка литр взял, думал, с чем вкусно будет, сходил вон к Любке, поболтали немного. Долго ж я ее не видел, хорошо, что не хворает.       Твик на миг параноидально сомневается в существовании Любки, но отмахивается от этой мысли. — Вы садитесь, гости дорогие, так сказать, — он радостно смеется, цветя. Похоже, прогулка на свежем воздухе и немного общения со старыми друзьями подействовали на него как нельзя лучше, — а я вас всяко обслужу.       Кирилл с Твиком послушно садятся за стол, пока Николай Сергеевич ставит греться воду и шныряет по комнате в поисках чистой посуды. В итоге принимается мыть пару тарелок. Когда вода закипает, он заканчивает протирать тарелки, бежит сыпать в нее молотые зерна кофе, не прекращая со смехом рассказывать о том, что за приключения с воробьем у него случились за время прогулки.       В конечном итоге перед Твиком оказывается кусок торта на тарелке, ложка и кружка кофе с молоком. Он пристально обнюхивает невиданный напиток. О таком в Аду на курсах человековедения не говорят… Кирилл же в свою очередь слегка хмурится, из вежливости глотнув напитка, но все равно благодарит дедушку и желает ему всех благ. Твик неприятно вздрагивает от чужой святости и все-таки пробует напиток. На вкус… это лучшее, что он когда-либо пил. Терпко, ярко, так… Сатана, спасибо за возможность, как говорится!       Кирилл с полуулыбкой наблюдает за тем, как Твик самозабвенно хлещет кофе: — Тебе так понравилось? — Кофе никогда не пил, парень? — с доброй усмешкой спрашивает тоже смотрящий на Твика дедушка. — Спасибо! Это лучшее, что я пробовал! — искренне благодарит бесенок, лишь на секунду оторвавшись от кружки. — Не думал я, что до торта ты так и не дойдешь, зря выбирал, получается, — все равно счастливо улыбаясь гостю комментирует Николай Сергеевич. Но после хмурится, серьезный. — И правильно, кофе лучше всякой спиртовой заразы. Ты молодой еще, лучше не налегай, а то как я станешь… — Николай Сергеевич, — Кирилл внимательно смотрит на погрустневшего дедушку, — вы еще можете бросить. Я в вас верю, Бог в вас верит. Сами же понимаете, что хуже себе делаете. Приходите на днях в церковь, снова встретимся, поговорим, вы исповедуетесь. Твик молча поражается степени Кирюшиного упрямства и с хитрой улыбкой мысленно вопрошает: «Как земля такого зануду терпит?» — Может ты и прав… — тихо говорит Николай Сергеевич. Замолкает, думает о чем-то про себя. — Ксения, аргх, хотела бы, чтобы ты продолжал жить ради нее, — уверенно говорит Твик, поставивший на стол пустую кружку. — Мы понимаем, что вам тяжело, потому постарайтесь начать с малого. Например, приведите себя и жилье в порядок. Мы здесь прибрались, но шкаф всё же стоит починить, — Кирилл кладет ладонь на створку, и Николай Сергеевич с удивлением и благодарностью оглядывает помещение, только сейчас заметив перемены, — чистота в быту способствует чистоте духа.       Дедушка молча улыбается ему в ответ. Благодарит: — Спасибо вам! Пусть вас, ребятки, Бог хранит! Пусть он вас радостью с ног до головы осыпет! — Николай Сергеевич самозабвенно крестит трясущегося Твика с обеспокоенно пялящимся на первого Кириллом.       Твик громко взвизгивает, пальцами залезает под шапку и хватается за волосы, отшатывается назад и с грохотом падает со стула, в страхе забивается в угол между печкой и столом. Кирилл оперативно подбегает к нему, хватает за подмышки и, подняв, помогает ему доволочься до прихожей. Поворачивается к Николаю Сергеевичу: — Не обращайте внимания, он просто атеист.       Николай Сергеевич издает звук смущенного непонимания.       Кирилл быстро натягивает свою куртку, открывает дверь и выталкивает Твика во двор, бросает напоследок: — До свидания, храни вас Бог.       Перед тем, как дверь захлопывается, Николай Сергеевич слышит еще один визг.       Кирилл обводит сидящего на снегу Твика обеспокоенным взглядом: — Святой крест так на тебя действует? — Аргх, да! — бесенка все еще трясет. — Еще я израсходовал силы, когда призывал домового, так что сейчас я истощен! Это было так больно! — Я… кхм, гадство.       Твик облизывается, благодарно улыбаясь. Кирилл слегка улыбается в ответ. — Пойдем? — он подает бесенку руку.       Тот принимает ее, поднимаясь на ноги, отряхивается от снега, не выпутываясь из чужой ладони чуть дольше, чем было необходимо. Даже прикосновения этого святоши будто насыщают его… — Не думал, что домовые существуют, — признается Кирилл, идя рядом с Твиком по натоптанной дороге меж домов.       Твик немного нервно оглядывает диакона и улыбается: — Вообще, на земле много мелкой нечисти живёт. Домовые, водяные, лешие и лесунки, полевые… — А откуда они все взялись? — мысль о реальности сказочных персонажей всё еще плохо укладывается в светлой голове диакона.       Ответ Твика окончательно сбивает его с толку: — Это потомки первых детей Адама и Евы.       Кирилл замирает и с изумлением смотрит на беса. Простояв в ступоре несколько секунд, он наконец моргает, а его лицо принимает обычное безэмоциональное выражение: — Я слышал о таком апокрифичном мифе, но думал, что это просто деревенские сказки. Так это правда?       Бес в ответ с серьёзным видом кивает головой. — После грехопадения Адам и Ева родили множество детей и, желая укрыть их от гнева сам знаешь кого, спрятали их в лесу, в доме, поле, ручье, и так далее. А он в наказание сделал так, что кто где был спрятан, там навсегда и остался. Аргх, жуть! — Согласен… — отрешенно отмечает проникшийся болью первых людей парень.       Еще некоторое время они идут в молчании, пока Твик рассматривает заснеженные пейзажи, а Кирилл о чем-то размышляет про себя. — Ты так много знаешь об этом, поразительно, — монотонный голос прерывает спокойную тишину. Твик вздрагивает, но гордо улыбается после. — И ты мне очень помог сегодня, спасибо. Общий язык с Николаем Сергеевичем сразу нашел. Не думал, что тебя волнует такое. — Мне стало его жаль. Жить в таком страхе — каждый сопьется, аргх! Твои нудные нотации ему бы точно не помогли. — Знаешь… — Кирилл мнется. — Я собирался на днях зайти к нему снова… — Пойду ли я? Конечно! — бесенок мгновенно засиял. — Я только рад тебе помочь! Только если он не начнет меня снова крестить, аргх! Кирилл смотрит в ответ и еле заметно улыбается. — Но просто так я работать не согласен, — Кирилл настораживается, но облегченно вздыхает, услышав условие Твика, — с тебя кофе. Много! — Тогда договорились, — в ответ он тихо усмехается и с улыбкой переводит взгляд на дорогу, усыпанную пушистым снегом.